***
— Ты сделал что?!.. Высокий крик Пингвина эхом разнесся по пустому особняку, и Виктория невольно зажмурилась, обняв саму себя. Охрана уже давно покинула дом, и сейчас глава мафии с его киллером остались одни. Зсас сидела на диване у камина, в общей гостиной, куда Освальд заботливо ее усадил. Помявшийся плащ висел на соседнем кресле, и вместе с ним лежали ремни портупей. Мэр раздал охране несколько приказов, которые Виктория не услышала, а затем исчез в соседней комнате, и она лишь изредка слышала его покрикивания, когда тот требовал что-то. Вместо привычной обтягивающей черной кофты на Виктории была белая рубашка Освальда, которую он принес ей в перерыве между своими многочисленными звонками, выходя из комнаты, чтобы дать ей спокойно переодеться. Надев рубашку и застегнув все пуговицы, Зсас с детским любопытством оглядывала себя, ведь, насколько она помнила, еще ни разу в жизни не надевала что-то белое. В какой-то момент Виктория различила в соседней комнате яростное шипение, которое сложилось в «какого черта, Эдвард?», а затем минут на пять воцарилась тишина. Видимо, Эдвард объяснял Пингвину смысл всего, что сотворил в клубе. Зсас и сама не понимала, поэтому сомневалась, что поймет Освальд. Особенно в столь нервном и практически невменяемом состоянии, в котором он сейчас находился. — Из-за тебя чуть не погибла моя девушка! — громкий крик в очередной раз содрогнул стены, и Виктория смущенно улыбнулась. Пожалуй, все эти мучения стоили того, чтобы услышать эти слова. Верхние пуговицы рубашки были предусмотрительно расстегнуты, и Виктория почесала зудящую от боли шею. Каждое сглатывание слюны сопровождалось раздирающей, словно наждачкой, болью, и от этого ощущения она едва сдерживала слезы. Никакое пулевое или ножевое ранение не сравнимо с обычной болью в горле. Освальд крикнул в телефон еще несколько угроз, и, судя по звукам, несчастный аппарат с треском разбился о стену. Виктория и хотела бы его успокоить, но говорить слишком больно. Да и это было слишком привычно, раньше (она не знала, как сейчас) у Пингвина каждое собрание проходило в подобной истерике. Покричит немного и успокоится, киллер прекрасно это знала, а потому спокойно продолжала разглядывать узоры на камине перед собой. Ее никогда не трогали эти истерики, Виктория с самого начала считала их умилительными. Раздались быстрые нервные шаги, идущие в ровный такт с тростью. Пингвин ушел. Пока Кобблпот разбирался со своими подчиненными, Виктория пыталась переварить события этого вечера. Эдвард решил избавиться от бедолаги Бутча (но в какой-то степени он ведь это заслужил), как всегда в своей игривой и никому, кроме него самого, непонятной манере, и ему это полноценно удалось. В результате этой игры ее брат теперь лежал в больнице, хотя Виктория сомневалась, что он в действительности задержится там надолго. Наверняка он по-тихому свалит, как только очнется. А еще Освальда чуть не убили, но так как ей все же удалось его защитить, в итоге Виктория сама чуть не отправилась на тот свет. Зсас вновь обвила пальцами шею. Главное, что Освальд в порядке. Хватка Бутча оказалась чудовищной, Виктории до сих пор казалось, что она ощущает на себе железный протез, и она даже представить боялась, что бы тот сделал с малюткой Пингвином. Освальд вернулся, держа в руках чашку с чаем. Он поставил ее на столик перед Викторией, а сам опустился на диван, подсев к ней вплотную. Кобблпот снял пингвиний пиджак и остался в жилете, неизменном своем атрибуте, а рукава рубашки закатал до локтей. — Дела? — тихо спросила Виктория, чувствуя, как голос щекочет горло изнутри, и слыша свой собственный до смерти неприятный хрип. — Дел просто уйма, но все это подождет до завтра. Твое состояние намного важнее, — Освальд обеспокоенно облизнулся, слыша, как болезненно хрипит киллер. Виктория хотела возразить, но Освальд посмотрел на нее так сурово, что она лишь закрыла рот, ничего не сказав. — Чай с теплым молоком и медом, должен помочь от больного горла, — пробормотал Освальд, хотя Виктория даже не жаловалась на боль. Она вообще не жаловалась ни на что. Совершенно спокойно, будто ее никто не пытался задушить, села к нему в машину, когда они вышли из клуба. Только там, стоило им остаться одним, Виктория опустила голову ему на плечо, прижимаясь к нему. Сейчас, когда все, вроде бы, закончилось, она позволила себе расслабиться и