*****
Дым валит высоко над жилым домом, густея в холодном декабрьском небе. Он заполняет улицы, зеваки кашляют, толпясь за заградительной желтой лентой. В городе давно не видели такого сильного пожара, особенно в Бруклине. Выходя из пожарной машины, Спартак регулирует ремень, удерживающий шлем. Вся его команда здесь, даже те, кто на дежурстве. По всей видимости это не будет легкой работой. — Какова обстановка? — Он кричит Криксу. — Пятьдесят жителей, половина на работе. Ганник занимается подсчетом тех, кто сам выбрался на улицу, — рапортует Крикс. Позади него Сакса, Луго и Немет разматывают шланг с задней части грузовика. — Спартак! — Агрон выбегает со стороны второго грузовика, быстро застегивая куртку. — У нас женщина, утверждающая, что ее сын все еще внутри. Шестой этаж, квартира слева. — Возьми Каста и Донара. Бегом. У нас не так много времени, — приказывает Спартак, наблюдая, как Агрон кивает, крича двум другим пожарным. Агрон может почувствовать жар в тот момент, когда входит в здание, ведя Донара и Каста к лестнице. Старые жилые дома, особенно в Бруклине, никогда не соответствуют строительным нормам, и не всегда легко предсказать, в какой момент ключевая опорная балка обрушится тебе на голову. Он в этой профессии достаточно долго, чтобы знать, что у них не так много времени. Они только что добрались до пятого этажа, когда чей-то крик перерезал рев огня, сопровождаемый слабыми рыданиями. Агрон поднимает сжатый кулак, останавливая их всех. — Эй, шеф. Возможно на пятом этаже справа от лестницы застрял человек. Донар заберет его. Мы с Кастом идем на шестой, — Агрон говорит в свою гарнитуру, показывая Донару, чтобы тот шел вперед, а сам поднимается выше. — Принято. Шланги почти готовы, так что сделайте это быстро и приступим к работе, — ответ Спартака с помехами доносится через наушники. — Понял. Никаких хот-догов. Агрон осторожно поднимается по ступеням, прислушиваясь к любым признакам жизни или движениям. После восьми лет на службе он научился распознавать знаки, указывающие на спрятавшегося ребенка или раненую пожилую леди. Заворачивая налево по коридору, Агрон проверяет каждую дверь на предмет звука или движения. Нередко кто-то живет один и остался незамеченным. Добравшись до последней квартиры, даже через дверь ясно, что там кто-то застрял. Огонь лижет потолок, раздувая дерево, и крики только усиливаются. — Блядь, — ругается Каст позади Агрона, пиная дверь. — Что? — Агрон переключает внимание с потолка на коллегу. — Забыл топор в грузовике, — тот с гримасой признается. Это была его работа — взять инструмент с собой. — Отойди, — командует Агрон, отталкивая Каста в сторону, когда он врезается плечом во входную дверь. Та трескается пополам, сваливаясь от петель, как если бы была сделана из картона, а не из цельного дерева. Агрон даже не успевает отбросить дерзкую ухмылку, потому что в следующий момент кусок несущей стены рушится под нарастающим жаром огня, и им на головы падают потоки искр и щепок. — Рассредоточимся. Нам надо найти этого парня прямо сейчас! — командует Агрон, пробираясь через квартиру и автоматически направляясь в спальню. Каст следует его примеру, осматривая кухню и гостиную. Они тратят слишком много времени. Здание стонет, дерево и цемент трескаются под таким давлением и высокой температурой. Окна лопнули, стекло буквально плавится от жары. — Я нашел его! — кричит Агрон. Он встает на колени перед кухонной раковиной, вытаскивая среди чистящих средств плачущего семилетнего ребенка. Его воротит от того, что взрослые, спасаясь сами, забывают своих детей. Он подхватывает малыша одной рукой и пробирается обратно через горящую гостиную, обнаруживая Каста перед дверью, покрытого копотью и пеплом. Агрон едва различает его лицо. — Давай. Нужно убираться отсюда! Оба мужчины бегут через парадную дверь и вниз по главному коридору под симфонию хлопков и треска дерева вокруг них. Спартак выкрикивает им в уши приказ поторопиться, говоря, что здание может рухнуть в любой момент. Неудивительно, что Агрон не слышит громкого, эхом раздающегося хлопка лестницы. Он просто чувствует, как вся деревянная конструкция падает ему на спину, заставляя растянуться на животе. Каст успевает отпрыгнуть в сторону, а затем поворачивается, выкрикивая имя Агрона. Древесина врезается в спину и плечи Агрона, прижимая его так, что он не может подняться и успевает лишь вытолкнуть малыша из-под своего тела. — Бери его и уходи. Агрон сует кричащего ребенка в онемевшие руки Каста, а тот ничего не говорит, просто поднимает ребенка повыше и смотрит на Агрона. Каст ничего не может сделать, действительно ничего. Он не настолько силен, чтобы справиться с деревяшкой и спасти ребенка. — Иди! — Агрон снова кричит, распластываясь без сил в тот момент, когда Каст скрывается из виду. Он не хочет так умирать. Он не хочет уходить, как пожарный, который не смог выбраться из-под обломков. Он сильно прижат к полу и чем больше сопротивляется, тем тяжелее кажется его тело, и он понимает, что падение сбило его кислородный