— Вот. Выпей еще, — смеется Петрос, вкладывая красный пластиковый стаканчик в руку Назира.
У того раскрасневшееся лицо с алыми щеками, глаза светятся, когда он немного поворачивается к источнику музыки — рождественскому гимну, разносящемуся по всей квартире. Кажется, Мира нашла все ремиксы, все танцевальные версии, наполняющие пространство радостью, но также и тяжелыми басами.
— Охх, — стонет Назир, делая большой глоток из чашки. — Кто, блядь, это сделал? Чертовски хорошо.
Он вдыхает запах глинтвейна — корицы и апельсинов, поднося чашку к губам. Это взрыв гвоздики и специй, смешанных с Мерло, который все еще горячий и успокаивает горло. Это его третья чашка за час, и хотя он знает, что ему, вероятно, следует сбавить обороты, полагает, что может пойти на работу в нетрезвом виде, и никто ничего не заметит. В конце концов, это Рождество.
— Кто сделал
что?
В дверях кухни внезапно появляется Агрон, волосы все еще влажные и торчат в разные стороны. Назир медленно вбирает его образ: широкие плечи и накаченные руки. Это так несправедливо, насколько привлекательным всегда выглядит Агрон, покрытый ли он сажей или прямиком из душа.
Несмотря на свой затуманенный, наполненный похотью взгляд, Назир останавливается — происходит внезапное осознание. На них одинаковые свитера — зеленый хлопок с надписью «С Рождеством», разделенной изображением двух трахающихся оленей. Один свитер Мира заставила надеть Назира и, вероятно, то же самое проделала с Агроном.
— Хороший свитер, — усмехается Петрос, кивая в сторону обоих парней.
— Да, предложи Мире найти самый веселый рождественский свитер на свете и готово, — усмехается Агрон, вытягивая подол и глядя на двух оленей.
— Хороший цвет для вас обоих, — кивает Петрос, делая еще один глоток из чашки. — Знаете, давайте я вас сфотографирую. Вы оба очаровательны.
— Нет, Петрос, не надо, — качает головой Назир, но Агрон обвивает рукой его талию и притягивает к себе.
— Похоже на то, что я тебе нравлюсь, — шепчет Агрон в ухо сирийцу, крепко сжимая его бедро.
— Агрон… — Назир поднимает голову и смотрит на него, встречаясь взглядом в тот момент, когда в телефоне Петроса сверкает вспышка.
— Отлично, — напевает Петрос, глядя на сделанную фотку.
Это почти как раньше, когда на всех снимках Агрон и Назир смотрели друг на друга, а не в камеру.
— Видишь? Все не так страшно, — ухмыляется Агрон.
Из-за свитера его глаза кажутся такими ярко-зелеными, он смотрит на Назира, как какой-то великан, лишая его воздуха в легких и заставляя зависнуть между прошлым и настоящим.
— Мне нужно еще вина, — бормочет Назир, краснея и вырываясь из хватки Агрона.
— Глинтвейн? Уверен? Я его делал между сменами, — Агрон прислоняется к стойке, не обращая внимания на то, как Петрос выскользнул из комнаты.
— Уверен, — Назир поворачивается спиной к Агрону, черпая себе половником. — Хочешь?
— Конечно. Почему нет?
Агрон делает пару шагов к Назиру, останавливаясь позади него, пока тот наливает вино в чашку, из которой поднимается пар. Протягивая руку, он нежно обхватывает рукой его запястье, когда Назир кладет половник обратно в миску, и разворачивает его к себе. Глаза сирийца нерешительно поднимаются, и он нервно закусывает губу.
— Вот так это теперь будет происходить? — Агрон мягко спрашивает, проводя пальцами по его предплечью. — Для всех делать вид, что мы ненавидим друг друга, и трахаться наедине?
— Я знаю, что ты меня ненавидишь, — отвечает Назир, прикусив свою испачканную вином губу. — Я знаю, что меня здесь не должно быть. Спартак заставил приехать, и я…
Его резко прерывают, прижимаясь горячим ртом, нежным толчком вытаскивая нижнюю губу из зубов. Поцелуй медленный, оба едва открывают рты, а язык Агрона почти застенчиво облизывает верхнюю губу Назира, пробуя его на вкус впервые почти за месяц.
Он тихо вздыхает, через мгновение отстраняется, моргая и открывая глаза, чтобы посмотреть на испуганное лицо Назира. После этого он потирает губы друг о друга, не выглядя извиняющимся, но почти наслаждаясь моментом. Он немного наклоняет голову, а на его щеках проступает румянец.
