Нефритовый дворец для гуциня и флейты

      Лань Сичэнь погладил спящего Цзинь Гуанъяо по щеке, наклонился, поцеловал его несколько раз в губы, нежно прихватывая нижнюю, и опустил ненадолго голову ему на грудь. Веки Цзинь Гуанъяо дрогнули, он приоткрыл глаза на секунду, взглянул на Лань Сичэня и снова их закрыл. Лань Сичэнь послушав немного его сердцебиение, выпрямился и, ещё раз прижавшись губами к его губам, ушёл. Цзинь Гуанъяо, открыв глаза, следил за его удаляющейся фигурой, пока Лань Сичэнь не скрылся из виду, и только тогда сел в постели.       — Пожалуй, — пробормотал он, — не стоит эргэ знать, что его усыпляющее заклятье не сработало. Это ты виновато, да? — И он просунул руку под одежду, щупая выпуклости на боку. Прикосновение было неприятно. Цзинь Гуанъяо поморщился и стал размышлять, хватит ли у него сил встать. Хватило.       Он медленно подошёл к столу, сел, подтянул к себе письменные принадлежности и, развязав одеяние, принялся перерисовывать новую печать. По мере того как он это делал, глаза Цзинь Гуанъяо раскрывались всё шире.       — Ничего подобного не видел, — пробормотал он, глядя на готовый рисунок. — Всего одна печать, но стоит дюжины.       Он потрогал пульс на шее, прижался губами к запястью, прислушиваясь к пульсации. Определённые выводы он сделал. Печать эта была похожа на плотину, какие строят, чтобы изменять русла рек. Благодаря ей, поток энергии в его теле — его собственной духовной энергии — циркулировал относительно без помех. Тёмная Иньская энергия сдерживалась печатью, но не нейтрализовалась, а скорее сгущалась в некое подобие энергетического ядра.       — Ну вот спасибо, — пробормотал Цзинь Гуанъяо, — теперь у меня два ядра, Золотое и Иньское. И что прикажете с этим делать?       Он прикусил палец и долго сидел, вперив взгляд в пространство. Крысёнок-альбинос, до этого времени прятавшийся где-то под террасой, вылез из укрытия и взобрался хозяину на плечо. Цзинь Гуанъяо отрешённо потыкал его пальцем, за что и поплатился: крысёнок укусил его за палец. Цзинь Гуанъяо машинально отдёрнул руку, поглядел на расплывающееся на подушечке пальца красное пятно.       — Стоит тебя поблагодарить, господин Крыс, — сказал Цзинь Гуанъяо, дёрнув плечом, чтобы стряхнуть крысёнка, но тот ловко перепрыгнул на стол. — Теперь я могу сказать, что меня разбудил твой укус. Видишь ли, господин Крыс, я не хочу волновать моего эргэ ещё и этим.       Он приблизил рисунок к глазам, разглядывая каждую деталь, каждую черту. Его не оставляло чувство, что чего-то не хватает, но он никак не мог понять, чего именно.       — Ладно, — пробормотал он, небрежно бросая рисунок обратно на стол, — будет над чем подумать на досуге.       Он чуть развернулся, раскидывая ноги в стороны, пока не вышел шпагат, и принялся думать — над тем и этим. Глаза его заволокло дымкой, похожей на дремотную, какая всегда появляется на глазах у людей, если они глубоко задумаются.       Не о печати были эти мысли.       — Вы от меня хотите — что? — переспросил Цзинь Гуанъяо, полагая, что ослышался.       Госпожа Юйцинь повторила. Цзинь Гуанъяо прищурился и долго смотрел на женщину, словно пытаясь вывернуть её наизнанку и посмотреть, что скрывается внутри. От его взгляда у неё по телу прокатилась ледяная дрожь, она с трудом её скрыла.       — Хотелось бы мне знать, что вы задумали, — сказал Цзинь Гуанъяо, скривив губы. — Что, прониклись к супругу романтическими чувствами и решили таким образом избавиться от соперника? Предложить мне себя, якобы чтобы зачать ребёнка, а потом пойти нажаловаться ему, что я сделал с чужой женой то, что с чужими жёнами делать не полагается? Это ваш план?       