Нефритовый дворец для гуциня и флейты

      — Надо его проучить, — кривя рот, сказал Вэй Усянь. — Я его проучу, непременно проучу!       Лань Ванцзи, старясь не выдавать тревоги, следил, как Вэй Усянь мерит быстрыми, широкими шагами Цзинши.       — Паршивец… я не я буду, если хорошенько его не проучу!       — Вэй Ин…       — Я его до смерти перепугаю, он у меня…       — Вэй Ин.       Вэй Усянь остановился, поглядел на Лань Ванцзи:       — Я это сделаю. И ты мне поможешь.       — Я? — после паузы переспросил Лань Ванцзи. — Правилами Ордена Лань запрещены подобные поступки. Вэй Ин…       — Я не из Ордена Лань, — припечатал Вэй Усянь.       Лицо Лань Ванцзи на секунду изменилось. Вэй Усянь вспыхнул, быстро подошёл к нему, обхватил за шею руками, несколько раз поцеловал в губы.       — Прости, прости, я не хотел, чтобы это прозвучало так. Я совсем не это имел в виду.       — Что тогда? — холодно отозвался Лань Ванцзи.       Вэй Усянь вздохнул:       — Если бы это было делом кланов или орденов, пришлось бы рассорить Гусу Лань и Юньмэн Цзян. Так пусть это остаётся делом двух братьев, шиди и шисюна.       Лань Ванцзи нахмурился, помолчал и спросил:       — Что ты собираешься сделать?       Вэй Усянь расцепил руки, опять принялся мерить шагами Цзинши:       — Хм… проучить его.       — Как?       Вэй Усянь остановился, глаза его на мгновение вспыхнули алыми огоньками — как всегда случалось, если в голову ему приходили не слишком хорошие мысли.       — Знаю! — со смехом сказал он. — Да! Именно так я его проучу! Лань Чжань, тебе всё-таки придётся мне помочь. Совсем чуть-чуть. Ты даже правила этим не нарушишь. Тебе нужно будет всего лишь поставить печать Гусу Лань на письмо, что я напишу, чтобы в его правдивости или аутентичности нельзя было усомниться. Официальное письмо из Облачных Глубин в Пристань Лотоса.       — Что ты напишешь?       — То, что, вероятно, он больше всего на свете хотел бы услышать, потому что за все наши немногочисленные встречи пожелал мне этого уже раз сто: что Вэй Усянь умер.       Лань Ванцзи вздрогнул. Иголочкой в висок укололи воспоминания: то, что он почувствовал, узнав о смерти Старейшины Илина…       — Вэй Ин, нельзя так, — проговорил он глухо. — Нельзя с таким шутить. Это жестоко.       — Жестоко? — насмешливо переспросил Вэй Усянь. — Лань Чжань, напомни-ка мне, что ты хотел сделать, когда я в тот раз вернулся из Юньмэна?       Лань Ванцзи помрачнел.       Это произошло несколько месяцев назад.       Облачные Глубины наслаждались относительной тишиной. Кажется, Лань Цижэнь и Вэй Усянь объявили негласное перемирие: Старейшина к нему не цеплялся, Вэй Усянь следовал правилам.       Лань Сичэнь и Лань Ванцзи вот-вот должны были вернуться из очередного путешествия, они всё ещё восстанавливали разоренную пожаром библиотеку и привозили книги и свитки с разных концов страны.       Вэй Усянь изучал нотные записи, пытаясь выучить очередной опус, а вернее, переложить его с гуциня на флейту. Лань Цижэнь даже дал ему несколько полезных советов и заметил, что в последнее время мастерство Вэй Усяня значительно улучшилось. Во всяком случае, адепты уже толпами не приходили жаловаться, пока Вэй Усянь практиковался: так, один или два за раз.       А потом Вэй Усяню припомнилось, что в библиотеке Ордена Цзян ему на глаза попадалась книга с нотными записями Юньмэна. «Лань Чжань был бы доволен, если бы получил её, — подумалось Вэй Усяню. — Нужно непременно подарить её ему на нашу годовщину».       И он отправился в Юньмэн.       