Тридцать первая весна

Январь прошёл, ударили февральские морозы, а мысли о тех поцелуях не переставали сжигать меня изнутри и снаружи. Я продолжала просиживать вечера за компьютером, засыпая на кресле, а ты просто молча проходила мимо меня, обдавая холодом, и ложилась спать одна, отворачиваясь к стене. Конечно же, я знала, что предаю тебя, но неуёмная страсть внутри набирала такие обороты, контролировать которые мне было уже не под силу, и приглушала собой всё прочее, в том числе чувство вины. Анжелика твёрдо пошла на попятную, ловко вышагивая по краю тонкой, но четкой границы, которую провела между нами, и которую я упрямо пыталась стереть. Иногда я подолгу смотрела на тебя, мирно спящую и укрытую одеялом под самый нос, с взъерошенными волосами, такую родную и теплую, бесконечно трогательную, и хотела лечь рядом, сжать в объятиях и защитить от всех ночных кошмаров, а утром проснуться вместе и обнаружить, что сейчас август, и ты меня любишь, а последние месяцы были просто дурным сном. Но мне не хватало решимости. И твоя дневная отчуждённость никак не способствовала её появлению. Вот так в один воскресный вечер я привычно вела наступательную переписку с Анжеликой и даже имела некоторые успехи, распаляющие во мне ещё больший азарт. Ты задерживалась со смены, предположительно завернув в продуктовый. Звонок в дверь раздался неожиданно и прозвучал раздражающе требовательно, будто пожарная сирена. Я спрыгнула с кресла, прервавшись на полуслове, и побежала в прихожую, торопясь вернуться за компьютер, пока не растеряла все свои блестящие мысли. За дверью стояла ты. Скользнув по тебе мимолётным взглядом, я отметила наличие в руках букета и отсутствие пакета с провизией. Раз притащила цветы домой, значит, ничего особенного - очередной не представляющий угрозы влюбленный коллега, павший пред твоими чарами. Уж сколько их упало в эту бездну... Ты, кажется, сказала мне "привет!" и улыбнулась, а я, решив повременить с расспросами, помчалась обратно в комнату, возмущаясь на ходу, что ты не носишь с собой ключи. Где-то через час я с удивлением отметила, что ты так ни разу и не зашла, застряв на кухне и не производя ни единого звука. Ещё полчаса я прислушивалась, после чего, побежденная голодом и любопытством, оторвалась от кресла и поплелась к холодильнику. Ты сидела у окна с бокалом в руке, задумчиво покачивая кистью и разглядывая вращающуюся на дне жидкость. На столе перед тобой стояла ваза с цветами и на три четверти опустошенная бутылка вина. Когда я вошла, ты даже не шевельнулась, оставив моё появление без всякого внимания. Внутри что-то липко дёрнулось. С нарастающим чувством тревоги я распахнула холодильник и невидящим взглядом уставилась на пустые полки, украдкой косясь на тебя. Твоё молчание показалось мне невыносимо тягостным в ту минуту, и я решила его прервать. - От кого цветы? - зашла я с самого выигрышного вопроса, придерживаясь любимой тактики - "нападение - лучшая защита". Ты не торопилась отвечать, и я, выдерживая паузу, прежде чем повторить вопрос, наполнила стоящий возле раковины стакан водой и сделала глоток. Повторять не потребовалось. Ты подняла на меня неожиданно пристальный взгляд и сказала: - От меня. Я застыла посреди кухни, изумлённо вздёрнув брови и рассчитывая на дальнейшие пояснения. Двумя глотками осушив бокал, ты встала и, сопровождаемая моим озадаченным и немного растерянным взглядом, подошла почти вплотную. Я одеревенела от внезапной близости, не понимая, что преграждаю тебе дорогу к раковине. Ты осторожно обогнула меня и поставила бокал под струю воды, затем закрутила кран и наконец добавила: - Тебе. С днём влюблённых. - коротко поцеловала в щеку. - И спокойной ночи. Ты ушла, а я осталась стоять, красная, как чёртов рак, злая на себя - за скотство и на тебя - за твою недосягаемую безупречность. В