Её лицо покрылось пятнами.       — Нет!       — Хм, тогда решили подстраховаться, памятуя о нашем давнем разговоре? — усмехнулся Цзинь Гуанъяо, а её от его усмешки снова пробрала дрожь. — Полагаете, что если выносите и родите моего ребёнка, то я не смогу от вас избавиться, если вы подведёте эргэ? О, не стоит обманываться на этот счёт: смогу. Фактически я мог бы сделать это прямо сейчас, — с коварной улыбкой добавил Цзинь Гуанъяо.       — Но вы этого не сделаете, — уверенно сказала госпожа Юйцинь.       — Почему?       — Потому что вам любопытно, что из этого выйдет.       Цзинь Гуанъяо фыркнул:       — Тогда я могу отказаться.       — И этого вы не сделаете.       — Почему?       — Потому что дети сблизят вас с вашим эргэ ещё сильнее. Вы ведь хотите укрепить своё положе…       — Это вы хотите укрепить своё положение.       Щёки её залила краска.       — Что, разве не так?       — Если уж я живу в браке с двумя мужчинами, то почему бы не родить ребёнка и от второго? Нас и без того всегда трое в постели.       — Приятно слышать.       — При… ятно?       — Что эргэ ни на минуту обо мне не забывает. Быть может, даже представляет меня на вашем месте.       — Вы… вы отвратительны! — вспылила госпожа Юйцинь.       — А вы хотите завести ребёнка от этого отвратительного человека, — нисколько не смутившись, парировал Цзинь Гуанъяо. — И не откажетесь от этой идеи, даже если я наговорю вам ещё кучу гадостей.       — Почему?       — Потому что я прав, и вы знаете об этом… раз уж живёте в браке с двумя мужчинами.       Госпожа Юйцинь справилась с собой и ещё раз повторила своё предложение. Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза:       — Я должен подумать.       — Я зажгу ароматическую палочку.       — Вы что, шутите?       — Следующие несколько дней наиболее благоприятны для зачатия. Хотелось бы поскорее с этим закончить.       — Ещё не начали, а уже хотите закончить… А вдруг вам понравится? — насмешливо спросил Цзинь Гуанъяо.       Госпожа Юйцинь стерпела насмешку, зажгла палочку и стала ждать ответа.       — А вы не боитесь, что эргэ, узнав об этом, схватится за меч и в порыве гнева или, быть может, ревности прирежет вас?       — А вы?       — Я? Не боюсь ли я, что эргэ убьёт меня? Дорогая моя, — несколько фамильярно, но не вкладывая в это обращение никакого скрытого смысла, возразил Цзинь Гуанъяо, — если эргэ захочет меня убить, я с радостью подставлю ему грудь или сам подручными средствами лишу себя жизни. Я готов сделать это в любой момент. Так что нет, мысль о том, что эргэ может меня убить, нисколько меня не пугает. Она даже доставляет мне удовольствие. Разве не смерть — это наивысшая форма любви?       — Вы страшный человек, — прошептала госпожа Юйцинь.       Цзинь Гуанъяо растянул губы в улыбке, но глаза его остались холодными.       Цзинь Гуанъяо дотронулся до груди, пальцы прошлись по солнечному сплетению, ощупывая звездообразный шрам.       — А знаешь, господин Крыс, — пробормотал он, — опасную игру мы с тобой задумали.       Он взял бумагу с нарисованной печатью и опять принялся изучать рисунок.       — Я ведь не нарушаю обещания, данного эргэ, — пояснил Цзинь Гуанъяо крысёнку, который воспользовался случаем и снова взобрался Цзинь Гуанъяо на плечо. — Я дал слово, что не буду экспериментировать с Иньским железом. Я всего лишь хочу понять, как работает эта печать. Я почти уверен, что в ней чего-то недостаёт и что если я отыщу это что-то, то нам с тобой, господин Крыс, не придётся более опасаться ни за наши жизни, ни за жизнь эргэ. Я почти уверен, что Старейшина Илина сделал это специально — подкинул нам с тобой, господин Крыс, эту головоломку. Вопрос в том, заметил ли это эргэ. Видишь ли, господин Крыс, мой эргэ исключительно умён, и остроту его ума не притупить подобными пустяками. Я единственный, от чего он теряет голову и перестаёт мыслить трезво. Эта мысль будоражит, правда, господин Крыс?       