— Я хочу, чтобы ты был здесь. Теперь ты часть этой семьи, — бормочет Агрон, мягко сплетая свои пальцы с пальцами Назира. —
Мы любим тебя. С нами ты в безопасности, и это все, что для меня важно. Я просто хочу, чтобы ты был в безопасности и был счастлив.
Он хочет сказать, как ему больно, когда Назир так близко, и в то же время недостаточно близко. Как каждый раз, когда они находятся в одной комнате, ему становится трудно дышать и хочется протянуть руку и коснуться Назира, только чтобы знать, что это будет отвергнуто. Тем не менее, было бы жестоко со стороны Агрона сказать ему, что он не хочет, чтобы тот был здесь. Люди, находящиеся в соседней комнате, заботятся о них, о них обоих, и, хотя Назир, возможно, не захочет признавать, они всё, что у него есть.
— Я в безопасности, — шепчет Назир, глядя на их сплетенные руки, — и счастлив здесь — с тобой.
— Не надо, — Агрон держит их пальцы вместе, но опускает голову. — Не говори так.
— Я… Извини, — Назир съеживается, пытаясь отстраниться.
Слова вылетели прежде, чем он смог их остановить. Тем не менее, похоже, что он на каждом шагу находит новые способы причинить боль Агрону. Тот медленно подносит их сплетенные пальцы к губам, нежно целуя костяшки, замечая контраст. Загорелые пальцы Назира рядом с его бледными — почти как нарисованная линия. Агрон судорожно вздыхает, мгновение спустя отступает с легкой улыбкой и отстраняется.
— Давай. Это всё-таки рождественская вечеринка, и мне хочется попробовать сладкого печенья Невии.
Он идет к кухонной двери, убеждаясь, что Назир следует за ним.
Два часа спустя Назир и Петрос медленно танцуют в гостиной, голова сирийца лежит на плече друга. Музыка изменилась с быстрого техно рождественских гимнов на что-то более мягкое — кто-то наконец попросил «Грустное Рождество» Элвиса. И Назир, и Петрос распевают во все горло, пока раскачиваются в такт, и причина тому — пустая емкость из-под глинтвейна.
— «У меня будет Грустное Рождество без тебя! Я буду очень грустить, лишь только вспомнив о тебе!» — Петрос напевает, отстраняя Назира только лишь для того, чтобы снова притянуть к себе.
Лицо Назира раскрасневшееся, глаза слегка затуманены, когда он смеется, сжимая руку Петроса в одной, а другой обвивая талию. Он никогда не осознавал, какой тот на самом деле высокий, хотя ведь Назир даже не среднего роста.
Оглядываясь через плечо друга, Назир встречается взглядом с Агроном, который, очевидно, ведет какую-то серьезную дискуссию с Донаром и Луго. Его щеки порозовели, веснушки выступают на переносице, и хотя он находится на другом конце комнаты, Назиру кажется, будто он рядом, прямо напротив него. Кожа начинает покалывать, воздуха не хватает, когда Петрос продолжает напевать в ухо:
— "Даже украшения выглядят иначе, когда тебя нет рядом со мной."
Агрон отворачивается первым, смеясь над тем, что сказал Донар, очевидно, при этом не уловив ни слова, и обвивает рукой какого-то незнакомого парня, прижимая ближе к себе. У того довольно длинные темные волосы, прямые и тонкие, ниспадающие до плеч, и маленькие голубые глаза. Назир не может видеть отчетливо со своего места, но ясно, что парень увлечен Агроном по тому, как прижимается к нему.
— Хватит уже этого тоскливого дерьма. Я хочу танцевать! — Ганник кричит из угла комнаты, поднимая свое пиво и глядя на Миру, которая быстро проталкивается через людей к стереосистеме.
Квартира переполнена: приглашены все с работы Миры из гимнастического зала, вся пожарная команда, которая сегодня не дежурит, и несколько человек, которых знает только Ганник. Все одеты в красные, зеленые и золотые цвета, группа девушек в углу нарядилась в одинаковые свитера с серебром и повязки на голову. И все, абсолютно все уверенно движутся из состояния, которое можно назвать пьяным, в состояние — в стельку.
Музыка сменяется новой песней, еще один ремикс на Рудольфа, красноносого северного оленя, и прежде чем Назир понимает, что происходит, его обхватывают чьи-то руки, когда подходит Барка и заключает Петроса в пьяные объятия, смачно чмокая жениха в губы.
