*****
Назир медленно проводит расческой по волосам, отводя пряди в сторону. Кончиками они касаются колен, оставляя мокрый след на верхней части его шароваров. Он задается вопросом, насколько коротко Цезарь собирается заставить его обрезать их, придется ли ему ходить так или можно будет отрастить хотя бы до плеч. Он растил их так долго, что не может вспомнить, как выглядит с короткими волосами. Это, конечно, случится, если Назир каким-то образом сможет убедить Агрона не вмешиваться, но, учитывая их разговор прошлой ночью, он не думает, что это возможно. Он так глубоко задумывается, что не слышит, как Агрон входит и останавливается позади него, и резко возвращается в настоящее, когда теплые губы прижимаются к его обнаженному плечу. Агрон прислоняется своим телом к спине Назира, дразня ртом вокруг уха и зарываясь носом в волосы. От этого мурашки пробегают по плечам и рукам, Назир дрожит, когда чувствует все еще влажную грудь Агрона. — Ты никогда не говорил мне, что это значит. Большие пальцы касаются бедра сирийца, прослеживая арабскую надпись. — Это твое имя, — Назир не видит сейчас смысла врать, — я хотел сохранить часть тебя, секретную часть, для себя, когда думал, что мы никогда больше не увидимся. Обняв Агрона за шею, он продолжает. — Я мало что помню о своей семье до приемной, но в некотором смысле ты создал для меня новый дом, познакомил со Спартаком и друзьями, и я нашел новое место, которому могу принадлежать. — Ты всегда будешь принадлежать этому месту и нам, — успокаивает Агрон. Он осторожно касается пальцами кончика подбородка Назира, медленно поворачивая его голову. Они так близко, что дышат одним воздухом, и Агрон клянется, что чувствует, как ресницы Назира касаются его скул. Назир провел бесчисленные часы, глядя на Агрона, изучая его, запоминая его странные маленькие особенности и причуды. Как выглядит Агрон, когда раздражен, зол, расстроен и счастлив. Когда он возбужден, у него появляется легкий румянец, широко и немного безумно раскрываются глаза. Ямочки на щеках, когда он дерзкий и дразнящий. Странный наклон головы, пульсация вены на шее, когда уже не сдерживает себя. Агрон — это головоломка и книга, которую Назир хочет читать, держать рядом и познавать. А глаза Агрона не похожи ни на что, когда-либо виденное Назиром. Они — изумруды, сияющие в лунном свете, когда он сонный, жидкий огонь, неоновый и зеленовато-желтый, когда он в ярости, а зубы скрипят в рычании. Они — джунгли и море, когда он так близко и смотрит на Назира, как будто они никогда больше не сдвинутся с этого места, достаточно близко, чтобы прикоснуться, попробовать и стать одним целым. — Ты красивый, — шепчет Агрон, лаская подбородок маленького человека кончиками пальцев, но Назир вынужден не согласиться. Потому что никто не может сравниться с красотой человека, стоящего перед ним. Момент разрушается секундой спустя, когда Дуро распахивает дверь спальни, с громким хлопком ударяя ручкой в стену и впуская запах скворчащегося бекона с кухни и звуки музыки. — Агрон, Спарта… Ох! — Он застывает, отводя глаза от парочки, румянец окрашивает его щеки. — Ты голый. — Ничего такого, чего бы ты не видел раньше, — бормочет Агрон, прикрываясь полотенцем и раздражаясь тем, что их прервали. — И мы не голые. — Еще нет, — бормочет Дуро, нервно дергая пальцами дверную ручку. Назир хихикает над ними двумя, нежно целуя Агрона в висок, когда встает и подходит к комоду. Выдвигая верхний ящик, он начинает рыться в слишком больших футболках и скомканных спортивных штанах в поисках своей одежды, не будучи уверенным, что найдет здесь что-нибудь из своего. — Спартак здесь, — Дуро смотрит вниз, бесстыдно глядя на выпирающие бедра Агрона в этом полотенце, когда тот встает. — Он хочет поговорить с тобой. — Хорошо. Мы выйдем через несколько минут. Агрон приподнимает бровь, глядя на Дуро. На самом деле это не дерзость или вызов, просто признание того, что Агрон знает, о чем думает его брат. Дуро опускает глаза, смущенный явной похотью, написанной на его лице, и пятится из комнаты в поисках Актуса. — Почему Спартак здесь? Назир оглядывается через плечо, закрывая один ящик, чтобы открыть другой. — Наверное, хочет выпить кофе перед работой. Агрон лжет, но это не совсем ложь. Иногда они действительно пьют кофе перед работой, также вместе отправляются на утренние пробежки. Сегодня утром речь пойдет не о дружбе или товариществе, а об убийстве человека и его помощника, но не то чтобы они потом не смогли выпить кофе. После более года свиданий с Назиром, Агрон признается в своей кофейной зависимости. — Агрон, — бормочет Назир, поворачиваясь всем телом, чтобы показать ему содержимое ящика, который он только что открыл, — что это? Между дешевыми кусками дерева из IKEA находится обилие украшений — браслеты любого цвета и фактуры, кольца, запутанные в длинных цепочках. Есть еще несколько бархатных коробочек, лента Тиффани, потрепанная с одного конца и аквамариновая коробка как маяк среди серебряных и бронзовых волн. — Я… — Агрон колеблется, подумывая о том, чтобы уронить полотенце и попытаться отвлечь Назира, но вряд ли это сработает, учитывая, что они только что трахались в душе, — я купил их для тебя. — Все это для меня? — Назир не отрывает взгляда от лица Агрона, но его рука медленно ласкает металл. — Но почему? — Я скучал. Они напоминали мне тебя, и я подумал, что могу просто купить их, — бормочет Агрон, его глаза расширяются, когда Назир подходит к нему, останавливаясь, чтобы обхватить его лицо ладонями. — Ты самый нелепый человек, которого я когда-либо встречал, — он поддразнивает сквозь влажные глаза, приподнимаясь на цыпочках, чтобы поцеловать. — Спасибо. — Ты заслуживаешь красивых вещей, — бормочет Агрон, принимая еще одну похвалу за свои слова — «и они напоминали мне тебя». Смущенный румянец медленно ползет по его переносице и щекам, отчего веснушки кажутся еще более яркими. Он пытается избавиться от этого — Агрон не склонен к смущению — но с учетом того, как Назир лучезарно улыбается ему, его лицо покрывается ухмылкой, кажется, что румянец становится сильнее. Поддаваясь вперед, Назир пытается уткнуться носом в грудь Агрона, ощущая холодные капли воды на своем лице, прежде чем вонзить острые маленькие зубы