Fire Starter

— Итак, Крикс и Ганник с твоей стороны. Назир и Чадара с моей. Для Саксы норм использовать Тиело в качестве носителя кольца? — Петрос отрывается от блокнота, прижимая ручку к нижней губе. — Она сказала, что все в порядке, если мы готовы к тому, что Тиело снимет смокинг где-нибудь во время церемонии, — Барка ухмыляется, помешивая кофе. — Ты же не ожидаешь, что ребенок Ганника и Саксы останется одетым, верно? — Полагаю, что нет, — закатывает глаза Петрос, делая пометку положить в корзину Тиело печенье, чтобы отвлечь того во время церемонии. — Детка, все будет хорошо. У нас есть целых шесть месяцев, чтобы разобраться со всем этим. — Барка протягивает руку, и, прихватив того за подбородок, ободряюще улыбается. — Я знаю, но чем раньше мы спланируем список гостей, тем быстрее сможем разослать приглашения. Петрос целует ладонь жениха, прежде чем продолжить свой список. — Итак, все ребята из вашего отряда: Спартак, Луго, Донар, Гераклео. — Ты забыл Агрона, — перебивает Барка, приподнимая бровь. — Мы не можем его пригласить. — Петрос быстро качает головой. — Мы должны его пригласить. Он хороший друг и долгое время работает в команде. — Барка перебивает Петроса еще до того, как тот сможет продолжить. — Назир с этим справится. — Будет неловко. Что, если они поссорятся? Или что-то случится, и это испортит нам день? — Петрос морщит нос. — Назир — мой шафер. Он не обязан терпеть своего бывшего парня, и что, если Агрон придет со своим «плюс один»? Что тогда будет делать Назир? — Назир способен вести себя как взрослый и должен справиться с этим. Агрон не сделает ничего, что меня разозлит, а если попытается, Крикс вмешается. Барка хочет успокоить, но это не помогает. — Если мы пригласим Агрона, то должны пригласить и Актуса. — Петрос пожимает плечами, помечая имя в блокноте. — Ты хочешь, чтобы я пригласил своего бывшего парня на нашу свадьбу? — Барка медленно скрещивает руки на груди, кривя губы на хмуром лице. — Бывшего парня, который угрожал тебе? — Он извинился. И с Назиром он в хороших отношениях, на удивление в хороших, — пожимает плечами Петрос. — И Актус со мной работает. Это было бы грубо — не пригласить его, так что я хочу, чтобы он был здесь. — Петрос, — Барка глубоко вздыхает, протягивая руку, чтобы приблизиться. — От тебя не требуется быть вежливым со всеми, понимаешь? — Я не наивен и не легковерен. Актус облажался, да, но он наверстал упущенное. — Петрос сжимает руку Барки, поднимая её, чтобы поцеловать костяшки пальцев. — Ни один из нас не идеален, но Актус стал намного лучше. Он, кстати, приходил к нам несколько дней назад. — Зачем? — Барка не хочет огрызаться, но так получается. — Навещал Назира. Принес ему буритто из Чипотле и сидел с ним, пока тот готовился к работе. — Петрос пожимает плечами, откидываясь на спинку стула. — Я думаю, что он чувствует себя как между двух огней, будучи с Дуро и всеми остальным, и в то же время работая на нас. — Так он приходит и тусуется здесь? Это всё? — Барке это совсем не нравится. — Он спит с Назиром? — Что? — Петрос резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на Барку, сузив глаза. — Нет! Конечно нет! — Я просто спрашиваю, — пожимает плечами тот. — Актус чем-то похож на Агрона. Такое же телосложение. К тому же Агрон уже кого-то трахает. Я подумал, если он восстанавливается, значит и Назир тоже. — Что ты имеешь в виду, что Агрон уже кого-то трахает? — Грудь Петроса сжимается от охватываемого гнева. Назир — его лучший друг, они практически братья. — Прошел только гребаный месяц, даже меньше, а он уже с кем-то ебется? — Я не знаю, кто это. Но на днях Агрон пришел на работу, и у него на спине были царапины, — пожимает плечами Барка, — и большой засос на груди. Всё довольно свежее. — Вот засранец, — возмущается Петрос, качая головой. — Он заслуживает того, чтобы двигаться дальше. Назир сильно его ранил, — пожимает плечами Барка, — я не могу его за это винить. — И тем не менее, — Петрос качает головой. — Пусть делает, что хочет, — Барка встает, целуя Петроса, а затем идет к двери. — Тебе стоит беспокоиться только о свадьбе. — Думаю, мы можем устроить им пробный тест на рождественской вечеринке Миры и Спартака. Посмотрим, как они будут взаимодействовать друг с другом, — Петрос поднимает голову для еще одного поцелуя, клюнув будущего мужа в щеку. — Они оба приглашены? — Барка уже видит проблему. — Конечно, — Петрос встает, чтобы взять куртку. — Кстати, я должен немедленно отправиться домой. Проверить, есть ли у нас все для