*****
Погода в марте непостоянна: от резкого холода с утра до довольно теплой температуры после полудня. Не идеально, но Агрон справляется: бежит по улицам Бруклина с ревущими в ушах наушниками. За последние три месяца он сильно прибавил в массе, накачав мышцы, резкими линиями выделяющиеся на его коже. Это то, на чем он может сосредоточиться, вложить все свои усилия, когда нужно отвлечься от других вещей. Он только что достиг перекрестка, остановившись перед машинами, когда что-то улавливает краем глаза. Рядом ювелирный магазин, и в витрине выставлен набор из трех изумрудных браслетов. Они тонкие, зеленые камни разделены крошечными сверкающими бриллиантами и завитками серебра. Агрон подходит ближе, пока не прижимается кончиками пальцев к стеклу. Он знает, что не должен, ему нужно просто продолжить пробежку через пробки, если хочет убраться отсюда. Но тем не менее, все, о чем он может думать, — насколько хорошо это бы смотрелось на смуглой коже Назира, насколько тому бы это понравилось — проводить по браслету кончиком пальца и ухмыляться, видя, как камни блестят на свету. Агрон не проклинает свою удачу и не собирается уходить. Просто вытаскивает наушники из ушей и заходит в магазин, уже вытаскивая бумажник из шорт. Его не волнует цена, хотя эта новая зависимость серьезно сказывается на его банковском счете. Он просто купит их и положит в ящик в своей комнате — тот, который заполнен множеством других купленных Агроном вещей, напоминающих ему о Назире, и которые он, конечно, никогда ему не подарит, а будет просто иногда вытаскивать и вспоминать прошлое. Браслет, который он подарил Назиру на Рождество, самый ценный и самый важный. Это часть набора с обручальным кольцом, все еще хранящимся у Агрона. У него не хватило смелости вернуть его бабушке, его больная часть все еще надеется, что каким-то образом Назир передумает, и всё будет исправлено. Это слабая надежда, но она все еще мелькает в голове Агрона, когда они лежат рядом, и пальцы Назира каким-то образом находят его пальцы, и Агрон позволяет себе поверить хотя бы на мгновение, что это все какая-то ошибка, замысел, о котором он просто не знает и не понимает зачем.*****
Актус чувствует запах закуриваемого косяка, как только достигает площадки третьего этажа, становящегося все сильнее по мере продвижения по лестнице и зависающего облаком перед дверью Назира и Петроса. Он стучит, но, подождав добрых десять минут, трясет дверной ручкой с такой силой, что замок выскальзывает. Он уже давно говорил им, что его нужно починить, но парни утверждают, что их домовладелец отказывается. Актус уверен, что это всё из-за лени. Зайдя в квартиру, он видит, как Назир и Петрос лежат на полу голова к голове, ноги вытянуты в противоположные стороны. Дым поднимается изо рта Назира крошечными кольцами, медленно плывущими к потолку. Актус может видеть, где они пролили вино на ковер: полупустой бокал в безвольных пальцах Петроса. — А его член, — бормочет Назир, делая затяжку, — ты когда-нибудь занимался сексом с кем-то так, что тебе казалось, что ты таешь, когда член внутри, а? Как будто до самого горла, настолько глубоко. Петрос хихикает в ответ, протягивая руку над головой, чтобы взять свернутую травку из руки Назира: «Звучит как религиозный опыт». — Ты даже понятия не имеешь. Он такой потрясающий, — вздыхает Назир, — а то дерьмо, которое мы пробовали. Я разрешил ему фистинг, Петрос. Ты видел, какие у него большие руки? — Боги, что? Вы пробовали фистинг? И как это было? — Петрос наклоняет голову и выдыхает. — Я плакал, — бормочет Назир, рассеянно царапая свой голый живот, — я, блядь, рыдал, когда кончил. Чувствовал, что умираю, но это было так хорошо. Агрон — лучший, всегда следит за тем, чтобы со мной все было в порядке. Нянчится со мной. — Ты такой везучий. Барка не любит анальные игры, в том числе и римминг, — вздыхает Петрос, — хотя фингерит отлично. — Э-э, — Актус делает пару шагов в комнату, отвлекая обоих. — Привет, ребята. — Актус! — одновременно восклицают Петрос и Назир, и на их лицах расплываются улыбки. — Я пришел проведать вас и вот что нашел? — Актус, садясь на корточки, вытаскивает из руки Петроса бокал и ставить его на журнальный столик. — Мне нужно в туалет, — бормочет Петрос, перекатываясь на живот, а затем встает на четвереньки и ползет по направлению к ванной. — Ты обкурился так же как и он? — спрашивает Актус, возвышаясь над Назиром. Тот немного прищуривается, не понимая, почему видит Актуса перевернутым, прежде чем громко расхохотаться. Он тоже пытается перевернуться, сориентироваться, но удается лишь немного повернуть наружу ногу. Его лицо в пятнах, на ключицах — краснота, переходящая в розовый цвет на груди и животе, глаза — с алыми прожилками. — Я воспринимаю это как "да", — Актус качает головой, протягивая руку, чтобы убрать с его лба прядь волос. — Я рад, что ты здесь, Актус. Всегда здесь, — бормочет Назир, медленно протягивая онемевшие пальцы, чтобы осторожно коснуться его подбородка, — мне очень жаль, что я чуть не ударил тебя ножницами. — Все нормально. Давай, я уложу тебя в постель. Он берет Назира за плечи и под колени, используя свои собственные, чтобы поднять на руки, как невесту. Он не очень удивлен, что Назир такой легкий, он конечно компактный, но это не значит, что у него не было мускулов или нормального веса. К счастью, он снова начал есть, и Актус полагает, что это благодаря Агрону. Назир издает легкий стон, потирая глаза, прежде чем расслабиться в руках Актуса, его ресницы дрожат. Когда они входят в спальню, он проводит пальцами тому по челюсти, тихо напевая себе под нос. Он по-прежнему глупо улыбается, но что-то мрачное мелькает в этой улыбке. Брови хмурятся, когда его укладывают на красное одеяло, и он удерживает Актуса за шею. — У тебя красивые глаза, — бормочет Назир, сжимая пальцы на сухожилиях. — Идеальное лицо. — Спасибо, — Актус не хочет причинить ему вред, резко отодвинувшись, поэтому нависает над ним, не трогаясь с места. Он начинает понимать, что Назир обкурился гораздо сильнее, чем он думал сначала. — Такой большой и сильный. Твоя кожа, спина, твой голос. Блядь, я не могу насытиться тобой, — пальцы Назира поднимаются вверх, запутываясь в волосах Актуса, и, прежде чем тот успевает среагировать, Назир тянет его вниз. Его губы горячие, сухие от травки, но мягкие. Он не замедляется и проталкивает свой влажный и расслабленный язык Актусу прямо в рот, стонет, когда тот от удивления открывается. На вкус он такой, как Актус и ожидал, но в то же время и другой: травка, вино и что-то более острое — может быть, жевательная резинка с корицей? Когда Актус отстраняется, Назир цепляет зубами его нижнюю губу, слегка задевая острыми резцами кожу. Откинувшись на подушки, он потирает губы пальцами, медленно моргая, глядя на Актуса. Он выглядит смущенным, почти озадаченным своими действиями. — Ты не он, — Назир немного наклоняет голову, зажмуривая расфокусированные глаза, прежде чем вновь открыть их. — Нет, — Актус качает головой, чувствуя облегчение от такого признании. — Я не он. — Где Агрон? — Назир оглядывается, его нижняя губа дрожит. — Его здесь нет. Вы расстались, помнишь? — Актус шепчет, убирая волосы Назира с лица. — О да, — из глаз сирийца вытекает пара одиноких слез, — я забыл о Цезаре. — Назир, — Актус поддается вперед, становясь на колени перед кроватью. — Что Цезарь сделал с тобой? Он знает, что будет чувствовать себя хреново, вытягивая информацию от Назира таким