Цзинь Гуанъяо снял крысёнка с плеча и повалился навзничь. На щеках его появилась краска, губы приоткрылись сладострастным вздохом.       — Эргэ, возвращайся ко мне поскорее, — прошептал он.       Жемчужина перемещения перенесла Вэй Усяня прямо в Цзинши. Он сел на пол, вытянул ноги и сдул с лица упавшую на глаза прядь.       — Пожалуй, я прыгнул выше головы, — признался Вэй Усянь, доставая флейту и разговаривая с ней. — Хорошо, что Лань Чжаня нет. Я ведь почти весь запас духовных сил истратил на эту технику. Лань Чжань вернётся ещё только через несколько дней. Я успею отоспаться, а во сне силы восстанавливаются гораздо быстрее, чем при медитации. Так что, когда Лань Чжань вернётся, я уже буду как огурчик, а он ни о чём не узнает. Чэньцин, я гений, скажи? — И он тихо засмеялся.       Чэньцин одарила его осуждающим молчанием.       Вэй Усянь крякнул, поднялся и принялся раздеваться: одежда была испачкана кровью, стоило её припрятать, а после выстирать. Он хорошенько замылся, прополоскал рот, поглядел на алую полосу шрама и лизнул её несколько раз, полагая, что от слюны скорее затянется, перебинтовал руку найденной лентой (не лобной, по счастью) и принялся рыться в сундуках в поисках чистой одежды. В гусуланьское одеяние переодеваться ему не хотелось: Вэй Усянь подозревал, что ещё пару часов будет харкать кровью, а белое одеяние для подобных занятий не годится. Он вытащил свою старую одежду, нижнее одеяние было бордовое, его-то он и надел, а верхнее надевать не стал, потому что собирался лечь спать, но вытащил и его и положил рядом с кроватью.       Одеяние было ещё из прошлой жизни, он отыскал его на горе Луаньцзан и, проведя над ним обряд очищения, притащил с собой в Облачные Глубины. То самое, что было на нём в пещере черепахи-губительницы, он его сохранил. Прорехи на нём были зашиты: шицзе постаралась, пока он был без сознания. А сколько раз потом ему приходилось их штопать самому! Лань Ванцзи его дважды видел: когда он разделся, чтобы погреться у огня, в пещере и потом, когда он очнулся от беспамятства после использования Иньхуфу, а Лань Ванцзи приходил, чтобы играть для него на гуцине. Приличный багаж воспоминания для всего лишь одежды!       Вэй Усянь лёг на кровать, тихо застонал, укладываясь. Как будто вновь Золотого Ядра лишился.       — Мне бы на самом себе ту технику применить… — пробормотал он.       — Какую технику?       Вэй Усянь вздрогнул всем телом и подскочил на кровати. Лань Ванцзи!       — Лань Чжань, ты уже вернулся? — беспокойно спросил Вэй Усянь.       От взгляда Лань Ванцзи, конечно же, не укрылась ни бледность Вэй Усяня, ни лихорадочный румянец, бродящий на его лице.       — Вэй Ин, — строго сказал он, — что на этот раз?       Вэй Усянь заметил, как проступили вены на его висках, и решил, что стратегическое отступление будет лучше всего. Он выхватил жемчужину перемещения и сжал её в кулаке. Лань Ванцзи метнулся к нему, чтобы отнять артефакт. Но, вероятно, потому, что у Вэй Усяня не осталось духовных сил, никакого перемещения не произошло, зато он почувствовал, как в него хлынул поток природной энергии из жемчужины, и почти физически ощутил, как затягивает порез на руке и наполняются энергией духовные каналы.       — Лань Чжань, — поражённо сказал Вэй Усянь, — а жемчужина-то не до конца изучена! Она не только способна перемещать физические тела, но и передавать энергетические потоки…       — Вэй Ин, — суровее прежнего повторил Лань Ванцзи, забирая у него жемчужину.       — Что? — съёжился Вэй Усянь и приготовился к взбучке.       — Что на этот раз? — повторил Лань Ванцзи уже заданный вопрос.       — Иньское железо. Нужно было восстановить печать, — неохотно ответил Вэй Усянь.       — Опять? — хмуря брови, спросил Лань Ванцзи.       — Лань Чжань, будет тебе. Если бы я этого не сделал, другие бы пострадали: всплеск тёмной энергии от разрушенной печати…       — Вэй Ин, может быть, хватит уже думать о других, пора начать думать о себе?       — Лань Чжань, Иньское железо — это моя ответственность…       — Но Цзинь Гуанъяо — не твоя ответственность.       — Лань Чжань, послушай, твой брат…       — И если ты меня спросишь, то с моим братом ты давно уже расплатился.       — Лань Чжань…       — Я запрещаю тебе ходить в лабиринт.       Вэй Усянь глядел на Лань Ванцзи какое-то время, потом сказал:       — Хорошо. Я в лабиринт больше ни ногой.       Лань Ванцзи свёл брови у переносицы. То, что Вэй Усянь так быстро согласился и даже без препирательств, настораживало.       — Не веришь мне? — надул губы Вэй Усянь.       — Не знаю, — медленно ответил Лань Ванцзи. — Я думал, ты станешь возражать.       — На самом деле в лабиринте мне больше нечего делать, — сказал Вэй Усянь, придвигаясь к нему и массируя Лань Ванцзи виски. — Техника, которую я применил, сыровата, конечно, но я не сомневаюсь, что Цзинь Гуанъяо доведёт её до ума.       — Что за техника? — медленнее прежнего спросил Лань Ванцзи. Прохладные пальцы Вэй Усяня приятно расслабляли мускулы его лица.       — Новый вид печати. Я хорошенько над ней поработаю, когда… отдохну. — И Вэй Усянь собрался было пуститься в объяснения, но Лань Ванцзи решительно накрыл его рот губами. Вэй Усянь что-то мякнул и умолк.       — У твоих поцелуев вкус крови, — проронил Лань Ванцзи после.       — Мог бы уже привыкнуть, — наморщил нос Вэй Усянь и, заметив, что пальцы Лань Ванцзи начали поблескивать бледно-голубыми искрами, поспешно воскликнул: — Лань Чжань, Лань Чжань, только не нужно меня обездвиживать или накладывать на меня заклятье молчания!       Он добровольно улёгся в благопристойную позу, скрестив руки на груди. Лань Ванцзи, помедлив, лёг рядом. В наступившей тишине дыхание Вэй Усяня казалось слишком хриплым. Лань Ванцзи перевернулся на бок, привлёк Вэй Усяня к себе.       — Другое дело, — кажется, пробормотал тот, зарываясь в его объятья.       — Ни на минуту одного оставить нельзя, — едва слышно проговорил Лань Ванцзи. — Непременно во что-нибудь вляпаешься…       — Какой бы тогда из меня был Вэй Усянь, если бы не вляпывался? — удивлённо переспросил Вэй Усянь.       — Мгм, — подтвердил Лань Ванцзи, и его губы дрогнули улыбкой.       — Господин Сичэнь! — взволнованно сказала госпожа Юйцинь.       Лань Сичэнь казался бесконечно усталым, когда вернулся из лабиринта. Он едва заметно кивнул и прошёл к ней в павильон. От чая он тоже не отказался.       — Вы мне расскажете, что там произошло?       — Нет, — ответил Лань Сичэнь, — не теперь. Я не уверен, что вам следует это знать. Скажу только, что всё разрешилось благополучно.       — С господином Яо всё в порядке? Он очнулся? Если хотите, я могла бы приглядеть за ним, пока вы заняты.       — Нет, — сказал Лань Сичэнь и после молчания прибавил: — Вы больше не будете посещать лабиринтный павильон. Если вам угодно продолжить общение, вам придётся довольствоваться перепиской.       Госпожа Юйцинь ждала чего-то подобного, поэтому ничего не возразила в ответ, сказала только:       — Благодарю вас.       — А теперь давайте поговорим по душам, — сказал Лань Сичэнь, жестом велев ей сесть. — Надеюсь, вы будете со мной честны и не станете лгать, даже если какие-то вопросы покажутся вам неуместными или… оскорбительными.       — Я слушаю вас, господин Сичэнь, — сказала она, садясь напротив.       Лань Сичэнь размышлял пару мгновений, потом спросил:       — Это была идея А-Яо? Если это так, скажите. Не думайте, что это меня огорчит. Я всего лишь хочу знать правду. Это А-Яо предложил вам родить от него ребёнка?       Госпожа Юйцинь отрицательно покачала головой:       — Нет. Идея принадлежит мне. Господин Яо был против.       — Но всё же согласился. Вы сумели его убедить, как я понимаю. Каковы ваши аргументы? Я хотел бы их услышать.       Госпожа Юйцинь, подумав, пересказала их с Цзинь Гуанъяо разговор, ничего не выпустив и не прибавив. Лань Сичэнь почувствовал лёгкую дрожь в позвоночнике.       — Упомянутый разговор… — проговорил он, облизнув пересохшие губы. — Что именно вам сказал А-Яо?       — Что избавится от меня при первой же возможности, если я вас подведу, — честно сказала госпожа Юйцинь. — Он этого никогда не скрывал. Это было изначальным условием его согласия на наш с вами брак.       Лань Сичэнь прикрыл глаза и потёр переносицу:       — И вы об этом умолчали?       — Я считаю, что это даже справедливо, — ответила госпожа Юйцинь, — поэтому не сочла нужным об этом упоминать.       — И о чём ещё вы не сочли нужным упоминать? — бледно улыбнувшись, поинтересовался Лань Сичэнь. — Вы испытываете к нему романтические чувства?       — Нет, — однозначно сказала госпожа Юйцинь.       — Как и ко мне.       — Да.       — А он к вам? — спросил Лань Сичэнь и пожалел, что об этом спросил. Он нисколько не сомневался, что ответ будет отрицательный, он знал это, но влившаяся в его кровь ревность заставила его это спросить.       — Нет. Он одержим вами. Для него не существует кого-то ещё.       — Одержим…       — Разве это не одержимость?       — Тогда, вероятно, и я одержим.       — Вероятно.       Лань Сичэнь пригубил чай и долго смотрел в чашку, будто пытаясь отыскать в ней ответы на свои вопросы.       — И что двигало вами на самом деле, госпожа Юйцинь? Был ли прав А-Яо в своих предположениях? — спросил он после долгого молчания       — Не знаю. Возможно, это был мимолётный порыв. Я не могла перестать думать о… Вы рассказали мне тогда, что господин Яо заплакал, увидев Юнси. Быть может, под влиянием момента я… пожалела его?.. Или господин Яо во многом был прав, может и так статься… Но если вы сочтёте, что этот ребёнок не должен родиться…       — Этот ребёнок должен родиться и родится, — прервал её Лань Сичэнь. — Я буду считать его сыном и любить его как собственного.       «А может, и больше собственного», — невольно подумала госпожа Юйцинь, заметив в глазах Лань Сичэня странный блеск.       — Господин Сичэнь, после рождения этого ребёнка… вы будете продолжать входить ко мне, чтобы…       — Нет. Уговор остаётся в силе. Это ваш второй ребёнок, неважно, чьё семя его породило. Не поймите меня превратно, я не испытываю к вам ни презрения, ни отвращения, ничего такого. Быть может, я предчувствовал, что этим кончится или даже надеялся на это. Моё отношение к вам не изменилось и не изменится. Но я был огорошен вашими словами… и, должно быть, повёл себя грубо. За это приношу вам извинения. Я должен был вас выслушать. С другой стороны, хорошо, что не стал, поскольку моя спешка позволила избежать трагедии… — И Лань Сичэнь вздохнул, но сложно сказать, был ли это вздох облегчения. — Поскольку это вопрос решённый, то попрошу вас сообщить благостную весть дяде. У меня нет сил. Мне нужно отдохнуть. Я морально и физически измучен.       