торта, который я обещал приготовить. — Ты на метро? Мне все равно надо на работу. — Барка следует за Петросом до двери. — Да. Позвоню тебе позже. Люблю тебя. Петрос поднимается на носки, становясь чуть выше, и крепко целует Барку в губы. Тот одной рукой хватает его за задницу, другой приподнимает за подбородок и ухмыляется. Он хотел бы провести с Петросом весь день, свернувшись калачиком на диване и планируя их совместное будущее, но это просто невозможно. Праздники — всегда напряженное время для пожарного. — Тоже тебя люблю. Будь осторожен. Выйдя на улицу, они направляются в разные стороны c одинаковыми ухмылками на лицах. — Назир? — кричит Петрос, когда, наконец, открывает дверь в их квартиру и проходит через холл в гостиную. Там — полная катастрофа, и хотя он всё это время очень снисходительно относился ко взрывам Назира, сейчас это действительно чересчур. Диван, Петрос даже не понимает, как это произошло, учитывая, что и Барка, и Крикс изо всех сил пытались поднять эту чертову штуковину, сдвинут как минимум на четыре фута вперед, в результате чего кофейный столик врезался в тумбу с телевизором. Винтажное хрустальное блюдо из-под конфет, без которого Назир не мог жить, лежит разбитым вдребезги, а леденцы усеивают пол во всех направлениях. Зато радиатор работает на полную мощность, наполняя квартиру сильным запахом влажной меди и спертого воздуха. — Назир! — Петрос кричит громче, зная, что его сосед дома — тот уходит на работу намного позже. — Петрос! Внезапно дверь спальни Назира открывается ровно настолько, чтобы тот выскользнул, быстро одергивая край своей футболки. Его волосы абсолютно мокрые, ткань насквозь пропитана, и на ней красуется огромное влажное пятно. — Что это, блядь, за хрень? — Петрос указывает на диван, а затем сужает глаза. Если бы он не знал Назира почти пять лет, то не заметил бы этого: тот как-то странно наклонил голову, из-под воротника футболки виднеется темный засос, и внезапно все обретает смысл. — Ты что, издеваешься надо мной? У тебя кто-то есть? Петрос хочет рассердиться, но это почти невозможно. Должно быть, этот чувак — гребаный зверь в постели, способный сдвинуть их огромную, сука, кушетку, с пола. И впервые за три недели Петрос видит, что его лучший друг выглядит хоть немного счастливым. — Тише. Можешь просто спрятаться в своей комнате, пока я не скажу, что можно выйти? — Назир умоляет тихим голосом, оттесняя Петроса и пытаясь подтолкнуть его к спальне. — Он все еще здесь? — Петрос оглядывается, как будто ожидает внезапного появления гостя. — Ты позволил ему трахнуть себя и остаться принять душ? Он, должно быть, чертовски хорош. — Помолчи! — Назир паникует, пытаясь заткнуть друга. — Он сложен как танк? — Петрос приглушенно шипит сквозь свои хихиканья. — Член большой? Сколько раз ты кончил? — Пожалуйста, спрячься. Обещаю, что все расскажу, когда… — Назир не успевает закончить фразу. Дверь ванной открывается с громким щелчком, густым облаком выпуская пар. Агрон проходит через гостиную, плотно обернув полотенцем талию. Придерживая ткань одной рукой, другой он проводит по своим взъерошенным волосам и вытирает мокрый лоб. Капельки скатываются по груди и шее, далее вниз по мышцам живота и теряются в глубоком разрезе бедер. У Назира текут слюни, когда он вспоминает их второй раунд и о том, как хорошо эта кожа ощущалась на его собственной, скользкой от мыла и пота. — Петрос, — кивает Агрон, кривя губы в ухмылке, прежде чем его глаза останавливаются на Назире. — Агрон, — тот кивает в ответ, пытаясь скрыть удивление. Ведь если бы они снова были вместе, Назир что-нибудь сказал бы, верно? — Твоя одежда у меня на кровати, — бормочет Назир, когда Агрон проходит мимо него. Никто из них не смотрит в глаза, но в комнату проступает заряженная энергия, своего рода статическое электричество, которое сближает их, но также и разделяет. Пальцы Агрона слегка касаются руки Назира, и кажется, что от этих простых ласк сейчас надвинется буря. Что-то бросается Петросу в глаза, когда Агрон закрывает за собой дверь спальни. Наклонившись, он берет это двумя пальцами, поднимая вверх и показывая Назиру. Это рваные кусочки кружева, сорванные с Назира более часа назад, брошенные под диван и теперь выставленые на всеобщее обозрение. — Это ведь твои любимые? — Петрос ухмыляется. — Агрон был против? Или он просто слишком сильно хотел помириться? — Это не примирительный секс, — Назир выдергивает порванное нижнее белье из рук друга, — мы просто… выпускаем пар. — Аааа, ты выпускаешь… — Петрос