выглядела усталой, измученной и поломанной. От волнения у Освальда подрагивали руки, а сам он не мог спокойно сидеть на месте, постоянно переминаясь и покачиваясь. Это неудивительно, ведь девушку, которую он любил, пытались задушить прямо у него на глазах. Сейчас Пингвина абсолютно не волновало, что происходит в клубе, почему Нигма вдруг рассорился с Бутчем, и ради чего тот его предал. Ему было не важно, что пытались сказать его люди. Именно в этот момент единственное, о чем он думал — это девушка, которая снова чуть не погибла ради его жалкой жизни. — Дай посмотреть, — Освальд протянул ладонь к шее Виктории. Сквозь расстегнутый воротник на обозрение открывались уже успевшие стать фиолетовыми следы от железной руки. Они сливались в одну большую и жирную полосу. Кобблпот едва коснулся следов пальцами, но тут же убрал руку, боясь сделать больно. — Заживет, — прохрипела Зсас, глядя на обеспокоенного Освальда. — Ты могла погибнуть, — прошептал он, смотря не сколько с укором, сколько с облегчением. — Но я жива, в чем проблема? — длинное предложение далось с трудом, и Виктория влажно откашлялась, пытаясь привести голос в норму. Освальд вздохнул, пытаясь трезво мыслить и не думать о том, что арест — это меньшее, чем Бутч ограничится после подобного. И был еще один… — Нигма об этом пожалеет, — процедил Пингвин сквозь зубы. — Да ладно, Освальд, — возразила Виктория, голос которой более-менее пришел в норму после уймы попыток выкашлять из себя боль. — Подобное могло произойти и не по его вине. Он ведь старался для тебя, просто не до конца просчитал ситуацию. Будь это другой случай, не будь Нигмы, и даже если бы это не был Бутч, я бы все равно тебя защитила. Освальд встрепенулся и вцепился в плечи Виктории, неосознанно сжимая до боли и притягивая к себе. Их лица едва соприкасались, и Зсас чувствовала тяжелое чужое дыхание. — Зачем? — почти простонал Освальд, глядя очень жалобно, трепетно и нежно. Только в его глазах могло перемешиваться настолько много чувств. — Зачем подвергать свою жизнь опасности? — Потому что я сделаю для тебя все, Освальд, — прошептала Виктория на выдохе с полухрипом, глядя ему прямо в глаза и мягко обхватывая напряженные ладони. — Все, что угодно… Освальд прикрыл глаза, глубоко вздыхая, словно пытаясь свыкнуться с подобным нездоровым самопожертвованием, принять, понять его искренность. Он потянулся к Виктории, словно пытаясь увлечь ее в поцелуй, но лишь бережно, как самую ценную вещь в своей жизни, прижал к груди. В Виктории уже не осталось сил на ответные объятия, поэтому она лишь доверчиво прижалась к тяжело вздымающейся груди Освальда, прикрыв глаза и улавливая бешенный стук его сердца. Пингвин откинулся на диван, удобно устраиваясь на нем, не выпуская ее из объятий.***
Бутч пришел в себя в машине скорой. Он с трудом разлепил глаза, пытаясь сфокусироваться на том, что было перед ним. Чье-то размазанное лицо. Молодой медбрат что-то вкалывал ему, говоря при этом, но из-за гудения в голове, по которой пришелся удар Кобблпота, Бутч не мог разобрать ни слова. Мир кружился перед глазами. В ноге тянулась неприятная боль, кажется порвано сухожилие, но едва ли он это замечал. Бутч пытался припомнить, что произошло, а потом выдохнул, вспоминая, что вопреки желанию ему не удалось убить ни одного из Зсасов. Везучие подонки! Он лишь продолжал надеяться, что хорошенько долбанул по лысой черепушке Виктора. А вот девчонка, как всегда, неуязвима, даже в его собственных руках. Что ж, аплодисменты, карьера окончена. Единственное, что его теперь ждет — это тюрьма. Причем, не какая-нибудь там Блэкгейт, а самая обычная. А ведь Бутч так любил свою работу, отдал ей всю жизнь и любовь еще с самого того дня, когда мальчиком познакомился с Фиш Муни. Хотя окончание карьеры — не самое страшное, что могло его ждать. Он попытался убить Зсас (ту, что похуже) прямо на глазах Кобблпота! И Бутч с холодным ужасом осознал, что нет, он не попадет в тюрьму. Пингвин лично доберется до него, и, какой бы истеричкой порой не бывал, но если он хотел измучить кого-то, то делал это блестяще. Не зря вся мафия боялась его. Окончание карьеры, боль в ноге, кружение мира перед глазами — все ничто перед перспективой мести Кобблпота. Пингвин доберется до Бутча, куда бы его не посадили. А может быть, даже раньше, чем посадят. Он же мэр и глава мафии, точно, он достанет из самой глубокой