баллон в сторону, а дым и пепел начинают заполнять легкие. — Спартак? — Агрон кашляет в гарнитуру, пытаясь повернуться на бок. — Агрон?! Где ты? — Голос Спартака на линии звучит в панике. — Я застрял, — стонет Агрон, сумев освободить часть спины. — Я застрял, шеф, похоже, дела плохи. — Держись. Я иду, — ответ Спартака отрывочен, наполовину заглушаемый плачем людей, находящихся рядом. — Здание сейчас рухнет, — предупреждает Агрон, слезы наполняют глаза — наполовину от дыма, наполовину от эмоций. — Вы должны включить шланги. Все в порядке, шеф. — Если ты думаешь, что я, нахрен, брошу тебя, то ошибаешься. Я иду за тобой, Агрон. Просто держись. Агрон видит, как огонь охватил всю лестницу и спускается вниз. Становится слишком жарко, легкие сжимаются, и он начинает задыхаться. Ему и раньше становилось страшно, когда он попадал в ситуации, из которых, как он думал, ему не выбраться, но сейчас это совсем другое. Он не чувствует своих плеч, онемевших от тяжелого дерева, сдавливающего его наполненные пеплом легкие. Его лицо словно плавится, горя в волнах ада. — Спартак, — Агрон близок к удушью, — позаботься о нем, хорошо? — Агрон, мы идем. Оставайся на линии. Дверь заблокирована, — ответ Спартака отрывист, он тяжело дышит. — Ты должен пообещать мне, — хрипит Агрон, — обещай, что убедишься, что с ним все в порядке, что он счастлив. Он для меня все. И должен знать это. — Обещаю, хорошо. Теперь держись, мы идем. Агрон чувствует, как к балке прибавляется еще больший вес, и грудь раздавливает настолько, что он чувствует, как ломается ребро, а бок разрывает боль. Дыхание прерывисто, и Агрон клянется, что видит лицо Назира сквозь огонь, его волосы развеваются вокруг него, в дыму. Смотреть тяжело, но Агрон не может отвести глаз, почти не отрываясь наблюдая, как Назир шагает сквозь пламя прямо к нему. — Назир? Детка, что ты делаешь? Агрон даже не уверен, что его губы шевелятся, но это не имеет значения. Назир проводит пальцами по каске Агрона, касаясь забрала и грустно улыбаясь. Он ничего не говорит, Агрон даже не уверен, что тот может — но это облегчение: увидеть его еще раз, знать, что он рядом. Садясь на гниющее дерево, Назир переплетает пальцы с пальцами Агрона в перчатках и поднимает руку, чтобы поцеловать его костяшки — такое знакомое действие. Агрон пытается сжать ладонью челюсть Назира, приблизить его для поцелуя, но он едва может дышать. — Я рад, что в конце ты здесь со мной. Я рад, что это был ты. — Агрон! Рев Спартака прорезает видение, и он внезапно появляется перед раненым, как какое-то небесное божество. За ним идут Крикс и Донар, оба держат в руках топоры. Агрон смог бы отличить их друг от друга, если бы его зрение не размывалось, а легкие не сдавило. Агрон не знает, как они это сделали. Это отчасти чудо, а отчасти чистая решимость, когда трое мужчин сдвигают огромный обломок со спины Агрона и вытаскивают его из-под него. Должно быть, они практически несли его по зданию, потому что следующее, что он помнит, — это то, что лежит в больничной палате с кислородной маской на лице. Моргая от света, Агрону требуется какое-то время, чтобы понять, что здесь только они вдвоем со Спартаком. — Эй, — Спартак садится в кресло рядом с кроватью, все еще одетый в служебную форму. — Как чувствует себя мой зам? Агрон беспомощно пожимает плечами, так как горло сильно саднит. — Тебя здорово придавило, Агрон. Не буду врать, мы все очень волновались, — Спартак морщит брови, скрещивая руки на груди. — Ты потерял сознание из-за потери воздуха. Но врачи быстро оказали тебе помощь. Так что ты был без сознания всего около двух часов. — Что с ребенком? — Агрон хрипит, поднимая кислородную маску, и тут же сожалеет об этом, так как его легкие болезненно сжимаются. — Все хорошо. Пара небольших порезов и синяков. Его мать просила поблагодарить тебя, — Спартак поглаживает Агрона по руке, — я… мы все очень тобой гордимся. — Да? — Агрон пытается игриво ухмыльнуться, что получается не очень хорошо. Он еще очень плох, и сознание с трудом пробивается на поверхность. — Да, — кивает Спартак, нежно похлопывая его по руке, — пусть ты и немного расслабился из-за своего предсмертного желания, чтобы я позаботился о Назире вместо тебя. — Я имел в виду Дуро. — Агрон прижимает маску ко рту, чтобы скрыть гримасу. — Чтобы ты позаботился о Дуро. — Все в порядке, Агрон. Ты же знаешь, что я бы сдержал обещание, верно? — Лицо Спартака мрачнеет. — Позаботился бы и о Назире, и о твоем брате, если бы с тобой что-нибудь случилось. — У Дуро есть Актус. А Назир… — Агрон тяжело сглатывает, — просто... не позволяй ему вернуться к тому, что было раньше, хорошо? — Ты еще не умер, брат, — Спартак мягко похлопывает Агрона по плечу. — У тебя впереди много лет, чтобы позаботиться о нем. — Ты же знаешь, что это неправда, — гигант пожимает плечами, сразу же сожалея об этом, поскольку в ребрах отдает дикой болью. — Я знаю тебя очень давно, Агрон. Ты не можешь просто так оставить все, как есть, сдавшись без боя. Спартак улыбается так, как будто только