в изгиб шеи. Укус не такой сильный, чтобы пошла кровь, но достаточно существенный. — Ох! За что? — Агрон отстраняется, придерживая рукой красную отметину, чувствуя, как член дергается через полотенце. Его не перестает удивлять, как всё, что делает Назир, заводит его. — Ты не должен был тратить на меня все эти деньги. Кое-что из этого действительно дорого, — Назир снова заглядывает в ящик. — Как я должен все это носить? Он вытаскивает длинную золотую цепочку, усыпанную рубинами, с небольшой застежкой сзади, замечая, что она прикреплена к еще более длинной цепи с петлей на конце, и Назир понимает, что это ожерелье с прикрепленным ремнем, покрытое крошечными сверкающими рубинами. Внезапно он хочет надеть все это, снять одежду и слушать, как они звенят, пока Агрон трахает его сзади — мысль, которая заставляет его подсознательно прижаться к покрытой полотенцем промежности гиганта. — Необязательно носить все сразу, — закатывает глаза Агрон, прижимаясь к спине сирийца и заглядывая через плечо. — Как насчет того, чтобы надеть вот это? Агрон вытаскивает из-под всей кучи сплетение шнурков, усеянных крошечными подвесками — подковой, парой голубей, змеей и многими другими. Шнурки собираются с помощью цепочки и застежки, которая немного отличается по цвету от остального металла и выглядит отремонтированной. — Где ты его нашел? — Назир задыхается, глядя на ожерелье. Он не видел его с тех пор, как Цезарь сорвал его с шеи, цепочка оборвалась на полу тату-салона. — У меня есть свои пути, — Агрон ухмыляется в волосы Назира, нежно целуя их. — Надень его на меня. Назир снова собирает свои волосы на бок, позволяя Агрону протянуть руку над собой и возвратить знакомую тяжесть ожерелья на ключицы. Это странно, Назиру приходится задуматься над тем, насколько успокаивающим и безопасным он себя чувствует рядом с телом Агрона, подобном броне. Он даже забыл о кольце, все еще лежащем на тумбочке, вместо этого его утешает каждая часть Агрона, которой он может наслаждаться. От мягкого прикосновения пальцев к шее по телу пробегают мурашки, горячее дыхание касается линии волос, дрожь усиливается, когда пальцы скользят вниз по рукам. — Идеально. Целуя его в макушку, Агрон медленно отстраняется, сбрасывая полотенце в сторону. Он так много хочет сказать Назиру, признаться ему. Он должен рассказать, каково это, когда его пальцы сжимают горло Ашура, лишают его воздуха и наслаждаются этим. А Агрон наслаждался ощущением того, что излил свой гнев и разочарование на того, кто это заслужил. Он должен рассказать об устранении одной из самых больших угроз для Назира. Но вместо этого он натягивает одежду и краем глаза смотрит, как одевается Назир. Он помнит изгибы его тела, линии чернил и крошечные синяки на позвоночнике. Агрон может это делать, может наблюдать за ним по причине того, что он сделал и что еще собирается сделать. — Мне пора домой, — Назир заканчивает заплетать волосы, закидывая их себе на спину. — Я могу попросить Дуро подбросить тебя, — предлагает Агрон, пытаясь не обращать внимания на быстрый взмах руки Назира, схватившего с тумбочки кольцо. — Нет, всё хорошо. Я справлюсь. Натянув ботинки, Назир поворачивается, чтобы открыть дверь, но его обхватывают сильные руки и прижимают к груди. Это почти сбивает с ног, но он расслабляется в объятиях, позволяя Агрону поддержать его. Тот прижимается легкими целомудренными поцелуями к щекам Назира, затем еще одним к губам, прежде чем нежно соприкоснуться лбами и усмехнуться. Это мило, и Назир удивлен, но доволен. — Чем ты сегодня занят? — спрашивает Агрон, руки скользят по спине сирийца, хватая за задницу. — Собираюсь помочь Петросу собрать вещи и должен поужинать с Цезарем, — нерешительно отвечает Назир. — Он, эээ, он хочет, чтобы я сначала постригся. Агрон зло смеется, мотая головой: «Ни хрена». — Агрон, — вздыхает Назир, но останавливается, когда тот бросает на него взгляд. — Тебе нравятся длинные волосы, — рычит гигант, — и если они тебе нравятся, оставь их. — Но я с… — Ты не с ним! — Агрон срывается, и Назир отшатывается, успокаиваясь только от руки, мягко прижимающейся к его спине. — Я обещаю тебе, что со мной ничего не случится, если ты скажешь ему, чтобы он отвалил. У меня есть друзья, и я с этим справлюсь. Доверься мне. Тебе нужно сказать Цезарю, что ты не хочешь быть с ним, хорошо? Будь сильным. Он осторожно заправляет волосы Назиру за ухо — одна распущенная прядь выпала из косы — молчаливо извиняясь за повышение голоса. Агрон так устал от этих споров, от того, что Цезарь постоянно пугает Назира, что хочет покончить с этим раз и навсегда и помочь Назиру найти безопасное место, где тот сможет жить без страха и насилия. — Всё, что я когда-либо хотел, — чтобы ты был в безопасности, — бормочет Агрон. — Со мной это будет или без меня, неважно. Но я хочу, чтобы ты был далеко от Цезаря. Назир смотрит на него, обдумывая сказанное. Действительно ли он верит, что Агрон справится с этим? Можно ли любить кого-то и не доверять ему. Но это Агрон — Агрон, который никогда не отказывался от Назира, который всегда возвращался, который рисковал всем, и сейчас готов снова уберечь Назира от опасности. Как можно ему не доверять после всего, что тот сделал для него. На самом деле он не боится Агрона. Назир больше боится того, что Агрон может сделать для него, чем с ним. Он никогда не боялся, что Агрон ударит его, причинит боль способами, которые не были согласованы или спланированы. Но это то, что Агрон готов сделать для Назира — в его защиту. Агрон защищает неистово, и он показал, что его лояльность часто приводит к насилию. Он слышал угрозы Агрона в адрес Актуса и Каста, слышал от Донара о драке у пожарной части. Это то, что в первую очередь привело к тому, что он заключил сделку с Цезарем, потому что знал, что Агрон применит насилие в его защиту, тем самым доказывая, что все обвинения Цезаря верны. — Хорошо, — Назир смягчается, сжимаясь в сильной хватке гиганта, — я доверяю тебе. — Тебе просто нужно сказать ему, чтобы он оставил тебя в покое. Об остальном я позабочусь. — Но ты должен пообещать мне, что не сделаешь ничего опасного. Не делай ничего плохого. — Назир сжимает его футболку, удерживая внимание. — Обещай мне. — Обещаю. Агрон лжет, и ему