дыры, в какую бы не заполз его теперь уже бывший помощник. Бутч всегда испытывал перед ним страх. Пингвин, еще будучи мальчишкой с зонтиком, хоть и выглядел жалким, но вызывал какие-то подсознательные неприязнь и тревогу. Будто в любой момент мог воткнуть этот зонт кому-либо в глотку. А ведь в самом деле это он в итоге и сделал. Перебил всех, кого только возможно, и Бутч боялся его не зря. Пусть тот мелкий и страшный, но гениальный и мстительный. Он точно найдет его! Бутч побледнел и почувствовал холодный пот на спине. Сквозь пелену смешавшихся в голове звуков и калейдоскопа красок перед глазами он услышал чей-то голос. — Давление резко упало! Бутч сомневался, что какой-то препарат спасет его от того, к чему он сам себя приговорил. Он почувствовал укол, а после стало легче. Боль отступила, оставляя за собой тягучую пустоту. Гилзин невольно вздохнул. Что ему теперь делать? Мир вдруг начал обретать краски и четкость, хотя перед глазами все по-прежнему плыло и кружилось. И вот Бутч, повертев головой, увидел странное обилие зеленого цвета, которое вдруг неприятно отдалось в мозгу, заставив заморгать и поморщиться. — Ты?.. — глухо прорычал он, фокусируя свой взгляд на Нигме, сидящего напротив, в этом мерзком блестящем, словно новогодняя елка, зеленом костюме. — Я, — довольно улыбнулся Эдвард, словно наслаждаясь тем, как мучился Бутч. Хорошо хоть не знал, что происходило в его голове, иначе бы совсем зазнался от того, до чего смог довести. — Решил проследить за тем, чтобы злостного преступника довезли в целости и сохранности. Эдвард хоть и не знал, что происходило в голове Гилзина, но был достаточно умен, чтобы догадаться. Бутч не дурак и понимал, во что впутался. Глава администрации мэра улыбнулся собственным мыслям и отвернулся от Бутча, глянув сперва в окно, а затем на часы на запястье. Двадцать минут прошло. Слишком много, неужели он просчитался? — Ну и зачем ты все это устроил? — окликнул его Бутч. Медбрат перемотал его ногу и сделал вид, что не слушает, о чем они разговаривают. Работники медицинской сферы уже привыкли к представителям криминала в своих руках, а потому не обращали внимания. Не нужно прислушиваться, и тогда жизнь продолжалась спокойно. — Но ведь это было весело? — Нигма продолжал улыбаться, довольный собой, и вновь поглядел на часы. — И все это только ради меня? — Бутч нахмурился, словно не понимал, почему может быть для Эдварда настолько ненавистен. Он ведь не знал, что еще в полицейском участке Нигма без сомнений подставил судмедэксперта, только чтобы занять чужое рабочее место. А беднягу посадили на десять лет за хранение частей тела в собственном шкафчике. Бутч не знал, на что на самом деле готов пойти Эдвард, идя к своей цели. Скольких убить и подставить. Да, даже такую мелочь, как Бутч. Несмотря на крошечные мозги Гилзина, Эдвард знал, насколько тот дорог для Освальда. Поэтому в его глазах Бутч не был такой уж мелочью. — Не думаю, что Освальд так просто оставит тебя в живых после попытки убить Зсас. Это, конечно, выглядело эффектно, но о чем ты только думал? Эдвард снова посмотрел на часы. Двадцать три минуты. — Ты хоть знаешь, что ее брат сделал со мной? — Нет, — ответил Эдвард безразличным тоном. — Мне все равно. Она тебе ничего не сделала. Долбанутая, конечно, но это же не повод, Бутч. В его безразличном голосе мелькнул укор. Гилзин с сомнением посмотрел на него. Что этот шизик хотел сказать всем этим? — В любом случае, не думаю, что он оставит тебя в покое, — Эдвард вновь поглядел на часы. Двадцать шесть. — Будешь с этим что-то делать? — А что я могу? — вздохнул Бутч. Он все еще чувствовал тревогу, но от того, что ему вкололи, стало легче. Ненамного, от Кобблпота не избавиться одним уколом обезболивающего, но все же легче. Машина вильнула, и медбрат, сидящий на носилках, на которых лежал Бутч, неловко повалился на него. Он быстро поднялся и испуганно глянул, но тот этого даже не заметил. Эдвард вновь посмотрел на часы. Что он там высматривал? Двадцать восемь минут. Слишком долго. Он ожидал большего. Раздался визг колес, и скорая вновь качнулась, раздалась ругань, а вслед за ней выстрелы снаружи. Эдвард моментально вскочил и рванулся к водителю, хватаясь за его сидение. — Тормози! — произнес Нигма, с силой сжимая его плечо. — Зачем? — удивленно воскликнул водитель, дергая руль и пытаясь выровнять машину. — Я сказал, тормози! От