Цзян Чэн, как и всегда, дальше порога его не пустил, и у них вышла ссора. Узнав причину, по которой Вэй Усянь явился в Пристань Лотоса — разыскать книгу с нотами, чтобы впоследствии подарить её Лань Ванцзи, — Цзян Чэн рассвирепел и выхватил кнут. От нескольких ударов Вэй Усяню увернуться не удалось, один сбил его с ног, и если бы он не заслонился локтем, то последний пришёлся бы прямо по лицу и изуродовал его.       — Цзян Чэн! — крикнул Вэй Усянь. — Опускаешься до того, что бьёшь безоружного?       — А ты настолько обнаглел, что заявляешься безоружным? Ни во что меня не ставишь? — прорычал Цзян Чэн и снова замахнулся.       — Дядя! — Цзинь Лин заслонил Вэй Усяня, кнут рассёк ему плечо. — Хватит! Ты его убьёшь! Что он тебе сделал?!       — Жду не дождусь, когда он наконец снова сдохнет, — яростно крикнул Цзян Чэн. — Что он сделал? Ничего, всего лишь убил твоих и моих родителей. Уже забыл об этом, Цзинь Лин? У тебя короткая память?       Цзинь Лин помрачнел, но позиций не сдал. Он знал, что Вэй Усяня подставили, так что виновен он в злоключениях кланов Цзян и Цзинь лишь отчасти. И Цзян Чэн это знал. Так почему же он говорил так?       — Отойди, Жулань, — негромко сказал Вэй Усянь, глядя на окровавленную кисть, — пусть бьёт. Может, если забьёт меня до смерти, тогда успокоится?       Цзян Чэн услышал и рявкнул:       — Я не успокоюсь, даже если ты сдохнешь тысячу раз и тысячу раз переродишься, чтобы сдохнуть ещё тысячу!       — Столько ругательств в одной только реплике, — усмехнулся Вэй Усянь. — Немилосердно режет слух. Правилами Облачных Глубин запрещено ругаться. И у кого короткая память, если ты забыл, чему тебя учили?       Лучше бы он не упоминал Облачные Глубины! Цзян Чэн побагровел лицом, замахнулся кнутом. Вэй Усянь оттолкнул Цзинь Лина, потому что слепой от ярости Цзян Чэн не пожалел бы и его…       — Встать можешь? — спросил Цзинь Лин, дёргая Вэй Усяня за руку. — Как глупо было приходить сюда без оружия. Ты же знаешь, какой нрав у моего дяди?       — Уж я-то получше тебя это знаю, — ответил Вэй Усянь. — И нет, встать я не могу.       — Из-за тебя и мне досталось, — сердито сказал Цзинь Лин, кое-как поднимая его.       — Никто и не просил тебя меня заслонять.       — И это твоя благодарность?! — взвился Цзинь Лин. — Тогда, может, мне тебя бросить прямо тут?       — Куда ты меня тащишь? — спохватился Вэй Усянь.       Цзинь Лин оттащил его в лодку и отвёз в Облачные Глубины — вот что он сделал.       — Какой любящий племянник, — слабо пошутил Вэй Усянь.       — Заткнись! — огрызнулся Цзинь Лин.       И надо же было им вернуться одновременно с Лань Сичэнем и Лань Ванцзи!       Увидев, в каком состоянии Вэй Усянь вернулся из Юньмэна, Лань Ванцзи, казалось, превратился в каменное изваяние на добрых две минуты. Глаза его налились кровью, он резко развернулся и хотел выйти из Цзинши, где Вэй Усянь лежал на тахте, уже перебинтованный лекарями Облачных Глубин. Вэй Усянь поспешно ухватил его за рукав:       — Лань Чжань, нет!       Ярость, которая наполняла Лань Ванцзи, лилась через край. Одному Вэй Усяню было его не остановить. По счастью, на помощь пришёл Лань Сичэнь. Он крепко взял брата за плечо:       — Ванцзи, успокойся.       — Какое он имел право… — процедил Ханьгуан-цзюнь. — Он принадлежит нам… он принадлежит мне…       — Я бы поспорил, — слабо возразил Вэй Усянь.       Лань Ванцзи бросил на него яростный взгляд, Вэй Усянь тут же уточнил:       — Насчёт последнего — всё верно, но я не принадлежу клану Гусу Лань. Что ты хотел сделать, Лань Чжань? Развязать войну между орденами Юньмэн Цзян и Гусу Лань? Из-за таких пустяков?       — Пустяков? — не сдержался Лань Ванцзи и рванул с Вэй Усяня повязки. Брызнула кровь.       — Ванцзи, Ванцзи, — поспешно отвёл его в сторону Лань Сичэнь, — ему и так нелегко пришлось, не усугубляй… Теперь придётся снова звать лекарей, чтобы накладывать повязки.       — Нет нужды, — после паузы ответил Лань Ванцзи. Кажется, он несколько успокоился. Он взял бинты и сел на тахту к Вэй Усяню. Тот счёл, что лучше помалкивать и не возражать. Лань Сичэнь покачал головой:       — Ванцзи, я понимаю, что ты гневаешься, но не нужно совершать опрометчивых поступков. Дядя уже отправил в Орден Юньмэн Цзян письмо с порицанием.       Лань Ванцзи промолчал, но между его бровями залегла глубокая складка.       Удивительно, что ему удалось усмирить свой гнев и ничем его не выказывать даже при встрече с Цзян Чэном на произошедшей буквально через пару недель общей встрече кланов. Цзян Чэн язвительно поинтересовался, отчего клан Гусу Лань явился не в полном составе. Ханьгуан-цзюнь взглянул на него холодно, не ответил на поклон, которым его издевательски приветствовал Цзян Чэн, и вообще сделал вид, что не видит и не слышит его. Игнорировать людей у Лань Ванцзи всегда хорошо получалось, и только одному человеку удалось пробить эту броню.       Вэй Усянь едва ли не месяц пролежал в постели. Лань Ванцзи пришлось постараться, чтобы поставить его на ноги без последствий. Но при взгляде на свежие шрамы, которым ещё предстояло затянуться и рассосаться, его лицо мрачнело, а ярость выплёскивалась наружу: он сломал несколько столовых приборов, так крепко сжимал их в пальцах.       — Куда ты собирался тогда отправиться? — спросил Вэй Усянь.       — В Юньмэн, — медленно ответил Лань Ванцзи.       — И что бы ты сделал? — уточнил Вэй Усянь.       — Убил, — глухо отозвался Ханьгуан-цзюнь.       — Вот видишь, — назидательно сказал Вэй Усянь, — а я предлагаю всего лишь безобидную шутку. Я отходчив.       Лань Ванцзи помолчал, снова погружаясь в размышления. Вэй Усянь задумал жестокую шутку, чтобы проучить Цзян Чэна за те восемь ударов кнута, что получил в Юньмэне. А с другой стороны, Лань Ванцзи всё ещё помнил, как Цзян Чэн отреагировал на смерть Старейшины Илина. В то время как сам Лань Ванцзи едва не сошёл с ума от горя, Цзян Чэн, услышав известие о смерти Вэй Усяня, резко сказал:       — Сдох? Жаль, не удалось его прикончить собственноручно!       Не стоило забывать и о том, сколько людей он запытал до смерти, подозревая в них перерождённого Вэй Усяня. Если бы Лань Ванцзи не вступился, Мо Сюаньюй разделил бы их участь.       — Вэй Ин, — сделав над собой усилие, спросил Лань Ванцзи, — почему ты пошёл туда безоружным?       Вэй Усянь пожал плечами:       — Потому что не хотел затевать ссору. Я ведь на самом деле хочу наладить с ним отношения. Мы выросли вместе, мне больно видеть, в какого человека он превратился.       — И ты считаешь, что они наладятся, если… «проучишь» его? — уточнил Лань Ванцзи.       — Нет. Просто проучу за всё хорошее. К тому же он ударил сына моей шицзе. Да его за одно это проучить надо! — фыркнул Вэй Усянь.       — Вэй Ин, — помолчав, спросил Лань Ванцзи, — если я помогу тебе, будешь принадлежать клану Лань?       Вэй Усянь нахмурился:       — Нет. Лань Чжань, мы ведь уже об этом говорили. Ты только послушай, как это звучит: Лань Ин, Лань Усянь…       — Мне нравится, — возразил Лань Ванцзи тихо.       — Нет уж, предпочитаю оставаться Вэй Усянем, — помотал головой Вэй Усянь. — Достаточно с меня и того, что я принадлежу тебе. Всему клану… Лань Чжань, что за бесстыдник — предлагать такое!       — Вэй Ин! — вспыхнул Лань Ванцзи.       Вэй Усянь довольно засмеялся и звонко чмокнул его в губы:       — Ну, поможешь или нет?       Лань Ванцзи медленно кивнул, но предупредил:       — Ничем хорошим это не кончится.       