способом, но это будет позже. Вопрос не дает ему покоя в течение нескольких месяцев. Почему Назир, который был влюблен в Агрона так, что это казалось почти отвратительным, внезапно расстался с ним? Что за угроза, исходящая от Цезаря, заставила Назира так внезапно разорвать отношения? Актус знает, что они втайне трахаются, но предполагает, что их отношения все равно закончились и забыты, и ему нужно знать, почему. — Он, — слова Назира наполовину приглушены, когда он перекатывается на бок к Актусу, потирая глаза, — он навлек бы на Агрона неприятности, хотел отправить его в тюрьму, если бы я не порвал с ним. Не хочу, чтобы он сидел в тюрьме. Не хочу, чтобы он был чьим-то другим папочкой. — Тюрьма? За что? — Актус твердой рукой удерживает Назира за плечо. Он ничего не понимает, сбит с толку и запинается в словах. — Я не хочу говорить. Не должен, — Назир качает головой, и на его ресницах скапливаются новые слезы. — Я просто так по нему скучаю. Почему его здесь нет? — Назир, расскажи мне, что случилось. — Актус знает, что пытается принуждать, но если он может помочь, он это сделает. Они оба заслуживают лучшего. — Он избил себя, сломал ребра, — хнычет Назир, — собирался сказать, что это сделал Агрон. И если бы я рассказал Агрону, он бы разозлился и уже по-настоящему навредил бы Цезарю. — Но у нас может быть алиби для него, и его не отправят в тюрьму за нападение, — Актус качает головой, пытаясь успокоить, но это только еще больше расстраивает Назира. — Ты не понимаешь. Цезарь крутой юрист, очень крутой. Он может сделать это реальным, — Назир шмыгает носом, с его верхней губы текут сопли. Актус находит салфетки рядом с кроватью и помогает вытереть их. — Как будто бы Агрон пытался убить его. — Это то, что он сказал? Он собирался подать в суд за попытку убийства? — Актус пытается понять историю. — Агрон больше бы никогда не смог работать пожарным. — Назир потирает щеки руками. — Люди бы возненавидели его, стали бы бояться. Агрон грубоват, но он не убийца, верно? Он стал бы ненавидеть меня, а я не хочу этого. Я так сильно его люблю. Актус хмурится, все еще проводя пальцами по волосам Назира, пока тот плачет. Он понятия не имел. Никто не догадывался, что это душило Назира. Если бы он только кому-нибудь рассказал, то всего этого можно было бы избежать, но нет, Назир думает, что может взять на себя всю тяжесть мира, и все же в конце концов он только больше навредил Агрону и себе. — Мы с Цезарем поженимся. Он хочет, чтобы я был его драгоценным маленьким мужем, — лицо Назира искажается от отвращения, — он собирается причинить мне боль, но это нормально: зато Агрон будет в безопасности. — Все хорошо. Тише, — Актус наклоняется, нежно целуя Назира в висок. — Никто не причинит тебе вреда. — Я люблю его, Актус. Я так сильно его люблю. И я никогда не говорил ему этого. А должен был сказать. Пройдет, по крайней мере, полчаса, прежде чем Назир успокоится, и его дыхание выровняется. Актус накрывает его одеялом, проверяя, чтобы ему было тепло и безопасно, прежде чем пойти проверить Петроса. Тот тоже уже спит в своей кровати с разбросанными вокруг свадебными журналами. Удостоверившись, что оба парня в порядке, Актус выходит из квартиры, чувствуя себя более смущенным и противоречивым, чем когда-либо.*****
— Кто еще здесь живет? — Спартак с открытым забралом на шлеме спрашивает пожилую леди. Это еще один многоквартирный дом на сорок квартир с недостающим сейчас количеством людей. — Я не знаю, — пожимает плечами дама, плотнее закутываясь в халат. — Спартак! — подбегает Агрон. Его лицо покрыто копотью, пот струится по волосам. На нем шлем, но ремень расстегнут. — Что? — Спартак отворачивается от хозяйки, чувствуя, что режет глаза. — Нам нужно включить шланги, иначе огонь распространится, — Агрон вынужден кричать, чтобы перекрыть вой сирены. — Хорошо, подожди. — Спартак возвращается к даме. Он видит, что она лжет. Она бы знала, кто живет в ее долбаном здании. — Кто еще внутри? — Я не знаю. Какой-то темнокожий мальчик на третьем этаже? Не беспокойтесь о нем. В любом случае, он маленькая блядь, — фыркает женщина, глядя на Спартака. — Какая квартира? — Спартак игнорирует ее продолжающиеся расистские высказывания, вместо этого пытаясь получить необходимую информацию. Агрон придвигается к нему ближе, наклоняясь. — Третий этаж — может, триста тринадцатая квартира? Какой-то гребаный беженец. Покрытый татуировками, — дама закатывает глаза. — Выглядит, как дегенерат. И боже! Разгуливает, словно городская шлюха. Маленькая темнокожая шлюшка. — Агрон, — Спартак поворачивается, чувствуя, как тот быстро отступает к зданию. — Агрон, подожди! — Я не оставлю его умирать! — кричит Агрон, резко опуская забрало на своем шлеме и врываясь в здание через входную дверь. — Блядь! — Спартак быстро следует за ним, крича команду по связи. — Пускайте шланги! Мы с Агроном идем на третий этаж. Крикс, не отставай! Пламя танцует по стенам, когда Агрон, перепрыгивая через две ступеньки за раз, вбегает на площадку третьего этажа. На нем неправильно надет шлем, и дым забирается внутрь, душит его, но он не замедляется. Ему нужно найти этого человека, нужно спасти его. Он не позволит никому умереть или пострадать из-за него. И, твою мать, он просто ненавидит все эти многоквартирные Бруклинские дома. Они всегда такие старые и разваливаются в ту же секунду, как только положишь спичку на дерево. Они рушатся буквально сами. Половина второго этажа уже находится на первом, град искр попадает в незащищенную часть шеи, которую он не прикрыл одеждой. — Агрон, — Спартак кричит в гарнитуру, наконец догоняя его. — Какого черта ты делаешь? Ты не подчиняешься прямому приказу. — Я не позволю никому умереть, Спартак, — Агрон огрызается в ответ, отчаянно ища в коридоре нужную дверь. — Это часть нашей гребаной работы. — Мы даже не знаем, внутри ли он, — Спартак пытается здраво рассуждать, наблюдая, как его заместитель бьет в дверь толстой подошвой ботинка, разламывая замок. Затем проникает в квартиру, начиная открывать все двери и опрокидывать мебель. — Она сказала, что он здесь. Он здесь, — Агрон прерывается, задыхаясь дымом. — Мне нужно спасти его. Мне нужно знать, что он в безопасности. Спартак смотрит на своего заместителя поверх дымящегося дивана, видя, как Агрон кашляет, а затем бросает кофейный столик в стену. Сквозь щиток он выглядит наполовину сумасшедшим, блуждая глазами по квартире, ломая мебель, чтобы заглянуть под нее, затем направляясь в спальню. Понятно, что делает Агрон, и кого он ищет, и это вызывает у Спартака тяжелое чувство в груди, слыша боль в безумном голосе Агрона. Он не был самим собой после разрыва, стал гораздо более склонен к бездумному насилию и безрассудству, проникающих во все аспекты его жизни. Он стал больше пить, теперь почти всегда с пивом в руке. И Спартаку кажется, что он потерял сразу двух лучших друзей — штиль и бурю. Назир — в депрессии, а Агрон — ну, вот как сейчас. — Спартак, у нас все люди учтены. Парень только что появился. Он был на работе, — Крикс рявкает в наушниках, и это выбивает Спартака из размышлений. — Агрон, его здесь нет, — кричит Спартак, зная, что вся команда их слышит. — Нам нужно выбираться наружу. — Нет! Он здесь! Он должен быть здесь, мне нужно… — все еще кричит Агрон, качая головой. — Приди в себя! Его здесь нет! Назира здесь нет, Агрон! — Спартак пересекает гостиную. — Он здесь. Я должен… — тот на мгновение прислоняется к стене, задыхаясь. Подняв руку Агрона