немного противно за то, что при этом он смотрит Назиру в глаза. Он все время повторяет себе, что помирится с ним позже, что найдет способ все сгладить. После ухода Цезаря и освобождения Назира все будет хорошо. — Я люблю тебя, — улыбается Назир, слишком ослепленный яркой преданностью Агрона, чтобы заметить ложь. Он хочет в это верить, поэтому будет. — Я напишу тебе позже, когда Цезарь уйдет. — Будь осторожен, — Агрон обнимает его еще раз, прежде чем отступить и открыть дверь. — И напиши мне, когда он придет, хорошо? Чтобы, я знал, что происходит. И ты всегда можешь позвонить одному из нас, если что-то выйдет из-под контроля. — Со мной все будет в порядке, — успокаивает Назир, проходя через гостиную, — я уже давно имею с ним дело, помнишь? Он делает паузу, когда замечает Спартака с мрачным выражением лица, опирающегося на кухонную стойку с кружкой кофе в руке. Он кивает Назиру в знак приветствия, но выражение его лица в лучшем случае напряженное, губы изогнуты в тонкую линию. Дуро и Актус стоят позади него, краем глаза внимательно наблюдая за парочкой. — Ты рано пришел, — комментирует Спартак, сжимая губы в той понимающей улыбке, на которую, похоже, способен только он. Она и отеческая, и дружеская одновременно — веселье и родительство в одном флаконе. — Да, я… — Назир краснеет, пытаясь придумать ложь, которая сделала бы причину его пребывания здесь более невинной. Он не знает почему, но не хочет, чтобы Спартак думал, что он просто ложится в постель к Агрону. — Да, он рано, — Агрон целует сирийца в макушку, прежде чем хлопнуть своего шефа по плечу. — Завтрак? — Он спрашивает обоих, но его взгляд не отрывается от Спартака. — Нет, я в порядке. — Назир направляется к двери. — Мне нужно идти, обещал помочь Петросу. Увидимся позже. Агрон идет за ним, повторяя, что Назир должен сообщить ему, когда Цезарь доберется до него, но рука Спартака на его руке останавливает его. Он качает головой, позволяя Назиру одарить их еще одной обнадеживающей улыбкой, прежде чем закрыть дверь с мягким щелчком. — Ты включал сегодня новости? — Спрашивает Спартак, когда шаги Назира затихают на лестнице. — Нет, а что? — Агрон наливает себе чашку кофе, начиная напрягаться. — Они нашли тело, выброшенное на Стейтен-Айленд, — продолжает Спартак, — некий парень по имени Ашур. Ни семьи, ни прочего. Копы списывают это на самоубийство. — Никогда о нем не слышал, — пожимает плечами Агрон, размешивая сливки в темной жидкости. — Отстой. — Почему это имя звучит знакомо? — бормочет Актус. Он смотрит в пространство, пытаясь сопоставить имя с человеком, и не может понять, почему это кажется важным. Что-то маячит у него в голове на заднем плане и никак не может прорваться. — Я не знаю, но мне нужно попасть на работу, — говорит Дуро, хватаясь за свою кобуру на столе. Его пистолет тяжелый, упирается в бедро, и пальцы Дуро гладят приклад. Он использовал его только один раз и надеется, что ему больше никогда не придется это сделать заново. — Нам тоже пора, — Спартак бросает взгляд на Агрона, прежде чем направиться к двери. Это предупреждающий взгляд, предзнаменование более зловещих событий. — Агрон? — Дуро берет брата за плечо, когда они все идут к выходу. — Ты уверен в этом? — Все в порядке, — Агрон взъерошивает Дуро волосы. — Обещаю. Мы все еще обедаем вместе? — Да. Я подойду к одиннадцати тридцати, — тот хмурится, переплетая пальцы с пальцами своего бойфренда, когда выводит его из квартиры. Спускаясь по лестнице, Агрон может слышать голос Актуса. — Погодите, а разве Ашур это не тот мерзавец, который всегда болтался рядом с Назиром? Друг Цезаря?*****
— Мило с твоей стороны появиться здесь, — выплевывает Чадара из кухни, заворачивая фужеры на длинной ножке в пузырчатую пленку. Ее волосы собраны на макушке, небольшие локоны свисают вдоль влажных щек. Назир мгновенно чувствует волну привязанности к ней, вспоминая крошечную девочку, которая бегала с ним по квартире, когда их приемный отец потерял сознание. — Эй, — он закрывает дверь квартиры, — я принес кофе. Он держит картонный поднос Starbucks, улыбаясь. Чадара все еще сдерживается, когда приближается, выдергивая ванильное фраппучино со своего места. Она делает один большой глоток, и часть взбитых сливок оказывается на ее носу, и ее ярость, кажется, немного утихает. — Я не видела тебя вечность. Развлекался? — она насмехается. — Чадара, — вздыхает Назир, ставя поднос на кухонный стол, — я знаю, что меня здесь не было, но… — Да. Тебя действительно не было. — Подруга отворачивается. — Единственный, кого ты видел, это Агрон, и посмотри, чем это обернулось. Каждый раз, приходя сюда, ты плачешь из-за него. — Это не так, — Назир чувствует вину, желая каким-то образом отменить свои действия за последние несколько месяцев, — мне очень жаль. Я знаю, что был не лучшим другом, но… — Назир! — восклицает Петрос, выходя из спальни и прерывая обоих. — Это для меня? Он берет свой напиток, целуя друга в щеку в знак приветствия. Петрос не хочет злиться на него. Назир его лучший друг, даже брат, и после всего, через что они оба прошли — Петрос не может оставить его в таком состоянии. Он чувствует, что что-то давит на Назира, что-то, о чем тот не может говорить, и хотя это больно, осознавать, что Агрон сможет утешить его лучше, чем он, Петросу придется смириться с этим. — Ты вернулся, — он кладет руку ему на плечо, поддразнивающее движение из-за невысокого роста Назира, и на этот раз тот позволяет это. — Я испугался, что большой немец поглотил тебя. — Не в последнее время, — Назир слабо улыбается, отпивая из своего стакана. Хотя технически это правда, учитывая, что они с Агроном трахались сегодня утром в душе. Агрон прижал его к холодной плитке, погрузив в него пальцы еще до того, как Назир успел промокнуть от теплых брызг. Его ноги дрожали, когда Агрон скользнул внутрь, подтянув его вверх на цыпочки. — Какая жалость, — хмурится Петрос, проводя пальцами по кончикам волос друга, — ты выглядишь расстроенным. Что не так? — Я хотел поговорить с вами обоими. Назир отстраняется, садясь на табурет, робко раскачивая ногами. Он не знает, как начать разговор. Он даже не смог поговорить об этом с Агроном — Актус был тем, кто, наконец, сообщил об угрозе Цезаря для них. — Что не