They call it a scene (Они зовут это сценой,) I call it disaster (Я зову это катастрофой,) Damn here the kids grew up faster (Черт, дети здесь выросли быстрее!)
Hollywood Undead — Bad Town
Освальд вскочил с кровати, когда дверь в его камеру открылась и на пороге возникла Виктория. Она закрыла дверь с их стороны и, ни слова не говоря, бросилась к нему в объятия, прижимаясь так крепко, что Освальд смог уловить бешеный стук ее сердца. — Что произошло? — тихо спросил Освальд, боясь испугать еще больше. За эти годы он практически научился чувствовать, когда в его возлюбленной просыпалась фобия. — Это место, эти люди, — голос Виктории звучал приглушенно, так как она уткнулась ему в грудь и не поднимала голову, — все это так ужасно. Но теперь важно то, что ты со мной, и больше ничего не имеет значения… Я так долго не могла найти тебя здесь, что почти разочаровалась в собственной идее. Освальд зажмурился и прижал ее к себе еще сильнее. — Тише, не бойся ничего. Я всегда защищу тебя, чего бы мне это ни стоило, — прошептал Кобблпот, гладя ее по волосам. Виктория подняла голову, и Освальд увидел, что в ее глазах блестят слезы. Понимая, что ее мучают болезненные воспоминания, Освальду в очередной раз стало стыдно за то, что он так бессовестно пользуется ее чувствами, не позволяя отпустить от себя. Возможно, окружающие правы в том, что он мучает ее. Освальд боялся даже думать о том, что для нее тяжелы его прикосновения. — Освальд, — голос Виктории немного осип от волнения, — где ты был все это время? Зачем ты бросил меня? Что мне делать без тебя? Пингвин растерялся в том, что ответить. Он чувствовал, как Виктория дрожит в его руках, видел лихорадочный блеск в глазах. — Что было бы, если бы я не встретила тебя тогда, если бы ты не решил убить тех людей? — Виктория потянулась к Освальду, усаживаясь к нему на колени и прижимаясь к нему всем телом. Прикрыв глаза, Освальд невольно отдался ее такому отчаянному поцелую, но тут же почувствовал на губах чужие слезы. Поморщившись, Кобблпот с трудом для себя отодвинул Викторию, но она вновь прижалась к нему, целуя еще отчаянней. — Виктория, — попытался остановить ее Освальд во второй раз. Сопротивляться ей после стольких месяцев разлуки оказалось практически невозможно. В штанах моментально стало тесно, это совершенно не подобало ситуации, и Освальд злился сам на себя за то, что позволяет себе возбуждаться в подобный момент. — Ты не в себе, что с тобой? — Просто ты нужен мне! — всхлипнула Виктория, глядя ему в глаза. — Без тебя мне было так плохо. Я не могу… не могу без тебя… — Я всегда с тобой, — выдохнул Кобблпот, чувствуя, как Виктория обхватывает его лицо ладонями. — Ты единственное, что у меня есть. — Я нужна тебе только потому, что кроме меня никого не осталось? — спросила Виктория, с надеждой заглядывая Освальду в глаза и даже привставая на нем. Она вдруг ощутила, что Кобблпот возбужден. Виктории всего лишь хотелось услышать подтверждение того, что она нужна ему, потому что он любит ее. Даже если бы это была ложь. — Нет, — прошептал Освальд в ответ. Он хотел бы рассказать, как сильно и долго любит, но есть ли смысл в подобных словах, когда жизнь проделывала с ними подобное? Когда они оба заперты в стенах Аркхема, и каждый понимает, что это заслужено. В подобной ситуации просто нет места для слов о любви. Кобблпот потянул Викторию на себя, увлекая в поцелуй. Он получился слишком яростным, потому что Освальд не целовал Викторию по-настоящему вот уже целую вечность. Потому что безумно соскучился, и она была единственным, о чем он думал каждый день. О чем мечтал годами, и даже сейчас не мог отделаться от нежного образа в голове. Освальд пытался выразить все те чувства, что накопились в нем с первого дня их встречи, в одном поцелуе. И от этого он получался лишь грубее и жестче. — Прости, что из-за меня тебе пришлось пройти через Аркхем… — прошептал Освальд сквозь поцелуй. — Это худшее, что могло с тобой произойти. — Я не могла оставить тебя одного. Это ради тебя. Все ради тебя. Освальд держал в объятиях любовь всей своей жизни, целовал ее, желая раствориться в обуревавших чувствах. Виктория всегда понимала его. С первой встречи разглядела в нем что-то, чего не могли увидеть