Нефритовый дворец для гуциня и флейты

      Лань Ванцзи перевернул страницу книги — философского трактата — прочёл следующую, ведя по столбцам кончиком пальца. В этом не было необходимости, но ему нравилось чувствовать шероховатость впитавшихся в бумагу чернил.       За ширмой, кажется, раздался какой-то шум. Лань Ванцзи положил в книгу закладку — приклеенный к бумаге высушенный цветок — и тихо прошёл на другую половину комнаты. Вэй Усянь дрых без задних ног и, вероятно, издал шум, перевернувшись со спины на живот. Он даже не разулся. Над тахтой вился сладковатый запах «Улыбки Императора». Лань Ванцзи покачал головой — сплошные нарушения правил! — осторожно снял с него сапоги и перевернул, укладывая в благопристойную позу: на спину, с руками вдоль туловища, — и накрывая одеялом. Но Вэй Усянь всегда спал беспокойно, так что буквально уже через минуту перевернулся на бок и сбил одеяло. Лань Ванцзи опять покачал головой, но второй раз перекладывать юношу не стал, боясь, что разбудит. Он только снова накинул на него одеяло и вернулся на свою половину.       Степенно усаживаясь за стол, Лань Ванцзи опять раскрыл книгу, но взглянул на строки сквозным взглядом, не вчитываясь: вниманием его завладела закладка. Высушенный цветок уже не источал никаких ароматов, но некогда благоухал. Лань Ванцзи, прежде чем его засушить, долго нюхал его, с удивлением понимая, что никогда прежде не срывал и не нюхал цветов. Ноздри его дёрнулись, он прикрыл лицо рукавом и закрыл глаза. Воскуренные в Цзинши благовония мешали вспомнить аромат цветка. Сейчас ему казалось, что у цветка был запах выжаренного солнцем тела Вэй Усяня. Уши у Лань Ванцзи стремительно начали краснеть.       Вэй Усянь, залитый полуденным солнцем, был непозволительно красив. Он дремал, прислонившись к дереву, и солнечные зайчики бродили по его лицу, теряясь в чёрной повязке, которую юноша повязал, похваляясь перед другими участниками облавы меткостью. Лань Ванцзи и сейчас пытался убедить себя, что наткнулся на него случайно. Смятение сердца, которое он испытал при взгляде на его подрагивающие дыханием губы, не описать словами.       Вэй Усянь с самого своего появления в Облачных Глубинах завладел его вниманием, но со стороны Лань Ванцзи это было скорее любопытство, смешанное с раздражением: что ещё он может выкинуть, этот шумный, бесцеремонный, бесстыдный, назойливый, упрямый… Перечислять дурные качества Вэй Усяня можно бесконечно, он ходячее нарушение всех трёх тысяч установленных правил Облачных Глубин и ещё тысячи негласных! Лань Ванцзи не хотел думать или не понимал, что это уже не просто любопытство. Тогда, на горе Байфэн, он впервые это осознал.       Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Лань Ванцзи шагнул к дереву, зажал Вэй Усяня и поцеловал. Что он знал о поцелуях! Действовал он интуитивно, поражаясь собственной дерзости и изобретательности: он откуда-то знал, что нужно всунуть язык поглубже, чтобы Вэй Усянь не смог сомкнуть зубы. Тело стремительно начало наполняться сладкой слабостью. Если бы Вэй Усянь сопротивлялся… Но он не сопротивлялся, Лань Ванцзи чувствовал, что и он обмяк, словно лишившись чувств.       Опомнившись, Лань Ванцзи ринулся в лес, подальше от «места преступления». Он нёсся, не разбирая дороги, пока не столкнулся с деревом. Ярость, захватившая его, ослепляла. Он с силой ударил в дерево кулаком, ствол расщепился, пошёл трещинами. Поддался слабости и сделал такое! Сладость во рту и пощипывание на кончике языка намекали, что действо было хоть и неслыханное, но… Он не позволил себе додумать до конца. Это всего лишь манифестация его нечестивых помыслов, которые нужно убить в корне медитацией в ледяном источнике. И гнев его — тоже проявление слабости, с ним нужно справиться. Но вместо этого Лань Ванцзи вытащил Бичэнь и принялся крушить деревья и побеги бамбука, задыхаясь от осознания собственной порочности и бессилия справиться с эмоциями сейчас.       