тот вечер я отважилась пойти за тобой следом и улечься в кровати рядом. Ты отворачивалась и всячески отгораживалась от меня комком из одеяла. В конечном счёте мне всё-таки удалось сломить твоё сопротивление и повернуть к себе лицом. Ты была расстроена и разочарована мной, что легко читалось в твоих глазах. Я собиралась поцеловать тебя и знала, что получу ответ, но компьютер внезапно издал призывный писк, ты поменялась в лице, досадливо улыбнулась и сказала: - Иди к себе, тебя ждут. Отвернулась к стене и накрылась одеялом. Возможно, было бы достаточно просто сказать "прости меня" или "я люблю тебя, Светка, не отталкивай меня", но я этого не сделала. Почему-то я почувствовала себя ужасно задетой, вскочила с кровати и убежала на кухню курить. Когда я вернулась, ты уже спала. В пятницу мы отправились в гости к ребятам из "Сирина" на праздник по поводу очередного новоселья. На следующий день у тебя был выходной и, судя по твоему приподнятому настроению, ты собиралась хорошенько это отметить. Квартира набилась народом под самую завязку, и после импровизированного концерта, оконченного в десять, чтобы не портить отношения с соседями в первый же день, все разбились по кучкам и развлекали себя сами как могли. Я нашла тебя на кухне, оживлённо беседующую с каким-то Славиком и обрадованную моим появлением. Славик тасовал в руках колоду карт и заинтересованно пялился на тебя голодными глазами, подхватывая каждую твою безумную идею. Было решено играть в подкидного дурака, где проигравший выпивает стопку водки. Ты пришла в восторг от такого плана, а вот я, смерив тебя оценивающим взглядом, заявила, что тебе, пожалуй, уже хватит. Тогда Славик выдвинул следующее предложение - играем на раздевание. Команда победителей определяет, кто из вражеской команды лишается предмета одежды, а сам предмет проигравший выбирает самостоятельно. Пока я изумлённо наблюдала, как ты, наполненная воодушевлением, усаживаешься за стол и потираешь руки, явно нацеленная на победу и намеренная не постоять за ценой, Славик всё организовал. К игре был привлечён четвертый - какой-то незнакомый парень, представившийся Николаем. Славик галантно уступил мне место рядом с тобой, усевшись напротив, и торжествующе объявил, что вы с ним теперь команда. С каждой минутой он нравился мне всё меньше, к тому же его лицо казалось смутно знакомым, и это не давало покоя. Пока я разглядывала его и перебирала в уме возможности наших предыдущих встреч, он откровенно стрелял в тебя глазами, прикрываясь необходимостью телепатической передачи стратегических карточных данных. Судя по тому, что он всегда оставался тобой доволен и всячески подбадривал, ты эти данные успешно считывала. Несмотря на вашу слащавую сплочённость, нам с Николаем сперва везло. Ты сняла свитер и осталась в футболке, под которой, к моему удивлению и облегчению, просматривалось что-то ещё. Славик лишился носков и рубашки. В момент когда ты, бесстыдно разглядывая его торс, сказала: "Ох ничего себе! Кажется, это игра, проигрыш в которой невозможен!", я потеряла всякую мотивацию. В тот момент удача отвернулась от нас с Николаем, а ты сосредоточилась на игре и, скорее всего, стала подсчитывать карты, не поддаваясь на мои провокации и подколки. Спустя полчаса на мне были только трусы и майка на голое тело, а ты сняла футболку, под которой оказался маленький черный топ, предпочтя при этом оставаться в носках. По моим нехитрым подсчётам, на нас со Славиком было по два предмета одежды, на тебе - четыре, а Николай всё так же находился в полном обмундировании, поэтому количество одежды на нём сложно поддавалось прогнозу. К тому моменту я разгадала вашу подлую тактику - вероятно, вы решили внести разобщенность в ряды противника, сосредоточив всю силу удара на мне. Хотя чем дальше, тем больше мне казалось, что Славик