Обернувшись, Назир не понимает, надо ли ему расстраиваться или радоваться, осознавая, что попал в лапы Каста. На том черный свитер со снежинками, на лице появляется ленивая ухмылка, когда он кладет руки на узкие бедра Назира.
— Похоже, ты потерял партнера по танцам, — отмечает Каст, кивая головой на Петроса и Барку, которые, теперь ссутулившись, обжимались у стены.
— Похоже на то, — соглашается Назир, позволяя своим пальцам слегка коснуться плеч Каста. — Есть предложение?
— А твой бойфренд не взбесится? — Каст мрачно улыбается.
— Мы не… — Назир прерывается, поникнув головой, и Каст понимает.
Он уже заметил изменение в настроении Агрона, его еще большую склонность к ярости. В последнее время тот бродит по пожарной части, как будто весь мир виноват в его гребаной жизни.
— Его прокол. Не твой.
— Эээ, нет, я имею в виду, мы расстались, — признается Назир, съеживаясь от этих слов.
— Рад, что ты, наконец, понял, что заслуживаешь большего.
Каст берет Назира за руку и медленно вращает, пробегая глазами по его телу, вглядываясь в каждую деталь, прежде чем снова притянуть к себе. Назир охотно поддается, прижимаясь к Касту, когда они начинают раскачиваться под музыку. Они, вероятно, танцуют намного медленнее, чем следовало бы, но Назир внезапно чувствует смертельную усталость, боясь повернуться и посмотреть на Агрона с тем новым парнем.
Это почти приятно — прижиматься к теплой груди Каста, вдыхать его запах, который легче, чем тот, к которому он привык. А этот — мятный, с оттенком чего-то еще. Может соленой воды?
Но он не подавляет и ничего не трогает в нем, и все же Назир находит его утешающим, заменяя им то, что он действительно хочет.
Каст медленно поворачивает их, проводя пальцем по спине Назира и играя с кончиками его волос. Ощущение длится только до тех пор, пока Назир держит глаза закрытыми, но когда он открывает их, то замечает Агрона, и лед снова плывет по его позвоночнику.
Агрон наклонился, одна рука яростно вцепилась парню в волосы, пока они целуются. Это, мягко говоря, небрежно, когда парень держит рот открытым и расслабленным, а Агрон просто погружает язык между его довольно тонкими губами.
Парень отчетливо стонет и запрокидывает голову, проводя короткими пальцами вдоль бедер Агрона, а затем и между ними. Он прижимает ладонь к члену Агрона, медленно, но твердо потирая место молнии на джинсах. Агрон на мгновение отстраняется, тяжело дыша, глаза не встречаются с парнем, а смотрят на Назира, который, кажется, застыл, когда их взгляды пересеклись.
— Мне нужно выпить, — бормочет Назир, отрываясь от Каста и разворачиваясь.
— Хочешь, я принесу? — тот предлагает, но слова тонут в шуме толпы, когда Назир продвигается вперед.
На кухне блаженно пусто, и он, схватившись за стойку, тяжело дышит и изо всех сил старается сдержать слезы. Это его вина. Винить некого, кроме себя самого. Если бы они не расстались, если бы Назир не разбил сердце Агрона и свое собственное, то они не были бы по разные стороны на этой вечеринке, трахаясь со случайными людьми. Они бы свернулись клубочком в углу, делили между собой печенье и вино, целовались, слыша, как Мира и Сакса напевают рядом.
Но вместо этого Назир пытается подавить удушливые рыдания на кухне, в то время как другой парень лапает Агрона.
Назир даже не осознает, что кто-то последовал за ним на кухню, пока теплая рука не прижимается к его затылку так знакомо и утешительно, что он ненавидит и любит это одновременно.
Он быстро поворачивается, пристально глядя на Агрона прищуренными глазами, прежде чем надавить руками в центр его груди и толкнуть изо всех сил. Агрон отшатывается больше от шока, чем от силы, и с громким стуком врезается в дверь чулана.
— Назир… — начинает Агрон, но его обрывают, когда сириец приближается, плотно прижимаясь к нему.
Он не сводит с гиганта глаз, когда трется о него, чувствуя, как член Агрона дергается, упираясь в ткань джинсов. Слепо нашаривая рядом с собой, Назир хватается за дверную ручку, и им обоим приходится сдвинуться, чтобы открыть чулан, прежде чем они не ввалятся внутрь.