Вэй Усянь появился некстати. Впрочем, как и всегда. Сейчас, трезво поразмыслив, Лань Ванцзи уверился, что подошёл Вэй Усянь тогда, вовсе не чтобы насмехаться над ним. Скорее всего, заметил, в каком состоянии Лань Ванцзи и решил удостовериться, что с ним всё в порядке, что он не ранен или не отравлен во время облавы, поскольку вёл себя Второй Нефрит явно неадекватно, как ни посмотри. Но тогда Лань Ванцзи едва мог что-то воспринимать. Он велел Вэй Усяню держаться от него подальше и вообще был нарочито груб с ним. Видеть его сейчас, когда он проявил слабость, сдался низменным инстинктам… невыносимо!       А Вэй Усянь, как назло, не желал уходить и завёл разговор о поцелуях, сам того не ведая, ударяя по самому больному. Да, первый поцелуй Лань Ванцзи точно до конца жизни будет помнить! Это он верно угадал. Бахвальство Вэй Усяня о собственной «закалённости в делах любовных» окончательно вывело Лань Ванцзи из себя. Он лишь недавно узнал, что Вэй Усянь всё выдумал, но тогда его захлестнули доселе неведомые ему чувства: ревность. Он плохо помнил, как ему удалось справиться с собой.       Лань Ванцзи встрепенулся, почувствовав, что воспоминания захватили его настолько, что тело задрожало и стало мягким и расслабленным — кроме одной-единственной части. Он попытался привести мысли и дыхание в порядок, но тщетно: воспоминания о первом поцелуе были слишком драгоценны и взлелеяны, он хранил их бережно в памяти все эти шестнадцать лет, сожалея, что не зашёл дальше дозволенного, и даже не представляя, что у этого суждено быть продолжению — такому, какое он себе тогда и в мыслях позволить не мог!       Лицо Лань Ванцзи окрасилось слабой улыбкой. Он вложил закладку в книгу, убрал её и тихо прошёл на другую половину Цзинши.       Вэй Усянь спал теперь на животе, развернувшись лицом к комнате и подогнув под себя ногу. Одежда сползла набок, обнажая часть плеча и спины. На шее ещё виднелся темноватый след засоса, оставленный Лань Чжанем прошлой ночью. Лань Ванцзи преодолел искушение дотронуться до пятнышка пальцем: ему не хотелось будить Вэй Усяня.       Вместо этого он сел возле тахты, подпирая лицо рукой, и стал смотреть, как Вэй Усянь спит. Это была роскошь, о которой он прежде и мечтать не мог. Тогда он вынужден был смотреть украдкой, скрывая от всех — даже от самого себя! — зарождающиеся в сердце чувства. Сейчас он мог смотреть сколько угодно: Вэй Усянь принадлежал исключительно ему. И он сам тоже теперь принадлежал самому себе, не стыдясь более того, что прежде считал слабостью или нечестивостью. Смотреть, любоваться, вдыхать запах его тела, в любой момент коснуться, а если разбудит прикосновением, то заключить в объятья и одарить сладостным поцелуем такие желанные губы… Лань Ванцзи подавил то ли вздох, то ли стон. О да, он получил даже больше, чем смел желать.       Вэй Усянь шевельнулся, глаза его раскрылись. Вид сидящего возле него Лань Чжаня его озадачил немного. «Надеюсь, я не разговаривал во сне? — подумалось ему. — Кто знает, что я мог наговорить!»       Он поморгал и хорошенько вгляделся в Лань Чжаня, ища на его лице следы недовольства. Нет, ничего такого. Лань Ванцзи просто сидел и смотрел на него долгим взглядом, даже не моргая. Если бы у его рта не было ладони, которой он подпирал подбородок, то Вэй Усянь непременно заметил бы на его губах полуулыбку, выражающую полное удовлетворение жизнью, а скорее — представшим его глазам зрелищем: спящим, а теперь и пробуждающимся возлюбленным.       — Лань Чжань, — пробормотал Вэй Усянь, сладострастно выгибаясь, словно его тронул не взгляд, а рука мужчины, — если ты будешь на меня так смотреть, то я решу, что у тебя нечестивые помыслы на мой счёт.       Он ждал, что Лань Ванцзи смутится и отведёт взгляд. Но тот взгляда не отвёл, наоборот, посмотрел на Вэй Усяня ещё пристальнее и спокойно подтвердил:       — Даже не представляешь, насколько.