Он поднялся, поклонился ей и побрёл к себе в павильон, но ноги сами свернули на знакомую тропинку, и скоро он был уже в лабиринте. «Только рядом с А-Яо я смогу полноценно отдохнуть», — подумал он. Он полагал, что Цзинь Гуанъяо всё ещё спит и надеялся лечь рядом и смотреть на него, пока заклятье сна не разрушится.       Цзинь Гуанъяо, как уже известно, не спал. Когда Лань Сичэнь вошёл в павильон, он увлечённо разбирал по косточкам перерисованную со своего тела печать. Вокруг лежали десятки исписанных и изрисованных листов: фрагменты печати, формулы, какие-то заметки…       — А-Яо? — поражённо спросил Лань Сичэнь.       — Эргэ, — светло улыбнулся ему Цзинь Гуанъяо.       — Я думал… я думал, ты спишь, — проговорил Лань Сичэнь.       — Господин Крыс меня укусил, и я проснулся, — ответил Цзинь Гуанъяо, показывая ему прокушенный палец.       — Что… ты делаешь? — медленно спросил Лань Сичэнь, подходя и садясь подле него.       — Новая печать. Эргэ, ты видел её? — возбуждённо спросил Цзинь Гуанъяо, толкая ему в руки ворох листков. — Ничего подобного я в жизни не видел! Это гениально! С ней не придётся бояться, что Иньское железо завладеет моим телом… если её доработать. Видишь ли, эргэ, мне кажется, что она незакончена.       Лань Сичэнь припомнил собственные мысли по этому поводу и, взяв у Цзинь Гуанъяо его записки, начал их перечитывать. Цзинь Гуанъяо удалось расшифровать едва ли не каждый орнамент, воистину у него был гениальный ум!       — А-Яо, ты обещал мне…       — Никаких экспериментов, я помню, — кивнул Цзинь Гуанъяо. — Нужно только дописать недостающие штрихи, чтобы запустить печать. Я уже почти понял, каких именно в ней не хватает. Тогда тебе больше не придётся за меня волноваться, эргэ.       — Как я могу не волноваться? — мягко возразил Лань Сичэнь, откладывая записки и привлекая Цзинь Гуанъяо к себе за плечи. — А-Яо, тебе нужно отдохнуть. Ты ещё слаб. Пусть печать закрепится. Продолжить работу над техникой ты можешь и через несколько дней. Я помогу тебе, если хочешь. Поэтому нет необходимости загонять себя.       — Конечно же, я рассчитываю на твою помощь, — кивнул Цзинь Гуанъяо. — Я ведь не смогу сам исправить печать, когда доработаю её, а Старейшину Илина, полагаю, утруждать этим не стоит. Пятно крови, что у стола, принадлежит ему? (Лань Сичэнь ответил утвердительным кивком.) В каком он состоянии?       Лань Сичэнь со стыдом подумал, что не удосужился об этом спросить. Но он слышал, что Лань Ванцзи вернулся, так что полагал, что с Вэй Усянем всё в порядке: если бы что-то произошло, младший брат был бы уже здесь, и им с А-Яо не пришлось бы так мирно беседовать, проломленные головы и сломанные конечности — меньшее, на что можно было рассчитывать!       — Я справлюсь о его самочувствии позже, — пообещал Лань Сичэнь. — Нужно, чтобы Ванцзи остыл. Думаю, сейчас он сильно разгневан и не захочет меня видеть.       — Прекрасно его понимаю, — отозвался Цзинь Гуанъяо. Он сложил листы стопкой, придавил их чернильницей, чтобы не разлетелись от сквозняка, и развернулся к Лань Сичэню.       — Эргэ, ты надолго ко мне? — спросил он.       — Если захочешь, то до самого утра, — ответил Лань Сичэнь. — Давай ляжем, А-Яо.       Он увёл и уложил Цзинь Гуанъяо в постель, помедлил немного и лёг рядом.       — То есть до самого утра будем лежать вот так? — уточнил Цзинь Гуанъяо, подождав немного.       — Тебе нужно набраться сил, а мне немного поспать. Ты против?       — Нет, — ответил Цзинь Гуанъяо и, дотянувшись, поцеловал Лань Сичэня в щёку, прежде чем улечься обратно.       