сводит со мной свои личные счёты. Когда вы выходили из-за стола, чтобы в очередной раз посовещаться и провозгласить своё неизменное "Диана!", он подходил к тебе непозволительно близко и, кладя руку на твоё обнаженное плечо, долго что-то нашёптывал в самое ухо. Ты улыбалась и шептала ему в ответ. И тогда мне казалось, что это ты задумала поквитаться со мной, выбрав такой гнусный и предательский способ мести. Нервировала необходимость считаться с Николаем, который уперто желал раздевать тебя, что, впрочем, было вполне понятно, но больше всего бесила твоя беспечность. На что ты вообще рассчитывала, затевая эту игру, неужели ты забыла, какой сюрприз прячешь под своими камуфляжными штанами с высокой посадкой?! Динка, это всего лишь игра, - говорила мне ты, подбрасывая козырного валета, - Слава, Диана Сергеевна просто очень азартная, не принимай на свой счёт, - оправдывала ты моё хамство своим невыносимым миротворческим тоном. Я терплю очередное поражение и вы, методично отыгрывая свой ритуал, снова выбираете меня. Тут-то я, конечно, возмутилась - какого хрена всегда я?! Всё согласно правилам, - с праведным видом ответил мне Славик, - ты в любой момент можешь сдаться. Ах вот значит что! На это и весь расчёт! Всю следующую игру мне пришлось просидеть на стуле, взобравшись на него с ногами, чтобы прикрыть свою наготу. Я изо всех сил старалась удержать в памяти все карты, вышедшие в отбой и переходящие из рук в руки. Оставить Славика без трусов или заставить сдаться теперь было делом чести, поэтому, когда мы одержали долгожданную победу, я резво растолковала Николаю новую политику партии, в следствие чего Славик остался без штанов. Теперь мы были в равном положении, только он чувствовал себя в нём более вольготно, без стеснения демонстрируя тебе своё подтянутое тело. Пришло время решающей партии. Ты сдержанно улыбалась и пыталась подвинуться ближе, успокаивающе поглаживая мою коленку. Я в свою очередь уклонялась от твоих прикосновений с требованием не подглядывать в мои карты. Тем временем у тебя и Николая оставалось по одной карте (у него была козырная восьмёрка), я отбила всё, что мне подбрасывали, и держала в руках козырного короля. Победа казалась неминуемой, но ты положила на стол козырного туза, в результате чего я сгребла половину колоды и через две минуты проиграла. А могла бы придержать. Если бы любила меня. Вы отправились совещаться, а я почувствовала, что нахожусь в шаге от того, чтоб послать вас всех к чертовой матери, разбросать поганые карты по всей комнате и сбежать. Было вполне ожидаемо, что, когда вы вернулись за стол, Славик триумфально объявил - "Диана Сергеевна!" А как вас, Славик, по имени отчеству? - к тому моменту я уже подготовила пламенную речь и мне не хватало только торжественного обращения. - Вячеслав Геннадиевич, - многозначительно ответил он. И пока я набирала воздух в лёгкие, ты воскликнула, возводя руки к небу: - Господи, ну конечно! А я думаю весь вечер - кого ты мне напоминаешь! Динка, смотри, он на Бутусова похож, да? Дальше ничего не помню. Только отдельные фрагменты. Наверное, это было последней каплей. Я всё-таки разбросала карты и перевернула пепельницу на "Бутусова", потом схватила вещи и побежала в прихожую. Пламенная речь тоже была, но без задуманной величественности - просто послала всех нахер и ушла, хлопнув дверью. Ты бежала за мной следом, как обычно, перед всеми за меня извиняясь и окликая - "Динька, подожди!" Выйдя на улицу, я совсем не остыла, даже наоборот - распалилась ещё сильнее от твоего плохо скрываемого веселья. Ты отставала и пыталась ухватить меня за локоть, а я отдёргивала руку, ускоряя шаг и желая сбежать от тебя в ближайшую подворотню. У входа в арку я замедлилась, чтобы подкурить сигарету. В этот момент ты нагнала меня и резко потянула за капюшон, разворачивая к