Не может быть!

Аня проснулась от ощущения, что кишки марш играют. Открыла глаза. Температуры вроде бы нет, но голова мутная. Может, от голода? Надо что-нибудь съесть. Взяв в руку очки, зевая и поеживаясь, поплелась в ванную. С отвращением посмотрела на себя в зеркало: карандаш и тушь потекли, волосы торчат в разные стороны, лицо бледное до синевы, и веснушки щедрой россыпью, скулы ещё больше заострились. — Краса-а-авица — протянула сердито, включая воду. Кое-как умылась и, украсив полотенце черными разводами, пошла в кухню. А в кухне было убрано! Аня, наверное, уже раз пятый поднимала крышку с кастрюли на плите и зачарованно смотрела на суп — не исчез ли. А до этого, словно слепая, водила руками в пустой мойке, пытаясь понять, куда же девалась грязная посуда, уже два дня там стоявшая… Она обессиленно опустилась на табурет, не переставая недоумевать и удивляться своему трудолюбию при полном беспамятстве. — Может, я и отчет с планом написала? — спросила она в пространство с надеждой. — Или меня только на кухню хватило? Надо же! В кухне убрала, а платье так и не сняла. Очень странно. Но так как голова соображала плохо, она решила, что подумает об этом потом. Сперва попить чаю. Открыв холодильник, стала вглядываться в полупустые полки… — Как ты себя чувствуешь? — прозвучало так неожиданно и пугающе, что Аня с воплем ужаса толкнулась головой в нутро холодильника. — Анечка, да что с тобой?! Господи, я тебя напугала! Извини! Я не нарочно, — виновато произнесла тётя Лида, когда увидела Анино лицо с выпученными от страха глазами. — Тётя Лида? — словно не веря, спросила та. — Это ты? — Анечка, конечно я. Ты же в очках! — она встревоженно приблизилась к племяннице. — Как твое самочувствие? Ты ночью была горячая, как уголёк. Я не нашла у тебя градусник. Но думаю, что было за тридцать восемь. Я решила тебя не будить. Только ко лбу холодную тряпочку прикладывала, потому что уксуса у тебя тоже нет, — тётя сердито поджала губы. — Анюта, ты запустила хозяйство. Совсем не кушаешь горячей пищи… — Я пью чай, — раздраженно отозвалась Аня. Надежды на написанные отчет и план рухнули. — Оно и видно, что ты только чай пьёшь, — тётя Лида сердито засопела. Ей стало обидно, что Аня вместо того, чтобы рассыпаться в благодарностях, стоит насупившись. Губы предательски задрожали, и она всхлипнула. — Тёть Лида, ну чего ты? — Аня кинулась к ней, — почему ты плачешь?! Скажи мне! Я тебя обидела? — она крепко обняла её. Та прижалась в ответ. — Я же вчера тебе звонила-звонила, а ты не берёшь. Мне так неспокойно на душе стало! Ещё этот воскресник! Подумалось, что ты заболела. А сколько тебе надо — светишься вся! И небось точно без шарфа поехала, — она зыркнула на Аню. — Ну я и приехала. Захожу — плащ на пуфике лежит, сапожки на полу валяются. У меня сердце так и обмерло… — тётя Лида опять заплакала, заново переживая этот ужас. — Я на кухню — тебя нет, в гостиную — пусто. Я и в туалет, и в ванную заглядывала. Руки трясутся, ноги трясутся… А ты в в спальне лежишь, как неживая, — она пуще прежнего зарыдала. — Тётечка Лида, пожалуйста, не плачь! Всё ведь хорошо! — голос Ани дрожал. — А то и я сейчас заплачу, и опять температура поднимется, — воззвала она к здравому рассудку тёти. — Да. Не буду, не буду больше плакать, — тётя Лида зашмыгала носом. — Сейчас умоюсь и будем завтракать. — А который час? Где мой телефон? — Аня принялась озираться по сторонам, стараясь вспомнить, куда она могла его вчера