тона его голоса водитель скорой моментально затормозил настолько резко, что Нигма подался вперед, едва не ударившись головой о лобовое стекло. — А мягче не мог? — недовольно спросил Эдвард, доставая пистолет. Водитель успел только развернуться и открыть рот, прежде чем раздался выстрел и его мозги оказались на лобовом стекле. — Да, скорая тебе уже не поможет. Раздался визг медсестры, которая все это время молча сидела, а медбрат вскочил, благородно заслоняя ее собой. Эдварду хватило двух выстрелов, чтобы медики рухнули без чувств, медбрат упал прямо на Бутча, от чего тот всхлипнул от раздавшейся в ноге боли. Он был привязан к носилкам, а потому дернул запястьями, пытаясь освободиться. — Ты в край свихнулся, Нигма? — воскликнул Бутч. Однако страха в его глазах не было. Он подумал, что быть застреленным этим шизиком не так плохо, как попасть к злопамятному Кобблпоту. — Да что ты заладил?! — прорычал Эдвард, наконец, впервые потеряв контроль над эмоциями. — Я нормальный! Двери скорой распахнулись, и на пороге встала затянутая в кожаный костюм Табита, сверкающая яростным взглядом. Она уже хотела сделать шаг вперед, как Эдвард встал напротив, наставляя на нее пистолет. — Не так быстро. Я тебя ждал. Двадцать восемь минут. Это так ты спасаешь своего любимого? Долбанных полчаса? Чему Эдвард научился у Виктории, так это тому, что даже если ты никого не собираешься убивать, достаточно с уверенным видом держать оружие и говорить всякие провокационные вещи, но при этом не повышать голос и тем более не говорить, что ты сейчас кого-то застрелишь. Жертва просто теряется и верит в твою невозмутимость, давая преимущество. Зсас долбанутая, конечно, но полезная. — Я так и не понял с кем ты, Таби, с Барбарой или с Бутчем? Она так спокойно отпустила тебя на его спасение? Ты ведь знала, что если не тюрьма, то Пингвин. А потому решила избавить его ото всех мучений. — Что тебе нужно? — перебила Табита, глядя на оружие в его руках. Странно, что она так и не достала свое. Почему? Неужели боялась? Или может, просто не хотела убивать приближенного Пингвина. Везде этот его пафосный авторитет. Нигма хотел бы больше верить в первый вариант, но увы. — Я предлагаю тебе сделку, — спокойно произнес Эдвард так, будто они сидели в ресторане, а не находились в центре перестрелки при перевозке преступника. — С тобой? — Табита выглядела, как человек, не способный ни на какие переговоры. Как Эдвард успел понять за короткое знакомство, она — исполнитель, когда мозг и управленец — Барбара. Кин действительно умная женщина, и милая при этом. А вот Табита Эдварду не нравилась, глупостью от нее веяло на километры. Мало уметь драться, надо ведь все-таки думать. Однако сейчас Нигме это только на руку. Именно поэтому он выбрал этот путь. Поэтому выбрал именно ее, а в придачу и Бутча. Ради этого был разыгран весь этот спектакль в клубе, чтобы прийти к данной кульминации. — Заметь, вы оба все еще живы, — скептично напомнил Нигма. — Я не собираюсь убивать вас. Мне кое-что нужно. — Я не стану тебе помогать! — Табита сделала шаг к Эдварду, доставая кнут из-за пояса (серьезно, кнут?), но Нигма стремительно наставил пистолет на Бутча. И плевать, что он обещал не убивать его, оружие у виска любимых всегда на всех действует одинаково. — Правда? — спросил он. — У меня есть аргумент, который тебя переубедит. Так вот, ближе к тому, что я от тебя хочу… — Не помогай ему, Таби! — Заткнись! — воскликнул Эдвард и ударил прикладом Бутча по виску. Табита дернулась в его сторону, но больше не стала ничего предпринимать. — Мне нужно несколько образцов крови Алисы Тетч. Ее тело находится в главной городской больнице, в центре Готэма. Принеси мне их и забирай Бутча. Валите, куда хотите, прячьтесь от Пингвина где угодно. Мне все равно. Я просто передам ему, что он скрылся в неизвестном направлении. — Таби, прошу, не иди у него на поводу, он больной… — попросил Бутч, по виску которого стекала кровь, но Табита быстро кивнула. — Хорошо, я принесу тебе их. Но отдам только при условии, что Бутч будет живым. Эдвард тихо рассмеялся. — У тебя время до утра, дольше я просто не смогу скрывать от полиции его нескромную тушку. А если пристрелю, Пингвин мне только благодарен будет. Так что, поторопись. Табита отвернулась и мгновенно покинула машину. — Повезло тебе с ней, — усмехнулся Эдвард, заботливо потрепав Бутча по кровоточащей ране, от чего тот зашипел. — Вот моя девушка была не настолько понимающей.***