он знает что-то. Агрон уже собирается возразить, когда его прерывают крики за пределами больничной палаты. Голоса нарастают от гнева, прежде чем дверь внезапно распахивается, обнаруживая Назира в окружении двух очень сердитых медсестер. Одна держит его за руку, а вторая сжимает в руке планшет, скривив рот в сердитой гримасе. — Сэр, вы не можете быть здесь. Вы не семья, — повторяет медсестра, но тот словно не слышит слов, когда видит Агрона. Назир выглядит крошечным в окружении крупных медсестер, его глаза широко распахнуты и полны отчаянья. Шарф повязан криво, наполовину запутан в молнии кожаной куртки, наполовину в гладких волосах, на коленке — заметная прореха его черных джинсов скинни. Однако Агрон даже в состоянии нехватки кислорода и напичканный лекарствами клянется, что Назир никогда еще не выглядел так красиво. — Черт, — задыхается Назир, автоматически протягивая руки и делая шаг к кровати, все же не решаясь дотронуться до лица Агрона. — Привет, красавчик, — улыбается Агрон, и хотя он еще не отошел от наркоза, на щеках появляются ямочки. — Привет, — Назир чувствует, как его легкие расширяются, но ему все еще кажется, что он не дышит. Видя эту красивую улыбку после мыслей о том, что он больше никогда ее не увидит, в груди Назира все вдруг приходит на свои места. — Подойди сюда, — подзывает его Агрон, осторожно направляя пальцы сирийца к своей щеке. — Ты лучшее, что я видел за сегодняшний день. — Помолчи, — Назир нервно смеется, но не удержавшись, всхлипывает. — И не подкатывай ко мне, пока тебе больно. Я чертовски беспокоился. — То, что у меня немного дыма в легких, не означает, что я слепой, — закатывает глаза Агрон. — Кроме того, я не видел тебя больше двух недель и заслуживаю насытиться тобой. — То же самое, — бормочет Назир, проводя пальцами по подбородку Агрона. Это причиняет боль, чувствовать, как легко можно вернуться к этому — любить друг друга. Все, что Агрон хочет сделать, это притянуть Назира ближе и прижать усталые и пораненные губы к его лицу. Он готов сделать что угодно, только чтобы почувствовать, что это настоящий Назир, а не воспаленное видение умирающего человека. — Невия позвонила час назад, но я был занят клиентом с его дурацким портретом гребаной собаки и не смог ответить, — признается Назир, прикусывая нижнюю губу. — Увидел сообщение только двадцать минут назад и сразу примчался сюда. Мне так жаль. Насколько тебе плохо? Что-нибудь сломал? — Все нормально. Всего пара синяков и шишек. Агрон успокаивающе улыбается, не в силах оторвать взгляд от лица Назира. У того слишком красный рот, чтобы быть естественным, как будто испачканный чем-то темно-красным. Агрону хочется попробовать его на вкус, но от обезболивающих кружится голова. — У вас сломаны два ребра. Скоро перестанут действовать сильные обезболивающие. Вам нужно отдыхать, — визгливым голосом причитает медсестра, но ее, кажется, никто не замечает. Пальцы Назира пробегают по лицу Агрона, исследуя, но не решаясь применить какое-либо давление или подойти ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Слезы собираются на глазах, длинные ресницы слипаются густыми черными комками. Каждый вдох прерывист, он колеблется, кончики пальцев касаются нижней губы Агрона. — Детка, — снова успокаивает Агрон, прижимая пальцы к его запястью, — иди сюда. Назир, кажется, рушится внутри, когда делает несколько шагов навстречу. Он нежно обхватывает его лицо, мягко прикасаясь к коже и скользя взглядом по глазам, ресницам, губам. Делая вдох, Назир медленно наклоняется, почти боясь сделать больно Агрону, и прижимается губами к его лбу. — Все в порядке. Я в порядке, малыш, — успокаивает, закрывая глаза от ощущения легкого сумасшествия, голова начинает немного проясняться. — Он — семья, — шепчет Спартак медсестрам, вставая, чтобы вывести их и дать им возможность провести время вместе. Очень осторожно, Назир садится на край больничной койки, позволяя пальцам скользить по обнаженной груди Агрона, замечая на левой стороне темно-багровый синяк, переходящий вдоль ключицы в ярко-желто-зеленый цвет. Он соединяется с темным крестообразным рисунком на спине, наполовину скрытым марлей, обернутой вокруг торса. Назир ясно понимает, что Агрон стал мощнее с тех пор, как он видел его в последний раз, нарастив мускулы на груди и руках. Он уверен, что сейчас вес Агрона действительно смог бы задушить его. — Мне показалось, я чуть не вылез из кожи по дороге сюда, — бормочет Назир, — я так чертовски перепугался. — Это часть работы, — отвечает Агрон. Его охватывает внезапное, но медленное осознание. Как будто он пробуждается от какого-то сонного безболезненного сна только для того, чтобы его поразила мучительная боль. Это все неправильно. Назира здесь не должно быть. Он не имеет права здесь находиться. Они порвали. То, как Назир оттолкнул его, его испуганные глаза, когда Агрон врезал рукой по шкафу. Все возвращается и ударяет ужасной волной боли и ярости. У Агрона скручивается живот, он сужает глаза, глядя на сирийца. — Тем не менее, не могу