Two witchers

Лютик был человеком. Он искусно владел мечом под стать ведьмаку, и всё же, он был человеком. Я гнал белого жеребца в сторону деревни, впервые предпочёв чужого коня своей Плотве. Струйка крови стекала с губ юноши, оставаясь алыми каплями на зелёных стебельках растений при дороге. До деревни рукой подать, но чувствуя, как начинает подо мной спотыкаться чужой конь, я понял, что загнал его. Лютик, небось, берёг своего Вулкана, как зеницу ока. Зачем я запомнил кличку его коня? Может, потому что меня интересовало всё с ним связанное? С каких пор молодые юноши прикидываются ведьмаками и охотятся на нечисть? Я придержал рукой начинающее сползать тело горе-ведьмака, и, замечая неестественную бледность его лица, почувствовал хриплое дыхание страха в затылок. Я не боялся, что нарушил кодекс. Я боялся, что напрасно. «Если любое существо (эльф, низушек, человек и т. п.) использует имя ведьмака для своих целей, он должен быть незамедлительно казнен, без права на суд. © Кодекс Ведьмачьего Цеха» Бесполезная статья. За всё время существования Каэр Морхена ещё н и к о м у не приходило в голову притворяться мутантом. Так сложилось, что жизнь ведьмака не внушает восхищения, а если и служит примером, то только плохим. Что могло заставить Лютика ступить на эту тёмную, всеми презираемую дорогу? От чего и от кого он пытался скрыться? В голову приходила лишь одна мысль: парень сумасшедший. Жаль, Лютик не мог мне возразить. Он хрипел и задыхался, а вместе со сбитым ритмом его сердца умирала моя надежда. Белый жеребец подо мной перескочил колья деревянной ограды постоялого двора, в котором я снимал комнату. Я соскочил сам и взял тело Лютика на руки. Жеребец припал на одно из передних копыт, скорее всего, загнал что-то в ногу, пока мы вместе торопились спасти его хозяина. Я занёс Лютика в затхлый, пыльный тамбур и перебросил через плечо, обеспечивая себе возможность видеть ступеньки. Я ещё не успел войти в полутёмный коридор, как заметил мальчишку — сына хозяина заведения. Какая удача! Я остановил мальчика свободной рукой и попросил позвать лекаря. Тот вскоре прибыл, к моему счастью или сожалению. Им оказался довольно молодой парень с копной густых чёрных волос и веснушками. — Я вообще больше с животными работаю, — дрожащим голосом объявил он, замечая состояние ведьмака, — и лечу простуду. Замечательно. Фортуна явно повернулась к Лютику задом. — Как тебя зовут? — спросил я у ветеринара. — Понтарис. — Так вот, Понтарис, рану зашить — это тебе не отёл у коровы принять. Слушаешь, что я говорю и выполняешь. Чёрноволосый облегчённо кивнул. Он был рад, что в комнате есть я, разбирающийся в ранениях, так как имел огромный опыт таковых. Пока парень, следуя моим указаниям, прижимал ткань к ране, останавливая кровотечение, я резким движением кинжала разрезал рубаху вместе с камзолом на месте ранения. Мои руки тут же обагрились чужой кровью, но Лютик уже не хрипел, его дыхание стало чище и ровнее. Забрав у лекаря окровавленную тряпку, я сказал ему принести моих отваров на тумбочке у постели. Пока тот старательно мазал рану, я, опустив руку на бледный лоб, ужаснулся — у парнишки начинался жар. Вместе мы попытались раздеть Лютика, чтоб закрепить лечебные мази бинтом. Когда я стащил с него чёрную мокрую рубаху и камзол, парень показался ещё тоньше, чем был в одежде. Исхудал совсем, а кожа бледная-бледная, как первый ноябрьский снег. У Лютика уже были шрамы. Белая полоса от плеча до торса, а ещё у локтя — скомканная морщинистая кожа на месте давно зажившего ожога. Касаясь её, мне становилось больно, представляя, как когда-то болело ему. Я уже жалел, что снял одежду. На вид юноше было не больше 20. После перевязки, я отправил Понтариса за водой и чистой тряпкой, а сам остался с Лютиком. Того уже не хило так колотило, а жар только увеличивался. Лютик открыл свои глаза цвета неба, и искал ими кого-то, но не мог ничего разобрать своим затуманенным зрением. — Я здесь, — хрипло произнёс, хватая мальчика за руку. Тот сжал её, делая мне больно, но моя боль была ничтожна по сравнению с его. Я схожу с ума. Схожу с ума, стирая капельки пота с бледного лба, проводя мокрым полотенцем по скулам, и опускаясь