вверх и перекинув через плечо, Спартак поворачивается к лестнице, но внезапно дверь обрушивается. Они оказываются заперты в квартире, единственный шанс спастись — большие боковые окна. Спартак вынужден прислонить Агрона к стене, чтобы разбить стекло и выкрикнуть приказ поднять лестницу. Агрон — грузный и совсем не легкий для маневрирования, но с помощью Барки и Крикса им удается спустить его в машину скорой помощи, плотно прикрыв его рот кислородной маской, прежде чем все здание развалится. Спартак ждет, пока потушат огонь, и приказывает Саксе стоять на страже и не позволять Агрону двигаться. — Что, твою мать, с тобой не так? Ты под наркотой? Пьян? Что это такое? — Сакса почти кричит, сердито швыряя шлем в Агрона. Тот морщится под маской и закатывает глаза, но не отвечает. — Я понимаю, что ты чертовски расстроен из-за расставания с Назиром, но я отказываюсь позволить тебе потерять твою гребаную жизнь, — кричит Сакса, глядя кузену в лицо и сжимая его челюсть между руками. — Ты, блядь, хочешь умереть? У тебя есть крестник, который тебя любит. Я люблю тебя. Дуро. Спартак. Мира. Ты хочешь просто забыть обо всех нас из-за какого-то парня? Сакса сильнее трясет Агрона, а затем с отвращением отпихивает его лицо. — Мне очень жаль, хорошо? Не знаю, что на меня нашло, — хрипит Агрон, стягивая маску с лица. — Ты не можешь просто оставить меня, оставить нас. Агрон, ты опора нашей семьи, нашего клана. Ты больше, чем твой отец или то, что он с тобой сделал. Пожалуйста, — Сакса устало садится рядом с ним, обвивая тонкими руками его левое запястье. — Мы можем помочь тебе преодолеть это, просто скажи, как. — Я не… — начинает Агрон и останавливается, когда, наконец, приближается Спартак, плотно сжав губы. — Две недели отпуска. Я хочу, чтобы ты был трезвым. Я хочу, чтобы ты успокоился. И я хочу, чтобы твоя голова, черт возьми, встала на место перед тем, как ты вернешься в мою команду, — рявкает Спартак. — Меня не волнует, если тебе придется выходить и трахать каждого маленького темнокожего парня, которого ты встретишь. Убери это из своей системы. У тебя есть ответственность — перед собой и твоей работой. — Извини, шеф, — хрипит Агрон, опуская глаза. Ему действительно плохо. Наклонившись ближе, Спартак обращается прямо к Агрону, твердо удерживая контакт глазами. — Я не позволю чему-либо случиться с Назиром, и ты тоже, но ты не сможешь двигаться дальше и быть ему хорошим другом, если умрешь в погоне за призраками. — Я знаю, — кивает Агрон, потирая грязную щеку. — Найди время, чтобы прийти в себя, и тогда мы сможем пойти дальше. Ты мне нужен здесь, Агрон, но нужен мне полностью. — Хорошо. Агрон принимает это, зная, что не может спорить. Каждый раз, когда он натыкается на здание, он думает только о Назире. Что если это был Назир в ловушке в здании. Вдруг это был Назир, умирающий, сгорающий заживо. Он не может это пережить. Он не может смириться с этим с тех пор, как вытащил Назира из огня и лап Цезаря в его квартире. Он помнит, как Назир плакал, уткнувшись ему в плечо, крепко обнимая. Помнит, как помог ему принять душ, смыть серу и золу, натирая мылом. Он помнит дрожащие губы Назира, когда крепко поцеловал его на ночь. — Да ладно тебе, засранец, — рычит Сакса, натягивая куртку Агрона. — Давай вернемся домой. Мне нужен душ, а тебе… — она принюхивается к нему, съеживаясь, — тебе определенно нужен душ.*****
Назир возвращается из продуктового магазина с сумкой, наполненной овощами для салата и чесночным хлебом, когда какое-то черное авто медленно ползет позади. Оно следует за ним по крайней мере пол квартала, прежде чем Назир это замечает, медленно вынимая один из наушников и поворачиваясь, пытаясь разглядеть водителя. Ему не нужно делать это долго, потому как окно со стороны пассажира опускается, и Ашур наклоняется к нему через консоль. — Назир, — он приветствует с широкой ухмылкой, небрежно кивая на заднее сиденье, — садись. — Отвали, подонок, — шипит Назир, собираясь снова вставить наушник, когда Ашур цокает языком. — Это не просьба. Цезарь хочет тебя видеть. — Мне нужно домой, — Назир поднимает руку, держа сумку. — Скажи своему хозяину, что он может позвонить мне, как нормальный человек, и я найду для него время в своем расписании. — Знаешь, было бы обидно, если бы что-нибудь случилось с твоим симпатичным соседом по квартире. Петрос, кажется? Он выглядит таким счастливым, таким вдохновленным, готовясь к свадьбе. Я бы не хотел посылать Гинея навестить его, — Ашур холодно отвечает, и на его лице появляется довольная усмешка. — Он всегда считал, что у Петроса такое красивое лицо, идеально подходящее для… как он сказал? Сосать член? Назир чувствует, как холодный страх снова поднимается по спине, скручивая живот. Это так знакомо, мгновенно ассоциируясь со всем, что касается Цезаря. Страх парализует, но в то же время и гложет, заставляя подчиняться. У него нет свободы воли, только воля Цезаря. Он — единственный, кто имеет значение. Повернувшись, Назир сходит с тротуара и садится на заднее сиденье, осторожно кладя продукты рядом с собой — внезапно мысли о еде сводят желудок. Он знает, что Цезарь и Ашур приведут угрозу в исполнение, и мысль о том, что кто-нибудь прикоснется к Петросу всего за несколько недель до того, как он должен жениться, убивает Назира. Он не может сопротивляться и уступает. — Хороший мальчик, — Ашур подает голос с места водителя, приводя машину в движение. — Все намного проще, если ты послушен, Назир. — Да, — тот соглашается, глядя в окно. Солнце садится, отбрасывая сверкающие оттенки золота и серебра на хромированные здания. Даже в огромном Нью-Йорке, где живут миллионы людей, Назир чувствует себя совершенно одиноким. Привет. Внезапно появились дела. Не уверен, в какое время буду дома. Напишу позже. Назир строчит Петросу, пытаясь уберечь свое колотящееся сердце от ожога, накрывая его ладонью, и получает ответ несколько мгновений спустя. Если это дело — член Агрона у тебя во рту, то напоминаю, что мы собирались сегодня поужинать, ты обещал мне помощь в планировании свадьбы, а потом кино :( Назир глубоко вздыхает, не зная, когда он будет дома или в каком состоянии он будет, когда доберется туда. Это по работе. Обещаю, что компенсирую. Выбирай кремовый костюм, ты знаешь, он лучше всего смотрится на тебе. Ты всегда знаешь лучше; D Удачи! Назир съеживается, убирая телефон. Он хотел бы быть с Агроном, хотел бы, чтобы его отвлек зов плоти, вместо того, чтобы Ашур свернул на Мэдисон мимо Центрального парка. Это означает, что они едут в дом Цезаря в Верхнем Ист-Сайде. Это прямо напротив Метрополитена, и хотя Назиру нравится это место (оно великолепно), он не может связать его ни с чем, кроме боли. — Когда мы войдем внутрь, тебе нужно будет пойти в свои комнаты и переодеться. Я приготовил для тебя подходящую одежду, — Ашур перекрикивает шум транспорта. — Кроме того, убери волосы наверх. Ты знаешь, Цезарь ненавидит, когда они распущены. Назир хочет закричать, дать ответ, распахнуть дверцу машины и сбежать каждый раз, когда они замедляются на красный свет, но он не может. Он просто не может. — Хорошо. Проходит еще десять минут до пункта назначения, и Ашур выходит, чтобы открыть дверь Назиру. Он ведет его в вестибюль, крепко держа за локоть, и оба кивают служащему на стойке регистрации. Назир не может вспомнить его имя, но знает, что Цезарь платит ему большие деньги, чтобы тот никогда не сообщал о том, что происходит в его квартире. Звук лифта, проезжающего