делает паузу, его ухмылка становится шире под неловким взглядом сирийца, — выпускаешь пар? Челюсть, должно быть, болит от всего того пара, который ты выпускаешь. — Помолчи. На этот раз он мне отсосал, — рявкает Назир, прежде чем его щеки краснеют, когда он понимает, что сказал. — Не то чтобы я не вернул ему… ох, заткнись! Смех Петроса заполняет их маленькую квартирку, когда он сгибается в талии от своих хихиканий. — Не делай из мухи слона, — закатывает глаза Назир. — Я не делаю. Мне просто любопытно. В душе вы, ребята, тоже много пара выпустили? — Петрос следует за Назиром, когда тот идет на кухню и бросает порванное кружево в мусорное ведро. — Я недавно прибрался там, так что тебе лучше протереть стену. Я не позволю тебе использовать его сперму как кондиционер или что-то в этом роде. — Петрос, — шипит Назир, поворачиваясь к своему другу, — послушай, это все еще очень ново и неопределено. Мы просто… мы трахаемся, понял? Это всё. — И ты не против? — тон Петроса внезапно становится серьезным. — Тебе не нужно этого делать только потому, что чувствуешь себя виноватым. — Я хочу этого. Я хочу его, — Назир уверенно отвечает. — Каким бы путем мы с этим не разбирались. — Ты… — Петрос замолкает, когда Агрон выходит из спальни, держа в одной руке свою рабочую рубашку, а в другой — полотенце. — Можешь убедиться, что я больше не истекаю кровью? — он поворачивается, чтобы показать им свою спину. И это, блядь, полное крушение. Петросу приходится прижать руку ко рту, заглушая восклицания. Глубокие красные линии пролегают от плеч Агрона к талии, пересекаясь и перекрываясь в нескольких местах. Кровь уже не идет, но раны яркого цвета, покрытые синяками в местах, где, очевидно, Назир впивался ногтями. Но как бы плохо это ни выглядело, Петрос может сосредоточиться только на мысли о том, насколько хорошим должен был быть секс, чтобы Назир вот так исцарапал Агрона. — Твою мать. Извини. Я не понимал, что делал, — тихо ругается Назир, прижимаясь холодными пальцами к пострадавшей коже. Агрон не вздрагивает и лишь оглядывается через плечо с кривой ухмылкой, сверкая зелеными глазами. — Да, — он непринужденно пожимает плечами, натягивая рубашку, — думаю, это просто доказывает, что я отлично сделал свою работу. При этих словах Назир пригибает голову, румянец ползет вверх по его щекам и далее по шее. Это не первый раз, когда Петрос застукал их во время секса или сразу после него, но это обычный способ, которым Агрон заполняет пространство вокруг — торжествуя по этому поводу. Это делает Назира беспомощным, и он готов снова встать перед Агроном на колени. — Ты не опаздываешь на работу? — спрашивает Петрос, кося взгляд на то, как бицепсы Агрона выпирают вокруг разреза рукавов. — Да, наверное. Просто скажу Спартаку, что был занят, — пожимает плечами гигант, и, взяв ключи со стойки, направляется к двери. — Дайте мне знать, если радиатор снова накроется. Он нарочно проходит рядом с Назиром, слегка сжимая пальцы на его запястье. Это короткое, едва заметное прикосновение, но Петрос замечает, как трепещут темные глаза друга, когда он смотрит на Агрона. Петрос впервые видит это вблизи — эффект, который Агрон оказывает на Назира. Легкий способ, которым он заставляет его расплавиться от желания, умолять, и это только увеличивает потребность Агрона снова и снова вытаскивать из него реакцию, принимать то, что Назир более чем готов предложить. Это одновременное отталкивание и притягивание, игра в кошки-мышки, кто кого сможет первым соблазнить, привлечь настолько, чтобы оба в конечном счете не устояли и сломались. Агрон слегка машет рукой на прощанье, прежде чем закрыть за собой входную дверь, не забывая немного подергать ее, пока не войдет засов. Это странно, Петрос медленно осознает, насколько быстрым было это прощание. Обычно раньше эта парочка тратила минут пятнадцать, обжимаясь у двери, прежде чем Агрон был вынужден удалиться, или Назиру приходилось делать усилие, чтобы оторваться и позволить им разойтись. А сейчас это произошло так быстро, почти как отрезано, и Назир, кажется, тоже это чувствует. — Ну, твою мать, что мы будем делать с диваном? — спрашивает Петрос после паузы, поворачиваясь и осматривая ураган в их гостиной. — Я позвоню Невии. Спрошу, не сможет ли Крикс сегодня заглянуть, — вздыхает Назир, проводя рукой по волосам. — Скажем, что ремонтник сдвинул его, хорошо? — Разве это не то, что случилось на самом деле? — невинно спрашивает Петрос, смеясь, когда Назир отталкивает его, направляясь в свою комнату.

