***
— Георгий Варзин, верно? — пожилая худая женщина достала большие листы из папки Гоши, внимательно разглядывая, вздёрнув одну седую бровь. Её короткие волосы распушились в разные стороны, морщинистые руки неторопливо перебирают натюрморты, портреты и пейзажи. На вопрос Гоша, сидящий на низком стуле напротив женщины в кресле, кивнул и тихо сказал: «Да». Она хмыкнула и провела подушечками пальцев по работе, и посмотрел на него поверх огромных круглых очков в толстой оправе. — Вы где-то учились? Гоша поёрзал на стуле и заправил выбившуюся прядь за ухо. — Нет, я занимался самостоятельно где-то два года, — Гоша старается как можно тише прочистить горло, нервно сжимая ткань брюк. Полосатый галстук, не сильно завязанный, сейчас будто перекрывал кислород, не давая сделать глубокого спокойного вздоха. Женщина закинула ногу на ногу, покачивая носком красной лакированной туфли. Свет люстры в кабинете скользит и подрагивает на её худых плечах в багровой блузке на золотистых пуговицах. Кабинет, в котором они сидели, был крайне маленьким: три ряда парт по две в каждом, два больших окна, преподавательский стол, доска и шкафы с мольбертами, занимающие всё оставшееся место в «хвосте» класса — и всё это буквально впритык друг к другу. Время течёт бесконечно долго, и Гоша думает, что прокусит щёку изнутри насквозь, если женщина так и продолжит молчать. На улице сгущаются тучи, где-то за городом поблёскивает молния, гремит гром, а Гоше так неловко и некомфортно, что он хочет выпрыгнуть в окно, лишь бы в нос не ударял запах масляной краски, лака и пергамента. В груди будто мечется птица, ударяясь о рёбра и поднимаясь к самому горлу. Женщина нарочито медленно раскладывает перед собой работы, медленно пробегаясь взглядом, под которым Гоша замечает абсолютно всё в своих работах: небольшие катышки в левом уголке, сквозящий сквозь нарисованную траву золотистый цвет, немного смазанная птица на толстой ветви дерева, по-искусственному жёлтое солнце за макушками клёнов. Её крашеные ногти скользят по краям бумаги, а тёмно-вишнёвые губы расплылись в улыбке. — Это Ваша работа? — задаёт она вопрос столь глупый, что Гоше хочется закричать на неё: «Ну, а чья же!», но он с силой стискивает зубы и кивает, когда женщина достаёт самый нижний рисунок. Гоша сразу узнал его: отрывистые линии и яркие цвета. Это был эксперимент со стилем — мало ли, что нужно для поступления. Рисунок до удивления простой: ваза с полевыми цветами и окно, за которым стелются золотые поля пшеницы. Но, в конечном итоге, это стало своеобразной абстракцией. Гоша вечером долго думал над ней, и по нескольку раз выкладывал её из папки и наоборот, но всё же решил оставить её там, пообещав себе больше не делать «настолько тупых экспериментов». — Это что, дорога? — Н-нет, это ваза с полевыми цветами, а сзади окно, — Гоша жалеет, что не может возвращаться во времени, чтобы дать вчерашнему себе хорошей пощёчины и разорвать эту работу к чертям. Женщина, кажется, даже и не думала пропускать этот рисунок, поднеся его поближе к огромным линзам очков. — Но это не похоже на окно, а Ваша, как Вы выразились, ваза больше похожа на кривое тело женщины. А где же точная передача настоящего в картине? — она обнажает ряд белоснежных зубов. Гоша хочет опрокинуть парту со всей силы, натянув этот чёртов «эксперимент» женщине на голову. Руки немного трясутся — непонятно из-за чего больше — стресса или появившейся из ниоткуда злости, — и невротику приходится сжимать собственные запястья. — Это был эксперимент. — Да? Выбран неподходящий и крайне отрывистый, так сказать, стиль. Работа выполнена очень плохо, Георгий. Гоша обратил внимание на картины, висящие над чёрной доской — сельские пейзажи, горные, натюрморты и «отрывистая» абстракция в чёрной потёртой рамке! Кажется, на ней изображены море и серые навесные скалы. — Прошу прощения, — пересилив себя, Гоша указал рукой на картину позади женщины, — но ведь это же тоже абстракция с отрывистым стилем. — А? — она обернулась и, поняв, что имеет в виду парень, раздражённо вздохнула. — Георгий, это — не отрывистый стиль, это резкий стиль. И в нём соблюдена гамма, композиция и всё можно распознать. И я бы не сравнивала Вашу работу с этой. Ваши работы — это работы самоучки, немудрено, что они настолько плохи. — Почему они