* * *
Антон просыпается резко, но кошмар не стремится отступать. Он продолжается и продолжается, тянется непрерывной лентой, заставляя задыхаться и в панике куда-то бежать. Но бежать больше некуда: не теперь, когда от прежнего дома остались руины, когда больше никто не ждет. Ему больше некуда возвращаться, он сам разрушил все своими руками. Осторожно поднявшись, Антон доползает до подоконника и дрожащей рукой открывает окно. Прохладный воздух и гул никогда не спящих улиц врываются в комнату. Он делает глубокий вдох, а призраки прошлого медленно отступают, оставляя после себя неприятный осадок: удушливый ком все еще сжимает горло, а на языке чувствуется неприятный железистый привкус. Антону тошно, но эти приступы — единственное, что заставляет его чувствовать себя живым. На часах 04:25 утра, небо все еще черное, а звезд практически не видать. Он уже давно мечтает о весне и оттепели, но она все не наступает, и он продолжает медленно погибать. Зажмурившись до рези в глазах, Антон в последний раз глубоко вдыхает, а после отталкивается и, шатаясь, собирается в душевую. Уснуть у него уже вряд ли получится, да он и не хочет, все равно все повторится опять. Снова и снова.* * *
— Антон, мы слышали… нам очень жаль!.. — …ведь он казался ТАКИМ человеком!.. — Приносим наши соболезнования, для нас это такая же потеря… — Антон! — …Антон!.. — Нам очень жаль!.. — Жаль… жальжальжаль… Антону противно. Одним своим взглядом он обрывает все соболезнования на корню, но их поток не прекращается. Его состояние все списывают на стресс, ведь произошла такая потеря, а Антон лишь хочет, чтобы они поскорее заткнулись. Но они продолжают. Снова и снова.…вчера в своем загородном особняке в 07:00 утра было обнаружено тело Звездочкина Эдуарда Владленовича… Жена и сын ныне покойного безутешны… По предварительным данным злоумышленники знали точное расположение комнат; они остались незамеченными для поста охраны… Из особняка ничего не было украдено; сотрудники полиции рассматривают версию о заказном убийстве… За время государственной службы на посту… Звездочкин Эдуарт Владленович облагородил несколько парковых зон, построил… Это всенародная потеря, нам…
Антон сминает подсунутую кем-то из одногруппников газету. Рядом несколько девчонок с психфака одобрительно кивают и наперебой трещат о том, что в такой ситуации не стоит ничего держать в себе. Особо настырные предлагают встретиться после пар и «проработать это событие», но Антону это неинтересно. Он вежливо отказывается, но девчонки не отстают, наоборот, кажется, напирают еще сильнее и Антон закрывается. Он не слышит и не видит, что происходит вокруг, его мысли занимают только одно: сделал ли он все правильно? — …дипломат… Выхватывает он часть разговора, приподнимая голову. Этот голос звучит слишком знакомо, а интонация сворачивает внутренности в тугой узел. Антон оглядывается, тут же осознавая — ошибся. Да и как паршиво! Он вечно забывает, что больше никто и никогда не станет звать его тайным прозвищем, никто ободряюще не сожмет плечо, едва ощутимо наваливаясь на спину. Никто… От этого хочется сбежать еще быстрее, не оборачиваясь ни на что. Но он остается на месте, прожигая уставшими глазами конспект. Кто-то проходит рядом, шумно толкая парту, а потом, будто выплевывая, произносит: — Ой, извините! На Побрацкого тут же накидываются девчонки, которые еще несколько минут назад пытались промыть ему мозги, с обвинениями, и Димка тут же отступает, оправдываясь, мол, не знал. И начинает смотреть как-то по-иному, что становится тошно. Антон никогда не считал себя слабым, но почему-то сегодня ему становится невыносимо. Этот взгляд Димы вбивает последний гвоздь в крышку. Антон молча встает, собирает вещи и выходит из аудитории.* * *
Будучи сыном влиятельного человека, приходится соответствовать. Антону никогда не приносило дискомфорт его положение, наоборот, он получал от этого удовольствие. Воспринимая все как игру, он легко вливался в разные общества, непременно очаровывая всех своими манерами и умениями держать себя. Конечно были и те, кто его на дух не переносил, но их были единицы, так что Антона это не заботило. Он был обычным мальчишкой, у которого было чуть больше денег и власти, чем у другого такого же. У него были возможности, которыми он пользовался, при этом никогда не задирая нос. Его семья была идеальной. Именно они воспитали его таким, какой он есть. Став чиновником в конце девяностых, отец не позволял ему забывать о том, кем они были до этого — обычной семьей с достатком ниже среднего, живущие в коммуналке. Именно он вложил сыну