положить. — Двадцать минут седьмого. Он на журнальном столике в гостиной. Я вчера как поговорила с твоим директором, там его и оставила, — сказала тётя Лида, направляясь в ванную. — С кем поговорила?! — словно не расслышав, ошарашенно произнесла Анна. — С Еленой Владимировной. И кстати… — тётя Лида обернулась к Ане, — по этому поводу у нас будет очень серьёзный разговор. Она удалилась, удовлетворенно отметив про себя замешательство на лице племянницы. — Упс! — только и смогла выдавить Аня. «Она всё рассказала! Какой ужас! Как же стыдно! — Аня-Мата Хари приложила просто-таки ледяные ладошки к пунцовым щекам. «Сколько верёвочке не виться, а конец будет! Шила в мешке не утаишь! Ложью свет пройдешь, да назад не вернёшься! — загибая пальцы, Аня-пионерка перебирала жемчужины фольклора, как верующий в трудную минуту обращается к молитве, находя в ней утешение». — Анна! — тётя Лида холодно посмотрела на съежившуюся на табурете фигурку. «Лучше горькая правда чем сладкая ложь! Лучше горькая правда чем сладкая ложь», — бормотала Аня-пионерка словно мантру, — Да говори же ты!» — прикрикнула она, не находя столь желанного утешения в любимых поговорках. — Я… — Аня уже было открыла рот, но опять его захлопнула, увидев предостерегающе поднятый палец. — Уж позволь сперва мне, — выдохнула тётя Лида, — а потом послушаем тебя. Итак, я вчера говорила по телефону с твоим директором. Конечно, я не могла не сказать о моём негативном отношении к вашему воскреснику… — К чему? — удивилась Аня. — Что и требовалось доказать! — тётя Лида тяжело опустилась на стул и продолжила потухшим голосом: — Вот и Елена Владимировна удивилась, услышав об этом. Но я же не могу не верить своей племяннице! единственному родному человеку, который есть у меня на этой земле! Конечно нет! Она ведь никогда меня не обманывала! — в голосе тёти зазвучали слезливые нотки. — Скорее я усомнюсь в словах директора, о чем не премину заявить и тем самым, поставлю себя в дурацкое положение. А потом буду нести околесицу о надвигающемся маразме и прочих прелестях старости, потому что человек аргументировал мне всю абсурдность, — указательный палец уперся в плечо Ани, как дуло пистолета, — твоей лжи! — тётя Лида тяжело дышала, не сводя глаз с Аниного лица, — теперь говори! «И это всё?! — в унисон прокричали обе Ани, — и ничего о сексе с Леной?!» — они замерли, не веря своему счастью. Аня выдохнула с облегчением. Конечно, когда-нибудь придётся признаться тёте, что она предпочитает женщин, потому что она хочет создать семью с любимым человеком, но… « Не тронь лихо, пока оно тихо, — услужливо подсказала Аня-отличница. «Да, точно, спасибо! Вот и не будем его трогать. А вот за выдумку с воскресником надо отвечать». И опять Аня-отличница тут как тут: «Повинную голову меч не сечёт!». Такие они, отличницы: ещё и вопрос не успели задать, а они уже отвечают. — Тётя Лида, мне очень-очень стыдно! Я никогда вам не врала! И как это получилось, просто не знаю! Я очень себя корю за это! И прошу прощения! Я никогда не буду больше тебя обманывать! Ты мой самый родной человек! — всхлипывая, Аня обняла её. — Ну всё-всё. Я тебя прощаю, — тётя Лида сама испытывала неловкость от этой сцены и была очень рада её закончить — Ах да, — вспомнила она, — директор просила передать, чтобы ты не волновалась о сегодняшних заменах. Она тебе их уже нашла. Молодец, конечно, ваша директор. Сразу видно, что хороший человек: позвонила, узнать, как здоровье, сказать о