Назир рывком закрывает дверь и тут же падает на колени, хватаясь пальцами за пояс Агрона. Если в квартире жарко, то в пыльном чулане с полками, заставленными банками и старыми, забытыми формами для выпечки, жарче в десять раз. Агрон стягивает свитер, обнажая покрасневшую и вспотевшую кожу, и остается в серой майке, чуть поднимая ее, когда Назир, наконец, спускает его джинсы до середины бедер.
Все связные мысли и слова просто оставляют Агрона, как только Назир обхватывает губами член. Не желая ни подразнить в начале, ни начать минет медленно, он просто заглатывает практически до конца, плотно сжимая горло вокруг ствола, прежде чем понимает, что нужно сделать вдох. У Агрона всё тот же запах, вьющиеся волосы у основания члена щекочут нос, когда Назир давится, желая просто проглотить Агрона целиком.
Откинув голову назад, Агрон издает громкий стон, полностью застигнутый врасплох. Его глаза закрываются, и кончиками пальцев он движется вдоль подбородка Назира, его втянутых щек, достигая распущенных волос. Он не сжимает их, но убирает с лица, нежно удерживая его голову между гигантскими ладонями. Он не собирается ничего предпринимать, кроме как позволить Назиру забрать то, что тот хочет.
Отстранившись, Назир плюет на член, уже наполовину испачканный в смазке, прежде чем обхватить рукой основание. Он дрочит быстрыми движениями, зажимая головку между губами, осторожно прижимая зубы к чувствительному месту и зализывая кончик языком. Его рот такой влажный и такой испачканный, но Назир не может замедлиться и просто доит Агрона, проникая языком в щель.
Чуть сдвинувшись вперед по полу, ему удается расстегнуть собственные джинсы, когда он снова и снова всасывает член, качая головой в неутомимом ритме, проталкивая его в горло, а затем обратно, снова и снова. Свободной рукой он массирует тяжелые яйца Агрона, катая их в ладони, попутно расстегивая собственные джинсы и вытаскивая свой член, красный и капающий.
— Твою мать! — шипит Агрон, наклоняя голову, чтобы посмотреть, как плоть исчезает между полным, припухшим ртом.
Словно почувствовав это, Назир поднимает глаза и ухмыляется, когда видит лицо Агрона с полностью открытым ртом, тот задыхается и стонет, каждую секунду борясь за то, чтобы не двигать бедрами. Назиру так редко удается это делать — держать Агрона в плену, брать под контроль, поэтому, когда такое происходит, он извлекает из этого максимум пользы.
— Я должен заставлять ревновать тебя чаще, да? — поддразнивает Агрон и громко стонет сразу после того, как Назир зигзагами пробегает языком по толстым венам, проходящим вдоль мощного члена.
— Я не ревную, — шипит Назир, тяжело дыша.
— Нет? Просто заявляешь права?
В следующий момент смех Агрона превращается в хриплое рычание, так как Назир, не останавливаясь, начинает крутить головой, крепко сжимая губы, слегка дразня нижними зубами толстую вену, проходящую вдоль нижней части члена. Он такой чертовски огромный, и все же Назир, кажется, не может насытиться, отпуская собственный член, чтобы схватить Агрона за задницу, отрывая его бедра с полок и прижимая к себе.
Агрон ничего не может с собой поделать, издав тихий всхлип, когда Назир удерживает его, сжимая горло вокруг члена и сглатывая. Это чертовски круто, влажно и жарко, как и в любой другой части тела Назира. Пот стекает по рукам Агрона, его груди, намочив переднюю часть его танк-топа в виде буквы «v». Он может чувствовать, что Назир тоже потеет, и даже его волосы становятся влажными.
— Блядь, ты отлично выглядишь, малыш. Так хорош для меня, — Агрон ошеломленно шепчет, когда Назир отстраняется, прижимаясь влажным поцелуем к основанию члена и слегка потирая яйца. — Хочу только тебя.
Назиру лестно внимание, и он ухмыляется в тусклом свете, прежде чем вернуться к своей задаче. Его собственный забытый член внезапно дергается, и удовольствие пронзает пах, переходя в живот. Прежде чем Назир успевает что-то понять, он кончает с членом Агрона во рту, кричит, сжимая рот на плоти, дергает бедрами вперед, прижимаясь к Агрону. Такое ощущение, что его разрывает пополам: хочется упасть и пережить волны удовольствия, и в то же время ему нужно держать Агрона рядом.