Сон у Цзинь Гуанъяо был беспокойный, пришлось несколько раз тихонько укладывать его ровно. Он болезненно застонал, прижал во сне руку к боку. Выражение боли на его лице всегда преследовало Лань Сичэня: звук входящего в плоть клинка, болезненное восклицание и укоризненный взгляд, сопровождаемый горькой улыбкой… А теперь он видел шрам от того удара, звездообразный беловатый шрам… В какой бы позе они не предавались любви, он его видел, поскольку рана была сквозной. Лань Сичэнь накрыл глаза ладонью и так заснул.       Проспал Лань Сичэнь, должно быть, не меньше четырёх часов, а когда проснулся, то обнаружил, что постель пуста. Он подскочил:       — А-Яо?       Бумаги на столе прибавилось, скомканных листов возле тоже. Вероятно, Цзинь Гуанъяо проснулся и вернулся к работе.       — А-Яо? А-Яо?       Лань Сичэнь уже собирался выйти из павильона и отправиться искать Цзинь Гуанъяо, как тот вернулся сам. В рукe у него было полотенце, волосы на лбу и висках — влажные. Заметив Лань Сичэня, он взволнованно спросил:       — Эргэ, что-то случилось?       — Я проснулся, а тебя нет, — ответил Лань Сичэнь, крепко беря его за плечи и почти силой привлекая к себе. — Не пропадай так.       — Я всего лишь пошёл умыться, — ответил Цзинь Гуанъяо удивлённо. — Глаза начали слипаться.       Лань Сичэнь вернул его в павильон, уложил на кровать. Цзинь Гуанъяо начал было возражать, но Лань Сичэнь был непреклонен.       — Никакой работы ночью, — категорично сказал Лань Сичэнь.       — Совсем никакой? — уточнил Цзинь Гуанъяо, и его рука пустилась в путешествие под край одеяния Лань Сичэня.       — Я не уверен… Столько всего случилось. Тебе нужно выспаться и набраться сил, А-Яо.       — Мой поступок отвратил тебя от меня? — после паузы спросил Цзинь Гуанъяо, убирая руку. — Хорошо, как скажешь.       — А-Яо, о чём ты? Нет, конечно же, нет! Я всего лишь беспокоюсь о твоём самочувствии, — поспешно возразил Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо отвернул лицо, накрыл глаза тыльной стороной ладони:       — Ничего, если так. Я готов к последствиям.       Лань Сичэнь решительно развернул его к себе лицом:       — А-Яо, я скажу не очень приятную вещь сейчас… Ты думаешь, такой пустяк сможет отвратить меня от тебя, когда те чудовищные поступки, что ты сделал, будучи Цзинь Гуанъяо, не отвратили?       — И то верно, — согласился Цзинь Гуанъяо. — Ты с самого начала знал, что полюбил чудовище.       — Не говори о себе так.       — Давай спать, — сказал Цзинь Гуанъяо после молчания. Голос его звучал спокойно, на лицо вернулась улыбка.       — Думаю, нет, — решительно сказал Лань Сичэнь. — Но если почувствуешь себя плохо, останови меня.       Цзинь Гуанъяо, казалось, с удивлением следил, как Лань Сичэнь развязывает его одеяние, но лёгкое движение бедра навстречу его рукам указывало на то, что он всецело и полностью разделяет планы Лань Сичэня на остаток ночи. Прелюдия была слишком долгой, Лань Сичэнь экзальтированно целовал изгибы его тела и шрамы на его теле, не забывая исследовать ещё неохваченные места ладонями. Цзинь Гуанъяо, истомлённый, не вытерпел и взмолился:       — Эргэ, возьми меня уже.       Боль была необыкновенно сладка, пик наслаждения ярок и продолжителен.       — Хорошо было бы умереть прямо сейчас… — едва слышно прошептал Цзинь Гуанъяо.       Лань Сичэнь расслышал. К серьёзному разговору ему возвращаться не хотелось, к тому же они уже всё выяснили и обсудили… Он сделал над собой усилие, поскольку шутки давались ему, как и всем в Гусу Лань, нелегко, и проронил менторским тоном:       — Ты оговорился, А-Яо. В этой фразе следовало употребить слово «повторить».