себе. Сигарета выпала из рук, больно обжигая пальцы. Помнится, ты хотела поговорить. И ты своего добилась - слова повалили из меня пулемётной дробью. Возможно, я была неправа. По форме, но не по содержанию. Бутусов, говоришь? Да катись ты к чертям со своими дебильными играми! Мне надоело постоянно добиваться твоей благосклонности! Этот козёл лапал тебя сегодня больше, чем я за последние два месяца! Ты два месяца не спишь со мной, с кем ты спишь? Ты наверняка с кем-то спишь - я знаю твой темперамент! Ты уже совсем не улыбалась и стояла молча, в недоумении глядя на меня и слегка покачивая головой. Несколько раз порывалась сказать что-то, но в последний момент осекалась и продолжала ждать, когда я закончу. Когда наконец дождалась, я услышала: - На твоём кресле слишком мало места для двоих. И замолчала, вонзаясь в меня ледяным взглядом. - Ах, ну конечно, так это я во всём виновата, - усмехнулась я и, сделав шаг навстречу, наклонилась к твоему уху. Понизив голос на тон и стараясь звучать максимально едко, добавила: - Ну так иди к нему, может, тебе хоть там что-нибудь обломится. Ты не ответила. Только развернулась и решительно зашагала обратно к подъезду. Хотелось залепить тебе снежком в спину и кричать на весь двор о том, какая ты предательница, но я удержала всю злость в себе и понесла домой, размышляя по дороге, что делать дальше. Итак, если ты не вернёшься домой в течение двух часов, а это (я посмотрела на время) - три часа ночи (округлим в твою пользу), в квартире ты меня не найдёшь, потому что я возьму деньги и вещи и уеду в Москву первым поездом. Так что всё зависит от тебя, ты заварила эту кашу! Во сколько ты вернулась в ту ночь, я так и не узнала, потому что ровно в три, закинув рюкзак за плечо, я вышла из дома и по непривычно пустынному Невскому побрела на Московский вокзал. Купила билет на первый поезд и уже к полудню была в Москве. Несколько часов бродила по магазинам и универмагам и в начале шестого переступила порог Анжеликиного подъезда. Дверь мне никто не открыл. Для верности нажав на звонок ещё несколько раз, я поняла, что квартира пуста, и заняла выжидательную позицию на лестнице. С садистским удовольствием подумала о тебе. Наверное, ты там места себе не находишь - гадаешь, где это я запропастились, ведь оставить записку в этот раз я намеренно не потрудилась. Для Анжелики мой внезапный приезд должен был стать абсолютной неожиданностью, ведь ещё вчера ничего подобного не входило в мои планы. Я понятия не имела, где она и сколько потребуется ждать её возвращения, поэтому нервно курила и напряженно всматривалась в лестничный пролёт после каждого хлопка подъездной двери. Она пришла к восьми. Неторопливо поднялась по лестнице и замедлилась на последних ступенях, доставая ключи и сквозь металлические прутья перил всматриваясь в мой ссутуленный силуэт. Преодолев последние ступени, остановилась напротив, скрестила руки на груди и вопросительно изогнула бровь, изучая меня озадаченным взглядом. Пока она стояла передо мной в выжидательной позе и не говоря ни слова, я выпрямилась и опустила обе руки в карманы куртки. После чего, заранее срежиссированным жестом, извлекла из правого кармана персик и протянула ей на раскрытой ладони. Красиво, - сказала Анжелика, задумчиво улыбаясь и рассматривая персик. Затем, смерив меня прищуренным и немного насмешливым взглядом, добавила: - Но знаешь... Сейчас я гораздо охотнее съела бы апельсин. Она была прекрасна в этот момент. Но я была лучше. У меня имелось достаточно времени, чтобы подготовиться и быть во всеоружии. Достав из кармана левую руку, я протянула ей апельсин, торжествующе отмечая, как на её лице отражаются удивление и растерянность. Недолго колеблясь, она взяла апельсин из моей ладони, сделала шаг навстречу и поцеловала. Той ночью я проснулась от собственного