по этажам, подобен звону злого рока. Назир не может не думать о часах в «Маске красной смерти» Эдгара По — все ближе и ближе к концу. Он ожидал обернуться и увидеть Смерть, отражающуюся в золотом покрытии лифта. Ашур не отпускает его и тогда, когда они добираются до пентхауса, как будто ожидает, что сириец убежит. Куда? Назиру, вероятно, потребуется больше времени, чем необходимо, чтобы переодеться, когда он войдет в свою старую комнату. Раньше, когда они с Цезарем были вместе, то обычно останавливались в студии в Челси или в лофте в Бруклине. Этот же дом предназначен для Цезаря и всего, что он делает, когда не на работе или с Назиром. Он был здесь всего несколько раз. Снимая пальто, худи и майку, Назир надевает брюки и рубашку, приглаживая ткань на татуированной коже. Это красиво, дорого, и все же Назир предпочел бы быть дома в шароварах и гигантской толстовке Агрона. Убирая волосы с лица, он собирает их в свободный пучок, несколько прядей падают ему на спину, но он подбирает их, заправляя под резинку. Цезарь ненавидит все, что неуместно и неаккуратно. Когда он заканчивает, Ашур снова ведет его по холлу в гостиную, и, убедившись, что тот усаживается за стол, покидает апартаменты. Назиру нужно подождать всего несколько минут, прежде чем дверь в другом конце комнаты откроется, и в нее войдет Цезарь. — Назир, — он улыбается, хищно сверкая зубами, — ты просто мечта. Цезарь наклоняется, крепко прижимаясь к нему губами, хватая за шею сбоку. Назир не вдыхает, даже не расширяет легкие, просто замирает, позволяя Цезарю делать то, что тот хочет. Так будет лучше, это позволит отвлечься и сделать вид, что он согласен. — Я скучал по тебе, — улыбается Цезарь, отстраняясь, и идет открыть бутылку вина, оставленную для охлаждения на столе. — Я очень скучал по тебе. — Я тоже скучал по тебе, — отвечает Назир, заставляя свой голос звучать правдоподобно. — Знаешь, в прошлом году мне было очень тяжело без тебя. Было очень больно, когда ты бросил меня ради этого… этого человека. — Цезарь давится словом, наморщив нос. — Как его зовут? — Агрон, — бормочет Назир, принимая бокал вина. — Ах да, — кивает Цезарь, — и ты нашел с ним то, что искал? Назир знает, чего хочет Цезарь, — подтверждение того, что Назир усвоил урок, что он не любит Агрона и не хочет быть с ним. Он позволяет своему разуму на мгновение вспомнить все счастливые моменты, смех, целомудренные поцелуи и объятия и затем, подавив это, слегка кашляет. — Нет, — он лжет, и кажется, что кто-то сильно скручивает ему грудь, — я никогда его не любил. — Нет? — Цезарь желает еще, и Назир отдает всё, что у него есть, глотая желчь. — Нет. Я понял, что люблю тебя больше, чем когда-либо любил Агрона. Ты для меня единственный. Я был так неправ, оставив тебя. Этого больше никогда не повторится. Назиру приходится сделать усилие, чтобы поднять глаза на Цезаря, как он надеется, с любовью и преданностью. Он даже не понимает, как проявлять эмоции, чувствуя себя лишенным и пустым внутри. Он с горечью задается вопросом, так ли будет до конца его жизни? Неужели это выпавшая ему судьба — быть маленькой, ценной игрушкой Цезаря? Обязанной любить и трахаться по команде и ничего больше. — Я так рад, дорогой, — Цезарь становится на колени перед стулом, на котором сидит Назир, мягко беря его за руку. — Это именно то, что мне нужно было услышать. — Это правда, — кивает Назир, медленно вдыхая и выдыхая через нос, пытаясь сдержать панику из-за того, что Цезарь так близко. — Я хочу, чтобы мы были вместе. Хочу, чтобы мы снова были счастливы как раньше, — Цезарь медленно вытаскивает небольшую коробочку из пиджака. Назир смотрит, все шире и шире распахивая глаза, когда тот открывает ее, чтобы показать кольцо. Оно платиновое, усыпанное бриллиантами, обрамляющими гигантский камень в виде квадрата посередине. Это выглядит безвкусно, слишком ярко для более приземленного вкуса Назира, и тем не менее он знает, что будет носить его до конца своей жизни. — Назир, я хочу, чтобы мы поженились, — заявляет Цезарь, и это не вопрос или просьба, а требование, которое Назир не может отвергнуть. — Да. Он задается вопросом, как люди чувствуют себя в суде, когда судья признает их виновными. Как будто они слышат стук металлических прутьев, чувствуют, как тяжесть их будущего внезапно падает им на грудь. Он даже не замечает, как Цезарь надевает ему на палец кольцо, а затем запрокидывает ему голову и просовывает язык чуть ли не на половину горла. Реагируя мышечной памятью и только ею, Назир целует его в ответ, широко открыв глаза. На самом деле он не позволяет Цезарю сдвинуть себя с места, но и не останавливает его, когда тот поднимает Назира, толкая спиной на стол. Он смутно осознает, что Цезарь расстегивает ему рубашку, целует живот, кусает ребра, но не может сосредоточиться. Все его мысли, кажется, сфокусированы только на холоде металла вокруг его пальца и мерцающей люстре над ними. Затем, внезапно, как будто был включен переключатель, Назир возвращается к реальности, чувствуя боль от зубов Цезаря, впившегося в татуировку на его бедре — имя Агрона на-арабском. — Что это? — Цезарь поднимает голову, глядя холодными голубыми глазами на Назира. — Это… — начинает Назир, совсем забыв, что Цезарь может прочитать надпись, а тот действительно понимает, сужая глаза еще больше. Он бьет наотмашь, и Назир чувствует вкус крови. Он уверен, что синяка не будет, но ему больно, и глаза становятся мокрыми. — Черт, — он поддается назад, и от внезапного гнева Цезаря его спасает Ашур, открывающий дверь. — Сэр, извините, что прерываю, но они уже здесь. — Он кивает один раз, отводя глаза от обоих мужчин, и затем скрывается в коридоре. — Блядь, раньше, чем ожидалось. — Цезарь расстегивает запонки на манжетах, пристально глядя на Назира. — И что ты скажешь в свое оправдание? Или отстранишься вот как сейчас? — Мне жаль. Меня просто застали врасплох. Я так счастлив, — бормочет Назир, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать Цезаря в щеку, отчаянно держась пальцами за его плечи. — Я не хотел тебя рассердить. Пожалуйста, не злись. Я могу ее удалить. Глаза Цезаря на мгновение сужаются, просчитывая, внимательно всматриваясь в отчаянное выражение лица Назира. — Я знаю, дорогой. Я думал, сегодня вечером мы проведем немного времени вместе, но похоже, что нужно работать. Почему бы мне не прийти завтра вечером? Приготовь ужин, и мы обсудим, что ты возьмешь с собой. — Цезарь подходит ближе. Он не выглядит сумасшедшим, но в его глазах мерцает что-то еще. — Что я беру с собой? — слабо спрашивает Назир, соскальзывая со стола и застегивая рубашку. — Конечно. Тебе не понадобится весь этот хлам, когда ты переедешь ко мне. Я не желаю, чтобы мой муж был каким-то грязным маленьким татуировщиком. Кто останется дома и позаботится обо мне, когда я вернусь с работы? Я хочу, чтобы ты был здесь: в безопасности и окруженный заботой. — Ухмылка Цезаря растет, становясь более резкой. — И уж последнее, что тебе нужно, — это быть рядом со сбродом, ужасно на тебя влияющим. Разношерстная команда пожарных? В самом деле? Я не хочу, чтобы мой муж проводил время с этими… людьми. Назир кивает один раз, опуская голову. Вот и всё. Это подписанная сделка. Цезарь заставил Ашура проехать через весь город и забрать Назира, только чтобы доказать, что он это может — что Цезарь контролирует ситуацию. Вся эта постановка, вино, кольцо и фортепианная музыка — все это играло на пользу Цезарю. Он должен был доказать, что он единственный, и Назир сыграл в сцене именно так, как от него требовалось. Он чувствует, как Цезарь приближается к нему, целуя в макушку. — Первым делом нужно остричь твои волосы, а затем мы сможем обсудить, что еще нужно изменить. Он двумя крепкими пальцами приподнимает подбородок Назира и жестко его целует. — Как захочешь, Цезарь. Я сделаю все, что скажешь — шепчет Назир, наклоняясь вперед, чтобы инициировать свой собственный поцелуй.*****