Он чувствует, как сперма стреляет вверх, пачкая свитер и окрашивая зеленый цвет белым, и капает на ботинки Агрона. Этого слишком много, тело покалывает, от кайфа кружится голова, и становится так тепло. Его тело содрогается, одной рукой он держится за бедро Агрона, чтобы удержаться, когда немного поддается вперед, проталкивая член обратно в горло.
Отказавшись остановиться, хотя он чувствует себя совершенно без сил, Назир использует все свои уловки, чтобы заставить Агрона кончить. Он резко и глубоко насаживается на член, позволяя головке тереться о его горло, и втягивает между движениями воздух. Он перекатывает яйца Агрона между ладонями, проводя сзади пальцем, чтобы плавно и твердо надавить на промежность. Он не отталкивается назад и прижимает подушечку среднего пальца к мягкой коже, снова и снова наглаживая круги.
— Блядь... Назир! Я… — задыхается Агрон, руки непроизвольно вцепляются ему в волосы, а живот почти болезненно сжимается, заставляя посмотреть вниз.
Чуть отстраняясь, Назир подставляет лицо, держа член в одной руке и надрачивая его другой, пока тот пульсирует. Густые струи брызжут сначала на воротник, а затем на лицо, оставляя капли на губах, щеках и глазах. Он открывается для этого, позволяя испачкать себе язык и игнорируя тот факт, что Агрон, вероятно, попал ему в волосы. Вместо этого он жадно глотает, ожидая, пока член не смягчится, прежде чем отпустить его.
Это то, чего они никогда не делали, и Назир не знает почему. Совершенно не унизительно чувствовать горячие брызги спермы на своем лице, ловя их на брови, щеки и губы. Он чувствует себя отмеченным, востребованным этим человеком — этим чудовищем, которому нравится доставлять удовольствие, и получать его от Назира. Есть что-то настолько эротичное, когда он пробует и вдыхает запах семени Агрона, чувствуя, как оно течет по подбородку.
С глухим звуком Агрон падает на колени, осторожно зацепляя пальцами край свитера Назира и поднимая его над макушкой. Тканью он вытирает ему лицо, смывая сперму с ресниц, а затем слизывает остатки с губ. Спуская поцелуи вниз по груди и животу, он наклоняется, чтобы очистить член Назира, слегка посасывая кожу и слизывая с левого бока сперму.
— Слишком чувствительно, — Назир похлопывает Агрона по спине, усаживаясь на пол и прислоняясь спиной к стенке чулана.
Агрон садится рядом и дышит в потолок, чувствуя себя так, будто кто-то выбил ему колени. Он знает, что они должны вернуться на вечеринку, но, кажется, не может пошевелиться, краем глаза наблюдая за Назиром.
— Как ты думаешь, Мира убьет меня за то, что я испортил её подарок? — спрашивает Назир через некоторое время, поворачиваясь к гиганту.
— Нет, если расскажешь ей, каким образом мы его испортили, — отвечает Агрон, и оба начинают смеяться.
Это блаженство — в такой момент сделать вид, будто остального мира не существует. Будто не придется покидать этот оазис и возвращаться в реальность, где Назир танцует на сцене и позволяет другим мужчинам касаться его, телом и разумом умоляя, чтобы это был другой. А Агрону не придеться бодрствовать по ночам, водить пальцами по стороне кровати, где раньше спал Назир, боясь прикоснуться к подушке, вдруг запах его волос исчезнет. Так много вещей осталось невысказанными, они так близки, но ещё никогда не были так далеко друг от друга.
Наконец, Агрону удается подняться на ноги, натягивая джинсы и застегиваясь. Назир делает то же самое, и это не неловко, но воздух определенно изменился. Всё уже не кажется романтичным, и они должны выйти из этого чулана.
— Вот, возьми мой свитер. Я могу надеть это, — Агрон протягивает Назиру свой, потянув за край своей майки.
Он замечает, но не комментирует новую татуировку, вьющуюся вдоль бедра Назира, нацарапанный текст чего-то, что Агрон не может прочесть.
— Уверен? — спрашивает Назир, уже натягивая свитер на голову и прикрывая голую грудь.
Тот слишком большой, падает до середины бедра, и Назир всецело чувствует запах Агрона, густой и мускусный от пота.
— Да. Просто скажи, кто будет спрашивать, что я пролил на тебя вино или что-то в этом роде.