так? — спрашивает Чадара, и кислое выражение лица Назира сменяется печалью в его тоне. — Что ж, — Назир глубоко вздыхает, решая, что может просто выложить всё как есть. — Цезарь шантажировал меня. Пригрозил, что, если я не расстанусь с Агроном, он найдет способ убрать его. Когда я попытался сопротивляться, он угрожал и вам. Вот почему в последнее время я был далеко от вас. Мне было тяжело лгать, но и открыться я тоже не мог. — Что? — И Петрос, и Чадара смотрят широко раскрытыми глазами. — О чем ты говоришь? Выступая вперед, Петрос хватает Назира за руку. — Почему ты нам не сказал? Мы могли бы тебе помочь. Твою мать, я ненавижу этого подонка. — А Агрон знает? — Чадара шипит, сужая глаза. — Он позволил этому случиться? — Он не знал до вчерашнего дня, — Назир, громко вздыхая, трет руками лицо. — Актус понял это и сказал ему. Я ничего не говорил. Агрон просто появился в Лудусе и стащил меня со сцены. — Он вытащил тебя со сцены? — Петрос расширяет глаза. — Ты в порядке? Он навредил тебе? — Нет, конечно, нет. — Назир закатывает глаза. — Все было не так. Агрон никогда не делал ничего подобного. — Но… — начинает Чадара. — Он никогда не причинял мне боли, если я не просил его об этом. — Назир смотрит на нее, пока она не смягчается, вздыхая. Когда дело касается защиты Агрона, с Назиром бесполезно спорить. — Хорошо, если не считать извращений. И что теперь будет? Теперь, когда он знает? — Петрос громко вбирает жидкость по соломинке. — Я собираюсь порвать с Цезарем. Он говорит это так прямо, как будто действительно верит, что все будет так просто. Что он сможет смотреть в глаза человеку, который действительно пугает его, пугает настолько, чтобы удержать на месяцы, превращая каждый день в пытки. Но он должен быть сильным, более храбрым, чем когда-либо мог себе представить — ради себя и Агрона. — Так просто? — Петрос приподнимает бровь. — Так просто, — Назир кивает. — Что еще мне делать? Я не могу больше так жить. Никогда не знать, увижу ли своих друзей, причинять им боль, врать. Я потратил так много времени, пытаясь защитить вас, а на самом деле все, что я делал, это лишь причинял еще больше боли. — Я бы хотела, чтобы ты сказал кому-нибудь из нас, — вздыхает Чадара, обнимая Назира за плечи, — я знаю, почему ты не мог, но все же. — Теперь все в порядке. Мы с Агроном об этом поговорили, — слабо улыбается Назир, — я ему доверяю. Он сказал мне просто разорвать отношения, а об остальном он позаботится. — Позаботится? Мы теперь мафия? Неужели Цезарь проснется завтра с лошадиной головой в постели? — Чадара смеется, закатывая глаза. — Хотя Агрон был бы отличным Сонни. Вы знаете, что в первой главе книги есть целый раздел, в котором говорится о том, какой у него большой член. — Такой крутой качок как Агрон подходит, — бормочет Назир, и на его лице появляется хитрая ухмылка. — Мы не живем в «Крестном отце», — Петрос толкает ее в плечо, качая кудрявой головой. — А кто будет Майклом? Спартак? Они увлекаются легким разговором, сменяющимся хихиканьем, помещая каждого из своих друзей в роли из франшизы фильма. Назир должен задаться вопросом, не являются ли они в некотором отношении действительно мафией. Между Агроном, Спартаком и Криксом завязались странные отношения — разновидность менталитета банды. Они заботятся о своих, и хотя Назир видел это лишь мельком то здесь, то там, ясно, что в этой мафии Спартак — дон, а Агрон и Крикс — его заместители. — Как бы я ни хотел, чтобы у нас с Агроном был романтический отпуск в Италии, — вздыхает Назир, — не думаю, что взорваться в машине — это то, как я хочу уйти. — Наверное, нет, — усмехается Чадара. — Как насчет смерти из-за долбления слишком большим членом? — Это страшно, но я готов, — смеется Назир, заливаясь румянцем. — Это был бы не самый худший путь кануть в вечность. — Нет, серьезно, мне нужно посмотреть фото. Я почти не верю тебе, — ухмыляется Чадара, — хотя… я видела твоего бойфренда в трениках… — Я не покажу вам член Агрона! — Назир тянется к телефону, как будто защищая улики. — Член такого размера, что твой Агрон как с тремя ногами, — Чадара показывает язык. И как приятно снова вернуться к этому — насмешкам, которые родились за годы дружбы. Он может почти забыть о прошедших месяцах, о времени, проведенном без этих людей — своей семьи. — Когда ты должен поговорить с Цезарем? — Петрос накручивает прядь мягких волос Назира на палец. — Он придет на ужин, — тот вздыхает, прислонившись головой к голове Чадары, — где-то около шести. — Ты собираешься сказать ему за ужином? — спрашивает Чадара. — Заставишь его подавиться? — Не знаю, — пожимает плечами Назир, внезапное осознание того, что он собирается сделать, подкрадывается к нему. — Слушайте, ребята, вам пора выметаться отсюда. Отнесите коробки в квартиру Барки. — Хочешь, чтобы мы были поблизости? Мы с Баркой можем спрятаться в моей спальне, — предлагает Петрос, беспокоясь за друга. Он видел, как Цезарь манипулирует Назиром, а Назир уступает — ради собственной безопасности, а теперь и ради безопасности Агрона. — Неа. — Выскальзывая у них из объятий, Назир потягивается, проявляя беспечность. — Я сказал Агрону, что позвоню ему, когда Цезарь уйдет. — Позвони ему перед его приходом, хорошо? Петрос поднимает коробку со стойки и указывает Чадаре на большой чемодан в холле. Они задерживаются на минуту в дверном проеме, глядя на Назира. Уйти от него противоречит их интересам, но они мало что могут сделать. Назир должен сделать это самостоятельно. — Будь осторожен, — умоляет Чадара, нерешительно улыбаясь, прежде чем медленно закрыть дверь. Оставшись один, Назир разворачивается на каблуках. Теперь квартира выглядит такой пустой из-за того, что Петрос забрал почти всю мебель. Эти коробки были последней загрузкой его вещей. Назир должен чувствовать себя одиноким, брошенным, но сплетение кожаных шнурков на его шее и приятные на ощупь подвески, являются желанным напоминанием. Это просто конец одной части его жизни и начало другой — без боли и страха.*****