представить, что потеряю тебя таким образом. Влажные ресницы сирийца дрожат, глядя на бледное лицо Агрона. — Конечно, ты бы предпочел, чтобы у тебя был выбор, верно? Самому выбрать удобный момент, когда оттолкнуть меня или же притянуть обратно? Агрон не знает, откуда у него есть силы быть жестоким, но он это делает. — Агрон, пожалуйста, я волновался за тебя, чертовски волновался. Ты еле выбрался живым, — вздрагивает Назир, медленно убирая от него руку. — Я бы пришел, даже если бы мы были просто друзьями. — Но мы не были и не являемся ими, — Агрон отрезает, заставляя себя сесть ровнее и морщась от боли. — Мы никогда не были друзьями, Назир. Друзья не делают того, что делали мы, не чувствуют то, что чувствовали мы. И сейчас, твою мать, мы определенно не друзья. — Пожалуйста, — выдыхает Назир, на глазах наворачиваются новые слезы. — Я пришел, потому что был напуган и хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Я не хочу ссориться. — Ты прав. Может, я ошибаюсь. Может, ты позволяешь всем своим друзьям трахать тебя. — Агрон рычит, рука внезапно тянется, чтобы ухватить запястье сирийца. — Разыгрываешь маленькую невинную штучку для всех мальчиков, которых приводишь домой. — Ты знаешь, что это неправда, — качает головой Назир, пытаясь отстраниться, — ты знаешь, что я был таким только с тобой. — Я этого не знаю, — сплевывает Агрон сквозь зубы. — Как, черт возьми, я должен тебе верить после того, как ты лгал мне девять месяцев? Я просто должен верить и всё? Посмотри, к чему это меня привело. — Агрон, — всхлипывает Назир, пытаясь вырваться. Каждое слово, как нож, бьющий прямо по нерву. — Это был только ты. — Давай я скажу тебе то, что думаю, — Агрон, на мгновение забывая о боли, наклоняется вперед, так что его нос почти касается носа Назира. — Я думаю, тебе следует убраться из моей палаты. Ты не хотел быть со мной, помнишь? Ты меня не любишь. Так что перестань притворяться, как будто все наоборот. Затем Агрон отталкивает его, тяжело опираясь на подушки. Вся его грудь болит от дыма и раздробленной кости, но то, как Назир поворачивается и бежит через дверь, задыхаясь от рыданий, причиняет ему больше боли, чем что-либо еще.***
Назир садится на край своего рабочего стола и, болтая ногами, вытаскивает телефон из кармана толстовки. Мира все это время присылала ему новости об Агроне, сообщая, когда его выписали, и что, хотя он все еще в синяках, врачи уверены, что это будет быстрое выздоровление. Назир хотел бы умолять ее остановиться: он не может справиться с болью от знания, но мысль о незнании кажется еще хуже. Он не удосужился изменить фон на своем телефоне — фото его и Агрона, в обнимку на кушетке Спартака, Назир повернут лицом к ухмыляющемуся Агрону. Это все, что у него осталось: фотографии и половина одежды Агрона, разбросанная по всей кровати. Назир задается вопросом, станет ли когда-нибудь легче, не чувствуя постоянного присутствия Агрона, проникающего под кожу. Он в этом сомневается. Очень рассеянно Назир проводит пальцами по исцеляющим словам на своем бедре. Плохая идея. Петрос сказал ему об этом, царапая кожу иглой и набивая буквы вдоль кости. Он почти отказался сделать тату после того, как Назир рассказал, как слово переводится с арабского. Разве это не плохая карма — вытатуировать на себе имя бывшего парня? Назир не знает, и ему все равно. Он будет носить татуировку словно струпья на коже — всю оставшуюся жизнь — такие раны никогда полностью не затянутся. — Доброе утро, — здоровается Актус, открывая дверь салона. Он ставит стакан с кофе рядом с Назиром, слегка похлопав по плечу. Актус ходит на цыпочках вокруг него с момента разрыва, всегда осторожно выбирая слова, когда надо что-то сказать. В последнее время он часто бывал в квартире Агрона и Дуро, и некоторые вещи, которые он видел, не следует обсуждать здесь — особенно то, что Агрон всё больше и больше склонен к насилию, чем к словам. — Привет. Кофе для меня? — спрашивает Назир и тянет футболку вниз, прикрывая татуировку. Вся одежда висит на нем свободно — результат трехнедельного употребления вина и арахисовых крекеров. Это не критичный вес, просто бедра становятся более рельефными, а ключицы острее выпирают. — Да. И еще я купил сырных слоек, — отвечает Актус, бросая сумку на рабочее место. — Ты что, пытаешься подлизаться? Если хочешь повышения, это к Петросу. Он ведет бухгалтерию, — пожимает плечами Назир, делая большой глоток кофе. Теплая жидкость растекается по груди, наполняя теплом и расслабляя плечи. — Нет, — Актус в свою очередь пожимает плечами, — но ты только что пережил дерьмо в своей жизни, и я просто хочу помочь тебе. — Мне не нужен отец, — вздыхает Назир, спрыгивая со стола, чтобы перейти в зону пирсинга. — Не нужен, но я подумал, что тебе возможно понадобится друг. — Актус слегка улыбается, кладя бумажный пакет со сладкими слойками рядом. — Тебе не нужно притворяться, что ты мил со мной. Я знаю, это расстраивает Дуро, когда ты сворачиваешь с верной дороги, — вздыхает Назир, вытаскивая булочку и медленно