*****

Вытаскивая еще одну связку рождественских гирлянд из коробки, Мира поворачивает голову, чтобы посмотреть. И Дуро, и Агрон обрамляют ее большое панорамное окно, вешая на него веревку с нанизанной золотой и белой рождественской мишурой. Парни делают отличную рекламу, их широкие плечи скрыты за свитерами, зеленого цвета у Агрона и черного — у Дуро. Шляпа Санты Дуро, как всегда, криво сидит, а предплечья Агрона покрыты золотым блеском. Она вот-вот спросит их, не простоят ли они там всю ночь и будут ее горячими, но в основном очаровательными рождественскими украшениями, когда слышит, как они препираются. — Выше, Дуро. Ты даже не на моем уровне, — Агрон трясет рукой, удерживая мишуру на месте. — Опусти бок. Он должен немного свисать с оконной рамы, — огрызается Дуро, намеренно опускаясь ниже. — Это будет выглядеть глупо. — Агрон в отместку поднимает руку. Гирлянда протестующе изгибается, натягиваясь в двух разных направлениях. — Нет. Это ты будешь выглядеть глупо. Опусти свой бок, — Дуро протягивает ногу, пытаясь ударить Агрона по икре. — Тупой ублюдок, — шипит Агрон, в свою очередь умудряясь ударить брата по бедру. — Мудак! — Дуро стонет, выпуская мишуру из одной руки, чтобы потереть больную ногу. — Уважай старших! — парирует Агрон, добавляя еще один удар. — Отвали. — Дуро закатывает глаза, снова дергая за гирлянду. — Агрон, послушай своего брата. Сделай выше, — руководит Спартак, проходя через гостиную с еще одной коробкой рождественских украшений. Он даже не смотрит на этих двоих, вместо этого целуя Миру в щеку и ставя перед ней коробку. Она на мгновение отвлекается на Спартака, поэтому пропускает момент, когда Дуро бьет Агрона по руке, и Агрон, в отместку, блокирует Дуро головой. Она слышит громкий треск, когда ее пластмассовые снеговики, выстроившиеся в линию на подоконнике, падают на пол. — Мальчики! — Спартак бросает через плечо, все еще грея руки на талии Миры. — Прости, папочка! — Оба парня скулят в ответ, затыкаясь всего на мгновение перед тем, как обменяться взглядами и взрывом смеха. Спартак игнорирует их в пользу поцелуя в висок Миры, прижимая к себе свою невесту. Он не стесняется признаться, что всегда питал слабость к праздникам, объединяющим людей, и хотя все они — разношерстная команда, Спартак считает их своей семьей. — Ох, Дуро! — восклицает вдруг Мира. — Те фотографии, которые ты сделал для центра йоги, наконец-то прислали. Хочешь взглянуть? — Черт, да! Дуро выпутывается из захвата Агрона, ему приходится ущипнуть брата за грудь, чтобы выбраться из блокировки, прежде чем последовать за Мирой в ее со Спартаком комнату. За неимением лучших занятий (и из-за того, что он устал вешать рождественские гирлянды) Агрон следует за ним. — Кампания, которую я должна была организовать для них, заняла у меня вечность, но результат великолепен. — Мира усмехается, направляясь к стопке упакованных работ, прислоненных к стене. Разворачивая первую, она достает огромный портрет Назира размером двадцать четыре на тридцать шесть, на котором тот стоит, изогнутый в позе моста. Живот растягивается в одну гладкую тонкую линию, руки вытянуты над головой. Они отфотошопили синяк, который, как вспоминает Агрон, красовался на внутренней стороне бедра Назира. Воспоминание об этом встряхивает его, скручивая живот. — Черт, они действительно классные, — соглашается Дуро, осторожно держа деревянную раму в руках. — Что ты думаешь, бро? Агрон собирается ответить, но теряет ход мыслей, когда Мира разрывает упаковку еще одной фотографии. Это та поза, которую они сделали вместе. Голова Назира запрокинута, носки заострены. На фото присутствует спокойствие, тот легкий способ, которым Назир расслабляется в ней — доверяет Агрону поддерживать его, обеспечивать безопасность. Руки Агрона на фото выглядят сильными, умелыми. На его лице есть намек на торжествующую улыбку, как будто он знает, что делает для Назира, и рад этому — безмерно рад. Осознавать это, видеть свидетельство его прошлых неудачных отношений — это слишком для Агрона. Особенно сейчас. — Кажется, меня Спартак зовет, — бормочет Агрон, пятясь к выходу из комнаты. И Дуро, и Мира обмениваются слишком понимающими взглядами, чтобы окликнуть удаляющегося парня.

