***
Когда Питеру было восемь, за много лет до пожара, дедушка учил его сажать тюльпаны. Луковицы необходимо сначала остудить и тщательно выбрать землю. Некоторые удобрения могут выжечь луковицы. Слишком влажная земля приведёт к гниению. Если температура неправильная, то они вообще не пустят корни. Питер так гордился, когда вся тяжёлая работа и терпение принесли плоды, и он увидел первые ростки, пробившиеся через холодную почву. Следующим утром он с топотом спустился вниз, чтобы посмотреть, как сильно они выросли за ночь, но обнаружил садик разорённым. Позднее мать спросила, понял ли он, что означало родиться левой рукой в стае, и Питер выучил ценный урок: левая рука не должна была проявлять заботу.***
Человек со стороны мог бы назвать это героизмом. И он бы, блядь, ошибся. Питером не двигали мысли о долге и справедливости, когда он поворачивается, чтобы встретиться лицом к лицу с призрачным всадником: это его вера в судьбу, из неё он тянет всю свою смелость, и его судьба высечена в камне. Стайлз сказал, что он снова станет альфой. Это истина. И Питер ещё не альфа, так что он здесь не умрёт, не сегодня. К чёрту героизм; на стороне Питера логика. — Питер, — говорит Стайлз, глаза широко распахнуты. Питер вручает ему Поппи. — Бери детей. Беги. — Питер! — Не сейчас, дорогой, — Питер говорит, поводит плечами, чтобы скинуть напряжение и выпускает когти. — Мне нужно убить призрачного всадника. Питер снова чувствует себя сильным, и это хорошо. Он всё контролирует, когда так долго не мог. Вот для чего Питер родился: просто направить себя на угрозу и выпустить клыки и когти. Он Питер Хейл, левая рука, исполнитель и убийца. И никто не причинит вреда Стайлзу или детям. Он рычит. Лошадь призрачного всадника встаёт на дыбы, копыта сверкают, и Питер откатывается в сторону. Он вонзает когти в её шею, когда она с силой опускается, и выплескивает горячую струю крови на лицо. Лошадь кричит, сбрасывая всадника, разворачивается и скачет обратно. Всадник медленно поднимается на ноги. Питер не может разобрать черты лица под полами шляпы, но пара глаз горит словно угли в темноте. — Не такой уж сильный, а? — насмехается Питер. — Особенно без своего маленького пони. Сдавленный смешок слышится откуда-то издалека — полный то ли ужаса, то ли веселья — Стайлз ещё здесь, и Питер правда жалеет, что не смог придумать какую-нибудь более известную отсылку к лошадям. Наверное, стоило использовать Буцефала. Или это слишком непонятно? Излишне напыщенно даже для Питера? Скорее всего да, но Питер предпочёл бы прослыть снобом, чем получить звание брони. У него чувство, что Стайлз не даст ему об этом забыть. — Питер! — окликает его Стайлз. — Не сейчас, Стайлз, — Питер тряхнул кистью, стряхнув кровь с когтей. Сердцебиение Стайлза ускоряется, и Питер чувствует едкую вонь страха. Словно пепел. Он не выпускает призрачного всадника из поля зрения, продолжая разговор. — Тебе нужно доверять своим словам, Стайлз. Ты сказал, что я снова стану альфой, что значит, что здесь я не умру. Не так. — Питер, я... — Когда ты станешь моим эмиссаром, Стайлз, мы разберёмся с твоей неуверенностью в себе, — Питер шагает, оценивая взглядом приближающегося призрачного всадника. — Это станет первым пунктом в нашем списке дел, а сейчас я был бы очень признателен, если бы ты заткнулся, взял детей и побежал. У него нет возможности увидеть подчинился ли Стайлз, потому что внезапно призрачный всадник набросился облаком пыли и серы. Питер воет от боли, когда линия огня окутывается вокруг его правого запястья, сжимается и тянет, плоть под ним рвётся. Хлыст всадника. Питер вцепляется в него пальцами, игнорируя жжение. У него не хватило силы, чтобы вырвать хлыст из хватки всадника, но, по крайней мере, ни один из них теперь не сможет им воспользоваться. Инстинкты Питера твердили ему разорвать глотку всадника, и тому это известно — он поднял руку, словно чтобы защититься. Инстинкты полезны, но у Питера есть нечто большее. Когда всадник поднимает руку, Питер хватает пистолет. Вынимает его из кобуры прежде чем всадник успевает понять, затем направляет дуло ему в живот и стреляет. Резкий хруст, вспышка света, облако зелёного дыма, и всадник отшатывается назад. Питер снова ловит его с помощью хлыста и стреляет. Он понятия не имеет, можно ли вообще убить