в подкорку, что кем бы ты ни был — всегда нужно стремиться к чем-то большему, оставаться стойким и непробиваемым, добиваться своих целей. Антон рос честным и старательным мальчиком, все, к чему он прикладывал руку, обязательно получалось, потому что он трудился не только для себя, но и для свой семьи. Он любил их. Папу и маму. До одного момента. — Антон, я понимаю, как все это звучит, но… Олежа так и не успел договорить. — Это не может быть правдой! Но собранные материалы не врали. Аккуратно сшитая папка в руках Антона мелко затряслась. Олежа попытался успокоить: подошел ближе и хотел было положить, как обычно, руку на плечо, чтобы крепко сжать и успокоить. Но Антон отшатнулся: уставившись шальными глазами в скачущие строчки, он не мог поверить в то, что там было написано. — Где ты это достал?! — нервозность слышалась в голосе Антона настолько отчетливо, что Олеже сделалось плохо. Он впервые видел всегда собранного и спокойного однокурсника таким. — Антон… — Это не может быть правдой! Он смотрит на единственную вещь, которая осталась у него от Олежи — на папку, и впервые за столько времени открывает ее. Снова читает слова, вписанные косым почерком. Снова обращает внимание на факты, сверяет их с тем, что самому удалось нарыть. Олежа ошибся в одном — его отец был хуже, чем говорилось в этой папке. Да и Антон оказался не лучше. Если бы он только поверил…* * *
— Олежа, пожалуйста, поверь мне! Он снова на крыше, снова кричит что-то успокаивающее, снова просит, чтобы ему поверили. Но Олежа не верит. Олежа снова делает шаг назад, снова падает. Выстрел. У Антона руки перепачканы в красном. За корень языка цепляется металлический привкус. В горле удушливый ком, от которого он не может избавиться постоянным сглатыванием и истеричным кашлем. — Я сделал все правильно?.. Пистолет закопан где-то далеко за городом, одежда и обувь сожжены, а видео с камер в доме отредактированы. Его отпечатков в доме хватает, так что никто не сможет заподозрить его в убийстве. Если только он сам не расколется, но он же не зря интересовался в детстве ораторским искусством… Антон утирает руки о штанины, но они по прежнему красновато-черные, хотя он, вроде бы, был в перчатках. Красная лужа подступает к носкам ботинок, Антону тошно на нее смотреть, но как бы он не отводил взгляд, он все равно натыкается на… Олежа бесформенной куклой лежит, зажимая бледнеющей рукой рану на груди. Он что-то шепчет, едва заметно шевеля губами. Антон присматривается и распознает: — За что?.. Звучит у него в голове голос отца.* * *
Антон просыпается резко, как и сотню ночей до этого. Смотрит на руки — они чисты, но отчего-то ощущаются такими грязными… Антон знает, отчего, но старательно гонит ненужные мысли. В голове туман от частых кошмаров, в горле ком, а во рту отчетливый привкус металла. Кажется, он где-то все же оступился, раз совесть из раза в раз его мучает. Аккуратно поднимается, на часах 04:25. Собирается в душ, чтобы смыть липкий кошмар, в который превратилась жизнь. Хотя бы попытаться. Свет неприятно режет глаза. — Антон, ты хорошо спишь? У тебя такие круги под глазами… — Да, мама, хорошо. На носу сессия, вот и… Стараясь не заваливаться на стены, ровно идет по коридору, слыша отдаленный треск флуоресцентных ламп. В душевой никого нет, что случается редко: общежитие, как улей, никогда не спит. Антон смотрит в свое отражение в зеркале и не узнает себя: измученный кошмарами во сне и наяву одинокий мальчишка никак не похож на него прошлого, который улыбается ему с фотографии, стоящей на столе. После всего, он хотел от нее избавиться, но рука не поднялась: на фото он с отцом и матерью стоят напротив только что отстроенного особняка, рядом с ногами лежит собака — Аста — его любимая девочка, с которой он провел все детство. На фотографии он свеж, улыбчив и счастлив. По настоящему. Смотря на нее время от времени, Антон задумывается, что лучше бы он оставался в неведении. Лучше — не ввязывать Олежу в свои дела; лучше вообще не становиться местным «супергероем». — Ну какой из меня герой, Олежка, — смеялся Антон, взъерошивая волосы Душного. — Супер, — смущенно улыбаясь, говорил Олежа: — Вот какой из тебя герой. Отражение в зеркале смазывается, и Антон впервые за долгое время видит в себе черты Олежи. Они призрачные, тонкие и воздушные — ненастоящие. Антону больно смотреть на них, больно видеть их в своих собственных чертах. — …прости меня, пожалуйста… — тихо-тихо произносит, тяжело опираясь предплечьями о мраморный стол с раковинами. Мягкие черты Олежи в отражении плачут. Он обречен видеть их снова и снова.