Освальд проснулся рано утром от того, что солнце ярко светило в глаза, и быстро проморгался. Все тело затекло и отдавало ноющей болью, стоило лишь пошевелиться. Спустя пару минут, ушедших на то, чтобы вспомнить, где находится, Освальд понял, что уснул на диване, в гостиной, вместе с Викторией, которая котенком свернулась у него на груди, и приподнялся на локтях. Краска мгновенно залила лицо, когда Освальд увидел Зсас. Сам он лежал, вытянувшись во весь рост на диване, удобно раскинув ноги в стороны, спиной опираясь о диванную подушку. А вот Виктория устроилась прямо у него между ног и, если заснула она у него на груди, обнимая, то во сне либо сильно ворочалась она, либо он, а может и они оба. Потому что сейчас Виктория сползла вниз, уткнувшись лицом ему в живот, ниже, чем это прилично, а ее ладонь мирно покоилась на ширинке, пока Зсас пальцами сжимала ткань его штанов. Хвостики после сна были безвозвратно распущены и длинные кудри опоясывали спину. От этого зрелища Освальд едва не зашипел, медленно выдыхая, чувствуя, как на него накатывает утреннее возбуждение. Виктория выглядела настолько желанной, что больше всего хотелось запустить пальцы в эти почти белые кудри, потянуть на себя и поцеловать ее. Тщательно изучить, но не отпускать. Освальд продолжал смотреть на нее, не мигая и пытаясь не шевелиться, чтобы ненароком не разбудить, наслаждаясь очаровательной и распаляющей воображение картиной. Он не первый раз представлял, что бы сделал, если бы Виктория все же позволила, и даже не впервые она была рядом, когда Освальд позволял своим мыслям стягивать с нее одну вещь за другой. Но впервые Зсас оказалась настолько близко, так провокационно. Еще в собственном клубе, когда они совсем не знали друг друга, после того как он прикоснулся к ней лишь раз, и то при этом ковырял пинцетом рану в ее руке, и Виктория однозначно не наслаждалась его прикосновениями, еще тогда (уже тогда)Освальд позволял фантазии заходить так далеко, насколько мог вообразить. Еще в тот день, когда киллер рискнула жизнью ради него, когда Освальд обнажил перед собой ее шрамы (все равно, что полностью раздел), когда Виктория смотрела на него со слезами, но при этом так влюбленно и искренне. Освальд ведь всегда был не совсем нормальным. Вот и плачущая раненная девушка вызвала в нем не совсем… подходящий к месту отклик. Вся беда была в этом ее взгляде, которым она смотрела на Освальда. Словно готова не то, что жизнь отдать, но и самостоятельно застрелиться, если только он захочет. Все проще. В ее глазах просто не было того столь привычного ему отвращения. Освальд не был слишком жадным. На самом деле, для нее он бы сделал все то же самое. На тот момент Кобблпот еще не проникся к Виктории такой сильной любовью. Скорее просто из вежливости стал внимательнее, она ведь спасла ему жизнь. А вот иная его часть, которой так сильно понравился ее взгляд, считала по-другому. Освальд не сводил с Виктории взгляда, изучил все повадки, мог заранее сказать, какой она сделает жест, как произнесет конкретное слово. Заучил наизусть. И вот эта самая часть, которая считала, что у Виктории очень красивые волосы, милый голос, что она слишком одурманивающе пахнет (никотиновая зависимость, что с нее взять?). Она, что так маниакально следила за тем, как смотрит на него Зсас. Хотела ее. С того самого момента, как Виктория произнесла это «ты даже не представляешь, насколько пустой была моя жизнь, пока ты не появился в ней, я просто не выдержу эту пустоту снова». Освальду хотелось заполнить собой всю пустую жизнь Виктории, чтобы в ней больше не оставалось места этой разрушающей пустоте, толкающей на столь неоправданное самоубийство. Конечно, любовь Кобблпота к Виктории Зсас не могла зародиться столь быстро тогда, в один момент. Она даже не появилась, когда Джеймс Гордон выстрелил, и ее крик раздался в ушах Освальда адским скрежетом. Он метнулся к ней, загородил собой с одной лишь мыслью «ты не уйдешь от меня так просто!» Пингвин готов был отдать Гордону себя, лишь бы не отдавать ее, не делиться ею (ее жизнью) с ним. Потому что она только для него. Виктория ведь сама отдала ее ему в тот день, заслонив собой. Освальд понял, что любит ее, когда Виктория покинула его, погнавшись за своей призрачной мечтой о мести. Было хорошо, когда она