остальные. Возможно, она просто увидела те же самые боль, отчаяние и безумное одиночество, что сопровождали и ее саму. Те самые глубокие эмоции, таившиеся за завесой непомерного желания власти. Видела все темное, что таилось в его душе с самого начала, но несмотря ни на что приняла. Полюбила. Между ними рухнули остатки барьеров недопонимания. Оба они были сбившимися с пути, а теперь отверженными целым миром. Но нашедшие друг друга в бесконечном мраке Готэма. Сколько страданий пришлось пережить, но все это объединяло их еще сильнее. Виктория прижалась к Освальду теснее. Наверное, впервые за все время их знакомства от нее не исходил аромат сигарет, и Освальд даже удивился тому, как она смогла выжить без них за столь длительный промежуток времени. По его скромным подсчетам прошло целых два месяца с тех пор, как Виктория оказалась в Аркхеме (всего на три недели больше, чем он сам). За это время им так и не удалось встретиться, и только сегодня он смог увидеть ее. Прикоснуться. Поцеловать. Виктория была невероятно горячей, дрожала и тряслась в его руках, но продолжала целовать, обхватывать ладонями его лицо и сжимать бедрами талию. Освальд отчаянно простонал. — Вики, — прошептал он сквозь поцелуи. Ему было больно смотреть на нее. Ее глаза сияли легким безумием вперемешку с отчаянием и возбуждением. Самого Освальда невероятно заводил подобный коктейль эмоций, но впервые в жизни он постарался думать не о себе, а о Виктории. — Я не думаю, что сейчас… самое время для… И он красноречиво кинул взгляд вниз, не желая произносить вслух. — Я тебе больше не нужна? — неверяще спросила Виктория, ошарашено глядя на него широко раскрытыми глазами. Освальд был готов проклинать сам себя за то, что просто не может поддаться общему желанию. Но иногда приходит момент, когда страсть уступает место разуму. — Знаешь, Эдвард, твой брат, они правы, — начал Освальд сбивчиво. Его голос дрожал, а руки продолжали судорожно сжимать талию Виктории. — Я не должен так поступать с тобой. Не могу просто так брать и использовать тебя, все это неправильно. Ты уже так долго в этом месте, в тебе невесть сколько препаратов. Я знаю, они меняют сознание. Ты и сама не понимаешь, что делаешь. Виктория непонимающе и гневно нахмурилась. — Почему в последнее время все считают своим долгом сообщить, как мне жить?! — Нет, я не пытаюсь диктовать тебе свои условия, я всего лишь… — Освальд запнулся, неловко посмотрев в сторону. — Всего лишь думаю о тебе, хочу сделать так, чтобы тебе было хорошо… — Мне хорошо рядом с тобой! — воскликнула Виктория, ударив его в грудь кулаками, от чего Освальд едва поморщился. — Только с тобой! Только ты мое спасение. Я сама в праве распоряжаться своей жизнью. Никто не имеет права говорить мне, что делать и чувствовать! Ни Виктор, ни Эдвард, ни даже ты. Только я знаю, чего хочу и решаю, что делать. И на данный момент хочу тебя. Тебя и только тебя. Освальд шумно выдохнул и потянул Викторию на себя, впиваясь в нее поцелуем, больше не думая ни о чем. Он пытался. Но не мог отказать девушке, которая так хотела быть с ним. Ведь знал обо всем, что происходило в ее голове. Это и в самом деле было неважно — что думал кто-либо о том, что происходило в их отношениях. То, что происходит между двумя людьми, понятно лишь им двоим, а потому никто не может знать лучше, чем они сами. Действительно, нет смысла слушать, что говорят другие. Важно лишь только то, чего хотят они сами. Освальд скользнул руками по талии Виктории и опустился ниже. Гадкое полосатое платье Аркхема совершенно ей не шло. Он не привык видеть ее такой, и ему не нравилось. Однако провести ладонями по обнаженным ногам, подняться, задирая юбку, сразу добираясь до бедер, оказалось волнующим и возбуждающим. Виктория, не давая Освальду и шанса на свободу, оттолкнула его к стене, нависая, забирая инициативу. Жадно целуя. Она расстегивала пуговицы на его рубашке, шепча при этом в самые губы: — Так хочу быть с тобой, и только так… Освальд и сам не помнил, как забылся, полностью отдаваясь во власть прикосновений Виктории и ее поцелуев.***