плохи? В них есть правильные тени, гамма, композиция… — Георгий, разве могут работы самоучки быть хорошими? Вы с детства делали всё неправильно — это же кошмар! Тело Гоши пропустило удар, а птица внутри на секунду упала замертво. Но лишь на секунду, а затем взлетела и начала биться с новой силой, сталкиваясь с сердцем, которое переполняло злость. В мыслях его собственный голос пытался успокоить парня, но внутренний костёр лишь продолжил разгораться. Он не был против критики — ничуть, — но называть работы плохими только из-за факта, что он — самоучка? — Ну так скажите мне — где они плохи? Выскажите свою критику, — всю застенчивость затмили собой накатывающее раздражение и громкое, срывающее голосовые связки: «БЕСИТ!». — Варзин, Вы пришли в университет, чтобы Вас взяли. Я досматриваю Вас и потом уже говорю руководительству — брать Вас или нет. Я Вам тут ничего объяснять не должна, милок, — последнее слово она буквально выплюнула, растягивая губы в победной улыбке, а её чёрные глаза по-особенному сверкнули. Внутри Гоши всё окончательно перевернулось, в горле что-то заклокотало. Он вскочил со стула упираясь ладонями в гладкую поверхность стола, покрытую разными царапинами, мазками и кляксами. — Почему это Вы не должны мне ни черта объяснять? Я пришёл сюда учиться, а учиться мне и не дают, всовывая в руки мои работы обратно, разворачивая, ведь «Я Вам тут ничего объяснять не должна»! Тогда на кой чёрт Вы тут сидите? Тогда на кой чёрт вообще художественный университет, если «Я Вам тут ничего объяснять не должна»? Да вообще в чём тогда смысл учёбы? — Гоша смотрел на ошарашенную женщину в упор, не отрывая взгляд зелёных глаз от угольно-чёрных. Она изменилась в лице, отпрянув назад и едва не выпустив из рук ту заклятую абстракцию, из-за которой всё и произошло. В лёгких не хватало воздуха, и Гоша сделал глубокий вдох, а вместе с ним в глазах словно прояснилось. Вот он, тяжело дышащий, сорвавшийся на преподавателя, оглядывается по сторонам и с ужасом осознаёт ситуацию, а едва нашедшиеся слова встают поперёк горла. Гоша немощно открывает рот, пытаясь что-то выдавить из себя, а взгляд нервно бегает по опешившему лицу женщины. Она шумно выдыхает, качая головой. — Простите за это, я не должен был на Вас кричать, просто я… Она поднимает руку, жестом затыкая парня. — Мы Вам перезвоним, Георгий. В ушах резко зазвенело, а сердце упало и разбилось. Гоша знал: если ему что-то и светило, то после этой фразы — уже ничего. Вежливый способ послать человека куда подальше. — Послушайте, — неуверенно начал он, — мне правда жаль и мне правда не стоило… — Варзин, я сказала, что в случае надобности Вам перезвонят, — она повысила голос и сгребла все принесённые работы в стопку, постучав ими по столу. Гоша не верил, что это происходит с ним. Этого просто не могло быть, просто не могло! Может, это дурацкий сон, может, он стоит в коридоре и ждёт, когда его пригласят в кабинет, а всё это — плод его идиотского воображения? Невротик медленно встал из-за стола, не поднимая головы. По стеклу окна застучал дождь, а где-то в тучах сверкнула молния. — Я могу забрать работы? — повесив на плечо сумку, спросил Гоша. — Нет, Варзин, я покажу их руководительству, чтобы всё было обоснованно, — отчеканила женщина, уходя куда-то в подсобку за доской, бросив на прощанье сухое: — До свидания, — и громко хлопнув дверью. Внутри что-то ёкнуло, и всё перевернулось. Гоша неверяще посмотрел на свои трясущиеся ладони с худыми тонкими пальцами. — Господи, — его взгляд взмыл к небу, — за что ты сделал меня таким?***
Как только входная дверь хлопнула, Гоша, наспех скинув с себя пальто и стянув обувь, побежал в ванную комнату, едва не проехавшись лицом вдоль кафеля. Щёлкнул замок, и вот — только мысли и Гоша. Наверное, сейчас ему не стоит делать ничего необдуманного, не стоит слишком переживать, не стоит делать вообще ничего.Потому что ты знаешь, что опять ничего не получится, Гоша