рядом, приятно просто хотеть ее и знать, что она живет для него. И стало плохо, когда Зсас больше не было рядом, когда Освальд больше не мог видеть этот обожающий безумный взгляд, слышать тягучий, содержащий так мало красок голос. В конце концов, даже всевозможные желания обратились в пытку. Хорошо, когда все его грязные мысли удовлетворялись одной улыбкой и беглым, почти невесомым прикосновением. И невыносимо, когда нет даже этого. Освальда сводила с ума мысль о том, что Виктории нет рядом. Он просто хотел, чтобы она была здесь, с ним. Хотел, чтобы она была. Просто хотел. Все эти бесконечные хотел довели Кобблпота до того, что, когда очнулся в квартире Нигмы и увидел Викторию, он, будучи не в состоянии больше сдерживать все свои хотел, поцеловал, совершенно не думая о ее желании, состоянии или предпочтении. Освальд просто хотел. Настолько сильно, что самостоятельно (и как он только умудрился) довел все до того, что пришлось ее бросить. Отказаться от Виктории и всех «хочу», чтобы вдруг ее не постигла та же участь, что и его. И все потому, что Виктория нужна ему. Нужна живой, невредимой и целой. Освальд хотел, чтобы она живая ждала его так, пока он за решеткой. Чтобы по-прежнему хотела отдать свою жизнь. Он не мог позволить ей (ради самого же себя в будущем) ломать разум в психушке. Однако Кобблпот не предусмотрел того, что разум сломают ему. Тем не менее, Виктория выдержала даже это. Даже его сломанный разум, искореженную врачами психику (всегда выдерживала, в какой бы психоз он не входил). Пусть попыталась убить его (Освальд был с собой откровенен, он это заслужил, да и за ним числился долг, так что его это ничуть не обидело), зато это означало, что он по-прежнему что-то значит для нее. Когда Освальд вышел из того ужасного состояния, единственное, о чем он мог думать, так это о том, что все еще хочет ее. Виктория вновь ему нужна. И киллер сама его нашла, сама пришла. Вновь смотря этим своим влюбленным взглядом, вновь угрожая оружием (в третий раз? в четвертый?) и вновь вручая свою жизнь, а не забирая его. Эта искорка, это безумие, постоянный оттенок жестокости и насилия между ними, такой почти не существующий в реальности, но все равно ощутимый, распалял желания Освальда, заставляя сгорать в собственном аду. Кобблпот так сильно хотел Викторию все эти годы, что теперь, видя, как она так умиротворенно и невинно лежит на нем, практически сжимая ладонью, лишь стискивал зубы, глядя на нее потемневшими глазами, и не знал, чего хотел больше — столкнуть ее с себя, чтобы прекратить эту пытку, или… Виктория заерзала во сне, и Освальд понял, что первый вариант срочно необходим. Согнувшись, насколько ему позволяла гибкость, он, вместо того, чтобы столкнуть ее на пол, мягко обхватил за плечи и осторожно и бережно попытался подтянуть повыше. Он еще не был готов к тому, чтобы лишаться тепла чужого тела. Ему это удалось, так как Виктория оказалась легкой даже для него и поддалась на манипуляцию. Освальд уложил Зсас обратно себе на грудь, и ее голова оказалась между спинкой дивана и его плечом, зато ладонь, словно по иронии судьбы, предательски скользнула по натянувшейся ширинке, и Освальд издал предательский стон. Ситуация улучшилась, но не сильно. Скорее наоборот, Кобблпот сделал только хуже. Теперь он прижимался к Виктории слишком откровенно, и теперь уже в совсем неподобающем месте, чувствуя, как возбуждение только усиливается, а та самая проснувшаяся часть разума нашептывает самые неприличные желания. Эту пытку над собой однозначно нужно было прекращать. Освальд завозился, пытаясь выбраться из-под Виктории и соскочить с дивана, но из-за его телодвижений она вновь скользнула по нему и проснулась. — Освальд, — протянула Зсас сквозь спадающую пелену сна, моргая и фокусируя на нем взгляд. Кобблпот моментально замер. Главное, чтобы Виктория не заметила причину того, почему он разбудил ее, а в том, что они вместе проспали всю ночь, он откровенно не видел никакой проблемы. Виктория оперлась ладонями о его грудь приподнимаясь. С растрепанными волосами, в его рубашке, девушка выглядела так, будто они провели вместе бурную ночь. Хотя, признаться честно, ночь и в самом деле выдалась бурной. Освальд представил, как киллер выглядела бы без рубашки, и понял, что лучше бы скинул ее на пол, когда была эта возможность. — Кажется, мы уснули, — произнесла Виктория, глядя на Освальда