Шумиха, устроенная Джеромом, все же помогла им сбежать из Аркхема. Всего лишь один вечер, пока они скитались по окраинам Готэма, замерзшие от холода, по-прежнему под действием лекарств, но безумно счастливые. От того, что они, наконец, были вместе и все осталось позади — переживания, боль и страдания. На памяти Освальда яркой картиной отпечаталось, как Виктория раздевалась в его камере, прижимаясь к нему, а потом целовала очень долго, практически не давая что-либо сделать. Какой прекрасной она выглядела, возвышаясь над ним с растрепанными волосами и прикрытыми глазами. Кобблпот практически не осознавал, как потом поспешно одевался, и шел следом за ней, держа ее теплую ладонь в своей. А после этого, как они под нескончаемым дождем Готэма брели в этой убогой полосатой форме вдоль улиц, смеясь, словно дети, и прижимаясь друг к другу. Продолжая держаться за руки и целоваться. Единственный счастливый момент жизни Освальда, который казался бы сценой из действительно хорошего фильма. Потому что теперь они вместе, и больше уже ничего не важно. Пройдены все этапы, забыты все предрассудки, и они оба теперь уже осмысленно и самостоятельно выбрали друг друга. Это финал, поставленная точка. Они выбрали, наконец, свою любовь, пренебрегая тем, насколько на самом деле она неправильна. Они могут быть счастливы только находясь рядом друг с другом, и больше никто не желал отказываться от собственного счастья. Освальд запомнит это на всю свою жизнь, бережно запечатлев в памяти и скрыв за тысячей замков. Джером оказался не таким уж идиотом, нагрянув к нему в особняк через несколько дней после побега, заявив, что раз он помог им сбежать, то теперь имеет полное право на помощь Пингвина. Отказать ему оказалось невозможным — Джером безумен, и предугадать его действия не смог даже такой гений, как Кобблпот. Но он был неправильно безумен. Не как все они. Ни как Освальд, контролирующий порой себя и просто изредка забывающий о том, что если ты недоволен, нельзя убивать всех подряд. Ни как брат и сестра Зсас, которые были хладнокровными убийцами, не понимая, что существует чувство вины. Ни даже Эдвард, который совсем слетел с катушек под конец их совместной дружбы. Нет, Джером ненормален во всех проявлениях, это понимал даже Освальд. Он был уверен, что это понимал даже Джим Гордон, который, возможно, мог бы поступиться своими принципами и убить психопата, когда была возможность. Джерома стоило остановить. Он не мог быть контролируемым злодеем, который бы существовал в симбиозе с полицией. Лишь анархистом, единственная цель которого — хаос ради хаоса. Веселье ради веселья. Освальд думал о том, что безумие Джерома выходит за всякие рамки, когда тот испробовал на несчастном подчиненном разработку Крейна, и тот хохотал, как ненормальный, растягивая губы в неестественном оскале, грозясь порвать рот, а потом умер, потому что просто не смог остановиться и задохнулся. Кобблпот едва сдерживал непроницаемую маску на лице, обнимая Викторию, заставляя прижаться лицом к его груди, потому что подобное зрелище слишком даже для нее. Особенно для нее. Освальд прекрасно помнил, что Виктория больше не желала лезть в прошлую жизнь, убивать, калечить и попросту быть ненормальной. Ей всего лишь хотелось спокойствия и обычной жизни. Он был готов сделать это для нее. Но как можно дать ей смотреть на то, что происходило у них перед глазами? Пингвин не стал ничего говорить Джерому и спорить с ним. Это все равно бесполезно, а главное — опасно. Он просто не отпускал Викторию от себя, вцепившись в ее руку, не позволяя отойти ни на шаг. И ужас, застывший на ее лице, говорил о том, что ей и не хочется никуда уходить. Прятаться в объятиях Освальда — самое приятное и безопасное, что осталось у нее в это нелегкое безумное время. Освальд вальяжно расселся на диване в гостиной своего особняка. В конце концов, это его дом, он не должен прятаться в нем. Его смутно волновало, сколько бандитов теперь в нем шастало. Пока они держали его за своего, это не сильно мешало. На нем был бархатный фиолетовый костюм с пышным меховым воротником — единственное, что он смог отыскать после того, как в доме побывала полиция. Виктория сидела у него на коленях, закинув ноги на диван, прижимаясь лицом к плечу и бездумно перебирая пальцами мех. Освальд крепко обнимал ее, боясь, что, если отпустит, она пропадет. На ней был ее привычный наряд. После Аркхема она