Едва Агрон открывает дверь, как Назир толкает ее, протискиваясь в щель между ним и стеной. На самом деле он не дает Агрону возможности среагировать, вставая на цыпочки и рассыпая кусающие поцелуи по шее, с силой притянув его за спортивную майку. Тот уже тренировался какое-то время, подтягиваясь, когда услышал стук, и пот уже выступил на груди, пропитав ткань. Но Назир, кажется, даже не замечает, кончиками пальцев скользя по плечам, обхватывая их. — Назир? — Агрон нежно берет его за плечи, отстраняя достаточно далеко, чтобы закрыть входную дверь. Его взгляд медленно скользит по Назиру, рассматривая. Тот выглядит странно, неплохо, но странно. Волосы собраны в тугой пучок, без свободных, ниспадающих прядей, как обычно обрамляющих лицо. На Назире темно-серая рубашка, дорогая и блестящая, и хотя она ему идет, он бы никогда не подумал, что тот выберет для себя такую — с отсутствующими на верхней части груди пуговицами. Агрон никогда не видел ничего подобного и почти уверен, что вытащил бы Назира из каждого предмета одежды, который сейчас на нем. — Назир, что случилось? — он твердо спрашивает, немного наклоняясь, чтобы поймать его взгляд. Тот не плачет, но его охватывает паника, которую Агрон сразу распознает. Он не глуп, вполне наблюдателен и внимателен к деталям, и с Назиром, стоящим перед ним с прикусанными губами и в одежде, которая совсем ему не подходит, он может почувствовать, откуда дует ветер. Все это — от слишком длинных штанов до простых туфель и отсутствующих серег — воняет Цезарем. — Ничего, все в порядке. Я просто хотел тебя увидеть, — лжет Назир с фальшивой улыбкой, но Агрон, качая головой, видит сквозь нее совсем другое. — Что-то случилось? Ты в порядке? — Он перемещает ладонь вверх и через плечо Назира, мягко сжимая сзади его шею. Назир мгновенно расслабляется, запрокидывая голову, когда пальцы Агрона слегка массируют выступ его позвоночника. — Я просто хотел тебя увидеть, — бормочет он, моргая своими огромными глазами, пристально глядя на гиганта. — Назир… — начинает Агрон, но тот мотает головой, поворачиваясь, чтобы поцеловать его запястье. — Пожалуйста. Я просто хочу тебя. И как Агрон может сказать этому нет? Они так долго играли в эту игру — не трогай слишком много, не ощущай, притворяйся, будто каждое прикосновение их кожи не сводит обоих с ума. То, как Назир смотрит на него, сжимая пальцами челюсть, его выдает: он не хочет, чтобы его трахнули, ему нужен Агрон — ему нужно вернуть своего папочку, и Агрон хочет этого больше всего на свете — даже если понимает, что потом будет только хуже. Подняв подбородок Назира вверх, он прижимается теснее, целуя, нежно прикасаясь губами. Сначала это неуверенно: дразнящий намек языка на стыке губ Назира, прежде чем Агрон станет более смелым. Впервые за столь долгое время они по-настоящему поцеловались, давая друг другу больше, чем просто покусывание друг друга и тяжёлое дыхание изо рта в рот. Агрон прикусывает верхнюю губу Назира, наклоняя голову, чтобы углубить поцелуй. Их языки встречаются, но не проходит много времени, как Агрон толкается глубже, кончиком прикасаясь к зубам Назира. — Агрон, — тот стонет с закрытыми глазами и отстраняется, когда перестает хватать воздуха. — Я здесь, малыш, — бормочет Агрон, проводя пальцами ему по подбородку и далее по волосам. Он осторожен, когда высвобождает их из пучка, массируя кожу головы, позволяя прядям спуститься вниз и обрамить лицо. Он любит, когда Назир позволяет идти этому естественно, мягко и тепло, отдаваясь в руки Агрона. Взявшись за край майки, Назир тянет ткань как можно выше, и Агрону приходится помогать, чтобы перекинуть ее через свою голову. Они кидают её в гостиной, слишком отвлекаясь на поцелуи, чтобы продвинуться дальше. Агрон не против трахнуть Назира у стены, они уже делали это раньше, но он не хочет торопиться, а желает вытянуть всё удовольствие из Назира, насладившись им, а для этого ему нужна постель. Сплетая пальцы с пальцами Назира, Агрон тянет его внутрь в квартиру, только чтобы упасть на диван, когда Назир начинает расстегивать рубашку. Агрон помогает, дергает за ткань, отвлекаясь на пухлые губы, пока пытается расстегнуть маленькие жемчужные пуговицы. Рубашка также летит в сторону, и Агрон сразу же берется за штаны Назира. Наконец, перешагивая через одежду на полу, они в конечном итоге прижимаются к двери спальни Агрона. Назир сжимает дерево двумя дрожащими руками, выгибаясь назад, пока Агрон целует и кусает его шею. Он знает, что это последний раз, самый последний, ему никогда больше не разрешат увидеть Агрона — он будет спрятан как какое-то гребаное сокровище в башне Цезаря. Тем не менее, он не может отказаться от этого. Он хочет всего, ласки, прикосновения, укусов, которые дает ему Агрон. Всего того, о чем стоит помнить и о чем он будет думать, когда почувствует себя совершенно одиноким, будучи мужем Цезаря. — Я когда-нибудь говорил тебе, как сильно люблю твою задницу? — Агрон рычит Назиру в ухо, обхватывая его своими большими ладонями. — Много раз, — Назир наполовину задыхается, наполовину смеется, выгибая спину от прикосновения. Агрон слегка массирует его, ощущая знакомый вес и гладкую кожу, дразня кончиками пальцев, затем ведя их вниз к ягодицам. Он с трудом удерживается от того, чтобы не встать на колени и не прижаться к нему, желая укусить и пососать кожу. Неважно, что носит или не носит Назир: глаза Агрона всегда обращены прямо к его заднице. Плюнув в ладонь, Агрон смачивает член, прежде чем прижать его между ягодиц Назира. Они оба уже вспотели, и это помогает облегчить путь, медленно, но верно проталкиваясь между мягкими полушариями, держа Назира за бедра, прогибая его в пояснице. Это возбуждает больше, чем что-либо другое, трение отличное, особенно когда головка волочится по отверстию, заставляя сжиматься. — Черт возьми. Твое тело, — бормочет Агрон, скользя руками по бокам сирийца, касаясь пальцами его ребер, — как гребаный магнит для моего. Хочу тебя все время, малыш. — Папочка, — шепчет Назир, опуская голову так, что волосы падают на лицо занавеской, — пожалуйста. Ты нужен мне внутри. — Этого недостаточно? — спрашивает Агрон, грубо толкаясь бедрами, затем шлепая ладонью, заставляя половинки заколыхаться. Назир громко стонет от порки, пальцы, упираясь, еще сильнее сжимаются вокруг дерева перед ним. Агрон награждает его еще одним шлепком по другой стороне и шипит, наблюдая, как кожа розовеет. — Еще. — Назир глубоко стонет, поскуливая, когда Агрон потакает ему. Он наносит еще по три резких удара, прежде чем отстраниться, зная, что если они продолжат, то в конечном итоге будут трахаться прямо здесь. Открыв дверь спальни, Агрон подталкивает Назира к кровати, помогая ему подняться и забраться на одеяло. Однако в тот момент, когда его колени соприкасаются с простынями, Назир, кажется, возвращается в реальность, падая, пока не переворачивается на спину. Агрон ненадолго задерживается у его ног, наблюдая, как живот Назира поднимается и опускается вместе с дыханием, и проводя