В ушах гудит, а в стенки горла словно вцепилась сухость, сжимая. Парень втягивает носом воздух, пропитавшийся влагой и запахом зубной пасты вперемешку с чуть ощутимым запахом хлорки. Гоша съехал вниз по стенке, выложенной до середины керамикой, закрыв лицо ладонями и глухо всхлипнув. Парень надавил тыльной стороной на глаза, в которых заплясали разноцветные искры. Сдавленно промычав в руки, Гоша зажмурился. Вся долгая дорога, которую он себе так красочно представлял, в миг зачёркнута толстой полосой, проведённой перманентным маркером. Грудь содрогается от немых всхлипов, а из горла норовит вырваться громкий крик обо всём. О раскатах грома, о молниях, о людях, о той женщине, о своём поступке, о этой чёртовой «абстракции»! Гоша поднимает голову, опускает руки и смотрит на рукав своей светло-голубой рубашки. В его голове всплывает мысль, пришедшая, скорее всего, под аффектом этого всего, но лучше выхода, да и другого Гоша не видит — успокоительное, купленное чуть ли не на последние деньги, не помогает, а Диме он не посмеет сказать ничего по поводу своей нестабильности. Невротик задирает рукав рубашки, с секунду смотрит на её неестественно бледный цвет и проглядываемые синие линии вен, жмурится и кусает. Достаточно сильно, чтобы почувствовать, но недостаточно, чтобы оставить рану. — Бесит! Как меня всё это бесит! — приглушённые крики вырываются из горла, растворяясь в воздухе и не покидая стен крохотной ванной комнаты. В глазах немного щиплет, а сердце сжимается. — Всё это бесит! Всё! Грудная клетка медленно и глубоко вздымается, а в районе солнечного сплетения что-то жжётся и покалывает, напоминая солнечный ожог. Разжав челюсти, Гоша отстраняется, неверяще и отстранённо. Мысли ударяют в голову резко, не давая опомниться, и до парня, кажется, только сейчас доходит, что он сделал. В висках стучало, а невротик открыл рот в немом испуге. — Господи, — на выдохе произносит Гоша. Не спеша поднимается, падая плечом на стенку, ковыляя до раковины с зеркалом. Нервный, растрёпанный, чуть заплаканный он смотрел на себя, но никак не мог узнать этого человека в зеркале. Он будто смотрит на себя со стороны — это просто не может быть он. Это не он впивается пальцами в прохладные стенки раковины, вглядываясь в собственное отражение; это не он дрожащими руками заправляет пряди за ухо, и смотрит на покрасневшие следы зубов; и не он содрогается над краном, бормоча что-то себе под нос. Он сейчас — маленький мальчик, качающий ногами и с упоением читающий сказку про муми-троллей, ожидающий пузатую кружку ароматного чая с долькой плавающего лимона, ведь «это полезные витамины». Наверное, сейчас внутри всё должно пылать от жалости к самому себе, наверное, должно горчить от столь глупого поступка, но внутри ничего нет. Там словно остался вакуум, в котором бьётся сердце и сжимаются лёгкие. Всё плохое, накопившееся в парне за весь день, весь негатив, все взгляды чёрных глаз за толстыми линзами очков, все раздражающие раскаты грома — всё это куда-то пропало, оставив после себя пустоту, не отзывающуюся ничем. Запястье саднило, и Гоша вновь перевёл взгляд на укус, опухший и покрасневший. И он знал, куда всё пропало. Оно выплеснулось, словно вода из переполненного медного таза, в алый след на запястье. В прихожей хлопнула входная дверь, и Гоша вздрогнул. — Гоша? — прокричал Дима в коридоре. — Ты дома? — Да, я просто, — набрав в лёгкие побольше воздуха, крикнул Гоша, припав ухом к холодному дереву двери, — я просто замёрз и решил принять горячий душ. Только вот, пижаму забыл. — А, хорошо. Гоша открыл кран, набирая в ладони отрезвляющей воды и брызнув себе в лицо. Он должен собраться. Должен. А укус никто не увидит под рукавами мягкой пижамы, носить которую погода, благо, позволяет. Всё, что произошло в ванной, останется здесь, а молчаливые стены сохранят тайну.***
Маленькая кухня сейчас кажется ещё меньше, когда они тут вдвоём — Гоша, молча смотрящий в тёмный кофе и размешивающий ложку сахара, и Дима, варящий ароматный бурый рис в кастрюле и съёжившийся от неприятно затянувшегося молчания. На улице иногда проносятся машины, нарушая гробовую тишину, а соседи сверху громко топают по потолку. — Так, — неуверенно начинает Дима, слегка повернув голову, желая прервать слишком длинную и неловкую, по крайней мере для него, паузу, — как день прошёл? Гоша чуть вздрагивает и слегка тянет рукав рубашки вниз. Всё это вспоминать до зубного скрежета не хотелось. — Да так, — невротик ведёт плечом, отгоняя дурные мысли, — всё как обычно. Как прошло твоё собеседование? — О, прекрасно! — Дима встрепенулся, и голос его повеселел. — Мне попался очень милый мужчина! Мы с ним поговорили