горячо поклялась больше никогда в жизни не надевать платье. Пингвин мельком огляделся. Его ярко накрашенные глаза так и сверкали подозрением к любому, кого бы он увидел. — Нужно найти Гордона, — шепнул он Виктории в самое ухо, наклонившись так близко, что со стороны было похоже, что он просто целует ее. — Зачем? — также тихо спросила она, подняв голову. Чуткий слух Освальда уловил звук шагов, направляющихся в комнату, в которой они находились. — Затем, что твоя нелюбовь к платьям портит все мое желание сделать нашу свадьбу красивой, — произнес Освальд негромко, почти в самые губы Виктории. Хлопнула дверь. — Ох, как же это сладко! — заметил Джарвис, вошедший в комнату и направившийся к ним. Напротив дивана стояло кресло, в которое он тут же уселся, закидывая ногу на ногу. — Свадьбы — лучшее, что есть в мире. Жаль, моя возлюбленная до нее не дожила. Освальд почувствовал, как напряглась Виктория и невольно прижал ее к себе сильнее. Она уже привыкла к тому, что вокруг творится полная анархия, а потому большую часть времени просто молчала, позволяя Освальду все решать за нее. — Просто я не люблю подобные мероприятия, — произнесла она, и это даже было правдой, притворяться не пришлось. — Нет, девчушки в белых платьях восхитительны, — Джарвис хихикнул по-детски, и Освальд закатил глаза. Шляпник был безумен под стать Джерому. — Что может быть романтичнее, чем связать себя узами любви в то время, как Готэм погружается во мрак? Джарвис встал и вышел из гостиной, не желая мешать сладкой парочке (как их окрестил Джером, и никто не стал с ним спорить) решать свои проблемы. Освальд облегченно выдохнул. — Какая еще свадьба, Освальд? — процедила Виктория сквозь зубы. — Никакая, даже не думай об этом. Просто у него слух, как у… В общем, нужно сообщить Джиму о планах Джерома. Ты все запомнила, о чем он говорил сегодня утром? — Конечно, — Виктория кивнула. Слушать — главное умение, которому она в первую очередь научилась, попав в мафию. И это всегда было одним из ее главных достоинств. — Умница, вот ты и поедешь в Готэм, найдешь Джима и все ему расскажешь. Отговорку для остальных я придумал только что. В подобных условиях Виктория даже не стала спорить с ним и заикаться о том, как сильно ненавидит детектива. В конец концов, был ведь еще и Харви. У Освальда были планы. В первую очередь избавиться от Джерома и его команды, чтобы освободить от них свой дом (и, что греха таить, целый Готэм), вновь возобновить свою власть, которую так несправедливо отняли у него, и, напоследок, убить парочку людей, в этом виновных. В особенности Виктора Зсаса. Но его сестре знать обо всех его планах было необязательно. Отправляя Викторию из особняка, Пингвин не думал, что его планам не суждено сбыться.***
Внезапно объявившийся близнец Джерома взволновал весь Готэм. Он спутал карты не только Пингвину, но и полиции. Освальд наблюдал за всем, что творилось в городе, по телевизору, в панике сжимая ручки кресла и думая только о том, что он сам сейчас в какой-то затхлом баре, а вот Виктория где-то в самом центре Готэма, возможно рядом с Гордоном, который является эпицентром опасности. Он не успел отыскать ее, а самого Освальда Джером вообще решил отправить куда подальше, желая избавиться от него. А после того, как все главное шоу, устроенное Джеромом, закончилось, и Гордон все же застрелил его, и для достоверности сбросил с крыши, Освальд так и не нашел ее. Лучшем решением было бы вернуться в дом и ждать, когда Виктория сама вернется к нему, как делала это уже сотни раз, но Освальд боялся разминуться с ней. Было ужасно находиться в разных частях Готэма, не имея возможности связаться. День проходил за днем, а ее все не было, пока, наконец, по телевизору не передали о появлении нового злодея. Джеремая оказался настоящим террористом, угрожая подорвать целый город, просто потому что он этого хотел. Просто так. Такой же безумный психопат, как его брат. А, возможно, хуже. Ведь помимо того, что он безумен, он еще и гениален. Сходство братьев было невообразимым, будто бы это и вовсе один человек. Только лицо второго не было растерзано, а, наоборот, красивой и приятной белой маской сияло на экранах всех телевизоров. Он даже не улыбался. Будто специально в противовес