откусывая кусок. — Ты мой босс, но прежде ты был моим другом. — Актус садится на стул и вынимает бейгл из сумки. — Я до сих пор помню, как тебе в прошлом году пришла в голову нелепая идея покрасить волосы в красный цвет и надеть ужасные клетчатые брюки, которые подходили к прическе. Назир не может не рассмеяться, вспоминая, как Петрос и Чадара называли это «британским периодом Назира». — Мы семья, немного сумасшедшая и, вероятно, не совсем нормально функционирующая, но мы стараемся. — Я это знаю. И тоже вас люблю, ребята, — Назир кивает, откусывая еще кусочек слойки. Его желудок скручивает, он не в состоянии переварить мучное, но он все равно жует, потому что хочет чего-то нормального. — Вот почему я не собираюсь относиться к тебе по-другому. — Актус… — начинает Назир, но останавливается, когда тот качает головой. — Слушай, все это чертовски отстойно, но я тебя не виню. И я знаю, что я видел. — Актус не сводит глаз с лица Назира. — Знаешь, что ты видел? — Назир вздрагивает, хватаясь за горло. Но его ожерелья там нет — как и нет спокойствия от присутствия Агрона. Он не ожидал, что какая-то случайная находка с блошиного рынка будет так много значить, но это так. — Что бы Цезарь ни сказал тебе или заставил сделать, я знаю, что именно поэтому ты расстался с Агроном, — говорит Актус, медленно кладя руку на руку Назира. — Я не собираюсь говорить Агрону или Дуро. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я здесь. Я хочу помочь тебе. — Я… — Назир слегка сжимает пальцы Актуса, позабыв о слойке, — теперь все думают, что я просто лживая шлюха. — Нет, — качает головой Актус, несмотря на то, что это правда. Он слышал, как Агрон почти дословно повторил эти слова. — Да, это так. Я слышал голосовую почту Саксы. — Назир трет нос. — Я прямо сейчас оказался бы с ним, если бы мог. Я бы никогда… я знаю, ты не сможешь понять. — Ты влюблен в него, Назир, конечно, я понимаю. Ты бы сделал для него все, что угодно, — Актус тянет парня к себе, обнимая. — Просто признай, что причиняешь боль ему и себе по уважительной причине? — Да. Причина есть, — Назир мягко склоняет голову набок, находя утешение в тепле другого мужчины. — Хочешь покурить? Актус встает и направляется к своей сумке. — Да. Но лучше выйдем на улицу. Назир снова проводит дрожащей рукой по горлу, чувствуя только холодную кожу и кости, прежде чем заставляет себя убрать ее. Актус открывает замок на своей сумке как раз в тот момент, когда звенит колокольчик над дверью, предупреждая их обоих о клиенте. Только это не так. Там стоит Дуро с запекшейся под носом кровью. Он растрепанный, пальто расстегнуто, футболка помята, один карман джинсов торчит наружу. Актус хочет бросится к нему, мгновенно понимая ситуацию, но Дуро уворачивается и делает несколько быстрых шагов к Назиру. — Ты, блядь, маленькая сука, — кричит Дуро, хватаясь за переднюю часть его толстовки. Назир откидывается назад, падая со своего места и роняя стакан с кофе на пол. — Дуро, нет! — кричит Актус, оббегая угол стола для пирсинга. Он грубо хватает Дуро за плечи, пытаясь оттащить назад. — Блядь! Что с тобой не так? — кричит Назир, пытаясь впиться ногтями в тыльную сторону ладоней Дуро. Он никогда не замечал, насколько большой Дуро на самом деле, лишь немногим поменьше Агрона. — Тебе нужно было все испортить окончательно, да? Тебе нужно было просто заявиться в больницу и вести себя так, как будто ты должен быть там. Ему стало лучше — и ты сразу съебался. Как будто, блядь, больше ничего не значишь, — шипит Дуро, позволяя Актусу оттащить себя поближе к двери. — Детка, что, черт возьми, происходит? — Актус прижимает своего бойфренда к дивану для гостей, разворачивая его лицо к себе, и тот отрывает пристальный взгляд от Назира. — Он ударил меня, — рявкает Дуро, поднося ладонь к носу. — Кто тебя ударил? — Актус смотрит через плечо. Назир зависает между щелью в шторах, отделяющих переднюю часть салона от задней, глядя широко раскрытыми глазами. — Агрон! Он, блядь, ударил меня кулаком, потому что я выбросил эту дурацкую фотографию вас двоих в «Метропόлитен», — кричит Дуро через плечо Актуса, — ему не нужно видеть это каждый день на гребаном холодильнике. — Дуро, ты его расстроил. Это не вина Назира, — медленно говорит Актус, пытаясь прижать салфетку ему к носу, но его руку отбивают. — Нет, его. Я пытался предупредить Агрона, когда он впервые встретил тебя, но он не стал даже слушать. Теперь все пошло по пизде, и посмотрите, кто тому причина? — Дуро выплевывает слова, и Назир все глубже и глубже уходит в себя. — Мне жаль. Это была ошибка, — шепчет Назир, вслепую ища ключи на главной стойке. — Нет, Назир, останься. Это твой салон. Дуро, тебе нужно уйти, — твердо говорит Актус, отпуская руку Дуро. — Нет. Это было ошибкой. Просто… — Назир, спотыкаясь, пересекает комнату, ничего не видя перед собой, и открывает дверь, — я позвоню Петросу позже. Назир бредет по городу, толком не зная, куда и зачем. Он мог бы вернуться в квартиру, но какой в этом смысл? У него закончилось вино. Он не хочет находиться среди запаха Агрона и своих воспоминаний. Он устал чувствовать себя таким несчастным, цепляясь за осколки и разбитые мечты. Вытаскивая телефон из кармана, Назир набирает номер, прежде чем поднести его к уху, морщась, когда заворачивает за угол. Он вынужден прикрыть глаза, когда слышит знакомый голос, приветствующий его. — Привет, Илития, давно не виделись. Слушай, у тебя есть для меня работа в Лудусе? Мне нужен перерыв от татуировок, и я подумал, что смогу танцевать у тебя.*****
