Нефритовый дворец для гуциня и флейты

      — Лань Чжань, ну пожалуйста, не надо! — захныкал Вэй Усянь.       Лань Ванцзи крепко взял его за запястье и повёл в зал бесед, где вот-вот должны были начаться занятия для приглашённых учеников Ордена. Вели уроки попеременно Лань Сичэнь и старый Лань. Вэй Усянь ничуть не возражал бывать на тех, что вёл Первый Нефрит, но к Лань Цижэню его нельзя было заманить и «Улыбкой Императора»! Когда Лань Чжань отлучался из Облачных Глубин, Вэй Усянь никогда не посещал занятий: или отсиживался в кроличьем лесу, или в Цзинши, или вовсе выбирался в Цайи, чтобы сытно и, главное, вкусно поесть.       Ханьгуан-цзюнь растормошил Вэй Усяня ни свет ни заря и потащил на занятия. Сегодня были уроки старого Ланя, немудрено, что Вэй Усянь сопротивлялся!       — Вэй Ин, не упрямься, — мягко сказал Лань Чжань, продолжая волочить юношу за собой.       — Лань Чжань, я дурно себя чувствую, — сменил тактику Вэй Усянь, поняв, что простое нытьё ему не поможет. — Это из-за тебя! Я ведь просил вчера, чтобы ты меня пожалел. Я не смогу сегодня сидеть прямо, а если начну ёрзать, что навлеку на себя гнев твоего дяди. Ты же знаешь, он ко мне придирается!       — Не без оснований, — коротко возразил Лань Ванцзи.       — Я в последнее время хорошо себя веду, — обиделся Вэй Усянь.       — «В последнее время», — со значением повторил Ханьгуан-цзюнь.       Вэй Усянь вздохнул и прибегнул к последней отговорке:       — Я не хочу снова тебя опозорить. Не хочу, чтобы тебе было за меня стыдно. Понимаешь, Лань Чжань?       Лань Чжаня, вероятно, перспектива быть опозоренным выходками Вэй Усяня уже мало смущала. Он приостановился на мгновение, спокойно на него посмотрел и как ни в чём не бывало потащил дальше. Вэй Усянь обречённо вздохнул и покорился неизбежному.       Вэй Усянь попытался утешить себя, что их места — в самом конце учебной залы, позади всех учеников, прямо у дверей, а значит, удастся сесть свободно и, быть может, немного вздремнуть. Он недавно обнаружил, что может спать с открытыми глазами — очень удобная привычка!       Когда они вошли, старый Лань и ученики тут же уставились на них. Лань Цижэнь явно хотел к чему-нибудь придраться, ученики глядели с любопытством. Они знали, что в Облачных Глубинах живёт «тот самый старейшина Илин», но Вэй Усянь так хорошо посещал занятия, что они его ни разу не видели!       Его появление будто бросало вызов всем присутствующим. В Облачных Глубинах носили одежду белого цвета с бледно-голубыми узорами и белые же лобные ленты, а Вэй Усянь одевался в чёрное и волосы подвязывал алой. Чёрный цвет выгодно подчёркивал красоту его лица, губы казались кроваво-алыми и приковывали к себе взгляды даже самых благопристойных членов Ордена, понуждая их думать не совсем о благопристойных вещах.       Вообще-то поначалу старый Лань пытался заставить Вэй Усяня носить белую одежду, как и полагалось в Облачных Глубинах. Лань Ванцзи принёс в Цзинши белое одеяние подходящего размера и сказал, чтобы Вэй Усянь надел его. Вэй Усянь критически оглядел одежду и возразил:       — Не надену. С какой стати мне надевать белое, Лань Чжань? Я ведь не принадлежу твоему Ордену.       Лань Ванцзи, помолчав, согласился:       — Нет, — и добавил: — Ты принадлежишь мне.       Вэй Усянь вспыхнул и закрыл лицо руками:       — Лань Чжань! Что ты такое говоришь!.. Не заставляй меня!..       — Не буду, — снисходительно ответил Лань Ванцзи, и Вэй Усянь продолжал носить что ему вздумается.       Лань Ванцзи отвесил дяде церемонный поклон. Вэй Усянь решил, что с первой же минуты нарываться на неприятности не стоит, поэтому тоже поклонился и чуть приободрился, увидев, что и Лань Сичэнь здесь. Первый Нефрит доброжелательно улыбнулся и кивнул вошедшим. Они уселись на подушки, причём Вэй Усянь подвинул свою поближе к Лань Чжаню.       