сердцебиения и первые несколько секунд обеспокоенно соображала, где я. Рядом, обнимая меня рукой поверх одеяла, спала Анжелика, и я, стараясь успокоить всполошённые мысли, принялась рассматривать пляшущие в янтарном свете фонаря тени на потолке. Я думала о тебе. Наверняка ты не спишь, меришь шагами квартиру, как неприкаянная, и прислушиваешься к звукам в подъезде. Как ты могла допустить такое? Как мы могли... Я ведь люблю тебя. Однажды я уже чуть было не потеряла тебя. И я не выдержу этого снова. Если ты уйдешь, я не переживу, Светка, честно. Я сделаю это сама, вот только соберусь с силами и уйду. Тогда, во время твоей первой операции, сидя на лавочке в отделении, я молилась Богу, как и велел мне доктор с глубокой складкой на лбу между хмурыми глазами. Когда тебя увезли на вторую операцию, я уже не знала, кому молиться, я сидела на полу в нашей маленькой кухне среди осколков посуды, обхватив руками твою подушку, и предлагала свою душу дьяволу, только бы ты выжила. И иногда мне кажется, что он меня услышал. Утром Анжелика дала понять, что ждёт от меня радикальных действий. Моё вчерашнее эффектное появление у себя на пороге она восприняла как выбор. Я не смела возражать, поэтому сказала лишь, что мне нужно время. Вечером я вернулась в Питер. Ты бросилась мне на шею, едва я успела переступить порог, и расплакалась. Гладила меня по волосам и шептала между всхлипами: прости меня, Динечка, родная моя, прости, я виновата, не уходи так больше. Ты была такая нежная, такая открытая и уязвимая передо мной, такая моя. Я так скучала по ощущению тебя в своих руках, но тогда, чувствуя твои губы на моей влажной и солёной от твоих слёз шее, я могла позволить себе лишь коротко обхватить тебя за талию своими безвольными руками и отстраниться. Ведь я не заслужила этих слёз и этого раскаяния, я чувствовала себя испачканной своей местью и знала, что не имею права даже приближаться к тебе. В течение дня ты робко пыталась завязать разговор со мной. Предлагала гречу, говорила, что соскучилась и никогда больше не будешь играть со мной в разных командах. А вечером, я знаю, ты ждала, что я приду к тебе. И я этого очень хотела, правда, всегда хотела. Но тогда не могла, ведь это значило бы расписаться в своём абсолютном цинизме. Я заснула в кресле, и наши отношения потекли в своём прежнем русле. Через неделю я узнала, что ты уволилась из лаборатории, не сказав мне ни слова и продолжая уходить по утрам, якобы на работу. А вчера я нашла ключ в кармане твоей зимней куртки. Ты обманываешь меня, а я обманываю тебя и Анжелику, заверяя её, что поговорила с тобой, но теперь мне нужно время, чтобы закончить здесь все свои дела. Я устала от всего этого притворства, от твоего смирения, от горького предвкушения неминуемой катастрофы. Я не чувствую в себе сил что-то решать, я лечу в пропасть и мечтаю только об одном - поскорее домчаться до дна, разбиться и перестать чувствовать. Вину, страх, отвращение к себе из-за собственного малодушия, злость на тебя - потому что не спасла, бесконечные сожаления, горечь, угрызения совести... И я снова еду к ней, без подарка на день рождения и с парой купюр, которых хватит разве что на обратный билет — потому что в её глазах ещё не поселились разочарование и обида, и я, пусть ненадолго, смогу перестать чувствовать себя никчёмной. Я приезжаю вечером, как раз к её возвращению с работы. Она ещё даже не успела переодеться и стоит в рабочем костюме перед открытым холодильником, доставая из пакета вино и закуски. Говорит, что безумно рада моему приезду и ближайшие два дня не желает видеть никого, кроме меня. Первую бутылку открываем почти сразу, и к полуночи я уже чувствую себя легко и беззаботно. Неловко извиняюсь за то, что я без подарка. Она улыбается и говорит, что лучшего подарка, чем моё присутствие здесь, и быть не могло, а