Агрон вышагивает перед домом Назира добрых пятнадцать минут, прежде чем наконец набирается смелости войти внутрь. В голове все время звучит хриплый голос Саксы, кричащей на него на его собственной кухне, — требуя, чтобы он поднял задницу и забрал свое дерьмо из квартиры Назира. Положил всему этому конец. Отпустил его и пошел дальше. Прошел почти месяц, пора Агрону взглянуть в лицо фактам и понять, что у него никогда не будет Назира так, как он хочет. Гремя замком, Агрон толкает дверь в квартиру. Назир должен быть на работе, поэтому Агрон считает, что будет проще просто войти, а затем убраться как можно скорее. Вытащив полиэтиленовый пакет из кармана пиджака, он начинает запихивать в него вещи. Маленькая фляжка вина Мюллер-Тургау, которую они купили к своему десятимесячному юбилею, но пустая. Небольшая стопка DVD Агрона — у телевизора. Он оставляет фотографию себя и Назира на Бруклинском мосту, но снимает магнит с холодильника. Он боится этого, открывая дверь спальни и заходя в нечто столь знакомое, но уже не гостеприимное. Но он должен это сделать. Там его любимая футболка — серая, с голубовато-синими молниями и логотипом Metallica. Там же его кроссовки и любимая кожаная куртка. Он должен забрать их, это ведь часть расставания, верно? Делая глубокий вдох, Агрон поворачивает ручку и входит. Он ожидает многих вещей: ужасного беспорядка из емкостей с краской и винных бутылок или даже безупречно сложенных своих вещей в углу. Однако он даже не замечает комнату — не может, уставившись на открывшуюся перед ним картину. В спальне полумрак, ее освещает лишь уходящее послеполуденное солнце, спрятанное за красными занавесками. Растянувшись на спине и запустив одну руку себе в волосы, Назир двигает другой между согнутых в коленях и раздвинутых ног. На нем одна из серых рубашек Агрона, полностью расстегнутая и закатанная в рукавах, волосы распущены и вьются густыми прядями. И как мог Агрон забыть об этом дилдо? Гипсовая форма, которую Назир умолял вылить, обещая использовать только, когда Агрона не будет рядом. Игрушка обтянута плотным черным силиконом, исчезающим в дырке Назира и блестящим от смазки. Назир не слышит, как тот входит, просто издает еще один громкий стон, выкрикивая его имя, пока засовывает дилдо глубже, ища то место, тот идеальный маленький пучок нервов, который может заставить его умереть от блаженства. Но он не может найти его без опытной направляющей руки Агрона. Если он закроет глаза, то почти сможет представить, что это член Агрона внутри него, а мощные руки крепко держат его за волосы. Для Агрона это слишком — смотреть, как свет отражается на влажной коже Назира, пот блестит на кольце в пупке. Его пыльно-розовые соски затвердели в холодном воздухе, тело все влажное — от потных волос до протекающего члена. Агрону хочется протянуть руку и попробовать на вкус, подхватить кожу между зубами и укусить, почувствовать желание и кровь. Хочется и наказать его за то, что причинил столько боли, и похвалить за то, что он его идеальная маленькая шлюха. — Агрон, о, черт, — скулит Назир, растирая пластиком вход и глубже упираясь пятками в матрац. Агрон неспешно закрывает дверь с громким щелчком, глядя сверху вниз на Назира. Тот слышит это мгновенно и останавливается. Огромные глаза цвета виски расширяются, затем он приподнимается на локтях. Назир не вынимает фаллоимитатор, а просто смотрит на Агрона с разинутым ртом, капля пота медленно стекает с его виска к челюсти. Не произнося ни слова, Агрон, не торопясь, подходит к краю кровати, роняя куртку на пол. Он не понимает, что делает, но ему это, блядь, нужно. Он скучал по небольшому тесному телу Назира под собой, по тому, как тот тяжело дышит, умоляя и скуля в ухо. Назир смотрит на него глазами лани, подергивая пальцами у бедер. Однако он не тянется к фаллоимитатору, оставаясь совершенно неподвижным, когда Агрон медленно снимает с себя футболку и обувь. Помещая колено между ног сирийца, он тянется к черному силикону, вытягивая его, пока только кончик не останется внутри, прежде чем направить его обратно, сильно пригвоздив простату с первой попытки. — О-ох, черт, — Назир запрокидывает голову и стонет в потолок. — Тише, — бормочет Агрон, наклоняясь, чтобы укусить левый сосок Назира, когда грубо вонзает фаллоимитатор в простату, чтобы выдернуть его мгновение спустя. Эти крошечные обжигающие лучи боли и удовольствия выгибают спину сирийца и заставляют снова лечь на матрас. Теперь намного лучше, когда Агрон здесь, его пьянящий, густой запах бьет в нос, когда