подушечками пальцев по его бедрам. Встав на колени между лодыжками, Агрон легко ласкает пальцами икры Назира, сгибая его колени и продвигаясь дальше. Он поддерживает зрительный контакт, не колеблясь, даже когда Назир задыхается, чувствуя прикосновения на внутренней стороне своих бедер. Он мог бы провести так вечность, наблюдая за каждой реакцией Назира на его внимание, сходящего с ума только из-за того, что Агрон так близко. Наклонившись над ним, Агрон тянется к прикроватной тумбочке, когда пальцы Назира внезапно вцепляются в его руку, сжимая запястье. — Нет. Пожалуйста, никаких презервативов. Мне нужно чувствовать тебя, только тебя, — хнычет он. С недавних пор это стало новым в их сексе, и ни один из них не знал, как это началось, но оба не одобряли этого. — Нет, малыш. Мне просто нужна смазка, чтобы открыть тебя для меня, — успокаивает Агрон, целуя парня в лоб, затем беря бутылку и выливая немного жидкости на пальцы. Первые движения Агрона внутри — это рай, и Назир чувствует, как его легкие расширяются от первого, настоящего дыхания, сделанного за весь сегодняшний день. Удовольствие ошеломляющее, отчего Назир громко стонет перед их следующим поцелуем — наполовину из-за толстого пальца внутри него, наполовину из-за того, что Агрон вообще здесь. Он хочет грубо притянуть его к себе, сказать забыть о растяжке и прелюдии и просто взять его, но Назиру нужно кое-что еще — что-то, что знает и может дать ему только Агрон. Скрещивая пальцы ножницами, Агрон оставляет влажные поцелуи на подбородке, затем впиваясь в шею. Он чувствует, как член Назира подергивается, протекая по бедру каждый раз, когда Агрон касается его простаты. Это все сразу: его запах, вкус, тихие крики и стоны в ухо, и он хочет продлить время навечно, никогда не покидать этой постели, никогда не упускать этот момент. Секс всегда был хорош, даже когда они просто трахались, чтобы быть рядом, но сейчас — это как вернуться в прошлое. Агрон может чувствовать, как эмоции, любовь и преданность, нарастают в его груди, и хотя это причиняет больше всего боли — он занимался бы любовью с Назиром всю оставшуюся жизнь, даже если для этого ему пришлось бы держать его здесь. Назир дергает ногами вверх с каждым новым пальцем, который добавляет Агрон, придерживая его за ребра. Назиру нужно видеть его лицо, пристально смотреть на Агрона, когда тот проскальзывает внутрь, наполняя его жаром, плотью и интенсивностью, которая сопровождает каждое движение. Он просто хочет наблюдать за этими электрическими зелеными глазами, рычащим ртом и запомнить, когда наступит время отказаться от этого. Крепко поцеловав его в губы, Агрон отстраняется ровно настолько, чтобы взяться за основание члена и выстроиться в линию. Он ждет, пока Назир сделает глубокий вдох, выдохнет и встретится с ним взглядом, прежде чем надавить первым дюймом и зависнуть, отмечая любые признаки дискомфорта. Назир громко стонет, ноги подергиваются, член прижимается к животу, тело буквально умоляет о большем. Это призыв, который Агрон ни за что не сможет проигнорировать. Он держит себя устойчиво, твердо толкаясь все глубже и глубже, тело Назира растягивается и приспосабливается почти как мышечная память. Тем не менее, кажется, что прошло много времени, прежде чем Агрон, наконец, достигнет предела и остановится, все еще держа ноги Назира открытыми для себя. Они дышат синхронно, глядя друг на друга, и Назир сжимается на короткую секунду, понимая, насколько толстый на самом деле член внутри него. Прижав руку к лицу сирийца, Агрон сгибается достаточно, чтобы дотянуться до губ, глубоко целуя. Назир открывается для него, языки переплетаются, и стоны Агрона встречаются с другими стонами, вибрируя между собой. Такое сильное напряжение, держащее их обоих вместе, и ни один из них никогда раньше не чувствовал это настолько ощутимым — связь между ними. — Твою мать, ты такой идеальный, малыш, — бормочет Агрон, прижимаясь лбом к Назиру и выдыхая слова в рот. — Агрон, — тот выдыхает, хватаясь пальцами за его подбородок и касаясь его раскрытых губ. — Папочка, ты нужен мне. — Хорошо, детка, все для тебя, — клянется Агрон, и это правда, это выходит за рамки секса и проникает во все сферы жизни Агрона. — Разреши позаботиться о тебе. Я всегда хорош для тебя, всегда знаю, что тебе нужно. Назир быстро кивает, покусывая нижнюю губу, пока большой палец Агрона не высвобождает ее, нежно целуя дрожащие губы. Держась рядом, он начинает толчки, вынимая на несколько дюймов, прежде чем толкнуться обратно. Это медленное трение, проникающее так глубоко, и Назир прижимается губам при каждом движении, выстанывая высоко и отчаянно. Трудно сказать, где начинается один из них и заканчивается другой, пот Агрона капает на Назира, смазка размазывается между ними по разгоряченной коже. Обхватывая свободной рукой бедро Назира, Агрон не ускоряется, но толкается сильнее, стараясь держаться как можно глубже. Каждое движение его члена дразняще прижимается к простате, посылая выстрелы обжигающего удовольствия в живот Назира, заставляя его все ближе и ближе подходить к краю. У него уже кружится голова, он плывет в алой дымке, царапаясь зубами о кожу на влажной шее. Он привык притворяться, что не знает, почему Агрон может сделать это с ним, но на самом деле всегда знал. Агрон — единственный, кому Назир так доверяет, разрешая себе полностью открыться. Агрон никогда не заходит слишком далеко, всегда заботится, позволяет расслабиться, давая удовольствие и получая такое же взамен. Назир никогда не боялся и никогда не хотел остановить. Агрон распознал секретную, скрытую часть Назира, которая хочет, чтобы ее считали драгоценной, хрупкой и позволяли воспарить при должном внимании. Это не слабость, а сила, заключающаяся в доверии к Агрону о том, что он знает, что и как делать. Чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза из-за всего, что произошло и происходит сейчас, из-за того, что эмоции выливаются через край, он приподнимается, чтобы поцеловать Агрона, нежно зажимая его лицо между ладонями. — Я люблю тебя. Это срывается с губ прежде, чем он успевает поймать себя на словах, вырывающихся так естественно, когда Назир не сводит глаз с Агрона. И хотя раньше он так боялся последствий, опасаясь даже подумать об этом, произнесение слов сейчас похоже на помилование, и с груди внезапно сходит тяжесть. — Что? — Агрон запрокидывает голову, но не останавливается, а лишь замедляется, глубоко растирая член внутри Назира. — Я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю, — признается Назир, чувствуя, как из глаз текут слезы, ошеломленный, он, наконец, просто произносит то, что чувствует. Улыбка Агрона почти ослепляющая, в уголках его щек появляются ямочки. Он выглядит так, как будто это лучший сюрприз, который он когда-либо получал в своей жизни. Он крепко целует Назира, отстраняется и смотрит на него сверху вниз. — Скажи это еще раз. Агрон возобновляет толчки, прижимая тело Назира ближе к своему собственному, при этом опираясь на предплечья, чтобы не пропустить ни единого вдоха из приоткрытых губ. Он хочет снова услышать эти слова, почувствовать, как они ложатся на полные губы Назира. Он хотел бы слышать их каждый день до конца своей жизни, и этого никогда не будет достаточно. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Назир повторяет это как молитву, запрокидывая голову каждый раз, когда член Агрона ударяет простату. Он никогда не думал, что скажет эти слова, а теперь, когда произнес, не может остановиться. Каждый раз он как будто говорит это заново, наблюдая, как горящие глаза Агрона расширяются, а его рот все еще растянут в рычащей ухмылке. — Я был влюблен в тебя так долго. Я ждал и ждал, — рычит Агрон Назиру в ухо, целуя кожу. — Я тоже тебя люблю, малыш. Он продолжает толкаться, просовывая между ними руку, чтобы сжать член Назира в кулак. Тот течет, облегчая задачу погладить, сжать, приласкать головку, как любит Назир, заставляя его расслабленные пальцы твердеть, впиваясь ногтями в мощные плечи. Агрон продолжает целовать Назира, заглушая свои крики и стоны, когда тот сжимается, намеренно отдаваясь в еще более тесные тиски. Он обхватывает лодыжками талию Агрона, утыкаясь пятками в поясницу, и уже на грани, буквально в лихорадке от пульсаций члена внутри, грубо потирающего простату, и крепкой хватки на своем члене. Он задается вопросом, так ли чувствует себя умирающий, находящийся так близко между абсолютным удовольствием и болью. Толчки Агрона начинают выходить из-под контроля, становясь тем сильнее и жесче, чем ближе он к краю. Он все еще кусает Назира в губы, делясь задыхающимися стонами, вибрирующими между ними. Его тело реагирует только на то, что Назир чувствует в ответ. Агрон прижимается лбом к его лбу, пот стекает с лица, сливаясь с другим потом, поцелуями и слюной, и нет ни дюйма их тел, который не был бы ими прочувствован. Наконец, они достигают предела, с которым не могут справиться, их накрывает волна нестерпимого жара и слишком большого удовольствия. Агрон рычит, а Назир кончает с надломленным рыданием, сжимая брызжущий член внутри себя. Они так редко приходят вместе, и это больше, чем каждый из них когда-либо чувствовал раньше, как если бы уже будучи переполненными их выпотрошили, оставив зияющую пустоту. Это настолько интенсивно, когда они растворяются друг в друге, и пока всё, что они могут делать, это стонать и тяжело дышать друг другу в губы. И где начинается тело одного и заканчивается тело другого? Ни один из них не хочет знать. Агрон ласкает растрепанные волосы сирийца, и кажется, что они соединяются где-то выше, не просто дрожащими телами, выходя за пределы этого момента. Вытекшая сперма склеивает их, когда Агрон отстраняется, оставаясь похороненным глубоко внутри Назира. Он знает, что раздавливает его, почти полностью перекрывая доступ кислорода, и все же, кажется, никто из них ничего не замечает, они делятся горячими поцелуями, прижимаясь друг к другу. Агрон хотел бы остаться так навсегда, но знает, что ему нужно позволить Назиру глубоко вздохнуть. Медленно отодвигаясь, он падает в сторону, прижимая к себе своего малыша, позволяя тому использовать его руку как подушку. Вплетая пальцы в волосы Агрона, Назир осторожно поворачивает его лицо в сторону, быстро, но крепко прижимая короткий поцелуй к губам. Тот мгновенно отвечает взаимностью, его большой палец скользит по подбородку Назира, поднимая его лицо выше, так что Агрон может продолжать прижиматься к мягким губам. Он дразнит языком верхнюю губу, пробуя на вкус, прежде чем вторгнуться дальше. Это неуверенно, почти робко, то, как Назир отвечает ему. Его язык прижимается к другому языку, прежде чем отстраниться, вместо этого посасывая нижнюю губу. Для Назира странно чувствовать, какая у Агрона мягкая щетина, грубая, но гладкая под кончиками пальцев. Когда они так целуются, это никогда не бывает жестко, хотя известно, что Агрон оставляет большие красные следы каждый раз, когда оказывается между бедер Назира. Потянув зубами нижнюю губу, Агрон прикусывает затем верхнюю, прежде чем остановиться, усмехнувшись. Его рот припухший, но не такой истерзанный, как у Назира, который только усугубляет ситуацию, потирая губы друг о друга, снова наполовину сжимаясь, как будто ожидая, что Агрон выйдет из него. А тот подчиняется, делая глубокий вдох в момент, когда они снова соединяются. Нежные ласки сменяются чем-то более глубоким, Агрон чувствует, как Назир задыхается каждый раз, когда их губы расходятся, и гигант игриво посасывает и покусывает кожу. Они смотрят друг другу в глаза, когда Назир откидывается на подушки, все еще гладя лицо Агрона, но у него больше ни на что не хватает энергии. Он так устал от плавящего кости оргазма, что глаза слипаются, наблюдая за другим мужчиной сквозь сонную дымку. Агрон, кажется, понимает, прижимая последний продолжительный поцелуй к уголку рта, прежде чем лечь на бок, прижавшись. — Иногда я тебя не понимаю, — бормочет Агрон, не в силах контролировать свои пальцы, пока они спускаются по боку Назира, обвивая арабский шрифт на бедре. — Нет? — Назир соединяет свои пальцы с пальцами Агрона. — Ты единственный человек, который заставляет меня чувствовать себя так, — отвечает Агрон. Он не из тех, кто говорит о своих чувствах, не из тех, кто так обнажается, но для Назира он прилагает усилия. Назир должен знать, всегда точно знать, что чувствует к нему Агрон. — И что я заставляю тебя чувствовать? — Назир ненавидит себя за каждую секунду, позволяя этому продолжаться. Он не должен был сюда приходить. В кармане его брюк спрятано обручальное кольцо, своего рода подписанный договор, который означает, что это последний раз, когда Назиру разрешат быть с Агроном. Он поступает эгоистично, желая продлить это время, растянуть его настолько, чтобы сохранить до конца своего горького, мрачного будущего. — Всё, — отвечает Агрон, поднимая их сцепленные руки, чтобы поцеловать костяшки пальцев Назира, замечая подаренный им на Рождество браслет. — Я счастлив, когда ты здесь со мной. Расстроен, когда это не так. Я завидую всем, кто смотрит на тебя, хочет тебя, и все же я знаю, что делаю с тобой то, что другие никогда не смогут. Ты меня злишь, когда не позволяешь защитить, но потом горжусь, когда понимаю, насколько ты вырос с тех пор, как мы встретились. — Агрон, — бормочет Назир, прижимаясь к его мощному плечу, — это не твоя работа — быть моим защитником. Иногда, — он не может поднять взгляд, поэтому вместо этого смотрит на толстый выступ ключиц Агрона, — иногда мне нужно защитить тебя. — Защитить меня? — Агрон осторожно приподнимает лицо Назира рукой. — От чего? — От меня. — Назир удивляется, все же имея силу встретиться взглядом. — Я знал, какой груз ты несешь, когда мы встретились. Я не отвернулся от тебя тогда, не сделаю это и сейчас, — Агрон мотает головой, плотно прижимаясь губами к Назиру, прежде чем отстраниться. — Ты ошибаешься. В твоем фундаменте есть трещины. Я понимаю это и все равно люблю тебя. Ни у кого из нас нет идеального прошлого, нам обоим приходилось иметь дело со всяким дерьмом, но это не значит, что мы должны отдаляться друг от друга. Назир не может придумать, как ответить, поэтому просто придвигается ближе. Они разделяют воздух на двоих, лежа на одной подушке, и Назир чувствует ладонь Агрона на своей пояснице, тепло и комфорт, и закрывает глаза, наслаждаясь этим. Это потрясающе — быть так близко, но Назир уже не может. Он просто не может больше смотреть Агрону в глаза и лгать. Он сказал эти слова и имел в виду именно их: он любит Агрона, но когда все закончится, уже другое свяжет его с Цезарем. — Давай спать, детка, — бормочет гигант, прижимаясь ближе. — Я люблю тебя. — Назир шепчет в ответ, касаясь его носа. — Я тоже тебя люблю. И сейчас в этой постели между ними нет места, и Назир в последний раз позволяет себе поверить, что это то, что будет у него всегда.*****