*****

Музыка гудит по всему клубу, проникая под кожу и пульсируя в позвоночнике. Но посетители, кажется, едва это замечают, очарованные танцующими парнями на сцене. Сегодня вечером, накануне Рождества, клуб забит под завязку одинокими мужчинами, потягивающими напитки и принимающими любое внимание, которое могут получить от стриптизеров. Двое парней украшают основную часть сцены, раскачиваясь на столбах. Их тела мерцают в стробоскопических огнях, отбрасывающих тени на лица и подсвечивающих тонкие блестящие шорты синего цвета. Идея Лукреции состояла в том, чтобы все танцы на следующие два дня были посвящены рождественской тематике, и вот уже четыре озорных эльфа, два Санты и один очень убедительный северный олень танцуют под ремикс версий рождественских гимнов. Ашур направляет камеру видеонаблюдения ближе на ту сцену, что находится посередине, скрываясь в безопасности своего офиса. Волосы зачесаны наверх и убраны с лица, Назир медленно снимает блестящую белую рубашку с плеч, отбрасывая ее в сторону, когда добирается до своих шорт с принтом из снежинок. Мужчины в первом ряду тянутся ближе, когда он опускается на пол, эффектно двигая бедрами. Белая краска боди-арта струится по его спине и сбегает по бедрам, как снежный шквал. У Ашура были бы большие проблемы с Илитией, если бы она застукала его, снимающего ее танцовщиков на телефон, но заплаченные деньги перевешивают последствия. Кроме того, нельзя отрицать, что у Назира охуенный талант: он лежит на спине с раздвинутыми ногами, принимая деньги, которые засовывает ему в шорты полноватый мужчина в костюме. Назир крадет шот у официантки, быстро выпивая его и ухмыляясь толпе, и крики страждущих почти оглушают сквозь толстую дверь офиса. Ашуру приходится наклонять к экрану голову, разворачиваясь всем телом. Назир сильно изменился с тех пор, как впервые сюда приехал, стал более уверенным, излучающим страсть, которая когда-то была подавлена. Остановив видео, Ашур печатает небольшое сообщение перед отправкой. Мгновение спустя он получает подтверждение. Цезарь переведет деньги на счет утром, дополнительный бонус за четкое качество и ту часть видео, где Ашур сфокусировал камеру на заднице Назира. Он как раз собирается вернуться к бухгалтерским документам, когда что-то бросается ему в глаза. Танец Назира закончился, и обычно после него тот проходит сквозь толпу, собирая оставшиеся чаевые, садится на колени к клиентам, принимает флирт и берет еще несколько купюр. Однако вместо этого Назир обвивает рукой чье-то запястье, направляясь к занавеске, ведущей за кулисы. Ашур должен проверить свой телефон, просмотреть сообщения к фотографиям, которые отправил Цезарь. Наконец, он открывает несколько снимков, сделанных на улице: Назир стоит возле своего тату-салона и разговаривает с каким-то парнем. Это было сделано более двух месяцев назад, несколько кадров, на которых пара разговаривает. Назир поднимается на цыпочки, чтобы поцеловать мужчину и крадет его шапочку. У того теперь более густая борода, Ашур видит это, когда тот останавливается перед охранником, но телосложение такое же, и тот же рост. Назир на мгновение поворачивается к нему лицом, приподнимаясь на цыпочках, чтобы укусить мужчину за мочку уха, что-то шепчет на ухо, и мужчина прикасается ладонью к заднице Назира, крепко сжимая. Это должен быть он — Агрон. Ашур задается вопросом, что подумает Цезарь, получив такую информацию, одновременно наблюдая, как Назир даже не удосуживается обернуться, а просто сминает рукой рубашку Агрона, таща его за занавеску. Такое рычаг воздействия на Цезаря может окупиться получением более крупной выплаты, и поэтому, Ашур, смеясь, убирает свой телефон.