с сонной улыбкой и легким румянцем. Кобблпот не мог оторвать от нее взгляда, и хоть подозревал, что смотрит неподобающе, сделать с собой ничего не мог. Виктория поднялась и уселась на Освальда, при этом невольно прижимаясь к нему там, откуда он безнадежно пытался оттащить. Кобблпот не сдержал стон и свободно устроил руки на талии киллера, все еще раздумывая над тем, оторвать ее от себя или прижать так близко, чтобы это зудящее желание, наконец, пропало. — Если ты не перестанешь на мне ерзать, — начал он, раздумывая, какая бы угроза звучала в подобном случае уместно. — Мне придется применить меры. — Против меня? — улыбнулась Виктория своей фирменной улыбкой. — А что я сделала не так? Ах да, Освальд вспомнил, что она только что проснулась, а это на самом деле он в одиночестве изводил себя все это время. А то, что сделала она еще хуже — одним своим существованием заставляла его лишаться рассудка. — Все так, милая. Виктория продолжала улыбаться, а потом просто наклонилась к нему и поцеловала. При этом, словно специально, скользнула так, что Освальд застонал прямо в ее губы. Руки жестко сжались на талии, моментально скользнув вниз, к бедрам, и Освальд прижал Викторию к себе так сильно, как хотел. Он пытался контролировать себя, уважая чужую неприкосновенность, но ее жестокая инициатива безвозвратно сорвала весь самоконтроль, заставляя поддаться сидящей на нем такой желанной и горячей возлюбленной. Освальд не желал выпускать Викторию из объятий, не давал ей закончить поцелуй, мешал отстраниться. Он мягко провел ладонями по напряженной спине ласковым изучающим движением, а потом вцепился в волосы на затылке, оттягивая назад. Зсас со вздохом прогнулась под его руками, позволяя делать все, что он так хотел, и прижимаясь еще ближе. Кобблпот привстал, продолжая удерживать Викторию одной рукой, а другой продолжая держать за волосы и, скользнув губами по щеке, жадно прижался к шее. На коже все еще оставались синяки, и Виктория зашипела от боли сквозь стоны. Освальд моментально выпустил волосы из пальцев, но она не отстранилась, и он успокаивающе положил ладонь ей на плечо. Виктория тяжело и рвано дышала, и Освальд отчетливо слышал ласкающие слух стоны. Он был готов взорваться от одних только этих божественных звуков. Не так просто овладеть собой, задумываться о том, что делаешь, не пытаться неосознанно причинить кому-то боль, когда в твоих руках та, кого ты желал так долго. Слишком долго. Поэтому Освальд не замечал того, что его объятия слишком сильно сдавливают ее ребра, а поверх уже имеющихся болезненных синяков на шее появляются новые. Виктория не выглядела так, будто ей больно, поэтому он не знал, что делает с ней. Виктория крепко обнимала его, вцепившись в прическу обеими ладонями, сжимала бедрами талию и в наслаждении откинула голову назад, изящно изогнувшись в руках Кобблпота. Она получала такое же острое удовольствие от этой болезненной близости, как и Освальд, совершенно не задумываясь о том, что в ее стонах больше болезненного скулежа, чем наслаждения. Ткань белой рубашки, почти сливающаяся с оттенком ее волос, сползла с одного плеча, и Освальд провел ладонью по открывшемуся участку голой кожи, улавливая чужой смущенный вздох. Но не сопротивление. Он все-таки заставил ее забыть обо всех страхах, все же его прикосновения оказались сильнее, чем фобии. Освальд провел ладонью вниз, стаскивая собственную рубашку с одного плеча и добираясь до стыка между полами. Расстегнул одну пуговицу, затем вторую, и Виктория вздохнула, поддаваясь его ласкам, доверчиво кладя голову на плечо. Кобблпот хотел ее настолько сильно, что уже становилось больно, а потому уже собирался нетерпеливо дернуть рубашку, разрывая пуговицы, чтобы не возиться с ними, как вдруг по телу прошлась неприятная вибрация. Виктория тоже почувствовала ее и неосознанно отпрянула, высвобождаясь из объятий. Освальд растерянно посмотрел на нее, а после этого вновь ощутил вибрацию. — Блять! — выругался он и достал из кармана брюк вибрирующий телефон. Атмосфера желания и страсти безнадежно разбилась. Освальд мягко отодвинул Зсас и встал с дивана. Молча нажал на кнопку принятия вызова и приложил телефон к уху. — Босс… — послышался взволнованный голос на том конце. Освальд посмотрел на растрепанную Викторию. Она смотрела на него слишком невинным и влюбленным взглядом, в нем не было и остатка той страсти, что