***
Стайлз кругами ходит по залу ожидания. Здесь ему не нужно есть. Нет нужды спать. Нечего делать, кроме как сесть и ждать, и Стайлз отказывается от этого. Он продолжает ходить.***
Раскат грома, и зал ожидания погружается в визжащую панику. Это так неожиданно, что Стайлз не знает, что делать, когда внезапно все прячутся за скамьями и столбами по краям комнаты. Он замирает от шока, увидев, что эти люди на самом деле двигаются, — и затем кто-то хватает его за руку и тянет в укрытие за одним из столбов. — Питер, — шепчет Стайлз, и волна узнавания накрывает его с головой. Он не один. Не один. Не один. Питер усмехается и прижимает палец к приоткрытым губам Стайлза. — Тш-ш, дорогой. «Говнюк», — думает Стайлз, а дыхание перехватывает от облегчения. Они все меня забудут. Может, не все. Питер здесь. Питер помнит. Это немного, но уже что-то. И этого достаточно, чтобы заземлить его прямо сейчас и удержать от паники. Стайлз смотрит со смесью ужаса и интереса, как Всадник появляется во вспышках зелёного света, бросает похищенного человека с лошади на пол зала ожидания, затем исчезает снова. Он наблюдает, как женщина встаёт, бессмысленно смотрит вокруг, затем подходит к скамье и садится. Все остальные также возвращаются на свои места. — Знаешь ли ты, — говорит Питер, горячее дыхание опаляет ухо Стайлза, — что долгое время я думал, что жду поезд? — В Бикон-Хиллз нет железнодорожной станции, — говорит Стайлз. — Умный мальчик, — одобрительно говорит Питер. — Но ты всегда был наблюдательным, верно? — Проницательным, — бормочет Стайлз. — Папа говорит, что я проницательный. Питер поднимает бровь. — Я бы сказал, ты нечто большее, верно? Стайлз пожимает плечами. — Не скромничай, дорогой, — говорит Питер. — Если бы ты был обычным скучным человечком, то сидел бы рядом с остальными беспилотниками. Только те, у кого есть кое-что ещё в ДНК, умудрились сохранить рассудок, хотя, думается мне теперь, это скорее проклятие, чем благословение. — Ты не мог быть ещё более напыщенным индюком, а? — спрашивает Стайлз, прежде чем до него в полной мере доходит смысл слов Питера. — Стоп. Здесь есть ещё такие, как ты? — Такие, как мы, — поправляет Питер. — И я могу быть ещё более напыщенным индюком. Я тебе когда-нибудь говорил, что у меня две «Шелби 1000 Кобры»*? Стайлз и не думал, что в подобном месте можно рассмеяться.***
Питер ведёт Стайлза по путям через тёмную часть тоннеля, который вскоре выводит их куда-то вроде подсобки. Подросток сидит по-турецки на треснутой плитке на полу. На нём баскетбольная кофта, и руки скрещены на груди. Стайлз не видит названия школы. Девушка рядом примерно того же возраста. На ней футболка «Старбакса» и бейджик с именем. На её коленях сидит маленькая девочка не старше трёх или четырёх лет. На лице краска: капля на кончике курносого носа и усики на щёчках. — Это Санджив и Эмили, — говорит Питер. — Оба оборотни. И нашего маленького котёнка зовут Поппи. Мы не знаем, что она, но явно не совсем человек, да, котёнок? Маленькая девочка сосёт пальцы и смотрит на Стайлза. — Это Стайлз, — говорит Питер. У Стайлза ни с того ни с сего кружится голова. — Вам не вернуться, — он говорит, слова помимо его воли покидают рот. — Вы вне времени, вам не вернуться. Это истина и, судя по выражению лиц, она им прекрасно известна.***
Санджив из Боди. Призрачные Всадники забрали его в тысяча девятьсот девяносто шестом году. Эмили работала в утреннюю смену в «Старбаксе» Бонневилла в две тысячи девятом, когда её забрали. Поппи не знает, откуда она или в каком году её забрали, но она провела здесь больше всех времени. На ней дутые джинсы, и Стайлз не думает, что футболка с «Улицей Сезам» и рукавами-реглан намеренно сшита в стиле ретро. Города, откуда они родом, их семьи и друзья, больше не существуют. Более того, их никогда и не существовало. Этих детей аккуратно вырезали из мира вместе со всем, с чем они были связаны. Они не знают, почему они всё ещё на железнодорожной станции. Питер не знает. Стайлз не знает. Чего бы эти дети ни ждали, чтобы двинуться дальше, оно так и не произошло.***