*****

— Ты готов? — спрашивает Актус, прислонившись к дверному косяку спальни Дуро и наблюдая, как тот натягивает через голову рубашку с длинными рукавами. Он никогда не устанет любоваться тем, как загорелая кожа Дуро обтягивает плотные мышцы, и оплакивает потерю, когда красная ткань падает на бедра. — Да, — Дуро пытается поправить рождественскую шапку на своих вьющихся волосах только для того, чтобы она снова стала кривой. — Ты будешь хорошо себя вести сегодня вечером? — Актус делает несколько шагов в спальню, поправляя шапку и целуя Дуро сзади в шею. — Вести себя хорошо? — Дуро поворачивается, глядя на Актуса через плечо и поднимая руку, чтобы поправить пирсинг в носу. — Там будет Назир, — Актус говорит прямо, наблюдая за реакцией. — Да, и ему лучше держаться подальше от Агрона, — Дуро пожимает плечами, закатывая глаза. — Дуро, — вздыхает Актус, обвивая руками его талию, — ты даже не знаешь всей истории. Я понимаю, что ты хочешь защитить своего брата, но Агрон справится сам. — И я знаю, что ты думаешь, что должен быть в центре всего этого, и это так и есть, но я никогда не стану на сторону кого-либо, кроме Агрона. — Дуро прислоняется спиной к груди Актуса, глядя прямо перед собой. — И не проси меня. — Я не прошу, — Актус утыкается носом в шею Дуро, целуя кожу, — но я не могу позволить тебе вести себя так с ним. — Не можешь позволить? — Дуро напрягается, убирая руки с того места, где они нежно обнимали запястья любовника. — Ты зашел в магазин и угрожал ему, — Актус отодвигается, наблюдая, как Дуро усмехается и проходит мимо него в гостиную. — Это его вина. Он бросил Агрона, — рявкает Дуро. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Нянчился с ним как ты? — Он один из моих лучших друзей. — Актус защищается. — Ага, и я уверен, что удели ты этому достаточно времени, он, вероятно, тоже попытается переспать с тобой. — Дуро рычит, скрестив руки на груди. — Если он еще этого не сделал. — Не сделал! Дуро, прекрати. Ты даже не представляешь, через что он прошел, — Актус чувствует, как по его шее пробегают уколы гнева. — Я не представляю? Меня, блядь, вызвали в его квартиру, когда он был с Цезарем. Я все прекрасно представляю, — голос Дуро повышается, наполовину приглушаемый музыкой, доносящейся из квартиры Спартака наверху. — Мне пришлось выносить, как Агрон хандрит по этому поводу в течение трех месяцев. — Дуро, — начинает Актус, но его прерывают. — О, да, нам всем чертовски плохо из-за него. Бедный, милый, невинный Назир. Почему я единственный, кто видит, что он решил остаться с Цезарем? Он оставался с ним, даже когда Агрон предлагал выход, даже когда Назир мог спасти себя сам. — Дуро снова закатывает глаза. — Ты понятия не имеешь, как действует насилие, Дуро, — Актус внезапно кричит, слишком рассерженный, чтобы сдерживать тон. — Я знаю, ты думаешь, что Назир жалок и слаб, но ты не видел синяков. Ты не видел, как Цезарь душил его, толкал, бил, в конце концов. Ты не видел, как Назир приходил на работу и, спрятавшись в туалете, плакал, потому что для него не было выхода. Тебе не нужно было ломать входную дверь в его квартиру, потому что ты не слышал о нем ничего в течение трех дней, предполагая, что найдешь его труп, а оказывается Цезарь запер его в сортире и ушел, потому что Назир «плохо себя вел». Я искренне удивлен, что он продержался так долго. — Думаешь, я ничего не знаю о жестоком обращении? — мрачно спрашивает Дуро, сузив глаза. — Как ты можешь знать, когда Агрон защищал тебя всю твою долбаную жизнь? — Актус не убавляет громкости, и в квартире наступает тишина. Воздух напряженный, даже заряженный, Дуро смотрит в пол, а Актус скользит взглядом по своему бойфренду, не зная, что делать дальше. Наконец, он вздыхает. — Детка, — он делает шаг вперед, трогая Дуро за руку. — Мне очень жаль. Я не должен был этого говорить. Я знаю, что у вас с Агроном было тяжелое время. — Это неважно, не