— И это твой блестящий план прикрытия? — спрашивает Крикс, кусая огромный хот-дог с сочащейся из булочки горчицей. Прежде чем ответить, Агрон облизывает испачканные пальцы. — Пожарные должны есть. Хот-доги — это еда всех американцев. — И мы не собираемся комментировать тот факт, что ты выбрал самую фаллическую еду, прежде чем ворваться и спасти своего парня. — Сакса приподнимает бровь. — Отлично. — Это хороший план. Мы просто поболтаемся здесь, пока не появится Цезарь, — пожимает плечами Ганник, садясь на ступеньки грузовика. — И тогда отправим старого доброго Крикса и Барку развести «костер». — Агрон врывается, спасает положение, а мы все делаем вид, что не только что кого-то убили, — ворчит Сакса, закатывая глаза. — Для протокола: Агрон кого-то убивает. А мы просто соучастники, — вмешивается Спартак, жонглируя двумя хот-догами и бутылкой Gatorade. — Как насчет того, чтобы не говорить об этом на улице? — Агрон скользит вдоль борта грузовика, оглядываясь по сторонам. Они находятся в жилом квартале, остановившись, чтобы купить еды. Это привычно для них — вернуться с очередного вызова и остановиться на обед. У всех есть рация, и они могут связаться друг с другом, если где-то нужны. Их локация дает идеальную точку обзора перед домом Назира, и они по очереди смотрят на улицу в поисках машины Цезаря. — Есть какие-нибудь признаки его присутствия? — Крикс встает рядом с Агроном, застегивая на прохладном воздухе свою толстовку. — Еще нет, — тот вяло машет телефоном, — Назир сказал, что напишет. — Знаешь, — начинает Крикс, скрещивая свои большие руки на груди, — я делаю это не для тебя. Агрон поворачивается, чтобы посмотреть на него, мрачно поджимая губы. Если он собирается отступить, Агрону нужно знать это сейчас. — Когда вы со Спартаком впервые приехали, — продолжает Крикс, — я не хотел вам помогать. Зачем мне разрушать свою жизнь и карьеру, чтобы спасти твою задницу. Но Назир заслуживает большего. Он хороший малыш, а этот Цезарь — охрененный подонок. — Спасибо, — торжественно кивает Агрон. Его отношения с Криксом в лучшем случае можно назвать сложными, и любой небольшой признак дружбы воспринимается с благодарностью, но скептически. — И Невия сказала мне, что либо я приду и помогу тебе, либо она сделает это сама. — Крикс смеется. — Я подумал, что посылать мою жену на девятом месяце беременности для поджога — не лучшая идея. — Самое страшное, что она может это сделать, — ухмыляется Агрон, качая головой. — Да, она бы это сделала. Она любит этого твоего мальчика, — кивает Крикс. — Он тоже вырос на моих глазах. Я просто надеюсь, что когда все закончится, ты будешь мужчиной во всем. — Не понял? — Агрон чувствует поднимающийся внутри него ползучий страх, своего рода осознание. — Я просто имел в виду, — колеблется Крикс, краем глаза поглядывая на коллегу, — кто может сказать, что Назир захочет быть с тобой, когда все закончится? Он никогда раньше не был один, верно? Но будет, когда Цезарь исчезнет, и что он подумает, когда узнает, что ты сделал? — Он сделал все это, чтобы спасти меня, а я делаю это для него, чтобы ему не пришлось жить в постоянном страхе перед Цезарем. — Агрон усмехается, качая головой. — Он увидит, что я сделал и простит меня. — Да, но он хочет быть с Агроном-героем или Агроном-убийцей? Крикс хлопает его по спине, отталкиваясь от грузовика, чтобы вернуться и присоединиться к остальным, в тот момент, когда серебристая машина Цезаря подъезжает к дому Назира.*****
Назир едва может дышать, когда распахивает дверь своей квартиры, фальшивая улыбка так сильно напрягает его щеки, что они болят. Цезарь одет в костюм без галстука с открытым воротом. Он выглядит таким стильно — небрежным, держит букет роз и лениво ухмыляется, уверенный в своей позиции. Назир немного падает духом, видя, как глаза Цезаря рассматривают его длинные заплетеные волосы, уложенные на плечо. — Ты не стригся, — Цезарь выплевывает вместо приветствия, вваливаясь в квартиру. — Я прошу тебя сделать что-то, а ты не слушаешься. Я думал, мы прошли через это. Почему ты всегда меня раздражаешь? — Извини, — бормочет Назир, опуская голову и подчиняясь инстинкту. Он чувствует, как его телефон гудит в ладони, и, повернувшись спиной к Цезарю, поворачивает экран вверх, чтобы прочитать сообщение Агрона. Будь сильным. Я люблю тебя. — Где все твое дерьмо? — Цезарь морщит нос, оглядывая почти пустую квартиру. — Петрос переехал к Барке. Я отдал ему большую часть мебели, — отвечает Назир, закрывая дверь. Он босиком проходит в квартиру, задерживаясь на полпути между гостиной и кухней. Он должен держать в сознании мантру слов Агрона, находя в себе силы поднять голову и встать, наконец, на ноги. Снова сканируя его, Цезарь бросает цветы на стойку и движется к нему, преследуя, как хищник. Это вызывает зудящий страх в глубине души — беги, все внутри него кричит, и Назиру приходится сделать усилие, чтобы не слушать. Пальцы Цезаря вплетаются в волосы, отводя голову Назира назад настолько, чтобы он мог крепко и безжалостно прижаться к его рту. Если он и замечает нежелание, то не заботится об этом, беря от поцелуя больше, чем Назир готов дать — грубо ткнувшись языком в рот. — Что ты делаешь? — рявкает Цезарь, сужая глаза. — Назир, не усложняй, я не в настроении. — Мне нужно поговорить с тобой, — бормочет Назир, сопротивляясь тому, что, как он уверен, Цезарь сделает в следующий момент. — Да неужели? — Цезарь усмехается. — И что ты скажешь? Еще одна из твоих жалких попыток стать мужчиной? Постоять за себя? Бесполезно, Назир. Ты должен быть моим. Отстранившись, Назир уходит на кухню. Ему нужно создать пространство, дать себе достаточно места, чтобы, если вдруг пришлось бежать, он смог. Даже подготовка к жестокому обращению Цезаря только укрепляет его решимость — ему больше не нужно так жить. Больше никогда. Чувствуя касания кожаных переплетений на своей шее, Назир вплетает в них пальцы, заземляясь. — Что за… — начинает Цезарь, кривя рот в опасном оскале. — Я не хочу больше быть с тобой, - быстро выпаливает Назир, голос немного ломается, но тверд. Он чувствует в груди странную тяжесть — смесь восторга и страха. Выражение лица Цезаря не меняется, но он делает несколько шагов вперед, и, наверное, это иллюзия — убогий дизайн квартир Бруклина — но создается впечатление, будто Цезарь растет — занимает больше места, пытаясь запугать. Но он забывает, что Назир видел, как Агрон делал то же самое, и его эффект гораздо более тревожный. Это почти странно, как Агрон