призрачного всадника, но не попытаться будет простой тратой пуль. Он стреляет в третий раз, затем в четвёртый, и призрачный всадник дёргается, как рыба на крючке, всё ещё привязанный к Питеру хлыстом. Его голова откидывается назад, и в этот момент Питер бросается вперёд и разрывает глотку. Он не чувствует крови, только что-то кислое и сухое. Питер выплёвывает плоть и сухожилия, а всадник падает на путь тоннеля. Лежит там, недвижимый. Питер осторожно распутывает хвост хлыста со своего запястья. Кожа рассечена, и он может видеть кость, но рана затягивается прямо на глазах. Он берёт хлыст, хмурясь, и наклоняется над падшим призрачным всадником. Оборачивает хлыст вокруг шеи, крепко, затем берёт каждый край. Собирается с силами и тянет. Чтобы забыть этот звук, потребуется целая бутылка «Лерой Шамбертен Гран Крю» 1990 года — с щепоткой аконита, чтобы подействовало. Однако срабатывает. Питер в душе не знает, могут ли призрачные всадники регенерировать, но этому говнюку явно придётся тяжело без головы. Питер ослабил хватку на хлысте. — Питер! Он поворачивается и видит, что Стайлз с детьми ждёт его чуть дальше в тоннеле. Он сокращает расстояние между ними. — Мне казалось, я велел вам бежать. — Чувак, ты убил эту штуку секунд за тридцать. Как далеко, по-твоему, мы бы успели убежать? Питер вытер лицо кофтой. — Тридцать секунд? — он усмехнулся. — Даже я приятно удивлён. — Ну конечно, самодовольный засранец. — Нам нужно поговорить о твоей самооценке, Стайлз. Тебе нужно научиться доверять своему дару. Я не могу умереть, пока снова не стану альфой, так что беспокоиться было не о чём. Санджив и Эмили переглянулись. Стайлз поднял брови. — Что? — спросил Питер. Поппи положила руку на его щёку и с интересом осмотрела его лицо. — Питер! У тебя глаза красные! — Что ты сказала, котёнок? — холодок пробежался по спине. — Ты уже альфа, Питер, — сказал ему Стайлз. — Глаза загорелись красным, когда ты сказал мне взять детей и бежать. Идиот. — Я... — сердце ушло в пятки. — Но это невозможно. — Да ну? — спрашивает Стайлз, губы растягиваются в усмешке. — Полагаю, Скотт больше не такой уж особенный. Он будет в бешенстве. — Я альфа, — медленно проговорил Питер. Он закрыл глаза, пытаясь почувствовать искру альфы внутри. В этот раз она была другой. Сильнее, спокойнее. Домашний очаг вместо пылающей преисподней. Он прочувствовал, как создаются новые стайные связи: Стайлз, Санджив, Эмили и Поппи. Он чувствует, как пальцы Поппи прижимаются к его щекам, и снова открывает глаза. — Я альфа. — Ага, — чуть слышно шепчет Стайлз. — Ты альфа. Питер не знает, что об этом и думать. Пока что. Он подозревает, что понадобится время для осознания и примирения с этим. Он сглатывает и прокашливается. — Идём домой. — Ага, — говорит Стайлз. — Идём.***
Творится хаос, и Питеру он всегда нравился. Легко занять место в трещинах, когда мир разрывают на куски. Снаружи ещё один призрачный всадник, и какой-то призрачный всадник-нацист — и когда это вообще случилось? — с которым Стайлз разбирается при помощи биты. Затем Лидия кричит и отправляет дикую охоту обратно в ад. После случаются воссоединения. В хаосе никто, похоже, не заметил, что Питер — альфа. Дерек на него странно смотрит, но происходит так много всего, что у племянника нет времени задаваться вопросами — хотя Питер не удивится, если Дерек проснётся в холодном поту ночью, когда его бессознательное соединит все точки, — и он хлопает Питера по плечу, прежде чем пойти дальше по тоннелям за бетами. Скотт обнимает Стайлза и кивает Питеру. Лидия, конечно же, сразу замечает. — Хах, — она говорит, взгляд оценивающий. Питер не знает, станет ли она когда-то частью стаи или убьёт его. Оба варианта ей подходят. — Пап! — внезапно кричит Стайлз и кидается с объятиями в руки шерифа. Оба плачут. — Питер, — чуть слышно говорит Эмили. Она не заканчивает свою мысль. Ей и не нужно. Её, Санджива и Поппи никто не ждёт. Питер манит их ближе. — Мы стая, — говорит им он. — Мы теперь стая, а стая держится вместе. Он не может заменить их семьи. Он это знает. Но они не обязаны быть одни. Губы Санджива трясутся, и Питер его обнимает. — Мы стая, — он повторяет. Он встречается взглядом со Стайлзом поверх головы Эмили, и чувствует, как губы растягиваются в столь же слабой улыбке, как и у его эмиссара.