Невозможно сказать, сколько времени проходит на железнодорожной станции. Может быть, прошло несколько часов между прибытием Стайлза и его нервным срывом. Может быть, дни или недели, или даже больше времени. Сколько бы ни прошло, на него всё навалилось одновременно: его беспомощность, злость, страх, и острая тоска по людям, которые даже не помнят, что он существовал. Всё это вырывается из него судорожными всхлипами, и у него даже нет возможности сохранить хоть какое-то достоинство, поймав нервный срыв в одиночестве. Эмили и Санджив сидят совсем рядом. Как и Поппи. Ко всему прочему еще и унижение как вишенка на торте. — Не надо, — шепчет он в темноте и трет глаза, когда Питер прижимает его к себе. — Просто оставь меня в покое. — Стайлз, — говорит Питер низким голосом. — Просто заткнись и дай мне тебя обнять. И внезапно Стайлз перестаёт вырываться. Потому что почему бы и нет? Почему, блин, нет? Как бы ужасна эта мысль ни была, возможно, Питер Хейл — это всё, что осталось у Стайлза. Имеет смысл держаться за него, верно?***
— Мы здесь не сдохнем, — бормочет Стайлз чуть позднее, и чувствует, как краснеет, когда внимательный взгляд Питера падает на него. — Это, э-э-э, просто подбадривание, а не, э-э-э... — Не предсказание? — скудный свет выхватывает усмешку Питера. — Знаю. У тебя сердце бьется иначе, когда ты выдаёшь их, и ты слишком напряжен. Когда Стайлз был младше, он заметил, что чем сильнее он уставал, тем чаще из него изливались предсказания. Что-то вроде нервного тика, который становится сильнее, когда внимание Стайлза рассеивается. Ребёнку с СДВГ сложно себя контролировать. Сложно думать о той части, что говорит истину, как о даре или чём-то таком. Как там Питер описал это место? Скорее проклятие, чем благословение. Стайлз чувствовал такое годами. Он даже не знает точно, отчего. Сначала инстинктивно, наверное, из-за необходимости скрывать. Но сейчас, зная всё, что знает о силе и тех, кто сделает что угодно, чтобы прибрать её к рукам, Стайлз уверен: он правильно боялся. — И как давно ты знаешь? — он спрашивает Питера. Они сидят на краю платформы недалеко от подсобки, ноги касаются путей. Питер задевает плечо Стайлза своим. — О чём? Стайлз фыркает. «О чём?» Конечно, у Питера как минимум шесть миллионов разных тайн одновременно. Ничего другого Стайлз и не ожидал. — Обо мне, — и затем, на случай, если у Питера есть что-то ещё на Стайлза, но в другой области, о чём не очень хочется говорить на данный момент, добавляет: — О том, что я иногда говорю. Что это сбывается. Питер пожимает плечами. — Какое-то время. Тут несложно сложить два и два. — Серьёзно? — Стайлз закатывает глаза. — Потому что это не первая мысль, которая возникает у большинства людей. — Ну так я и не большинство, — говорит Питер. — И тебе подобные редки, Стайлз, но не невозможны. Что-то в словах, а может, в том, как мягко Питер их произнёс, наполнило Стайлза теплом. — Мы со всем разберёмся, — говорит он. — Я не собираюсь здесь подохнуть. И не допущу, чтобы меня забыли. Как и ты, Питер. — Всегда думал, что я незабываем. Стайлз не может сдержать улыбки. — Ты такой говнюк. Это приятно, в общем-то, знать, что некоторые вещи не меняются. Отсылает мысли к оборотням и их якорям, и как это также означает очень человеческую потребность: необходимость иметь что-то крепкое и неизменное, какую-то непоколебимую уверенность в самом нутре существа, будь то бог, семья, философия... Просто что-то достаточно сильное, чтобы сохранить чувство собственного «я» в диком водовороте судьбы, что вот-вот разорвёт тебя на куски. И, может быть, все и забыли, что Стайлз вообще существовал, но Питер всё ещё здесь, и он всё ещё говнюк. Это на удивление успокаивает. — Мы выберемся отсюда, — говорит ему Питер. — Сначала я не был уверен, но теперь точно знаю. — Что изменилось? — с любопытством спрашивает Стайлз, наблюдая, как сухие листья скользят от невидимого ветра по тёмным путям. — Ты прибыл, — говорит Питер, поднимая брови. — И я отказываюсь верить, что есть хоть одна вселенная, где Стайлз Стилински не проявит свою исключительность во всём. Призрачные Всадники обречены с той самой секунды, как они тебя взяли. Стайлз удивлённо смеётся, хотя это больше похоже на фырканье. — Ты думаешь, я шучу, — говорит Питер, ухмыляясь. — Но обещаю, я серьёзно. — Заткнись, стрёмноволк, — Стайлз пихает его локтем. Питер показывает, как закрывает рот на замок. — Идиот, — говорит Стайлз без особой ярости, и смотрит, как листья проносятся по путям. — Питер? — М-м? Стайлз спрыгивает на рельсы. — Откуда дует ветер?