своему брату. Готэм просто кишел подобными личностями, и Освальд мог только удивляться тому, как они успевают появляться. Не может же у всех детей быть печальное детство, чтобы они потом поголовно становились психопатами и маньяками. Несмотря на все это, Кобблпот принял решение — вернуться в свой особняк за Готэмом, чтобы найти Викторию. Потому что это слепое ожидание неизвестного в разлуке его убивало. Словно что-то шептало ему, что, бездействуя, он рискует снова ее потерять. Поэтому Кобблпот завел машину, надеясь, что Виктории хватило ума вернуться, и что, приехав, он встретит ее. — Освальд, — на крышу машины легла чья-то рука, и он поднял голову, услышав до боли знакомый голос. — Джим? — несколько удивленно пробормотал Освальд, глядя на взволнованное лицо детектива. Таким он еще не видел его. — Помоги мне. Фраза, произнесенная столь жалобно, застала Пингвина врасплох. Джим часто просил у него помощи, но никогда так… так, что Освальд невольно заглушил машину и вытащил голову из окна, глядя на нового капитана полиции. — Я уже помог тебе, — напомнил ему Освальд, — я сообщил тебе о планах Джерома, а затем посадил дирижабль с отравленным газом на воду. Я сделал достаточно. И, между прочим, даже не услышал благодарность. — У Джеремаи Брюс, — только и сказал ему Джим. — Он убьет его. А вместе с ним взорвет целый город. Освальд промолчал. Он, как и многие, был осведомлен о страстной любви Гордона к этому мальчику. Словно тот был для него родным сыном. К сожалению, Освальд слишком хорошо это понимал. Будь проклята его сентиментальная сторона. — И что же я сделаю? — спросил Кобблпот саркастично. — Птицей ворвусь в окно и убью психопата? — Нужны твои люди, чтобы справиться с людьми Джеремаи. — Неужели полиции недостаточно? — У него слишком много людей. А нас слишком мало. Пожалуйста, Освальд. Освальд задумался. На одной стороне было беспокойство за любимую девушку, рядом с которой он решил быть, несмотря ни на что. А с другой — жизнь невинного ребенка, который был для Освальда никем. Решение было слишком очевидным. Думать здесь, на самом деле, не о чем. Ему плевать и на мальчишку, и на город. — Прости, Джим, — ответил Освальд, вновь заводя машину и отворачиваясь, — даже не знаю, на что ты рассчитывал. Он успел отъехать всего лишь на несколько метров, прежде чем до него долетел очередной окрик Гордона. — Освальд! Он поморщился, услышав собственное имя. — А если бы это была Айви?***
Освальд ненавидел себя. Стоя с автоматом в руках в окружении своих людей, глядя на поверженного, избитого, лежащего на полу Джеремаю, он скрипел зубами от того, насколько оказался внушаем. Да, они победили. Спасли несчастного Уэйна (он и в самом деле оказался ровесником Айви). Джим благодарно смотрел на Освальда, впервые за все их общение столь искренне. Так, как еще никогда не смотрел, будто наконец-то признал в нем друга и союзника. Вероятно, мальчик действительно так много для него значил. Стоило ли оно того? Одно лишь упоминание о ребенке, которого он потерял, начисто о ней забыв и теперь даже не зная, где она и жива ли вообще, выбило Кобблпота из равновесия, заставив помочь детективу, дав ему своих людей. Он даже сам пошел, взяв оружие, не желая стоять в стороне. Потому что, если бы его Айви оказалась в беде, Кобблпот желал бы для нее того же. Ведь он самолично взял за нее ответственность, а она была такой беззащитной и беспомощной. Вот значит, что чувствует Гордон всю свою жизнь… Освальд не обращал внимания на слабые издевательские похихикивания близнеца Джерома, валяющегося на полу. Он заметил недалеко валяющийся мобильный и ковылял в его сторону. Он вдруг понял, как связаться с Викторией. Если она вернулась в особняк за городом, она ответит, если он позвонит на домашний телефон. А если нет… значит, она где-то в Готэме, и он сию же секунду отправится искать ее. Освальд смотрел, как Гордон цепляет на Джеремаю наручники, а тот гадко смотрит на него. — Вы все равно проиграли, — он растянул разбитые в кровь губы в усмешке, становясь точной копией своего брата. В телефоне раздался пятый гудок, и Освальд моргнул, услышав, как трубку на другом конце взяли. — Освальд? — неуверенный голос Виктории заставил его прикрыть глаза и вздохнуть от