Назир зарывается в его волосы. Агрон прибавил в весе, Назир в этом теперь точно уверен, тело мощное и теплое, его легче схватить и потянуть. Вероятно, из-за накачивания мышц и набора массы, линии мускулов стали резче и четче. Назир поднимает ноги, поджимая пальцы, когда обнимает Агрона за талию. Он гладит гиганта по спине, постанывая в ухо. Это чертовски хорошо, когда они оба так похотливы, низким голосом Агрон рычит в волосы Назира, когда он подкручивает фаллоимитатор, загоняя его со всей силы так, что Назир раскачивается вместе с ним, держа ноги поднятыми и вытянутыми в стороны. Легкими маленькими клевками он кусает Агрона за ухо и стонет, когда чувствует, как твердая плоть прижимается к нему. Агрону быстро надоедает резиновый член. Это не так приятно, как то, когда зарываешься пальцами, чувствуя мягкие, гладкие стенки, крохотные подергивания и сжимания, когда нервные окончания зажигают огонь в глазах Назира. Он отбрасывает пластик в сторону, переворачивая сирийца на живот, и, скручивая рубашку, оборачивает ею запястья, стягивая и придавливая Назира к кровати. Назир чертовски хорош, прижимая колени к простыням и выгибая задницу назад и вверх. Он просто умоляет об этом, оглядываясь через плечо, чувствуя, как обжигающий рот Агрона кусает спину, пригвождая сильнее, а язык скользит к отверстию. — Нет, пожалуйста, — скулит Назир, зная, что не выдержит, если Агрон будет лизать его, — хочу тебя в себе. — Ты получишь то, что я дам тебе, — рычит Агрон, грубо шлепая Назира по заднице. — Да, папочка, — Назир закрывает глаза, снова опуская голову. Этого почти достаточно, чтобы Агрон остановился, его желудок скручивается от произнесенного слова. Однако это не удерживает его, и он наносит еще один резкий шлепок по заднице. Ему нравится этот звук и звук, который Назир издает в ответ, этого достаточно, чтобы повторить снова, приподняв его выше, чтобы удобнее было дотянуться до мягких половинок. Он ударяет по округлостям широко расставленными пальцами, наблюдая, как они розовеют, затем краснеют, вызывая громкие крики Назира, который поддается вперед, требуя еще. И Агрон дает ему это, замечая, как маленькая розовая дырочка сжимается каждый раз, когда пронзает боль, открываясь, как будто умоляя о большем. Даже не потрудившись увлажнить член, Агрон резко толкается вперед, медленно протаскивая его сквозь смесь смазки и пота между половинками. Он старается зацепить головкой дырку, подразнить Назира, заставить умолять, скулить каждый раз, когда Агрон не в силах протолкнуться. Он хочет, чтобы это было пыткой, хочет напомнить Назиру, что у него никогда не будет ничего лучше, чем это. Агрон может сорвать любой из пусковых крючков Назира, заставить его кончить, просто дыша в телефонную трубку. Они знают друг друга, каждую интимную деталь, это превыше всего, что он мог бы получить где-либо еще. — Хочу тебя в себе, папочка, пожалуйста, — стонет Назир, кусая рубашку. — Заткнись, — шипит Агрон, не в силах выбросить из головы это гребаное прозвище. Пальцы впиваются в смуглые бедра, он выстраивается и скользит внутрь, одним мучительным быстрым движением вонзаясь прямо в простату и посылая искры удовольствия по позвоночнику. Ему приходится сделать паузу, когда он внутри — по самое не балуйся, с немым криком. Твою мать. Это просто плотный жар, охватывающий его член, сжимающий сильнее, и это невероятно, потому что Назир уже был растянут точной копией его члена, и все равно он чертовски плотно обтягивает его плоть. Назир впивается в ткань, задыхаясь от запаха Агрона, и пускает слюни на рубашку. Его разум блаженно спокоен, тускнеет и сосредотачивается только на огромном члене, зарывающемся, кажется, по самое горло. Это щекочет его легкие, ударяет его о матрас, выбивая воздух. Он мечтал об этом, чертовски много думал с тех пор, как они расстались, каково это, когда огромное тело Агрона полностью душит его. Зарывшись лицом меж острых лопаток, Агрон сильнее растирает свой член, врезаясь бедрами в задницу Назира. Он похудел, Агрон мгновенно замечает это, будучи в состоянии впиться пальцами в ребра, почувствовать маленькие позвонки по всей спине. От этого Агрону хочется растянуться на нем, прижаться всем своим весом к острым уголкам смуглого тела. Он давит ладонью в центре тела Назира, удерживая на матрасе, когда поднимается, используя пружины, чтобы еще больше упереться коленями, толкая крохотное тело вверх по кровати. Он знает, что Назир течет, видит, как смазка растекается по бокам, просачиваясь в простыни. Агрон чувствует запах оргазма, рождающийся в основании его позвоночника, заставляющий удваивать усилия, чтобы вонзить член прямо в простату. — Твою мать, — шепчет Назир, наклоняя голову набок и всхлипывая в напряженном воздухе. — Ох, черт, пожалуйста. Пожалуйста. Агрон рычит, наслаждаясь звуками надломленной мольбы. Он толкает его дальше, сильнее размахивая бедрами, с силой кусая сухожилие на шее. Он знает, что это слабое место, маленький спусковой крючок, который взрывает Назира. Тот кончает с криком, отрывистые