искрила между ними ровно пару секунд назад, и ему вдруг показалось, что не было всех этих объятий и поцелуев. Он поглядел на почти расстегнутую им рубашку с нескрываемым сожалением. — Надеюсь причина веская, — процедил Кобблпот сквозь зубы. — Я скинул вам фотку смс-кой. Думаю, вы согласитесь, что это срочно. Освальд даже не помнил, какой из его помощников ему звонил. Вроде тот, что был секретарем в мэрии. Ах да, точно, он же мэр, мэр ведь не имеет право с утра, наконец, получить то, чего ждал три долбаных года! Пингвин сбросил звонок и открыл смс. В нем начинала закипать злость. Пробуждение с Викторией, длительное возбуждение и эти нежнейшие божественные ласки вогнали в прекрасный сон, а теперь его разбудили, словно вылили на голову ледяную воду, и реальность не радовала. Кобблпот слишком быстро вспомнил, что случилось вечером, и теперь понимал, что придется разгребать последствия. Много последствий. С сожалением посмотрев на Зсас, Освальд отвернулся и глянул на злополучную фотографию. Кобблпот уставился в телефон в непонимании и недоумении. Минуты две он разглядывал изображение, а потом сжал в руке так сильно, что пластик, держащий основание не выдержал, и гаджет разломился в ладони. Уже второй за последние двенадцать часов. Виктория подскочила на диване и подбежала к Освальду. — Что случилось? — обеспокоенно пробормотала она, хватаясь за его ладонь. — Ничего! — прошипел Освальд, вырываясь из ее хватки и направляясь в сторону своей комнаты. Придется разгребать последствия. В комнате было еще порядка трех или четырех мобильников, так как Кобблпот имел свойство совершенно не ценить эти устройства. Он порылся в контактах и, наконец, нашел того, кто разрушил этим утром его волшебный сон. — Что это значит? — спросил Пингвин, чувствуя, как на другом конце сжались от тона его голоса. — Она во всех газетах, статью написала какая-то Грейс Нокс, мы уже ищем на нее информацию. А, значит все-таки не секретарь мэрии, а кто-то из мафии. Освальд даже знать не желал, что журналистка написала в этой статье. По фото и так все понятно. — Не нужна никакая информация. Просто найти и привести ко мне. Не в особняк, в клуб. Я буду через час, можете начинать без меня. Но не убивать, ни в коем случае. Реальность. Последствия. Возможность полного краха и разрушения. Кобблпот не ради этого убивал мэра, сидел в психушке, а потом забирал себе власть. Он никому не позволит вырвать у него ее из рук теперь. Освальду понадобился всего час, чтобы привести себя в порядок, а затем он вернулся в гостиную, как всегда при полном параде, без единого изъяна в собственном внешнем виде. Ну кроме лица, разумеется, но здесь уже даже подводка не поможет. Виктория все еще сидела на диване, но тоже успела переодеться. Однако ее шея продолжала сиять кучей фиолетовых пятен. Освальд подошел к Зсас и протянул один из своих шарфов, который предусмотрительно взял из комнаты. Красный, его любимый. Он купил его в день, когда окончил академию, чтобы скрыть след от удара, и, надо же, он вновь пригодился с этой же целью. А еще до сих пор выглядел как новый. — Сегодня у меня много дел, — сказал Кобблпот, тяжело вздохнув. — Поэтому вместо тебя у меня будет шарф? — Виктория улыбнулась, наматывая вещь на себя. — Шарф это тоже хорошо, — Освальд пожал плечами. — У тебя, наверное, тоже должны быть планы. — Я собираюсь в больницу к Виктору, — она кивнула и завязала на концах отвратительный узел. Освальд поморщился и, вздохнув, шагнул к ней. — Ты же не в детском саду, — укорил он и развязал это убожество. Немного подумав, перекинул концы и стянул их уже во что-то более аккуратное. Отойдя, присмотрелся и удовлетворенно кивнул. — Так лучше. В ответ Виктория закатила глаза. — Тогда до встречи. Она уже собиралась уйти, когда Освальд поймал ее за запястье и, развернув, притянул к себе, прижимаясь к ее губам своими. — Встретимся вечером, — Кобблпот и сам не понял, спросил или поставил перед фактом. — Я приглашаю тебя… — он задумался, а потом произнес. — На свидание. Приходи вечером на ужин. — Вау! — Виктория восторженно ухватилась за его ладонь. — С удовольствием. Освальд усмехнулся и отстранился. Он больше не собирался оставлять вопросы своих отношений с Викторией не решенными и сейчас был удовлетворен тем, что осмелился сделать еще один шаг. После того, что уже сделал час назад. А теперь… его ждало много работы.