может превратиться из большого в огромного, просто развернув плечи. Назир видел это лично, и хотя попытка Цезаря верна, она тускнеет по сравнению с попыткой Агрона. — Что? — выплевывает Цезарь, хлопая рукой по стойке. — Ты что, блядь, издеваешься надо мной? Прежде чем Назир успевает остановить себя или проконтролировать, изнутри него вырывается хихиканье, и он не в состоянии подавить его, когда отвечает. Это результат месяцев страха и переломного момента в сочетании с безрассудством. — Я не хочу быть с тобой. Я ненавижу тебя, Цезарь. И, твою мать, это правда. Все, что ты когда-либо делал, это лишь причинял боль мне и тем, кто мне небезразличен, и я больше не хочу тебя видеть. Восторг, гребаная свобода вырываются из его ребер и струятся вдоль позвоночника. Назир чувствует себя невесомым, словно парит над землей. Прорываются все слова, которые он держал в секрете, правда, которую всегда хотел сказать Цезарю, но никогда не имел сил. Он чувствует себя каким-то воином, наносящим, наконец, последний удар. Чувствует себя сильным, даже могущественным и задается вопросом, так ли себя чувствуют Агрон и Спартак — благословенными. — Ты — монстр, — закипает Назир, — алчная, мерзкая пиявка, которая вселяет слабость в других. Я никогда не любил тебя на самом деле. Ты просто заставил меня остаться с тобой. Это всё, что когда-либо между нами было. Назир переносит вес, набирая обороты. Как будто первые слова были просто треском, и вдруг все вылезло наружу — хлынуло на него, как вода. Очищение от многомесячной лжи и страха. Он хочет причинить Цезарю боль, причинить неважно каким образом — даже если это просто слова. Он этого заслуживает, должен чувствовать себя отрезанным от всего мира. — Твоя уверенность делает тебя гребаным идиотом. Все это время, когда ты думал, что контролируешь ситуацию и делаешь меня несчастным, мы с Агроном постоянно трахались. И он хорош, твою мать, чертовски хорош, всегда знает, что мне нужно. Он в миллион раз лучше, чем ты когда-либо будешь, — Назир хвастается, ухмылка становится немного сумасшедшей, как и искривленная гримаса Цезаря. — Помнишь, когда мы были вместе, и ты уехал в командировку в Калифорнию? Цезарь следит, как Назир подходит ближе, чтобы шепнуть слова прямиков в ухо, и чувствует, как скручивается живот, наблюдая в глазах сирийца торжество, как будто Назир думает, что выиграл какую-то битву. — Агрон трахал меня на твоей постели, — он насмехается, касаясь губами щеки Цезаря. — Все выходные я рыдал, стонал и умолял его делать это. Я ни разу не вспомнил о тебе, ни на мгновение. И никогда не делал. — Ты явно забыл, с кем разговариваешь. — Цезарь движется вперед, и внезапно головокружительный страх внутри Назира полностью прекращается, подавленный его следующими словами. — Я тебе напомню. Удар сильный, рот наполняется кровью, затылок ударяется о шкаф позади него. Прежде чем он успевает сдвинуться с места, Цезарь снова бьет его. Удар отбрасывает Назира в сторону, он налетает и ударяется бедром о стойку, сгибаясь пополам от боли. Он пытается протянуть руку и ударить Цезаря в ответ, как его учили Спартак и Агрон, но промахивается и вместо этого падает на раковину. — Это, блядь, последняя капля, — кричит Цезарь, снова протягивая к нему руку. Раздается шлепок, резкий хлопок кожи по коже и крик Назира, пытающегося прикрыть свое лицо. — Ты думаешь, я собираюсь с этим мириться? С твоим блядством? Как будто я твоя сука? — Цезарь с силой пинает его и сбивает на кафельный пол. — Ты мой! И я напомню тебе об этом перед тем, как удостоверюсь, что эта гребаная пизда тоже знает. Лежа на полу, Назир замечает клубы дыма, ползущие из-под щели входной двери. Цезарь кричит над ним, а его дорогие кожаные туфли пинают Назиру в ребра. Боль слабая, тело онемело, Назир падает щекой на прохладную плитку — и это совсем не круто. Он чувствует тепло, почти жар, и в глубине его сознания что-то маячит, пытаясь выйти на поверхность — что-то, что Агрон однажды сказал ему о зданиях и своей работе. Ты будешь удивлен, как много людей игнорируют признаки пожара в их доме. Если пол горячий, или ты кашляешь, у тебя проблемы. — Блядь, — выдыхает Назир, хлопая ладонями по плитке, когда пытается выползти из кухни. Жесткий ботинок Цезаря врезается в плечи, заставляя упасть. Назиру кажется, что он слышит вдалеке вой сирены, но в Нью-Йорке это обычное дело. Он пинает Цезаря ногой, все еще пытаясь ползти, и заставляет его упасть на себя, коленями по обе стороны от своей талии. — Я собираюсь трахнуть тебя, — шипит Цезарь в ухо сирийцу, задрав его голову за волосы, — и напомнить, кто твой… Его прерывают, когда входная дверь внезапно распахивается, так сильно ударившись о стену, что отрывается кусок, а штукатурка превращается в пыль. Жар врывается внутрь, пламя лижет дерево, съедая краску вокруг дверного косяка, и кто-то выходит из огня. Сквозь замутненные глаза, мокрые от боли и страха, Назир видит огромную фигуру пожарного. Он везде узнает это движение плеч — Агрон, отбрасывающий шлем в сторону. Сквозь дым сознание приносит картинку из фильмов-боевиков: Агрон врывается, чтобы спасти девушку, попавшую в беду, с высоко поднятым мечом и свирепым рычанием, искажающим его лицо. Он похож на дикого волка, его зеленые глаза светятся в тлеющих углях пожара. — Агрон! — Назир задыхается, ему только удается оторвать пальцы от пола. — Ты... Голос Агрона не похож на его собственный, он глубже и свирепее. Это рычание человека, дошедшего до своих пределов, и больше ничто не сдерживает зверя внутри. Он даже не знает, как пересекает комнату, но он это делает, и его кулак изо всех сил бьет по носу Цезаря, чувствуя, как сухожилия лопаются и трескаются под его костяшками. Падая назад, Цезарь ударяется о кухонную стойку, вскрикивая от боли, когда кровь хлещет из его изуродованного лица. Он пытается нанести ответный удар, защитить себя или, в лучшем случае, блокировать, но следующий удар попадает ему прямо в горло, и он задыхается. — Я ждал этого чертовски долго, — Агрон рычит, с легкостью обхватывая одной ладонью горло Цезаря, дорогие кожаные туфли болтаются над полом. — Подожди. Назир оборачивается, вцепляясь руками в штаны Агрона. У него пока нет сил стоять, дух вышибло из-за идеально выполненных