Старшие ученики должны были присутствовать на занятиях младших, чтобы подавать им пример, и отвечать на вопросы, если старому Ланю вздумается их задать, отчаявшись услышать ответ от какого-нибудь нерадивого ученика. Вэй Усянь вовсе не хотел служить примером, но Лань Цижэнь непременно старался его на чём-нибудь подловить. Но у него никогда не получалось: ни тогда, ни теперь.       Старый Лань навёл в рядах учеников порядок и начал занятие с обычного поучения:       — Некоторым не мешает являться вовремя. И вообще являться. И не спать с открытыми глазами…       Смотрел он при этом на Вэй Усяня. Тот сделал постное лицо.       Ученики украдкой продолжали на них поглядывать. Лань Ванцзи и Вэй Ин составляли странный контраст, но вместе с тем — одно целое, как символ Инь и Ян. Ханьгуан-цзюнь, спокойный, холодный, беспристрастный, похожий на мраморное изваяние красотой и невозмутимостью, уравновешивал Вэй Усяня — его полную противоположность, за исключением красоты. Химия, которая между ними чувствовалась, была видна невооружённым глазом. Но они понятия не имели, что за всем этим стоит!       — Мы решили устроить состязание, — сказал между тем старый Лань, — чтобы оценить, каких успехов достигли ученики к этому моменту.       Услышав это, Вэй Усянь оживился. Состязание? Отличный способ развеять скуку! В состязаниях принимали участие и старшие ученики, и наставники, так что он надеялся впечатлить «зелень» стрельбой из лука или применением талисманов. Но старый Лань докончил:       — …состязание в изящных искусствах.       Радости в Вэй Усяне поубавилось. Конечно, разве Лань Цижэнь мог придумать что-то интересное? Не стоило забывать, что это Облачные Глубины!       — Состязание в трёх дисциплинах, — взял слово Лань Сичэнь. — Это каллиграфия, живопись и стихосложение. Нужно нарисовать хуацзюань и подписать её подходящим к сюжету стихотворением. Надеюсь, Лань Ванцзи и молодой господин Вэй тоже примут участие? — И он доброжелательно улыбнулся в их сторону.       — Мгм, — тут же отозвался Лань Чжань.       — Очень хотелось бы взглянуть на плоды трудов «молодого господина Вэя», — язвительно заметил старый Лань. — Его обучение в Облачных Глубинах было столь недолго, что мне тогда не представился случай узнать, насколько он хорош в сочинительстве.       Ученики прыснули. Они знали, что Вэй Усянь не закончил обучение, потому что его выставили за драку и вообще за неподобающее поведение.       «Ну конечно, где бы ты убедился? — мрачно подумал Вэй Усянь. — Я только и делал, что переписывал дурацкие правила!»       — Разумеется, — вслух сказал он, состроив улыбку, — я тоже приму участие. Я неплох в изящных искусствах.       — На то, чтобы приготовиться к состязанию, вам даётся две недели, — сказал Лань Цижэнь ученикам.       Те зароптали, начали переговариваться. Многие расстроились, понимая, что не справятся: уложиться в две недели, причём выдав качественный результат, который не зазорно будет представить на всеобщее обозрение, под силу только исключительно талантливым ученикам, достаточно продвинувшимся в обучении.       — Две недели — курам на смех, — себе под нос сказал Вэй Усянь, но так, чтобы его услышал Лань Ванцзи.       — Не справишься? — так же тихо спросил тот.       — Пф!..       После занятий все разошлись кто куда, Лань Чжань остался (нужно было доложить дяде и брату о том, что он видел и слышал во время отлучки из Облачных Глубин), Вэй Усянь первым улизнул в Цзинши.       Лань Чжань думал, что застанет его за работой, но Вэй Усянь валялся на тахте возле окна и пил вино прямо из сосуда.       — Вэй Ин, — укоризненно сказал Лань Ванцзи.       — Что? — не смутился тот. — «Улыбка Императора» меня вдохновит на свершения. Кто в своём уме будет сочинять стихотворение на трезвую голову?.. Без обид.       Лань Чжань едва заметно нахмурился, отобрал у Вэй Усяня сосуд — опоздал, тот уже успел всё выпить! — и сказал:       — Будь серьёзнее. Это отличный шанс поладить с дядей. Если тебе удастся его впечатлить…       — Уж я его впечатлю, — пообещал Вэй Усянь и ухмыльнулся.       