Агрон пожимает плечами, слизывая с запястья полосу спермы. Назир наблюдает, чувствуя, как тепло снова стекает по его спине, и он не желает ничего, кроме как слизать вкус с этих губ. Агрон колеблется, обхватив дверную ручку рукой, похоже, он хочет сказать что-то еще, но вместо этого предпочитает нежно поцеловать Назира в висок, прежде чем выйти за дверь и врезаться прямо в Дуро.
— Брат! — Агрон приветствует громовым голосом на маленькой кухне.
— Агрон, — Дуро кивает, когда его внезапно хватают и целуют.
Агрон не играет по-честному, сильно давя на губы, уговаривая своего младшего брата открыть рот, прежде чем просунуть язык глубоко внутрь. Некоторое время тот борется с ним, отчетливо чувствуя привкус соли и чего-то еще — пикантного, как ананас, прежде чем Агрон с ухмылкой отступает.
Именно тогда глаза Дуро скользят в сторону, и он видит, как из чулана выходит Назир, неловко вытирая тыльной стороной ладони рот, а комок чего-то белого застрял в его волосах.
— Ты только что… — в ужасе спрашивает Дуро, медленно понимая, что вкус во рту Агрона может быть только одним.
— С Рождеством, — Агрон широко ухмыляется и оглядывается на Назира, прежде чем выйти из кухни.
— Бля, — бормочет Дуро, поднося пальцы к губам, прежде чем сузить глаза, глядя на сирийца.
Он нихуя не может поверить, что они снова трахаются. Конечно, это в стиле Назира сделать нечто подобное, эгоистичное. Он не может просто оборвать связи, слишком одержимый использованием Агрона для всего, чего он хочет — удовольствия, комфорта, защиты. Дуро не волнует, что думает Актус, тот тоже явно слеп, если думает, что Назир является кем-то еще, кроме как избалованной сукой.
— Могу я поговорить с тобой? Всего секунду, — спрашивает Назир, нерешительно сминая пальцами край того, что явно является свитером Агрона.
— Что ты хочешь? — рявкает Дуро, выпрямляясь и скрещивая руки на груди. Он может только представить.
— Я... — Назир чуть шаркает, вытаскивая что-то из-под джинсов.
Это красный конверт, немного помятый по бокам, но целый.
— Говори, — рычит Дуро, хмурясь и скривя губы.
— Я хотел передать это тебе, — Назир протягивает конверт. — Отдай это Агрону. Я купил их больше месяца назад. Они невозвратные.
— Что это? — Дуро медленно берет конверт, переворачивает и видит спереди наклейку с самолетиком.
— Я купил Агрону билеты в Германию. Я знаю, что вы, ребята, отдыхали там только однажды, когда учились в средней школе, и он очень хотел вернуться. — Назир не может поднять глаза, руки немного трясутся.
— И? — спрашивает Дуро, и его охватывает смутное понимание.
— Ну, я их полностью выкупил. Вас также ждет забронированный номер. Я заранее купил билеты на все основные достопримечательности, некоторые в столице, а некоторые в окрестностях. Мини-бар и снэк-бар в номере оплачены. Это поездка по системе «все включено», — объясняет Назир. — Вам просто нужно поехать. К тому же я проговорил это со Спартаком, так что это путешествие — во время запланированного отпуска Агрона в июне.
— О, Назир, — сдувается Дуро, качая головой, — я не могу это принять.
— Он заслуживает поехать, — Назир крепко сжимает конверт в руке Дуро, поднимая на него взгляд. — Я не могу всё вернуть, и Агрон… — Назир немного задыхается. — Мне просто нужно, чтобы он получил это, хорошо? Просто скажи, что это от тебя. Скажи, что накопил или что-то вроде того.
— Он узнает, — Дуро качает головой, не веря, что это происходит.
Эта поездка стоит более десяти тысяч долларов, намного больше, чем каждый из них может себе позволить.
— Не узнает. Я заплатил деньги, полученные от страховки после пожара. Он спас мне жизнь. Он заслуживает награды. Я просто, — вздыхает Назир, грустно улыбаясь, — я просто хочу, чтобы он был счастлив. Пожалуйста, вы оба должны поехать и насладиться этим.
— Назир, — Дуро снова пытается возразить, чувствуя вину за все резкие слова, которые он сказал ранее.
— Мне нужно на работу. Рождественская смена всегда тяжелая. С Рождеством, Дуро.
Поднявшись на цыпочки, Назир нежно целует Дуро в щеку, убедившись, что тот крепко держит конверт, прежде чем двинуться к входной двери. Он стоит там, наполовину скрытый темнотой прохода и многочисленными пальто, наблюдая, как Дуро оцепенело пробирается через комнату, чтобы поговорить с Агроном.