я обещаю написать ей песню. К моему удовольствию, все сложные темы в этот вечер удается обойти стороной, и мы выключаемся под утро на нерасстеленной кровати. На следующий день мы с Анжеликой сидим за столиком ресторана "Седьмое небо" в Останкинской телебашне. За окном медленно проплывает панорама заснеженной мартовской Москвы. Кажется, мы заходим уже на третий круг, когда после недолгого молчания она вкрадчиво произносит: - Я могла бы освободить для тебя шкаф. Ты думала об этом? - Думала, - честно отвечаю я. - Помнишь Калугина? - она притягивает к себе меню с края стола и, неторопливо перелистывая страницы, поглядывает на меня из-под сосредоточенно сведённых бровей. Дождавшись моего кивка, продолжает: - У него есть связи на радио, он мог бы устроить тебя диктором. Предложение крайне заманчивое, и она моментально улавливает это в моём заинтересованном взгляде. Мне всегда нравилась Москва, но ты категорически не желала уезжать из Питера, поэтому мы оставались там, и я ни разу об этом не жалела. Город, в котором каждый уголок пропах нашей с тобой с любовью, и ты - та, которая мне его подарила, стали неразделимы для меня. Но он не нужен мне без тебя, невозможен, потому что каждый камень в нём, каждая мостовая хранят в себе звуки наших клятв и поцелуев. Она продолжает говорить, рисуя в моём взволнованном воображении манящие картинки нашего с ней общего будущего, такого необычно упорядоченного и привлекательно простого. Шесть лет, Светка, мы с тобой бились лбами о бетонную стену, пытаясь достичь успеха в музыке, которая, кстати, без тебя мне тоже не нужна. Сейчас же она предлагает мне жизнь, которую я всегда хотела, но от которой упорно бежала - устроенную, безопасную, без борьбы и сопротивления и с уверенностью в завтрашнем дне. Взамен требуется лишь мой зарок оставить прошлое, в том числе бесплодные амбиции относительно музыки. В этот момент она, сидящая рядом со мной в теплом шерстяном свитере и с бокалом грузинского вина в руке, кажется такой живой и настоящей, что вся моя питерская жизнь в сравнении с этим представляется далёкой и эфемерной, как чужой сон. И я ясно ощущаю, что хочу всего этого, хочу получить этот шанс переписать всё набело, без боли и сожалений. Я отпиваю вино из бокала и улыбаюсь, мне тепло и спокойно впервые за долгое время, спасение наконец представляется возможным и отчётливо близким. Но умиротворение продолжается недолго, потому что в моё сознание резко врываются звуки музыки. Обращая голову в сторону прохода, я замечаю ребят с гитарами - ресторанных музыкантов. Один из них отчаянно бьёт по струнам, другой - нежно перебирает их пальцами, создавая мелодию, которая кажется знакомой, но не поддающейся моему окончательному распознаванию, поэтому я с интересом жду, когда они начнут петь. "В последнем месяце лета я встретил тебя В последнем месяце лета ты стала моей..." Я уже совсем не слышу, что говорит мне Анжелика, вижу только шевеление губ и ожидание во взгляде, кажется, она произносит моё имя в попытке привлечь внимание. Я опять отворачиваюсь от неё и рассматриваю музыкантов. Вот тот, что яростно терзает струны, похож на меня, а второй чем-то напоминает тебя. Он смотрит на своего напарника с гордостью и восхищением, встречает каждый его взгляд подбадривающим кивком и делает звучание нежным и наполненным. Именно он создаёт музыку. "...