Вэй Усянь с небывалым энтузиазмом принялся за дело и за пару минут настрочил письмо. Лань Ванцзи пробежал по нему глазами. В письме сообщалось, что Вэй Усянь погиб на ночной охоте и что похороны, по его завещанию, состоятся в городе И, чтобы прах был впоследствии захоронен у горы Луаньцзан, в Илине. Лань Ванцзи почувствовал неприятные покалывания во всём теле: даже зная, что это всего лишь проделка Вэй Усяня, читать подобное… Он сжал пальцами переносицу и помотал головой, будто у него разыгралась мигрень.       — Лань Чжань? — беспокойно спросил Вэй Усянь.       — Почему именно там? — болезненно спросил Лань Ванцзи. С этим местом у него было связано слишком много дурных воспоминаний.       — Антураж подходящий, — ответил Вэй Усянь с широкой улыбкой. — Нужно будет прежде наведаться в И и всё там подготовить, а уж потом послать письмо в Юньмэн. Если Цзян Чэн явится раньше времени, всё веселье насмарку.       — Что ты на самом деле задумал, Вэй Ин? — насторожился Лань Ванцзи.       — Кое-что… — уклончиво ответил Вэй Усянь. — Ты поедешь со мной в Илин? Хорошо, мне будет спокойнее, если ты будешь поблизости, а то как бы моя шутка не воплотилась в реальность, когда Цзян Чэн поймёт, что его провели!       — Кого ещё посвятишь?       — Никого, об этом знаешь только ты.       — А Цзинь Лина?       — Нет. Он в Башне Золотого Карпа, а не в Юньмэне: всё ещё сердится на Цзян Чэна за тот удар кнутом и даже словом с ним не обмолвился с момента возвращения из Гусу. Может, из мальчишки со временем выйдет достойный человек, он ведь уже два раза меня защитил.       — Мгм, — согласно кивнул Лань Ванцзи и припомнил, в каком шоке был Цзинь Лин, когда он с лёгким поклоном его поблагодарил за заступничество. Он страшно смутился, понёс околесицу… Стыдиться хороших поступков… Дурно его воспитывали! Нужно бы попросить дядю, чтобы он написал в Башню Золотого Карпа прислать Цзинь Лина на обучение в Облачные Глубины…       — Лань Чжань? — окликнул Вэй Усянь, видя, что тот его не слушает больше и думает о чём-то своём, машинально повторяя «мгм» после каждой паузы, что делает Вэй Усянь в своём монологе.       — Мгм, — сказал Лань Ванцзи.       Вэй Усянь ошибался: Цзинь Лин находился в этот момент уже не в Башне Золотого Карпа, а в Юньмэне. С дядей он всё ещё не разговаривал, снисходил лишь до односложных «да» или «нет», если Цзян Чэн что-то спрашивал. Цзян Чэну было стыдно за то, что ударил его, но винил он не собственный несдержанный характер, а выведшего его из себя Вэй Усяня. И Лань Ванцзи. Если бы Вэй Усянь тогда не потерял голову из-за Второго Нефрита, будь он неладен, всё могло быть совсем по-другому.       — Письмо из Гусу Лань, — сообщил вбежавший адепт.       Цзинь Лин, который до этого момента старательно делал вид, что изучает узор на рукояти меча, оживился. Цзян Чэн состроил насмешливое лицо:       — Что, ещё одно письмо с порицанием? А может, приглашение на свадьбу? Сожги его.       Адепт неуверенно двинулся к выходу. Цзян Чэн тут же его остановил:       — Стой. Давай сюда.       Он выдернул письмо из рук адепта, велел ему убираться и перевернул письмо, чтобы взглянуть на печать. Личная печать главы Ордена Гусу Лань красовалась на обороте. Цзян Чэн разорвал её, развернул письмо. Цзинь Лин с любопытством вытянул шею.       Лицо Цзян Чэна стремительно начало бледнеть. Он пошатнулся, будто ноги у него подкосились, и рухнул в кресло-лотос, бессмысленно глядя куда-то в стену.       — Как же так… — выдавил он, выронив письмо. — Он не мог… он не мог… Это не может быть правдой!       Письмо спланировало прямо к ногам Цзинь Лина, тот подхватил его и начал жадно читать. Что же такое там было написано, что дядя так переменился в лице? Он и сам тут же побледнел.       «Глава Ордена Гусу Лань с прискорбием вынужден сообщить, что известный вам Вэй Усянь погиб во время ночной охоты в Цайи. Если вы пожелаете присутствовать на похоронах, то они состоятся в городе И, что в окрестностях Илина, по личному пожеланию покойного быть захороненным на горе Луаньцзан».       — Дядя… — сдавленно позвал Цзинь Лин.       Цзян Чэн перевёл на него безумный взгляд. Он всё ещё не мог ни встать, ни даже пошевелиться. Его будто пригвоздили к креслу. Цзинь Лин прикусил губу, чтобы не заплакать. У дяди был жалкий вид, редко представлялась возможность увидеть его таким. На памяти Цзинь Лина такое только однажды случалось: пару лет назад, когда он носился по Пристани Лотоса с мечом и требовал у всех, на кого натыкался, вынуть его из ножен. Какой-то запечатанный меч, Цзинь Лин не рассмотрел его толком, потому что подходить к дяде просто-напросто боялся. После этого дядя пил беспробудно едва ли не неделю. Что-то похожее — безысходность? — было в его взгляде и сейчас.       Цзинь Лин не сдержался:       — Ты ведь этого хотел? Чтобы он умер? Едва сам его не забил до смерти… А теперь выглядишь так, словно собрался по нему горевать?       И он тут же попятился, полагая, что дядя возьмётся за кнут. Цзян Чэн даже не шевельнулся. Пальцы его до хруста сжимали подлокотники кресла, губы беззвучно шевелились. «Как же это… как же так…» — бессмысленно повторял он снова и снова. Цзинь Лин нахмурился, пытаясь понять, почему дядя так себя ведёт. Не понимал он его.       Стоило Цзян Чэну увидеть Вэй Усяня или Лань Ванцзи, он тут же мрачнел. Стоило при нём упомянуть кого-то из них — он выходил из себя и осыпал упомянутых такими ругательствами, что о значении некоторых Цзинь Лину даже приходилось переспрашивать у адептов, те краснели и мямлили что-то невразумительное. Стоило Вэй Усяню объявиться в Юньмэне — и Цзян Чэн тут же хватался за кнут. Стоило Вэй Усяню не появиться (скажем, в день поминовения предков) — Цзян Чэн тоже ругался. Будто всё, что делал или не делал Вэй Усянь, было ему не по нраву, будто весь смысл жизни главы Ордена Юньмэн Цзян сводился исключительно к тому, чтобы костерить Вэй Усяня на все корки. Прилетало рикошетом и Цзинь Лину.       Цзинь Лин не считал, что Вэй Усянь такой уж плохой. Он ведь не раз спасал племяннику жизнь, да и вообще относился к нему лучше, чем сам Цзян Чэн. Хотя, конечно, была у Вэй Усяня отвратительная привычка дразнить Цзинь Лина «юной госпожой»… Но в целом Вэй Усянь ему даже нравился. А вот Ханьгуан-цзюнь наводил на него ужас, его он боялся ещё больше, чем Цзян Чэна. Лань Ванцзи никогда не повышал на него голос, даже когда Цзинь Лин натравил на Вэй Усяня собаку-оборотня, но само его присутствие приводило Цзинь Лина в трепет. Он ужасался, слыша, как вольно Вэй Усянь разговаривает с Лань Ванцзи, не говоря уже о том, как ведёт себя с ним, и никак не мог понять, почему Ханьгуан-цзюнь это терпит, а не переломает Вэй Усяню ноги за подобные дерзости. В последнее время, правда, не без намёков со стороны Лань Цзинъи, он начал понимать, что к чему у этой странной парочки, но правда казалась ещё невероятнее домыслов.       А вот теперь пришло письмо-похоронка из Гусу.       — Страшно представить, что сейчас творится с Ханьгуан-цзюнем, — невольно вырвалось у него.       Глаза Цзян Чэна, налившиеся кровью, повернулись и вперились в племянника. Тот попятился.       — Где он был, этот Ханьгуан-цзюнь, что позволил ему погибнуть?! — рявкнул Цзян Чэн.       Цзинь Лин решил, что он содрогается от ярости. Конвульсии на лице дяди он принял за проявление сильнейшего гнева и был потрясён, когда увидел, что тот плачет. Тогда, в храме Гуаньинь, он тоже плакал… Нет, не понимал он его, нисколько не понимал!       — Дядя, ты поедешь в Илин? — хмуро спросил Цзинь Лин, мужественно стараясь сдержать собственные слёзы, которые так и просились из глаз.       — Я должен это увидеть собственными глазами, — глухо сказал Цзян Чэн.       — Его труп? — уточнил Цзинь Лин. — Убедиться, что он на этот раз действительно умер?       — Цзинь Жулань! — прогремел Цзян Чэн.       Цзинь Лин осёкся и съежился. Так дядя звал его, только когда был недоволен. Оно всегда так едко и язвительно звучало, когда слетало с его языка! Совсем другое дело, когда его так звал Вэй Усянь. Цзинь Лин не сдержался, сел на корточки и заплакал, прижимая лицо к отцовскому мечу.       — Хватит плакать, ты же мужчина! — взбеленился Цзян Чэн.       Вот интересно, кому он это сказал — племяннику или себе?       Вэй Усянь между тем прибыл в Илин. Лань Ванцзи отправился с ним. Он уже сожалел, что согласился на это. Но Вэй Усянь ничего не желал слушать, он твёрдо был намерен проучить Цзян Чэна за все обиды и побои. В городе И он выбрал себе подходящий саркофаг и придирчиво его осмотрел.       — Ты ведь… не ляжешь туда? — сдавленно спросил Лань Ванцзи.       — Ещё как лягу, — возразил Вэй Усянь.       — Это дурная примета…       — Я уже однажды умер, дурные приметы на меня не действуют, — засмеялся Вэй Усянь.       Ханьгуан-цзюнь болезненно улыбнулся. Когда Вэй Усянь упоминал о собственной смерти, у него будто огнём начинало жечь в груди. Но Вэй Усянь был так увлечён «местью», что ничего не заметил.       — Нужно переодеться, — сказал он, демонстрируя Лань Ванцзи прихваченное из Гусу традиционное белое одеяние. — Повезло, что в Гусу Лань все сплошь в траурных одеждах ходят, даже искать не пришлось.       — Это не траурные одежды, — недовольно возразил Лань Ванцзи.       — Сойдёт. А если ты ещё и у саркофага стоять будешь с исполненным скорби лицом — впрочем, стой как обычно, оно у тебя всегда такое…       — Вэй Ин!!!       Вэй Усянь наклонил голову и поглядел на него исподлобья:       — Уже жалеешь об этом?       — О чём? — резко спросил Лань Ванцзи. — О том, что пошёл у тебя на поводу?       — О том, что забрал Мо Сюаньюя в Облачные Глубины… — Сказав это, Вэй Усянь дёрнулся всем телом и отвесил себе пощёчину.       — Вэй Ин? — поразился Лань Ванцзи.       — Прости. Не стоило так говорить.       Ханьгуан-цзюнь прижал ладонь ко лбу, постоял так какое-то время, после проронил:       — Когда вернёмся, перепишешь «Раздел о ненадлежащем поведении» трижды.       — Трижды? — выгнул бровь Вэй Усянь. — Значит, не считаешь это таким уж серьёзным проступком?       — Вэй Ин, — ровно ответил Лань Ванцзи, — хорошо, что ты остановил меня тогда. Я бы убил. На самом деле убил.       Вэй Усянь порывисто обнял его:       — Лань Чжань… Лань Чжань… Когда вернёмся, я его триста раз перепишу, если захочешь. И ни единого правила больше не нарушу, если захочешь. Я каким захочешь буду.       — Будь собой, — возразил Лань Ванцзи.       Вэй Усянь тут же ухмыльнулся и, одарив губы Лань Ванцзи поцелуем, объявил:       — Но прежде нужно проучить Цзян Чэна. Я его так перепугаю, что он заикаться начнёт!       Он переоделся в белое одеяние и даже прицепил на себя несколько талисманов. Лицо у него и без того было бледное, но он ещё и присыпал щёки мукой, а губы извозил соком ягод, так что они стали возмутительно алыми, почти кровавыми. Лань Ванцзи болезненно подумал, что до одури хочет их поцеловать. Вэй Усянь полез в саркофаг, устроился там в благопристойной позе и позвал:       — Лань Чжань, закроешь крышку, как только услышишь, что явился Цзян Чэн. Главное, не расчихаться от муки…       — Обездвижить тебя? — после паузы спросил Лань Ванцзи.       — Нет, — ухмыльнулся Вэй Усянь, и Ханьгуан-цзюнь понял, что шутка Вэй Усяня заключается не только в том, чтобы изображать из себя мертвеца.       Получив сигнал, что адепты Юньмэна на подходе, Вэй Усянь заторопил Лань Ванцзи. Тот неохотно надвинул крышку на саркофаг.       — Смотри, не испорти мне веселье! — предупредил Вэй Усянь напоследок. — Лучше всего вообще ничего не говори.       Ханьгуан-цзюнь нахмурился и сел поодаль, ставя Бичэнь перед собой и упираясь в него ладонями. Его мрачность можно было бы на самом деле принять за скорбь. «Нет, зря я позволил Вэй Ину всё это затеять», — с сожалением подумал Лань Ванцзи.       В город И вошёл Цзян Чэн, в сопровождении десятка адептов, как и полагалось Главе Ордена, и Цзинь Лина. Глаза у того были красные, а нос распух. Цзян Чэн был зловеще спокоен, но тёмный цвет лица говорил о том, что ему или нездоровится, или что он в дурном расположении духа. Лань Ванцзи он одарил зверским взглядом, от Цзыдяня с треском разлетались фиолетовые искры. Ханьгуан-цзюнь сделал вид, что вообще не заметил его появления. Он смотрел прямо перед собой, почти не моргал и, если честно, даже хотел, чтобы Цзян Чэн затеял с ним ссору. Восемь шрамов на теле Вэй Усяня он ему так и не простил и не собирался прощать, что бы по этому поводу ни говорил и ни думал сам Вэй Усянь. Цзян Чэн сдержался, прошёл мимо и остановился у саркофага. Цзинь Лин нерешительно протянул:       — Ханьгуан-цзюнь…       Лань Ванцзи поднял на него глаза. Мальчишка был страшно расстроен.       — Ты выглядишь огорчённым, — проронил Лань Ванцзи.       Цзинь Лин опешил. Он, конечно, знал не понаслышке, что Ханьгуан-цзюнь начисто лишён каких бы то ни было эмоций, но думал, что уж такое его непременно должно расстроить. Если уж даже дядя заплакал… Но Лань Ванцзи бесстрастно смотрел на него льдистыми глазами, и ни следа слёз!       — Ханьгуан-цзюнь, у вас совсем нет сердца? — выдавил Цзинь Лин.       — Да, полюбуйся на этого хвалёного Ханьгуан-цзюня, — процедил Цзян Чэн. — Что, всё ещё восхищаешься им?       Кому он это сказал? Племяннику или Вэй Усяню? «Вот паршивец, — подумал Вэй Усянь, который всё прекрасно слышал, — смеет ещё ругать моего Лань Чжаня!»       — Дядя… — жалобно сказал Цзинь Лин.       — Что «дядя»? — резко переспросил он и воззрился на Лань Ванцзи. Тот, казалось, не замечал, что в нём сверлят дырки взглядом. Он смотрел прямо перед собой, лицо было спокойно и бесстрастно.       Цзян Чэн презрительно сплюнул и положил ладонь на крышку саркофага.       — Помогите сдвинуть, — велел он адептам.       Ему не хотелось верить, что внутри Вэй Усянь. В глубине души он надеялся, что саркофаг окажется пуст. Но сдвигаемая крышка миллиметр за миллиметром открывала мертвенно-бледное лицо лежащего в саркофаге человека. Вэй Усянь лежал с величественным видом, какой полагается иметь всем мертвецам, и очень надеялся, что Цзян Чэн не додумается проверить пульс или, скажем, схватить его за воротник, чтобы встряхнуть и убедиться, на самом ли деле он мёртв. Дыхание он мог задерживать надолго, беглый взгляд бы не заметил подвох.       Цзян Чэн будто окаменел. Он скользнул по телу Вэй Усяня взглядом. Облачённая в белое фигурка казалась хрупкой, лицо — чужим, незнакомым. Этот человек в саркофаге не мог быть Вэй Усянем! Родинка под кроваво-алой нижней губой утверждала обратное. На руке и на шее ещё виднелись не полностью зажившие шрамы от Цзыдяня. Сердце у Цзян Чэна сжалось, он протянул руку, но так и не смог — к облегчению Вэй Усяня — до него дотронуться. Цзинь Лин робко приблизился и заглянул в саркофаг. Его посетили те же мысли, что и его дядю: незнакомец, не тот, каким он его знал. Неужели все мертвецы выглядят так?       — Почему? — выдавил Цзян Чэн, ни к кому конкретно не обращаясь. — Почему, твою мать? Почему… Эй, Вэй Усянь, открой глаза и скажи мне, почему?!       Какой же подходящий момент это был… Глаза Вэй Усяня широко распахнулись. Цзинь Лин, первым это заметивший, шарахнулся от саркофага. Цзян Чэн вздрогнул и невольно отступил. Вэй Усянь очень хорошо играл свою роль: он достаточно насмотрелся на мертвецов, в том числе и на оживших, чтобы убедительно сыграть её. Когда он сел, прямой как деревяшка, хрустнув суставами, Цзян Чэн невольно ухватился за рукоять меча. Рука его дрожала. Вэй Усянь запоздало подумал, что нужно было закатить глаза, чтобы виднелись одни белки, и не подумал, что Цзян Чэн мог бы запросто его зарубить, решив, что он превратился в живого мертвеца.       — Цзян Чэн, — замогильным голосом сказал Вэй Усянь; ягодный сок очень эффектно подтекал из губ и по капле падал на белое одеяние, оставляя на нём красные кляксы. — Цзян Чэн…       По виску Цзян Чэна покатилась капля пота. Он стиснул меч и отступил ещё на шаг. Лань Ванцзи подобрался, готовый в любой момент пустить Бичэнь в ход, если Цзян Чэн начнёт паниковать и атакует «мертвеца».       — Они же оба взрослые люди, — рассеянно пробормотал он, — почему они так себя ведут? В детях больше здравомыслия, чем в этих двух «героях Юньмэна»!       — Цзян Чэн, — тем же замогильным голосом выводил Вэй Усянь, — я вернулся, чтобы поквитаться с тобой за ту несправедливость, что ты причинил мне при жизни…       Цзинь Лин шлёпнулся на землю, зажмурился и закрыл уши руками. Так страшно, как сейчас, ему ещё в жизни не было!       Цзян Чэн смертельно побледнел, сглотнул — адептов как корова языком слизнула!       — Вэй… Вэй… — выдавил он, помертвелым взглядом глядя на сидящего в саркофаге «мертвеца».       — Скажи мне, Цзян Чэн, ты ведь скажешь мне, Цзян Чэн? — ещё старательнее провыл Вэй Усянь.       — Ч-что сказать? — еле выговорил Цзян Чэн.       — Наложил ты, паршивец, в штаны уже или нет? — спросил Вэй Усянь обычным голосом. — Видел бы ты своё лицо…       Глаза Цзян Чэна широко раскрылись, но он всё ещё не мог двинуть ни единым мускулом, настолько сильно было потрясение. Вэй Усянь усмехнулся, сплюнул ягодный сок на землю и похлопал себя по лицу, чтобы стрясти муку. Цзинь Лин громко икнул, зажал рот обеими ладонями. Кажется, он ещё не понял, что Вэй Усянь живой, поверил, что мертвецы на самом деле могут оживать и разговаривать. Цзян Чэн всё ещё не шевелился. Ступор, в который он впал, показался Вэй Усяню странным.       — Лань Чжань, — окликнул он Ханьгуан-цзюня, — ты что, обездвижил его?       Лань Ванцзи отрицательно качнул головой и с некоторой укоризной проронил:       — Вэй Ин…       — Тогда почему он не шевелится? — недовольно спросил Вэй Усянь. — Уже давно пора начать орать, швыряться в меня крышкой гроба и всё в том же духе.       Цзян Чэн вздрогнул всем телом. Вэй Усянь насторожился, готовый в любой момент выпрыгнуть из саркофага и дать стрекача, если Цзян Чэн выхватит меч или Цзыдянь. Лань Ванцзи поднялся, впившись глазами в обоих. Цзян Чэн ринулся к саркофагу быстрее, чем они оба успели отреагировать. Ни кнутом, ни мечом он не воспользовался. Щеку Вэй Усяня обожгла тяжёлая пощёчина, звон от которой слышен был едва ли не во всём городе И. Цзян Чэн порывисто схватил его за шею и прижал к своему плечу. Тело его пронизывала какая-то ледяная дрожь.       — Паршивец… — сквозь зубы сказал Цзян Чэн, — ах ты, паршивец… чтоб тебя… ты ведь живой, паршивец… чтоб тебя… чтоб тебя… живой… ты ведь живой… ты ведь на самом деле живой… ах ты…       — Цзян Чэн… — опешил Вэй Усянь и сам вздрогнул, потому что почувствовал, что на его плечо падают одна за другой тяжёлые горячие капли.