Ханьгуан-цзюнь насторожился: когда Вэй Усянь так ухмылялся, ничего хорошего ждать не приходилось. Тем не менее Вэй Усянь взял бумагу, краску и чернила и уселся за один из столов. Лань Ванцзи сел за другой стол.       — Ты уже придумал, что будешь рисовать? — спросил Вэй Усянь, со страшным скрежетом растирая чернила.       — Мгм, — после паузы ответил Лань Ванцзи. — А ты?       — Начну, а остальное само додумается, — отозвался Вэй Усянь и рьяно принялся за работу.       Лань Ванцзи был неспешен и вдумчив. Кисть его медленно двигалась по бумаге, набрасывая первые штрихи будущей картины. Иногда он останавливался и подолгу глядел на выведенный штрих. Вэй Усянь возил по бумаге кистью без остановки, высунув кончик языка от напряжения. Лань Чжань поглядывал на него вполглаза. Энтузиазм этот ему тоже казался подозрительным: вероятно, решил сделать работу спустя рукава, а оставшиеся до состязания дни бездельничать.       — Вэй Ин, — проговорил Ханьгуан-цзюнь, — ты не стараешься.       — Ещё как стараюсь! — возразил Вэй Усянь и полминуты спустя объявил: — Готово! Хочешь посмотреть?       Лань Ванцзи засомневался:       — Уже нарисовал?       — Да.       — И сочинил стихотворение?       — Да. Какой же я талантливый! Сам себе поражаюсь, — со смехом воскликнул Вэй Усянь и, сорвавшись с места, ткнул картину едва ли не в лицо Лань Ванцзи.       Тот вскочил, схватил хуацзюань и, смяв её край, крикнул:       — ВЭЙ ИН!!!       В том, что у Вэй Усяня был талант к живописи, сомневаться не приходилось, но таланты он свои применял куда не следует. На бумаге была изображена порнографическая картинка: два мужчины в интимном сплетении тел, причём у одного была лобная лента, а у другого красная лента в волосах, так что сомневаться не приходилось, что Вэй Усянь изобразил их самих! Мало того, в правом нижнему углу, как и полагается, было выведенное каллиграфическим почерком стихотворение возмутительного содержания: «Вокруг ни души. Только не спят в Цзинши: Всю ночь напролёт кричит Вэй Усянь, Его имеет Лань Чжань».       Ханьгуан-цзюнь побагровел гневом и стыдом. Вэй Усянь захохотал и попытался отобрать картину, но Лань Чжань крепко сжимал её в кулаке, так что сделать этого, не порвав, было нельзя.       — Ты хоть раз… хотя бы раз!.. — гневно начал Лань Ванцзи, хватая Вэй Усяня за локоть.       Вэй Усянь дёрнулся в сторону, споткнулся о стол, чернильница опрокинулась, чернила залили начатую картину Лань Чжаня. Вэй Усянь страшно расстроился:       — Лань Чжань!.. Прости, я не хотел! Лань Чжань…       Лань Ванцзи горестно взирал на испорченный рисунок. Брови его чуть приподнялись, отчего лицо приняло совсем уж скорбное выражение. Вэй Усянь подскочил к нему, обхватил за виски руками и принялся быстро целовать его в губы, в щёки, в веки.       — Что ты делаешь, Вэй Ин? — уже спокойнее отозвался Лань Ванцзи, не делая ни единого движения.       — Пытаюсь извиниться, — ответил Вэй Усянь. — Мне очень жаль, правда.       Лань Ванцзи медленно качнул головой, потом вдруг сгрёб Вэй Усяня в охапку и зашвырнул на кровать.       — Лань Чжань? — беспокойно спросил Вэй Усянь, но, почувствовав на себе тяжёлое тело мужчины, как-то разом успокоился и перестал тревожиться.       — Поздно извиняться, — сказал Лань Ванцзи.       Однако же он, вопреки ожиданиям, а может, и надеждам Вэй Усяня, ничего не сделал: перелез через юношу и лёг на свою половину кровати в благопристойной позе.       — Даже не поцелуешь меня? — обиделся Вэй Усянь.       — Если поцелую, — после молчания отозвался Ханьгуан-цзюнь, — то уже не смогу остановиться.       По губам Вэй Усяня поползла широченная улыбка. Он проворно взобрался на Лань Чжаня и объявил:       — Тогда я тебя поцелую. Уж я-то остановиться смогу!       Но пальцы Лань Ванцзи сжались на его пояснице, и он кулем свалился на мужчину, обездвиженный.       — Лань Чжань! — заныл Вэй Усянь.       