восклицания вырываются из горла, когда Назир чуть не разрывает рубашку пополам, дергая её. Ему нужно почувствовать кожу Агрона, прикоснуться к его бедрам, провести кончиками пальцев по подбородку. Он настолько чертовски мокрый, что его член липнет к простыням и скользит по бедру. Это не замедляет Агрона, хотя между делом он проводит руками по бедрам сирийца, пробуя свои испачканные пальцы на вкус. Он хорошо это скрывает: пытается вести себя так, будто происходящее не убивает его. Слышать каждую ноту, пробовать каждую каплю пота — это возвращает его к воспоминаниям о том, какими они были раньше. Он так сильно нуждается в этом, эгоистично желая уничтожить Назира из-за любого другого мужчины, кто только посмотрит на него. — Скажи это, — рычит Агрон ему в ухо, на мгновение забывая, что его здесь не должно быть. — Ах-Агрон, — всхлипывает Назир, повернув голову в сторону. Но Агрон не целует его, не может, вместо этого кусая за челюсть, дергая. — Скажи это. Скажи, кто ты, — он шипит, резко прикусывая тому нижнюю губу. — Я твой. Твой малыш, — плачет Назир, зажмуривая глаза. — Твоя маленькая шлюха. Твоя сучка, которую ты можешь трахать сколько захочешь. Это последняя строчка, разрешение взять и заявить о Назире как о своем собственном. Потребность Назира быть желанным. Это так чертовски идеально. Подобно горящей глазури, Агрон извергается внутри, наполняя и наполняя его с каждым новым импульсом. Сперма просачивается наружу и скользит по бедрам, яйца полностью мокрые от смешивания их семени. Назир стонет снова и снова, пока голос не становится хриплым. Агрон берет его за горло, впиваясь в рот больше зубами, чем губами. Это метка, но не поцелуй. Наконец, все кончено, и тело Агрона на мгновение замирает, натянутое над спиной Назира, как тетива лука. В комнате чертовски жарко, пот стекает с его груди на спину сирийца. Гладкая, скользящая кожа к коже, вкус семени Назира задерживается прямо на миндалинах, чрезмерно мощно и так чертовски сладко. Вся комната пахнет сексом, воздух густой, и Агрон глубоко вдыхает. Марево, высшее гребаное удовольствие, от которого он когда-либо был зависим, медленно рассеивается, когда пальцы Назира отрываются от рубашки. Он делает движение на дюйм, касаясь длинными темными пальцами ладоней Агрона. Упираясь коленями в матрас, Назир слегка выгибается, достаточно, чтобы Агрон проскользнул в тесное истекающее тепло еще на дюйм. Это запускает искры по всей спине Агрона, сжимая его пальцы ног. Задница Назира всегда такая идеальная. Внезапно, это почти как выстрел, Агрон начинает понимать, что они сделали. Он не должен был этого видеть, и он определенно не собирался сдаваться. Просто это чертовски тяжело, слышать умоляющий голос Назира, видеть его обжигающие жаром глаза. Он умолял, и Агрон дал то, что они оба хотели. Сдался, как будто это даже, блядь, не вопрос. Все тело Назира — это песня сирены, которой Агрон всегда уступал. И сейчас он не знает, что делать. Не имеет ни малейшего понятия. Обычно он падал на Назира, душил его поцелуями и тихими похвалами. Но он не может этого сделать, ни сейчас, ни никогда либо еще. Все кончено, и Агрон понимает это с резкой болью в животе. Что они натворили?! Назир поворачивает голову и смотрит через плечо своими большими карими глазами. Они мокрые, но смотрят с нежностью, пухлые губы идеальны и умоляют о поцелуе. Агрон хочет. Он хочет наклониться, уступить и поцеловать Назира, сказать ему, как сильно он его любит, но не может. Агрон не может и не хочет, потому что Назир уже сказал ему, что он этого не желает. Вставая с постели, он вслепую тянется к штанам, подтягивая их вверх по ногам и застегивая. Он находит рубашку у двери, лежащую рядом с курткой. Все это время он избегает смотреть на Назира, зная, что то, что он увидит, ему не поможет, во всяком случае, это отбросит его на пять шагов назад. Ему достаточно одного убитого горем взгляда, и он вернется обратно в постель и молча поцелует его. — Агрон, — начинает Назир, подавляя рыдания, и Агрон краем глаза видит, что тот садится. Его огромная рубашка свободно висит на худых плечах сирийца. — Спасибо за трах, — бормочет Агрон, натягивая куртку, не утруждая себя завязыванием шнурков. Еще минута пребывания здесь, и он просто задохнется. Он задерживается всего на секунду у входной двери, обдумывая возможность бросить ключи на комод. Они ему больше не понадобятся. Но что-то его останавливает. Он видит фотографию с Хэллоуина, прикрепленную к доске объявлений среди счетов и записок. Это было до драки с Кастом, Назир прижимается к Агрону в окружении Миры и Спартака. Они выглядят счастливыми, и свет, сияющий в глазах Назира, отражает нечто большее, когда он улыбается в камеру. Агрону хочется верить, что это была любовь. Может, так и было. Может быть, это есть и сейчас. Но он не может задерживаться на этом. Сует ключи в карман, и нечто темное и изломанное овладевает им, он срывает фотографию с доски, мнет ее в большом кулаке и бросает на пол. Назиру это больше не нужно. Он сделал свой выбор.