к ключицам. Схожу с ума, пытаясь не думать, что будет, если он сейчас умрёт у меня на глазах, и буду виноват в этом я один. Я пытаюсь уничтожить холодной водой его болезненную лихорадку, но это не помогает. Ни ему, ни мне. Белый жеребец заржал от боли в конюшне. Вместе с ним немой крик моих лопнувших сосудов разорвал тишину. Мне, возможно, впервые, так сильно не хотелось, чтобы кто-то умирал. Лютик бредил. Я понял это, когда тонкие пальцы впились в мою руку, а пересохшие губы задрожали. Он ещё немного похрипел перед тем, как начать говорить. — Там мой дом, ты видишь его? , — Лютик смотрел куда-то сквозь стены. — Да, — я солгал, чтобы ему стало легче, и вновь намочил полотенце. — Он горит, — каждое слово с трудом давалось Лютику, и вовсе не из-за жара. Его прекрасные глаза плакали без слёз. Какие-то мрази подожгли его дом, и он был вынужден бежать? Но Лютик умолк. Он начал неистово кусать губы, словно сомневаясь. Я ласково провёл пальцем по ранкам на нежной розовой коже губ, и парень немного успокоился. Что-то в моем жесте заставило его довериться, и юноша, приподнявшись к моему лицу с последних сил, прошептал сбивающимся голосом: — Он горит, потому что я его поджёг. Лютик упал на подушки в забытие. Он ещё несколько раз хватал меня за локоть, что-то шепча в бреду, но больше всего мне запомнились его слова о доме. Жар превратился в озноб. Раньше скидывавший одеяла, Лютик теперь пытался закутаться в них с головой, и я помогал ему, бережно укрывая. Мне ночью выходить на охоту, а я ни минуты не спал. Хотя, вряд ли смог бы, если честно. Я оставил Понтариса присматривать за ним, и ушёл на встречу с гулями, пытаясь не думать о тонких руках бессильно упавших на простыни, о красивых чертах лица, измученного недугом. А брови! Какие были у него брови! Чёртов Лютик. Я сплюнул на почерневший труп нечисти, вытирая об неё меч. Интересно, Понтарису он сказал то, чем поделился со мной? Почему-то хотелось верить, что нет. Я вернулся невероятно уставший и проспал почти все сутки на сене в конюшне. Осмотрев копыто Вулкана, я вытащил скалку и должен был бы продезинфицировать рану спиртным, но упал в сено, и захрапел, как младенец. Я бы спал, наверное, и весь следующий день, если бы меня не разбудила музыка, сопровождаемая невероятно чистым высоким мужским голосом, и, мать его, слишком знакомым, чтобы перевернувшись назад погрузиться в сон. Открыв дверь своей комнаты, я наблюдал воистину прекрасную картину: трое хозяйских детишек (два мальчика и синеглазая девочка, самая младшая из них), сидели на краю, до вчерашнего дня, моей кровати, и раззинув рты, слушали бесподобную игру ведьмака, что ведьмаком-то и не был. Лютик в моей свисающей на его худых плечах одежде, поёжился и перестал играть. Мне хотелось кричать на него: ещё позавчера бредил и лихорадил, да так, что я не знал выживет ли он вообще, а уже собирает публику. Видимо, мой разгневанный вид испугал ребят. Жаль, что вовсе не того, кем он был вызван. Дети переглянулись. Они слезли с постели, но прежде чем уйти синеглазая девочка попросила: — Маэстро Лютик, вы ещё споете нам о русалке? Мы очень хочем знать, что было дальше. — Да-да, — невнимательно закивал головой парень, не отводя от меня взгляда. Дети вышли, и мы остались один на один. Я — как разгневанный хозяин, и Лютик — мой шкодливый кот. — Это кто меня им Лютиком назвал? — сразу же возмутился парень, деланно вскидывая брови. Ни привет. Ни спасибо. Большего я и не ожидал. — Я. Сохраняя суровый вид, я чувствовал как при виде выздоровевшего Лютика, в груди разливается приятное тепло. — Так и думал, — Лютик попытался вальяжно раскинуться на постели, но, видимо, недавнее ранение дало о себе знать, и юноша не сдержал болезненный стон. Сердце сжалось. Хотелось приказать ему перестать храбриться; мне было тяжело смотреть на его попытки улыбнуться, когда боль сковывала грудь. Но он улыбался. Как всегда. Никогда не поверил бы, что передо мной человек, что недавно был при смерти. Но костлявая дышала ему в лицо, а не в затылок. Я сам его к ней подтолкнул. — Где Понтарис? — Ушёл за вином. Вот тут уже мое железное, порой самому удивительное терпение лопнуло, как подпруга дешёвого седла. Врач