правда ли? Единственное, что, кажется, имеет сейчас значение для каждого, — это Назир, — горько выплевывает Дуро, и у Актуса начинает скручивать живот. — Единственное, что для меня важно, это ты, — он бормочет, нежно прижимаясь губами к щеке Дуро. — Я люблю тебя, ты это знаешь. Не злись на меня. Мне жаль, что я сказал это тебе. Просто иногда я не понимаю, что делать. — Хорошо, — бормочет Дуро, смягчаясь и целомудренно целуя бойфренда в губы. — Ситуация сложная, и мы в разных командах. Но я не хочу, чтобы это встало между нами. — Я всегда в твоей команде, детка, — Актус снова целует Дуро, обнимая его лицо ладонями. — Всегда за тебя. — Я люблю тебя, — Дуро прижимается лбом ко лбу медленно закрывающего глаза Актуса, — действительно люблю. — Я тоже, — отвечает Актус. Он собирается прижать губы Дуро к своим, когда открывается входная дверь, и входит Агрон. Его лицо покраснело от холода, он стягивает кожаную куртку с плеч и бросает ее на диван, шагая через гостиную. — Привет, — он кивает, грубо похлопывая Актуса по плечу и целуя Дуро в висок, — вы, ребята, идите и отнесите глинтвейн наверх. Я быстро приму душ и присоединюсь. Он уже раздевается, стягивая рубашку через голову, и, бросив ее в своей комнате, направляется в ванную. Дуро тихонько присвистывает, когда оба видят поцарапанную спину Агрона и синяк на его груди в форме зубов. — Пойдем, — Актус тянет Дуро к кухне, подальше от брата, качая головой.

*****

Спартак морщит нос, идя по коридору многоквартирного дома, замечая трещины в стенах и отслаивающуюся бумагу. Пахнет сыростью, потом и несвежим сигаретным дымом, и с каждым шагом скрипит пол. Понятно, что здание в плохом состоянии, даже после того, как ты минуешь загадочное пятно на площадке второго этажа, от которого пахнет мочой и влажной краской. Наконец, он заворачивает за угол и видит маленький синий дверной коврик и венок из пластиковых снежинок с номером 307 в центре с ржавыми металлическими цифрами. Разгладив руками пальто, Спартак поднимает одну из них и слегка стучит костяшками пальцев по сколотому дереву. Он знает, что не должен критиковать это здание. Оно находится в центре Бруклина, в довольно хорошем районе. Но тем не менее, как человеку, владеющему своим собственным зданием, Спартаку неприятно, что домовладелец позволил дому так ухудшиться. Мгновение спустя Назир открывает дверь. Спартак удивлен, насколько смущеным тот выглядит, стоя там, одетый в пару зеленых шароваров, огромную расстегнутую рубашку и держа в руках большую чашку, как догадывается Спартак из-за запаха, яблочного сидра. Назир колеблется на мгновение, на его лице отражается шок, прежде чем он застегивает рубашку на груди. — Спартак! Какой сюрприз. — Можно войти? — Спартак не сводит с его лица глаз. — Конечно. Назир идет вглубь квартиры, и Спартак следует за ним. Он рад видеть, что неуютное здание наполовину замаскировано внутренним убранством этого места. Стены гостиной украшены большими красочными гобеленами, между ними висят небольшие творческие поделки. Под журнальным столиком — мягкий коврик, а на диване — декоративные подушки. Спартаку понятно, почему Агрон хотел проводить здесь время: тут все пахнет корицей и сандалом. Здесь тихо и спокойно, что-то вроде оазиса. Тем не менее, Спартак удивлен, не обнаружив ни рождественских украшений, ни мерцающих огней, ни даже рождественской открытки, прикрепленной к холодильнику. — Как ты, Назир? — спрашивает Спартак, поворачиваясь к парню. У того пальцы все еще плотно сжаты вокруг чашки, и Спартак не собирается комментировать, но это так очевидно, что на нем одежда Агрона по тому, как она свисает с компактного тела сирийца. — У меня все в порядке. Ты как? — Назир неловко ерзает, не сводя глаз со Спартака. Он никого не ожидал в гости. — Я в порядке. Мира послала меня за тобой. Идет снег, а она не хочет, чтобы ты ехал на метро, — Спартак опускается на диван, скрестив