Открыв верхний ящик, Агрон вытаскивает бархатную коробочку, куда она была спрятана. У него никогда не хватало смелости вернуть её бабушке, и это единственная фамильная реликвия, которую он когда-либо хотел получить. Он слышит голоса Актуса и Дуро на кухне, означающие, что те, должно быть, только что вернулись домой, и знает, что у него совсем немного времени, прежде чем один из них пойдет его искать. Агрон это чувствует — сейчас самое время. Назир, наконец, признался в своих чувствах и знает, что испытывает к нему Агрон. Да, у них есть над чем работать, но они могут быть вместе и вместе с этим разбираться — укреплять свою преданность друг к другу. Он стоит возле комода, когда Назир выходит из ванной, полностью одетый и зачесывая волосы назад. Агрон ненавидит, когда они забраны, всегда желая пропустить сквозь них пальцы, но выражение лица Назира отвлекает его больше, чем состояние его волос. Его глаза красные, мокрые от слез, когда он заканчивает застегивать рубашку. — Назир, я… — начинает Агрон, но тот поднимает руку. — Этого никогда не должно было случиться. — Его голос слабый и ломается от каждого произнесенного слова. — Что? Агрон снова это чувствует — накатывающий страх, шок, боль. Это как повторяющийся День Благодарения. И нет, твою мать. К черту. Это не может случиться снова. — Я не могу продолжать это делать. Я не могу притворяться. Мы больше никогда не увидимся. Назир все еще не поднимает головы, слезы капают ему на воротник. Он вытирает их, и Агрон смотрит на браслет такого же стиля, как и обручальное кольцо, которое сжимает в своей руке. — Нет. Ты не можешь сделать это снова. Ты сказал мне… — Агрон отрезает, его гнев быстро превращается в тошнотворную кислоту в желудке. — Ты сказал, что любишь меня. Назир, что бы ты ни думал, что удерживает тебя от меня, это больше не должно быть препятствием. Мы сможем пройти через это вместе. Ты любишь меня, я люблю тебя. Этого достаточно. — Я не… — начинает Назир, отшатываясь, когда Агрон хлопает рукой по верху комода. — Не говори мне, что ты, блядь, меня не любишь! — кричит Агрон, перебивая его. Он слышит, как шум на кухне прерывается, поскольку его слышат Дуро и Актус. — Ты думаешь, что я идиот, но я тебя знаю. Я знаю, что я увидел, когда ты сказал эти слова. Зачем ты это делаешь? — Агрон, мне очень жаль, — Назир поворачивается к двери, и тот следует за ним. — Нет. Ты не можешь так поступить со мной. Не снова. Скажи мне, зачем ты это делаешь! — Агрон чувствует, как злые слезы текут из глаз. Все его планы, его чувства, надежды и мечты внезапно рухнули с того самого места, где они находились в его разуме. — Мне нужно идти, — Назир открывает дверь спальни, пытаясь скрыться, но Агрон крепко хватает его за руку, дергая назад. — Скажи мне, что ты меня не любишь. Посмотри мне, блядь, в глаза и скажи, что не любишь меня. Агрон приподнимает Назира на носки, не причиняя боли, но не давая и сбежать. Краем глаза он видит, как Актус движется к ним, готовый защитить. — Агрон, пожалуйста, — выдыхает Назир, пытаясь вывернуться, — ты меня пугаешь. — Тогда скажи мне, зачем? Зачем ты это делаешь со мной. Почему тебе так легко приходить и уходить, когда вздумается? Ты хоть представляешь, что делаешь? Как ты мог сказать мне эти слова, если не имел их ввиду? Как ты можешь умолять меня заняться с тобой любовью, а потом просто бросить? — Голос Агрона срывается. — Я не… — начинает Назир, но затем задыхается. — Я не могу быть с тобой. Я не могу. Мне жаль. Мне так жаль. — Не могу или не хочу? Скажите мне. Объясни, твою мать, почему ты думаешь, что это просто гребаная игра. Как ты можешь так лгать мне? Разве я не сделал для тебя всё, что было в моих силах? — Голос Агрона повышается до тех пор, пока он не чувствует, что кричит, горло горит, а Назир все также не поднимает головы, слезы текут по его щекам. — Я люблю тебя, почему этого недостаточно? — Агрон хрипит, его голос ломается. — Агрон, — Дуро произносит мягким, но предупреждающим тоном, — отпусти его. — Нет, пока он, блядь, не скажет мне. — Агрон шипит, опуская Назира на полдюйма так, что его ноги снова стоят на земле. — Я не могу. — Назир бормочет, отворачиваясь. — Я больше не могу этого делать. Он на мгновение сжимает свое запястье, расстегивая браслет, и протягивает его Агрону. Его тело все еще содержит память члена Агрона внутри, оно желает приблизиться к этому человеку, но кольцо в кармане не позволяет. — Ты лжешь, — рычит Агрон, наклоняясь, чтобы попытаться поймать взгляд Назира, но терпит неудачу, когда тот отворачивается. — Ты всегда мне лжешь. — Нет, — всхлипывает Назир, наконец, поднимая глаза и встречаясь взглядом. Его трясет, но он пытается держаться на ногах, произнося следующие слова без эмоций. — Я никогда тебя не любил и больше не хочу тебя видеть. Агрон мгновенно отпускает его, отшатываясь. Его рот чуть приоткрывается от холодного тона, он больше не узнает человека перед собой. Браслет с громким лязгом падает на пол, и краем глаза он видит, как Дуро подносит руку к раскрытому рту. Это похоже на какую-то болезненно искаженную реальность, пропасть между Агроном и Назиром, свидетелями которой стали Актус и Дуро. Далее наступает тишина. — Убирайся. — Агрон шипит, сжав кулаки. — Убирайся нахуй из моего дома. Назиру не нужно повторять дважды. Он поворачивается и выбегает из комнаты. Ни на кого не смотрит, просто хлопает дверью, и внезапно в квартире появляется гигантская дыра — как пустота, на месте которой когда-то, Агрон был уверен, присутствовал Назир, а теперь — она заполнена болью и тоской. Он задается вопросом, не ожидал ли он этого все время, но нет, тогда он думал, что всё будет по-другому. — Агрон, — бормочет Дуро, делая шаг вперед, но тот сердито его отталкивает. — Отвали. Агрон не хлопает дверью. Он даже толком не топает. А входит в свою комнату, как очаг бури, спокойный, но напряженный, ярость и злость бурлят прямо на поверхности. Он не трогает кровать или смятые простыни, дышит носом, поэтому ему не нужно нюхать то, что только что здесь произошло. Он задается вопросом, как он справится с этим, ударит ли волна его гнева сейчас или позже. Когда-нибудь это перестанет грохотать в его ребрах? — Ты в порядке? — Актус берет Дуро за плечо и тянет назад. Он чувствует себя виноватым, понимая, что знает причину всего этого. Он знает, почему Назир так поступает, и это несправедливо по отношению к любому из них. — Да. Я просто никогда не видел его таким, — бормочет Дуро, осознавая, насколько это плохо, если его брат молчит. Это предупреждающий знак перед силой истинной ярости Агрона. Это скоро выльется наружу, и Дуро не хочет быть рядом, когда это произойдет. Он хочет сказать Актусу, что они должны уйти, но тот внезапно пересекает комнату. — Актус! — Дуро шипит, но только качает головой. — Я должен это сделать. — Тот слегка стучит в открытую дверь, наблюдая, как Агрон медленно кладет маленькую бархатную коробочку в ящик. — Агрон, извини, что беспокою. — Чего тебе? — тот хрипло спрашивает, не поднимая головы. — Мне нужно кое-что сказать. Тебе следует это знать. Актус потирает шею, представляя все проблемы, которые возникнут, если он сейчас не вмешается. В сочетании с уже горящей силой в глазах Агрона, он почти уверен, что ни он, ни Дуро не смогут остановить его, если Агрон решит действовать в соответствии с этим. — О чем ты? — Отсутствие интереса Агрона слышно по его тону. Глубоко вздохнув, Актус произносит слова, которые решат их судьбы. — Я знаю, почему Назир расстался с тобой. Я знаю настоящую причину.