для него — слуга что ли? А если бы Лютику опять стало плохо? Скорее всего, этот парень — вельможа. Прихотливый избалованный вельможа, к тому же чертовски искусно, под стать лучшим воинам, владеющий мечом. Ах да, как я мог забыть: он еще и поёт. А ещё он очень красивый, особенно, когда прикусывает губу, как сейчас. Он очень красивый, когда живой, и уже не такой бледный, как тот Лютик, которого я в спешке заносил сюда по ступенькам. Мне многое нужно его спросить: про горящий дом, про ведьмаческую одежду, про медальон с круком, что при встрече показался мне вороном… — С какой стати ты в моей одежде? — А лучше без? — Лютик заметил, как я смотрю на его губы, и тут же покраснел. Бесёнок чистой воды. — Посмотрим, что тут можно сделать, — я наклонился за его одеяниями в углу комнаты. Их никто так и не убрал, окровавленная и изорванная одежда Лютика лежала на полу. Я поднял камзол и удивился раньше не замеченной детали: в камзол были вшиты толстые кожаные вставки с целью добавлять юноше ширины в груди и плечах. По сути, они и спасли его от прямого попадания в сердце, но мне было так смешно рассматривать этот элемент одежды, как детский костюм для карнавала, что я не смог сдержать улыбку. Заметив её, юноша покраснел ещё больше, от пальцев ног до кончиков ушей. — Ну и ну, — вырвалось у меня вместо «курам на смех», а красный, как мак Лютик, тут же начал возмущаться: — Тоже мне, эксперт высокой моды. Ты свои обноски видел? Тебе никто не предлагал денег на новую одежду? Просто сжалившись? Ренфри. Она говорила подобное при нашей первой встрече. Сердце сжало железными тисками. — Вообще-то я мог бы тебя оставить умирать и был бы прав. — Так чего же не оставил? — мой личный демон опять вошёл в свою стихию, — нравится нарушать кодекс? То, что парень не так прост, как кажется, я понял давно, но откуда он знает так много про кодекс? Я вопросительно взглянул на уставшего держать лютню парня. Тот отложил инструмент, потряхивая кистями. Ему самому было в новинку, что простая игра на лютне, в которой он преуспел, теперь давалась так трудно. Я сомневался, что сегодня он сможет продолжить свою балладу о русалке. — Зачем ты нарядился ведьмаком, ты мне, конечно же, не поведаешь? — предположил я. — Не-а, — Лютик попытался поправить подушки, но, как кукла, съехал спиной вниз. Я поправил перину, помогая парню сесть ровно, откровенно наслаждаясь его пылающими щеками. Он не боялся меня ничуть, в отличии от большинства людей, и не презирал. Лютику вся жизнь казалась игрой, и всегда он выигрывал, а если и проигрывал, то… не позволял никому знать об этом. Хрупкий и сильный. Стойкий и сломанный. Я не сумел сказать, что восхищаюсь им, вместо этого взъерошил копну каштановых волос, и Лютик рассмеялся. Воздух в комнате стал намного легче, и всё мои вопросы к мальчишке растворились в нём. — Господин Лютик, куда ставить вино? — Людви-и-иг, — заныл парень, — я же просил! — Но господин Геральт сказал… — Господин Геральт много чего говорит, ах да, Геральт, похоже что тебе придётся платить за вино. — Как только продам Вулкана, так и сразу — Что? Вулкана? Свою рыбину продавай! — Вы давно знакомы? — вмешался лекарь, ожидая оплаты, и наблюдая за разворачивающейся перепалкой. — Нет! — мы выкрикнули в один голос, и ведьмак смерил меня полным ненависти взглядом. Его настроение менялось каждую секунду. Я поймал себя на мысли, что стонущий в бреду Лютик нравился мне намного больше. — Раз ты такой бяка, я сам. — Лютик начал снимать своё кольцо, то, что с голубым топазом, и я неосознанно схватил его руки, останавливая. — Оно всё равно велико мне, — удивился Лютик. Я удивился сам себе ничуть не меньше: хочет оплатить, пусть оплачивает… зачем тогда я держу его холодные пальцы в своих ладонях, пытаясь согреть? Я заплатил за вино, но пить Лютик не стал. Измотанный пением и беседами, он уснул, как только лекарь спустился. Я наблюдал за мерно вздымающейся грудью, наслаждаясь чужим ровным дыханием. Моя добродетель не вечна, а Лютику рано или поздно придётся мне поведать о том, что может заставить человека добровольно стать ведьмаком. Окинув спящего взглядом, я покинул комнату. Непроданный Вулкан всё ещё нуждался в моей помощи.