ударов Цезаря. — Назир, — Агрон смотрит на него, все еще крепко сжимая горло Цезаря. — Квартира в огне, — Назир хрипит, глядя на Агрона широко раскрытыми глазами. Но он не напуган, нет, чувство решимости видно на его обычно мягком лице. — У нас есть время. — Агрон сильнее надавливает большим пальцем на трахею Цезаря, когда тот пытается вывернуться. — Позволь мне причинить еще немного боли. — Нет, — кашляет Назир, слезящимися глазами смотря на Агрона. — Ты бы предпочел, чтобы я свернул ему шею? Не слишком быстрая смерть за всё его дерьмо? — Острые зубы гиганта обнажаются в рычании, он с силой ударяет Цезаря в грудь, заставляя того беспомощно хрипеть. — Нет, — качает головой Назир, сильнее цепляясь за серую ткань. — Я хочу, чтобы он горел. Хочу, чтобы он почувствовал это. Агрон смеется — жестокий и горький смех, разносящийся по квартире. Сильным толчком он легко швыряет Цезаря на шкаф, у того голова трясется, как баскетбольный мяч. Он падает, глаза затуманены, но все еще в сознании, из носа льется кровь. Встав перед ним на колени, Агрон хватает Цезаря за подбородок толстыми пальцами. — Я надеюсь, ты прочувствуешь каждый момент своей смерти и будешь знать, что по тебе не скучают. Я позабочусь о том, чтобы Назир забыл о тебе и никогда больше не боялся твоего имени. Повернувшись, он стягивает куртку и накидывает ее на Назира, защищая его голые руки от огня, прежде чем легко поднять его в свои объятия. Из-за его хрипящего дыхания, Агрон не может положить его в обычную переноску, поэтому несет как крошечную невесту, держа близко и защищая своей курткой. Подойдя к двери, Агрон уже собирается направиться к лестнице, когда его останавливает вздох Назира. — Стой. Срывая обручальное кольцо с пальца, Назир бросает его в Цезаря, пытающегося ползти по полу. Кровь заливает его белую накрахмаленную рубашку, окрашивая спереди большим красным пятном. Обхватив Агрона, Назир вцепляется пальцами в дверную ручку, раскаленный металл мучительно обжигает его пальцы. Запах опаленной плоти наполняет нос, но Назир игнорирует его — только на этот момент, только для окончательного удовлетворения. Он пристально смотрит на Цезаря, желая убедиться, что у него есть его внимание, прежде чем хлопнуть входной дверью прямо перед его носом, замок с громким стуком встает на место. — Он всегда заедает, — Назир шепчет Агрону, пряча лицо в широкой груди. Агрон смеется, пораженный маленькому человеку в своих руках, прежде чем отвернуться от этого проклятого места и человека внутри. Дым слезит глаза Агрона и дерет горло Назира, грудь из-за этого едва может расширяться. Вокруг них раздаются громкие хлопки и трески, здание уже начало стонать под силой огня. Крикс и Барка хорошо поработали, начав всё в подвале, чтобы у Агрона было достаточно времени вывести Назира до того, как здание рухнет. Спускаясь по ступеням, Агрон едва видит, по глупости сбросив в ярости шлем, когда увидел Цезаря, сидящего на Назире. К счастью, он ходил по этой лестнице достаточно, чтобы знать свой путь, прижимая Назира к себе, чтобы тот не обгорел. Большая часть первого этажа уже прогибается, когда Агрон сбегает с лестницы и направляется к выходу. В доме устрашающе тихо, если не считать рева огня, никаких криков или воплей, и это успокаивает: Сакса и Ганник вывели всех, Луго и Донар наизготовке со шлангами снаружи. План сработал и прошел безупречно. Он едва видит, по его лицу текут слезы, но Спартак сдержал слово и держит входную дверь открытой, когда пара прорывается сквозь нее. — Врача! — кричит Агрон, чувствуя, как Назир хрипит, кашляет, а затем замолкает, задыхаясь от свежего воздуха. Пара медиков принимают Назира и ведут к машине скорой помощи, а Агрон, спотыкаясь, следует за ними. Он все еще держит Назира за кончики пальцев, когда того опускают на носилки, но внимание привлекает громкий грохот, раздающийся через улицу и сопровождающийся криками зевак из толпы. Назир открывает глаза и смотрит мимо Агрона, когда его здание — его дом — рушится. Куча разбитого дерева все еще пылает в лучах заходящего солнца, шесть этажей теперь находятся на уровне земли, на улицу сыплются искры. — Его больше нет, — шепчет Назир, сквозь дым находя зеленые глаза гиганта, прежде чем тьма поглощает его, и он больше не может видеть.*****
Назиру снится огонь. Он чувствует жар на спине и лице И сильные руки на груди, удерживающие его. От огня. А потом прохладное облегчение. Он погружается в море, цвета окутывают его. Изумруды, нефриты и шартрез. И кто-то зовет его самым сладким голосом, который он когда-либо слышал, как песня сирены. Он говорит ему держаться, продолжать идти. Шепот судьбы. Затем мягкое прикосновение к его лбу среди вспышек белых огней, и резкий шепот иностранных слов. На немецком. Затяжной и сердитый. И писк. Непрерывный и устойчивый. Но прохладное прикосновение все еще чувствуется на его лице. Вернись ко мне. Назир, Проснись.*****
Назир открывает глаза, моргая от полуденного солнца. Оно струится через задернутые бледно-желтые шторы на окне справа. Он смотрит на это какое-то время, пока не слышит звуковой сигнал рядом с собой, понимая, что находится, должно быть, в больнице. Неуверенными пальцами Назир касается щек, ища травму. У него в носу кислородная трубка, подающая в ноздри слишком чистый воздух. Болят легкие, и не терпится выкурить сигарету, но он сомневается, что это разрешат. Повернувшись вправо, он с удивлением видит Агрона, сидящего в небольшом кресле рядом с ним. Тот неловко откинулся назад, слишком высокий для своего сиденья, спинка совсем маленькая для его плеч. Под глазами темные круги, из руки торчит капельница, но выглядит он сносно. Единственный шум в комнате кроме писка машины — это его тихий храп с приоткрытым ртом. Чувство привязанности и заботы закипает в груди Назира. Этот человек, его мужчина, спас ему жизнь. Всегда герой, и он здесь. Он здесь, и они в порядке. Наконец-то свободны. Слезы собираются у него на глазах, и, прежде чем он успевает остановить себя, раздаются рыдания. Шум настораживает Агрона, заставляя проснуться. Он в замешательстве моргает, прежде чем встать и заключить Назира в объятия, осторожно прижимая его к себе. — Эй, малыш, — успокаивает Агрон, — что случилось? — Я даже не знаю, — Назир