и обсудили всё на свете. Ещё он посоветовал мне, где найти вкусную выпечку недалеко от университета, вот. Так что завтра зайду и возьму нам что-нибудь пожевать, — он по-доброму усмехнулся и покачал головой. — Так что вот так вот. А ты как? — А? А, собеседование, — Гоша запнулся, не зная, как правильнее рассказать. — Ну, я… Его и без того неуверенную речь прервал телефонный звонок с дурацкой надоедливой мелодией из 90-х или, может, нулевых. На дисплее высвечивается неизвестный номер. Гоша тихо извиняется перед Димой и оцепенённо шагает на балкон. В лицо ударяет порыв прохладного ветра, срывавшего и уносящего за собой золотистую опавшую листву. Парень старается унять дрожь в руках, поднося трубку к уху и сглатывая ком в горле. Телефон же не перестаёт трезвонить, так что Гоша проводит пальцем вверх по экрану, принимая звонок. — Алло? — Здравствуйте! Георгий Варзин? — ни секунды не медля, спросил скрипучий голос по ту сторону провода. — Да, здравствуйте, — Гоша стеклянным взглядом смотрит в темнеющую даль. В желудке что-то урчит, а сердце начинает биться каплю быстрее. Парень сжимает пальцы свободной руки и закусывает губу. Наверное, это по поводу его криков сегодня в университете. Эта женщина наверняка пожаловалась руководительству на неспокойного нервного студента с кривыми руками. Псих — Я — заместитель директора нашего художественного университета. Георгий, Вы же сегодня приходили на собеседование, верно? — не дожидаясь ответа, собеседник продолжал. — С Вами была учительница нашего художественного университета Татьяна Олеговна. Она повела себя крайне непрофессионально, и, я думаю, Вы это понимаете и без меня. Мы просмотрели Ваши работы, и они вполне достойные, Георгий. Эксперимент со стилем неудачный, но Вы же для того и поступаете, чтобы становиться лучше, правильно? Раздался по-старчески добрый смех. — Мы дадим Вам ещё один шанс на собеседование. Вам потребуется предоставить нам три натюрморта, выполненных простым карандашом, акварелью и цветными мелками. Мы даём Вам на это три-четыре дня. Как раз, в университете будет проходить теория, так что Вы успеете всё наверстать. Но, — внутри Гоше всё расцветало, огненными лепестками наполняя грудь надеждой, и ему практически всё равно на то, что последует после фразы. Перечёркнутая дорога озаряется лучами полуденного солнца, открывая путь дальше, губы растягиваются в улыбку, — я надеюсь, что в следующий раз вы будете более сдержанный, хорошо? Я понимаю: студенческая жизнь, поступление и такой непрофессионализм со стороны преподавателя, но всё же. Договорились, Варзин? — Хорошо, такого больше не повторится, обещаю, — взгляд непроизвольно опускается на руку, рукав которой упал до локтя, открывая сильно выделяющийся на коже укус. Что-то ёкает, но Гоша почти не обращает на это внимание, переполненный приятно обжигающей теплотой. — Вот и хорошо, Георгий. Я извиняюсь ещё раз, — Гоша, тихо смеяясь, ответил, что ничего страшного, улыбаясь в трубку. — Тогда до встречи, Георгий. Раздался протяжный гудок — мужчина повесил трубку. Гоша глубоко вдохнул слегка морозный воздух перед тем, как уйти с балкона, оставив там все сомнения, крики, горечи, нервы, навалившиеся за него за весь день. Он весело прошёл на кухню, где Дима читал что-то на телефоне, пережёвывая за щекой рис с овощами. Про себя Гоша отметил, что завтра надо бы сходить и купить чего-нибудь «пожевать» кроме печенья. — С университета? — блеснул голубыми глазами за стёклами очков Док. Гоша кивнул, продолжая улыбаться непривычно широко. — Завтра надо зайти за новой бумагой и некоторыми материалами — нужно сделать ещё парочку работ, — Гоша наливает воды в свистящий медный чайник и закидывает в кружку с каким-то выцветшим рисунком роз три кубика рафинада. — А что, тебя не приняли? — Дима гоняет вилкой по тарелке кусочек кабачка. — Да там проблема возникла с преподавателем, но мне разрешили повторно пройти на поступление, вот. Так что завтра буду искать художественные магазины в городе. А пока что приятного тебе аппетита, — улыбнулся ему невротик, опираясь на край столешницы. Уголки губ Димы поднялись кверху, а сам парень с набитым ртом поблагодарил соседа. Гоша же, как можно незаметнее, одёрнул рукав, возвращаясь к приготовлению кофе. Прости, док, но об этой проблеме я не расскажу.