Они прижимаются друг к другу, и Назир наблюдает, как Агрон берет конверт, его лицо внезапно озаряется, когда он громко смеется и крепко обнимает брата. Он выглядит довольным, с ямочками на щеках, когда открывает подарок, просматривая подробности путешествия и его содержимое.
Грустно улыбаясь про себя, Назир поворачивается и выходит за дверь, натягивая пальто. У него есть полчаса, чтобы добраться до Лудуса на другой конец города. Он выходит на улицу, понимая, что только что начал идти снег.
*****
Окунув пальцы в холодную воду, Назир протирает глаза, пытаясь уменьшить их покраснение. Он плакал всю дорогу в Лудус, пряча лицо от таксиста и глядя в рождественскую ночь. Всё казалось таким живым, таким красочным, Нью-Йорк разряжен к празднику в пух и прах, а Назиру все равно было холодно.
Он не может выбросить из головы образ Агрона с тем парнем, снова и снова проигрывая в голове картину. И пусть это длилось совсем недолго, это было там — ярко сияя посреди вечеринки — как черная дыра, всасывающая Назира и не позволяющая ему отвернуться.
Так будет и дальше? Наблюдать, как Агрон перебирает бесчисленное количество парней? А затем возвращается к Назиру, чтобы обоим опять стало плохо?
Потянувшись к шее, Назир ругается себе под нос. Прошел месяц, а он все еще тянется к своему ожерелью — к Агрону, ожидая, что оно будет там. Это постоянное напоминание о том, что всё, каждый измученный взгляд на Агрона, посылает ему время молчания, заполняющее теперь жизнь Назира, и это его чертова вина.
Назир думал, что сильнее, а оказалось, что каждое случайное прикосновение Агрона к нему более болезненно, чем всё, что Назир когда-либо испытывал прежде.
Дверь раздевалки открывается, наполняя комнату громкой музыкой, прежде чем щелчок замка снова заглушает ее. Назир уже знает, кто это, еще до того, как чувствует, как кончики холодных пальцев спускаются по его спине. Когда он думает об этом, ему приходит в голову, что это странно: Агрон всегда такой чертовски теплый, а Цезарь — как будто изо льда.
— С Рождеством, сладкий.
Губы Цезаря скользят по шее Назира, дразняще облизывая край подбородка. Руки ложатся на талию, затем поднимаются вверх, чтобы грубо прижаться к ребрам. В последнее время они стали выпирать из-за большей худобы, по бокам виднеются царапины, а на спине — дюжина синяков. Петрос это комментировал, но Назир игнорирует его, наполняя желудок вином и чувством вины.
— Цезарь, — голос Назира мягкий, но такое ощущение, что он буквально выдавливает каждую букву из своего горла.
Знакомый страх подкрадывается к нему, сжимая легкие и иссушая рот. Оказывается, почти ничего не изменилось, Назир всё также напуган тем, кто такой Цезарь, и что он делает.
— Кажется, ты не рад меня видеть, — Цезарь недоволен, и Назир ловит его отражение в зеркале.
— Конечно рад, — сириец задыхается, чувствуя на своих бедрах предупреждающее царапанье ногтей. — С Рождеством.
Цезарь наклоняет голову Назира в сторону, плотно прижимаясь губами к его расслабленному рту. Он не ждет приглашения, просто проталкивает язык, ожидая, что Назир сделает всё так, как надо. И тот раскрывает рот, обученный правильно реагировать на то, что хочет Цезарь, и когда он этого хочет.
Назир закрывает глаза, пытаясь сдержать слезы, но это не помогает. Они текут по щекам, капая в волосы, и всё это так неправильно. Цезарь пахнет сигарами, он слишком холодный в своих движениях, слишком резкий и грубый. Это усиливает чувство вины, заставляет Назира неметь до тех пор, пока он не почувствует себя опустошенным, едва стоящим на ногах.
— Я скучал, — бормочет Цезарь, проводя по мокрой дорожке на щеке Назира. — Ты такой красивый, когда плачешь.
— Спасибо, — шепчет Назир, пытаясь не вздрогнуть, когда Цезарь разворачивает его к себе лицом.
— Ты все сделал правильно, выучил урок. — Цезарь проводит большим пальцем по нижней губе сирийца. — Я слышал, ты разбил этому засранцу сердце. Один из моих парней сделал фото в качестве доказательства. Он выглядит таким жалким рядом с этим грузовиком.