Первая любовь была слепа, Первая любовь была как зверь, Ломала свои хрупкие кости, Когда ломилась сдуру в открытую дверь..." Какая ирония, Светка, - думаю я, вспоминая, как ты отплясываешь с тряпкой, смахивая с мебели пыль, и говоришь мне: - Динь, это всё твоё чувство противоречия - ты всегда скептически относишься к тому, что мне понравилось первой! Прекращай морщить лоб - я тебе не верю, я точно знаю, что тебе нравится, нравится ведь? Ты приближаешься отмечая улыбкой мой взгляд, приклееный к твоим покачивающимся бедрам, и вращая тряпку в воздухе в такт музыки, останавливаешься в паре сантиментов от меня и резко отбрасываешь её в сторону. Конечно, мне нравится, я тайно исследую всё, что захватывает твоё внимание, но я ревную тебя, неистово ревную ко всему, что привлекает тебя помимо меня, отсюда и эта складка между моих бровей. "И мы вошли в эту воду однажды, В которую нельзя войти дважды. С тех пор я пил из тысячи рек, Но не смог утолить этой жажды..." - Я сейчас вернусь, - говорю я Анжелике, резко поднимаясь из-за стола. Мне срочно нужно на свежий воздух, поэтому я хватаю куртку и направляюсь в сторону лифта. Хочется позвонить тебе. Не знаю, что стану говорить, но непременно что-то нежное, чтобы услышать что-то нежное в ответ и знать, что, когда я вернусь, ты будешь ждать меня дома. В фойе выхватываю взглядом кабинку с таксофоном, набираю наш городской номер, слушаю гудки, нервно перебирая мелочь в кармане куртки. Жду до последнего, вешаю трубку уже тогда, когда слышу щелчок разъединения и короткие частые гудки. Что за манера не отвечать на телефонные звонки, а, Светка? Предпринимаю ещё одну попытку дозвониться, мысленно прикидывая кратчайший путь до метро и высчитывая примерное время, необходимое для того, чтобы преодолеть расстояние до тебя. Внезапно меня озаряет страшная мысль - а что, если ты ушла? Собрала вещи и ушла. Возможно, прежде обвела взглядом нашу комнату, зашла на кухню, выискивая причины, чтобы снова остаться, потом твой взгляд упал на клочок бумаги, исписанный моим неряшливым почерком - уехала в Москву, вернусь в понедельник - и ты улыбнулась грустно и ушла. Вдруг всё это представилось мне так живо, что я тут же почувствовала, как жизнь моя оборвалась. Моя настоящая жизнь, невыносимая в своей интенсивности, сжигающая дотла своими страстями, наполненная страхом, болью, привязанностью, нежностью... Движимая чувством такой неудержимой силы, которое срывает на пути все плотины и готово затопить собою всё вокруг, разрушая то, что мне дорого, а в конце доберется и до меня, заставив захлебнуться в своей бесконтрольной мощи. Об Анжелике, ожидающей меня за столиком в ресторане, вспоминаю уже на вокзале. Отдаю себе отчёт, что поступаю как мразь, но в этот момент в моих руках рассыпается моя собственная жизнь, поэтому я запрыгиваю в вагон и начинаю отсчитывать минуты. Выскакиваю из поезда в уже почти лихорадочном состоянии, покидая здание вокзала, перехожу на бег. Перепрыгивая через ступеньки, слышу, как в висках пульсирует в бешеном ритме кровь, а во рту собирается вязкая горькая слюна. Врываюсь в квартиру и, понимая, что она пуста, начинаю открывать бесконечные шкафы, тумбы и ящики, проверяя их на наличие твоих вещей. Всё на месте. Даже моя записка лежит там, где я её оставила вчера, и только чистая раковина говорит мне о том, что ты была здесь после моего ухода. Где же ты? Я не отпущу тебя, слышишь? Я всё исправлю, неважно, где ты и с кем, пожалуйста, вернись. Если ты разлюбила меня - тоже не страшно. Однажды я смогла сделать так, чтобы ты полюбила меня, а значит, смогу сделать это снова. Я вырвала тебя из лап смерти, что мне живые мужчины и женщины после этого? К полуночи я понимаю, что ты, наверное, не придёшь. В этот момент тишину пронзает телефонный звонок. Хватаю трубку в надежде услышать тебя, взволнованно кричу "алло" и улавливаю в динамике щелчок межгорода. - Как это понимать? - доносится до меня ровный голос Анжелики. Я обмираю, не в силах выдать ничего внятного, и громко сглатываю. - В смысле - всё? - продолжает она после долгой паузы. - Дай мне время, - говорю я будто чужим голосом, удивляясь своей трусости и отработанной до рефлекса привычке врать. В ответ она не произносит ни слова, и, когда в трубке наконец раздаются гудки, я испытываю облегчение.