всхлипывает, хватаясь за Агрона, — я просто… — Все в порядке, — целует его в щеку Агрон, — я рядом. — Всегда рядом, — шепчет Назир, отстраняясь немного, чтобы устроиться на подушках. Агрон откидывается на стул, тяжело вздыхая. Его тело тоже болит, но он так спорил с медсестрами, что они разрешили ему быть здесь. Он должен был пообещать, что, если слишком устанет, то ляжет на свободную кровать, но Агрону нужно было только одно — быть рядом с Назиром. — Нам нужно поговорить, — он осторожно берет Назира за руку, ладони которого гораздо меньше, а пальцы тоньше и острее. — Хорошо. — Назир знает, что это правда, пусть и боится слов. — Назир, — глубоко вздыхает Агрон, прежде чем продолжить, — всё, что произошло в квартире, было спланировано. Темные глаза сканируют его лицо, разум Назира осмысливает информацию, но он не останавливает его. — Когда я отправил тебя домой с Актусом и Дуро, то уже знал, что собираюсь убить Цезаря. Я просто не мог позволить тебе вернуться к нему, поэтому устроил сцену в клубе. А когда вы ушли, я пошел за Ашуром. — Агрон делает паузу при следующих словах, крепче сжимая пальцы сирийца. — Я задушил его и бросил тело на Кони-Айленд. Копы списали всё на самоубийство. Я знал, что он угрожал тебе и шпионил за тобой, и он это заслужил. Действительно, твою мать, заслужил. Назир резко вдыхает, глаза расширяются, но он ничего не говорит. Не может подобрать слов. — Потом я поехал к Спартаку, мне нужен был совет. Мне нужно было найти способ убить Цезаря, не возлагая никакой вины на тебя. У меня больше не было выбора, Назир. Или убить его или узнать, что он убил тебя. Слегка облизывая губы, Назир медленно произносит следующие слова, наполовину в неверии, наполовину в страхе. — И вы устроили пожар. Слышать это вот так — странно, но подтверждает все, чего опасался Агрон. Крикс был прав. Его действия, какими бы героическими не были, изменили восприятие Назира. Назир теперь знает, что сделал Агрон, и, что хуже всего, Агрон не жалеет об этом. Он убивал бы Цезаря снова и снова миллионами способов, если бы это означало, что Назир будет свободен. — План заключался в том, чтобы Крикс и Барка испортили проводку в подвале. Ваше здание было старым, и это не выглядело бы подозрительным. Когда Барка пришел, чтобы помочь Петросу перевезти ящики, он отключил вашу пожарную сигнализацию. Остальные жители были эвакуированы, и вы с Цезарем ничего не заметили. Когда мы прибыли на место, Ганник, Сакса и я вошли внутрь. Они заняли верхний и нижний этажи — обычная проверка — а я должен был отправиться прямо в квартиру. Легенда состояла в том, что Цезарь сам случайно запер себя в квартире, а я не знал, потому что нашел тебя в коридоре. Тебе было плохо, ты не мог дышать, поэтому не смог сказать, что кто-то еще находился внутри. А я не знал. Это был несчастный случай, и Цезарь погиб от огня. Ты свободен, Назир, и, наконец, вне его контроля. Агрон, затаив дыхание, ждет, пока Назир воспримет информацию. Тот не отпускает Агрона, но и не отрывает глаз от одеяла. В палате так тихо, только пищит эта дурацкая машина, и Агрон никогда раньше так не боялся. Если Назир оттолкнет его сейчас, он не уверен, что сможет выдержать удар. — Ты рисковал своей жизнью, жизнями своей семьи и друзей ради меня? — наконец спрашивает Назир, теребя ткань. — В этом мире нет ничего, чтобы я не сделал для тебя, Назир, — клянется Агрон, нежно приподнимая его за подбородок, — и именно из-за этого я не могу быть с тобой. — Что? — Влажные глаза Назира расширяются, пальцы сильнее вцепляются в руки Агрона. — Нет! Ты не можешь так поступить со мной! Ты обещал... — Назир, — воркует Агрон, садясь рядом с ним на кровать и держа его лицо между ладонями. — А теперь тише и выслушай. — Нет! Ты меня послушай, — Назир отчаянно сминает в руках рубашку Агрона. — Я люблю тебя. Я так долго любил тебя, и ты рисковал всем ради меня, а теперь хочешь бросить? Или скажешь мне отвернуться от тебя? Я не буду, не прогоняй меня. — Я не хочу прогонять тебя, чтобы ты нашел кого-то еще или что-то в этом роде, — бормочет Агрон, приподнимая голову Назира, чтобы посмотреть на него. — Назир, я убил двоих мужчин. Хладнокровно. И я бы сделал это снова. Я не… Я сейчас нестабилен. Однажды ты сказал, что испугался моего гнева, моей ярости, и это доказывает, что твое беспокойство не было безосновательным. Я опасен, Назир. Рядом с тобой сейчас находится опасный человек. И ты. Это первый раз, когда ты остаешься один, и у тебя должен быть выбор, кем ты хочешь быть и с кем. Спартак уже сказал, что ты можешь заселиться в пустую квартиру дальше по коридору от нас с Дуро. Наладь свою жизнь, вернись к татуировкам и искусству, и давай начнем сначала. Не сразу, но давай будем друзьями, давай общаться, и когда все станет хорошо и мы будем готовы, тогда сможем перейти на другой этап. — Но я люблю тебя, — шепчет Назир, — и не хочу, чтобы ты забыл обо мне, двигаясь дальше. — Этого никогда не случится, — Агрон мотает головой. — Я слишком далеко зашел. Больше никто не подойдет. Используя их сцепленные руки, чтобы вытереть слезы, Назир печально, но смиренно вздыхает. — Ты должен кое-что пообещать, действительно пообещать мне. — Что угодно. Назир позволяет Агрону прижать его к себе, поцеловать дрожащие губы и потереться носами. Это мило, но причиняет боль, но то, что Агрон предлагает отдалиться, пусть и на время, причиняет еще больше боли. Он хочет его рядом с собой, но также понимает причину, и это всё так запутанно, но так ясно. Агрон несколько секунд дышит Назиру в рот, всасывая его запах и осознавая, что эта война окончена. Битва состоялась и выиграна, и теперь они могут быть свободными — могут расти и учиться вместе. — Обещай мне, что мы снова будем счастливы. Что мы вернемся к тому, каким мы были, когда мне не казалось, что грудь разрывает на части. Встречаясь со взглядом темных глаз, Агрон улыбается, на его щеках появляются ямочки. — Обещаю. Однажды, очень скоро будет солнечный день и счастье, и мы вернемся к любви и полноте. Не думай об этом как о конце, Назир. Это будет новое начало. — Как в кантри-песне? Агрон целует Назира в последний раз, целомудренно и сладко прижимаясь губами к его губам, соединяясь как кусочки пазла. — Да, как в кантри-песне.