заменах… — Ага, мать Тереза прямо! — Аня высвободилась из объятий. — Крыса она, директор этот. — Анюта! Как можно! Мне кажется, ты не права, — тётя недовольно поджала губы. — Конечно, не права! — уже кричала та. — А знаешь, кто меня вчера до нервного срыва довёл, отчего у меня такая температура подскочила?! Угадай! — Ну откуда же мне знать? — тётя Лида развела руками, насторожившись. Вот он — момент истины! Это точно как-то связано с той ложью… — Директор твой расчудесный! — Аня выскочила из кухни. — Что-то тут не так… — снедаемая любопытством, тётя Лида пошла за ней. Аня лежала на кровати, укрывшись с головой. — Аня, что случилось?! — Тётя Лида, пожалуйста, я хочу спать! — раздалось глухо из-под одеяла. — Ну что же, раз так, — голос тёти Лиды задрожал от едва сдерживаемых слёз. — Раз я тебе не нужна… Суп на плите, температура, я вижу, у тебя спала, замены тебя не волнуют, — она умолкла, ожидая хоть какой-то реакции. Холмик под одеялом не пошевелился, только дыхание выдавало в нём живого человека. — Тогда я пойду домой. Мне Басю нужно кормить. И ей я нужна… — трагическим голосом закончила свою тираду тётя Лида и, поднявшись с кровати, пошла в коридор. Она уже обувалась, шмыгая носом от обиды на племянницу, когда та показалась в коридоре. — Тётя Лида, не уходи, пожалуйста, мне надо тебе кое-что рассказать. Словно околдованная гамельнским дудочником тётя Лида поспешила за Аней. — Ты присядь, — Анна пододвинула табурет. Та опустилась с замирающим сердцем и, молитвенно сложив руки на груди, прошептала: — Аня, это ведь не наркотики? Та, уже готовая сказать всю правду, которой так страшилась, опешила: — Какие наркотики?! — Сейчас в школах это так распространено: разные таблетки, порошки. Я смотрела по телевизору, — тётя Лида перешла на шёпот: — Учителя-наркодилеры! — она подняла глаза к потолку. — О боже! При чем здесь это? — раздраженно выдохнула Аня. — Тебе бы книги писать! Сразу бы в шорт-листе оказались, — она невесело пошутила. И, словно с моста в воду, с закрытыми глазами: — Я влюбилась… — И-и? — тётя Лида подалась вперёд, чуть не упав с табурета. — И это — женщина, — глаза открылись. Тётя Лида замерла с разинутым ртом. Анина рука предостерегающе поднялась: — Пожалуйста, ничего не говори. Я знаю, что это неправильно и плохо, потому что наше общество гомофобно. И я, честно, старалась полюбить мужчину… Но я не могу, — голос почти сошёл на нет. Аня сняла очки, она не могла заставить себя посмотреть в глаза тёте Лиде. — Это не блажь. Я это поняла, что я такая… — она мучительно подыскивала слова, краснея от стыда и неловкости. — Я поняла, что это неправильно и это надо скрывать, чтобы не огорчать вас: маму, папу, тебя, — она умолкла, пытаясь справиться со слезами и продолжила с жаром: — Если бы вы только знали, как я старалась с этим бороться! Но я просто такая есть! И я так же, как и все нормальные, хочу любить и быть любимой. Но только с женщиной! — она умолкла и в волнении принялась кусать дужку очков. — Конечно, ты меня осудишь. И я это приму, потому что… — Нет. Я не могу тебя осудить, — тётя зашмыгала носом и продолжила срывающимся голосом: — Я не могу тебя осудить, потому что… всю свою сознательную жизнь я любила… Верочку Мальцеву, — она заплакала. — Кого?! — спросила ошарашенно Аня, — Веру Ивановну?! «Ах! — раздался ликующий возглас», — Аня-Мата Хари бросилась выделывать какие-то немыслимые па… «Мне дурно! Воды…» — слабеющим голосом прошептала Аня-пионерка, закатив глаза.