лодыжку через колено. — Но ты, кажется, не готов. — Я был эээ… — Назир чешет затылок, — я вообще-то не собирался идти. Я работаю сегодня вечером и… — Назир, посиди со мной минутку. Спартак гладит место рядом с собой на диване, и Назир медленно опускается, поджав под себя ноги. Он балансирует своей чашкой на коленях, обхватив её длинными пальцами, концентрируясь на янтарной жидкости вместо того, чтобы смотреть на Спартака. Он чувствует себя виноватым, планировав ближе к одиннадцати отправить Мире сообщение, что не сможет прийти. — Знаешь, на самом деле ты был мне очень любопытен, когда я впервые встретил тебя, — начинает Спартак, сохраняя голос спокойным и ровным. — Я слышал смешанные отзывы от людей, — с горечью бормочет Назир. — Итоговое мнение не было очень положительным. — Признаю, что был шокирован, увидев Агрона с одним и тем же человеком дважды, — кивает Спартак, — но я говорю сейчас не про него. Я говорю о тебе. — А что я? — Назир медленно поднимает глаза, чтобы посмотреть на Спартака — его опасения ясны. — Ты страстный, Назир, в тебе есть огонь, который, как я видел, всё рос и рос в последние несколько месяцев, — объясняет Спартак. — Нужно немало совершить, чтобы изменить свою жизнь так, как ты. Тем не менее, ты все еще думаешь, что ничего не сделал. — Я сделал это не один, — вздыхает Назир, качая головой, — всем этим я обязан тебе и Агрону. — Это неправда. Ты бросил Цезаря, а не Агрона или меня. Ты держался в стороне от него, противостоя его атакам. Да, Агрон был поддержкой, но ты сам решил начать свою жизнь заново, избавившись от боли и оскорблений, которые причинял тебе Цезарь. Это не то, что можно принижать, — Спартак наблюдает за лицом Назира, по щекам которого медленно ползет румянец. — Спасибо, — бормочет Назир, моргая и глядя в сторону. — Ты создал для себя новую жизнь с новыми друзьями и семьей, — продолжает Спартак, — с людьми, которые любят тебя и хотят, чтобы ты был рядом. — Я ценю это, но я познакомился с вами, ребята, только из-за Агрона. Ты сначала был его другом и должен оставаться таким, — Назир чувствует себя несчастным, наконец, признав это. Он никогда не увидит ребенка Невии, не пойдет на свадьбу Миры или не увидит, как растет Тиело. Он должен дистанцироваться, подготовиться к исчезновению этой части его жизни. — Назир, мы люди, а не игрушки. Мы принадлежим себе и ассоциируемся с теми, с кем хотим. Мира хочет, чтобы ты пришел на нашу вечеринку. Я хочу, чтобы ты пришел на нашу вечеринку. Невия, Крикс, Ганник тоже этого хотят, — говорит Спартак и осторожно берет Назира за руку. — Это неправильно, — медленно качает головой Назир, чувствуя, как эмоции захлестывают его, сжимая горло. Почему Спартак всегда должен быть таким мудрым? Так заботиться о людях, которых все бросили? — Я знаю, что это больно и неловко. Но, Назир, мы любим тебя. Ты часть нас, и я не позволю тебе просто исчезнуть, потому что ты и Агрон расстались. Назир слегка улыбается, нежно сжимая руку Спартака. Он не знает, что сказать, внезапно пораженный чистой честностью его слов. Это первый раз в его жизни, когда его разыскивают вне сексуальных или романтических отношений. Спартак просто хочет, чтобы он был рядом, потому что он заботится о нем, хочет того, что хорошо и правильно для Назира. — Я ценю все, что ты говоришь, но не знаю, разумный ли это выбор. Я знаю, что ни Сакса, ни Дуро не хотят, чтобы я там был. И уверен, что Агрон такого же мнения. Спартак вздыхает, качая головой. — Назир, я не собираюсь принимать ответ «нет». Ты будешь моим гостем в моем доме, и если у кого-то возникнут проблемы с этим, они могут уйти. Назир открывает рот, чтобы возразить в последний раз, но Спартак твердо качает головой. — Мой дом — мои правила. А теперь собирайся и надень свитер, который тебе прислала Мира. Она хочет сделать рождественское фото сегодня вечером, и нет никакого смысла пытаться от этого улизнуть.