Назир опускает глаза, чувствуя удар под дых, доходящий до низа живота.
— Я имею в виду, черт возьми, ты заставил его плакать. Я почти впечатлен тобой.
Назир открывает рот, но не издает ни звука, захлебываясь горечью, поднимающейся к горлу.
— Думаю, это логично. Ты всегда был ядовитым для всех вокруг.
— Я знаю, — шепчет Назир, вытирая щеки ладонью.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Мы можем сделать тебя лучше, сделать тебя достойным моей любви. — Цезарь поднимает голову Назира, хватая его за челюсть так, что сминает щеки, и требовательно смотрит. — Скажи это.
Назир помнит эти слова, которые ассоциируются у него только с Агроном, и если бы он мог всё вернуть, тот вместо Цезаря сказал бы свой ответ Агрону.
— Я люблю тебя.
— Хороший мальчик, — ухмыляется Цезарь, грубо похлопывая Назира по щеке. — Я тоже тебя люблю. Иди, сделай отличное шоу. Ты почти готов.
— Почти готов? — спрашивает Назир, поворачиваясь и наблюдая, как Цезарь идет к двери.
— Чтобы заслужить мою любовь, мое доверие. Мы можем снова быть вместе, быть счастливы, — Цезарь ведет себя так, словно это самая очевидная вещь в мире. — Как мы можем пожениться, если я не смогу доверять тебе, чтобы ты был мне верен?
— Брак? — Назир задыхается, обхватывая себя руками.
— Конечно. Я даже позволю тебе пригласить всех этих твоих новых друзей, особенно этого богом забытого болвана.
Цезарь с ухмылкой скрывается в коридоре, а Назир падает на пол только тогда, когда дверь полностью закрывается.
*****
Когда он возвращается домой в эту ночь, весь в поту и блестках, он не удивляется, обнаружив, что квартира пуста. Петрос медленно, но верно перевозит свои вещи в дом Барки. Срок их аренды истекает в апреле, и Петрос будет жить со своим женихом, а Назир снова останется один. Но он не обижается на это, зная, что Петрос действительно этого хочет — того, что делает его счастливым. И Назир не может злиться, лишь чувствовать горечь.
Раздеваясь, он кидает деньги на тумбочку — почти три тысячи долларов. И не утруждает себя одеждой, кидаясь в центр кровати и натягивая на себя одеяла. После того, что сказал ему Цезарь, он чувствует себя больным, и сразу же все страхи возрождаются в нем, напоминая о месяцах неуверенности, когда он был с ним. Это выжимает его досуха, высасывает всю энергию и тепло. И он настолько вымотан, пытаясь забыть этот вечер, что почти не замечает подарка, лежащего в изножье кровати.
Садясь, Назир тянется к нему. Это небольшая бархатная коробочка, неряшливо обернутая красной лентой и завязанная бантом наверху. Всё сделано так небрежно, как будто это делали большие руки, не зная, что именно они делают. И вот так в груди Назира вспыхивает небольшое пламя тепла. Только один человек мог сделать это, и только из-за него могло возникнуть такое чувство.
Открыв ее, Назир тихонько восклицает в тихой спальне, проводя пальцами по браслету. Это витое серебро, изящные завитки окружают крупный алый камень. Крохотные фениксы вьются по краям браслета, и их крылья изгибаются в резком, красивом взмахе. Вплетённые в металл, птиц соединяют тонкие полоски бордовой кожи, заплетённые сзади и соединённые маленькой застёжкой. Назир понимает, что браслет старый, вероятно, это семейная реликвия или, по крайней мере, винтаж.
У него много браслетов, ожерелий и цепочек. Ему нравятся украшения, нравится, когда его украшают вещами, которые сверкают и звенят при ходьбе. Он всегда любил все, что светится на его коже. Но эта вещь красивее и сложнее, чем всё, что у него когда-либо было.
Поднимая его с бархатного ложа, Назир оборачивает им свое левое запястье, сцепляя концы вместе. Браслет тяжелый, но идеально облегает его, располагаясь чуть ниже выступа его косточки. В шкатулке он обнаруживает крошечный листок бумаги, как будто забытый, помещенный ранее под браслетом.
Развернув его, Назир прижимает пальцы к губам. Они дрожат от прикосновения, нижняя застревает между зубами, когда он читает неровный, слегка наклонный шрифт:
"Как в кантри-песне".