облегчения. — Ты живая… — выдохнул он в телефон. — Конечно, живая, что со мной будет, — послышался ее радостный голос. — Дом пустой, никого из людей Джерома здесь больше нет, теперь мы, наконец, можем нормально жить здесь. Освальд улыбнулся. — Конечно. Неужели все закончилось? Теперь он просто вернется в особняк, обнимет ее и никогда, никогда больше не отпустит. Плохая темная полоса пройдена, и они могут выдохнуть. Потому что даже у злодея может оказаться счастливый конец. — Виктория, я скоро вернусь домой, — произнес Освальд, сжимая телефон в ладони и прикрывая глаза. — И я тебя с нетерпением жду! — радостно произнесла Виктория в ответ, и Освальд мог поклясться, еще никогда он не слышал в ее голосе столь искреннего счастья. — Посмотри в окно, Джим, — голос Джеремаи громко разнесся по этажу, и Освальд невольно посмотрел в сторону панорамного окна. Из него, с вершины одного из самых высоких небоскребов города, открывался вид на весь Готэм. Мрачный и величественный. Освальд невольно сглотнул. Почему Джеремая выбрал именно это место? Не за красивый же вид из окна. — Я же гений, Джим, — Джеремая улыбнулся, в очередной раз превращаясь в своего безумного брата. — Победили вы меня или нет… но если я сказал, что погружу город во мрак, что уничтожу его и сотру с лица земли… то я сделаю это… Интуиция забила тревогу, но вместо того, чтобы бежать, Освальд сделал шаг к окну, внимательно вглядываясь в город. — Виктория, — произнес он, одним лишь взглядом пытаясь найти за окном ее маленький силуэт, прекрасно зная, что не найдет его там. Потому что она не в городе, она за его пределами, прямо сейчас она не может находиться здесь. — Что? — Начинай считать, Джим, — протянул Джеремая, — три… — Мы с тобой еще никогда не говорили об этом, — начал Освальд, не поворачиваясь в сторону психопата, а продолжая неотрывно смотреть в окно. Город был спокоен, никто еще не знал, что именно приближается. Каждый горожанин сейчас просто сидел в своем доме, возможно, смотря телевизор, или обнимая любимого, или читая сказку ребенку на ночь, даже не подозревая, какое зло надвигается на него и с чем теперь придется бороться. — О чем? — спросила Виктория, и Освальд зажмурился. Нет. Не так он хотел это сделать. Совершенно не так. Но выбора больше не было, верно? Потом может быть слишком поздно. — Два… Мир словно застыл перед ним, и теперь любые сомнения, томимые в душе столько лет, отчего-то развеялись. Как если бы он сейчас должен был умереть, и ему дана всего одна секунда, чтобы сделать то, чего он еще не успел. Фактически кто-то в этот миг в действительности мог умереть, и Освальд просто не знал, кто именно. В подобный миг тело становится почти невесомым, лишаясь не только страха, но и всех остальных чувств. В душе остается странная легкость и пустота, ощущается терпкий привкус свободы. Кобблпот даже не чувствовал, как сильно, до боли и хруста, сжимает в руке телефон. — Послушай, я всегда хотел сказать, что я… — Один… Мосты взорвались на его глазах. Словно в замедленной съемке для того, чтобы он тщательно мог все разглядеть. Взрыв оказался столь огромным и ярким, что Освальд невольно опустил телефон, шокировано раскрыв рот. Он приложил ладонь к стеклу, наблюдая за тем, как границы города прекращаются в адский круг, как все начинает гореть ярким пламенем, быстро распространяясь в стороны, взвиваясь до самого неба и озаряя его мрак огненным цветом. — Что случилось, Освальд? — раздался взволнованный голос Виктории в телефоне. Освальд, очнувшись, приложил к уху телефон. — Виктория, я… Вызов прервался. Послышались быстрые гудки. Взрыв достиг грандиозного масштаба, разрывая все возможные связи внутри города. Освальд выронил бесполезную вещь, и она со стуком упала на пол. Где-то рядом раздался довольный смех Джеремаи. Не такой истеричный, как у его брата, а сдержанный. Издевающийся. Границы города были разрушены, Готэм отделился от мира. Освальд был здесь, в самом центре, а Виктория за границей, в его особняке. Взрыв разделил их. В ушах стоял шум, и Освальд не слышал, что происходит вокруг, глядя, как пламенеет город, как огненное кольцо охватывает его со всех сторон, замыкая в пылающую ловушку, из которой теперь не было ни единого выхода. Освальд опять не успел.