Тот ничего не ответил, сцепил руки на его талии и закрыл глаза.       Утром Вэй Усянь громко пожаловался на боль в спине: проспать всю ночь в одной позе, не переворачиваясь! Лань Чжань пропустил его жалобы мимо ушей, силой усадил Вэй Усяня за стол и дал ему новый лист бумаги.       — И на этот раз, — строго сказал он, — сделай как следует.       Вэй Усянь скорчил досадливую гримасу.       Лань Ванцзи сосредоточенно работал над новой картиной всю неделю. Вэй Усянь к своей так и не притронулся. Когда Лань Чжань водворял его за стол, он сидел с недовольным или скучающим видом пару минут, а потом возвращался на тахту и часами пялился в окно: выходить из Цзинши Лань Ванцзи ему запретил. «Выйдешь, когда закончишь», — сказал он тоном, не терпящим возражений. Вэй Усянь был такой человек: если его заставляют, то сделает всё наоборот или вообще делать не станет. Сколько его ни уговаривал Лань Ванцзи, он упёрся — «Нет вдохновения!» — и его лист оставался пустым. А если и рисовал что-нибудь, то это непременно были порнографические картинки с ними в главных ролях!       За два дня до состязания Лань Ванцзи, всё ещё не оставлявший попыток уговорить Вэй Усяня не упрямиться, предложил:       — Если сделаешь, сам куплю тебе «Улыбку Императора».       — Ты мне и так должен, — возразил Вэй Усянь, — да ещё и с процентами за все эти шестнадцать лет. Я же говорил: я жду вдохновения. Ты ведь хочешь, чтобы я сделал что-то стоящее, так?       — На всякую ерунду у тебя вдохновения хватает, — укорил его Лань Ванцзи. — Сколько я уже этих бесстыдных картинок у тебя отобрал?       — Сосчитай, — равнодушно предложил Вэй Усянь, — ты же их не порвал, а где-то припрятал, так?       — Вэй Ин! — вспыхнул Ханьгуан-цзюнь. Но крыть ему было нечем: не порвал.       — Порви, тогда начну рисовать по заданию, — сощурился Вэй Усянь, но блеск в его глазах намекал, что он опять что-то задумал.       Лань Чжань осторожно уточнил:       — Твои картины?       — Меня, — со всем бесстыдством, на какое был способен, возразил Вэй Усянь.       Воцарилось молчание. Вэй Усянь подумал, что хватил через край: лицо Лань Чжаня опять начало стремительно багроветь и приняло какое-то зверское выражение. Впрочем, мужчина тут же совладал с собой и проговорил:       — Порву. Если дядя похвалит твою картину.       Вэй Усянь досадливо прищёлкнул языком:       — Ты хочешь, чтобы я нарисовал картину в угоду твоему дяде? Или хочешь, чтобы дух захватило при взгляде на неё?       Лань Ванцзи хорошенько подумал, прежде чем ответить:       — Второе.       — Тогда не стой над душой. Я начну рисовать, когда буду готов… Тебе разве не нужно работать над твоей?       — Я уже закончил.       — Покажи? — оживился Вэй Усянь.       — Нет, — коротко ответил Лань Ванцзи.       Вэй Усянь опять прищёлкнул языком и обиженно сказал:       — Значит, и мою только на состязании увидишь. Что бы из этого ни вышло, я не виноват!       — Вэй Ин…       К картине Вэй Усянь приступил за день до состязания, и одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что он сосредоточен и серьёзно настроен. Он забрал волосы в высокий пучок, чтобы они не падали ему на лицо, закатал рукава, чтобы не смазать нечаянно свежие чернила и краску, и работал, не отвлекаясь даже на еду или отдых, весь день и всю ночь. Закончил он, когда забрезжил рассвет и до подъёма осталось всего два с половиной часа. Вэй Усянь дотащился до кровати, перелез через Лань Чжаня и, падая лицом в подушку, пробормотал:       — И не вздумай подглядывать! Если взглянешь на мою картину…       — Не буду, — отозвался Лань Ванцзи и заботливо накрыл его одеялом.       Вэй Усянь моментально заснул, и Ханьгуан-цзюню стоило немалых трудов его разбудить, когда время пришло. Вэй Усянь окунул лицо в бочку с водой — он считал, что это самый действенный способ проснуться, — а потом вытирался полотенцем, пока лицо не стало красным, как лента в его волосах.       — Вот теперь проснулся, — сказал он, широко улыбаясь, — но если бы ты ещё и поцеловал меня, Лань Чжань, и пожелал мне доброго утра, то я бы скорее взбодрился.       Лань Ванцзи взглянул на него с сомнением, но всё-таки поцеловал его. Вэй Усянь тут же обвил его шею руками и позволил себе несколько весьма вольных движений бёдрами. Уши Лань Чжаня покраснели, он с трудом отцепил Вэй Усяня от себя и выдохнул:       — Вэй Ин, не время.       — Кто может знать, время или не время? — философски отозвался Вэй Усянь, но успокоился и без лишней волокиты последовал за Лань Ванцзи в зал бесед.       Состязание началось. Ученики, трясясь от волнения или страха, вставали, когда старый Лань называл их имена и зачитывали свои сочинения и демонстрировали картины. Некоторые были неплохи, некоторые ужасно неумелы. Вэй Усянь следил за происходящим с живым интересом и всё ждал, когда же Лань Цижэнь назовёт и его имя. Но старый Лань, очевидно, решил оставить его напоследок. «Ждёт, что я опозорюсь, чтобы влепить мне назидание», — понял Вэй Усянь.       — Лань Ванцзи, — сказал старый Лань, довольно поглаживая бородку в предвкушении.       Лань Чжань поднялся и развернул хуацзюань. Пронёсся вздох восхищения. Вэй Усянь глянул и почувствовал, что сердце сжалось. Картина была исполнена великолепно, даже прославленные мастера не нарисовали бы лучше. Но Вэй Усянь, разумеется, замер вовсе не в восхищении перед исключительным талантом мужчины. На картине Лань Ванцзи был пруд с лотосами, и Вэй Усянь совершенно точно понял, что это тот самый пруд — в Юньмэне, о котором он столько рассказывал Лань Чжаню, сетуя, что не довелось там побывать вместе и не попробовать семян лотоса. Стихотворение Лань Ванцзи было лаконично и пронзительно: «Сколько сожалений довелось испытать: Как семена лотоса — не сосчитать».       Пока старый Лань и все прочие восхищались и сыпали комплиментами, Вэй Усянь сидел как пригвождённый. Глаза его увлажнились.       — Вэй Ин…       — Вэй Ин… Вэй Ин…       Он опомнился и сообразил, что назвали его имя, а он не расслышал, и Ханьгуан-цзюню пришлось его встряхнуть и окликнуть. Вэй Усянь поспешно вытер глаза рукавом, одарил встревоженного Лань Чжаня успокаивающей улыбкой — мол, всё со мной в порядке, не о чем переживать — и поднялся.       — С нетерпением ждём, когда молодой господин Вэй продемонстрирует нам результат своих творческих изысканий, — с ехидцей сказал старый Лань и опять пригладил бородку.       Вэй Усянь, прежде чем подняться и развернуть картину, наполнил свою чашку из чайника, стоявшего на столике. Вообще-то в чайнике был чай, но Вэй Усянь загодя воспользовался талисманом перемещения и подменил содержимое на фруктовое вино — с тем же запахом, что и чай, чтобы никто не заметил подмены. Без этого демонстрация его картины была бы неполной. Он встал, чуть повернулся корпусом в сторону Лань Чжаня и поднял чашку, явно обращаясь к нему, а после развернул хуацзюань.       По залу опять пронёсся вздох. Лань Ванцзи замер, и по его лицу промелькнуло странное выражение. Он ведь увидел надпись раньше, чем Вэй Усянь прочёл её всем. Сердце его гулко ударило в грудную клетку, он с силой вцепился пальцами в колени, чтобы усидеть прямо и не нарушить установленных правил — когда хотелось вскочить, схватить Вэй Усяня и крепко-накрепко прижать к себе, чтобы никогда больше не отпускать.       Вэй Усянь был, несомненно, талантлив в изящных искусствах. На его картине стояли два молодых человека, спиной к спине. В руках одного был сосуд с вином, у другого — серебряный меч, который узнали все присутствующие: Бичэнь. Картина была написана исключительно белой и синей красками, и только губы юноши с сосудом вина алели, как кровь.       Вэй Усянь негромко, но звучно проговорил, всеми силами стараясь, чтобы голос не дрожал: «Горечь потерь и радость встречи — вот моё вино. Мой господин, пью до дна за тебя: Если родственную душу найти удалось, Значит, жизнь прожил не зря».