The Beatles — Eleanor Rigby(slowed)
Гоше казалось, что стены маленького чердака, заставленного книгами, пропитались слезами. Его слезами. Парню не хотелось ничего, кроме того, чтобы скрыться, закрыться, оттолкнуться от всех, остаться одному. Хотелось просто закрыть глаза и провалиться куда-то в матрас, в глубокий сон. Комната пахнет свечами из местной церкви и кофе. Гоша обводит взглядом заливные пятна на потолке, выводит у себя в голове какие-то знакомые образы, силуэты, тени, поджимая губы в очередной попытке не заплакать. В голове вырисовывается светлое лицо смотрительницы, её морщинки, тонкими ветвями собравшиеся у глаз; её пухлые мягкие губы, прикасающиеся к разгорячённому лбу Гоши; она, удобно устроившаяся в глубоком кресле качалке с произведениями Марка Твена. Везде мерещится только Наталья Алексеевна. Вся комната ей дышит. Гоша надрывно всхлипывает и на дрожащих руках приподнимается с кровати смотрительницы. Кулаком парень вытирает уже подсохшие на щеках дорожки слёз и всматривается в небо за окном. Оно тоже недовольно, — Гоша жмурится до разноцветных искр, рассыпающихся под веками. Лёгкие вместе с рёбрами разъедает леденящая душу пустота. Её не может заполнить ничто — ни таблетки успокоительного, которые кто-то просунул в щель под дверью, ни чай с валерьянкойОдин
Гоша давится воздухом, кашляет и опять хрипит. Из хвоста выбиваются волосы и липнут к вновь мокрым щекам. Парень пальцами давит на глаза до цветных плавающих фигур, обнимает руками себя за плечи и впивается ногтями. Кажется, за окном где-то вдалеке прогремел гром. Немного отрезвляет стук в дверь. Нехотя поднимая голову, Гоша видит перед собой Анну Николаевну, ни капли не изменившуюся за эти годы — худую, с тонкими ногами в лакированных туфлях, длинными ногтями, в этот раз одетую в облегающее чёрное платье. Гоша не слышал, как она, цокая по полу невысокими каблуками, поднялась к нему — уши заложило, остался лишь протяжный писк. Девушка оглядела его с ног до головы, шумно выдохнув через нос. — Осталось два часа, Гоша, — её голос звучит не строго, где-то в нём невротик даже угадывал какую-то непривычную для него… мягкость? Он сдавленно кивнул, прикусив нижнюю губу и отведя взгляд куда-то в угол. — Пошли, я тебе кое-что покажу. — Что? — не своим голосом сказал Гоша и поднял на девушку глаза. — Пошли. Он смотрел на неё с непониманием, даже с некой злостью внутри — спустя долгие годы именно в этот день она решила ему что-то показать, да? Получше времени не нашлось? Нужно вспомнить о его существовании только сейчас, когда он пытается сделать что-то со своими эмоциями, избавиться от мыслей, не внушающих ничего, кроме злобы ко всем и всему и тяжёлого чувства горя? Гоша с огромным трудом, давясь, проглотил эти слова. Что они сейчас сделают? Ничего. Наталья Алексеевна бы не хотела, чтобы он отказывался от помощи, ведь так? Прошло, наверное, с десять секунд, как Гоша понял, что Анна Николаевна не потерпит возражений. Не здесь и не сейчас. Парень хватается руками за металлические узоры изножья кровати, подтягиваясь, чтобы встать на ноги, которые совершенно его не слушают. — Я подожду в коридоре, выходи, — Анна Николаевна выходит и не закрывает за собой дверь. Откуда-то извне в комнату прокралась легкая ноябрьская прохлада, проскользнула под пружинчатый матрас, спряталась между жёлтых страниц. Гоша еле волоча ноги пошёл к двери, как заметил себя в зеркале, стоящем в углу меж столпов книг, в полный рост. Распушившийся хвост на затылке, прилипшие к шее струящимися прядями волосы; на худых плечах повисла тёмная толстовка, найденная где-то среди пожертвованных вещей, с белой большой надписью на сердце «NASA»; узкие чёрные джинсы, испачканные пятнами слюны на коленях; белки глаз покраснели и блестели от слёз, на щеках неровными линиями на слабом свету свеч переливались влажные дорожки. Стиснув зубы, Гоша оторвал взгляд от самого себя и нарочито быстро вышел в коридор, несильно толкая дверцу. Анна Николаевна сделала вид, что не заметила слегка злобного взгляда парня исподлобья. — Пошли, у нас не так уж и много времени. Действительно, именно поэтому мы потратим его на какую-то фигню, да, Анна Николаевна? — рычит про себя Гоша. В доме удивительно тихо, даже пугающе тихо. Словно все дети как мыши попрятались под кровати и скрылись за свисающими одеялами при виде хмурого сутулого Гоши, плетущегося за безразличной Анной Николаевной. Она цокает начищенными каблуками по недавно покрытому мастикой полу. Гоша невесомо проводит кончиками пальцев по выступающим шершавым узорам на обоях и выдыхает. По пути они встречают Анатолия Петровича в тёмно-синей рубашке с перламутровыми пуговицами. Его волосы, обычно растрёпанные или небрежно уложенные, приглажены на одну сторону и приторно пахнут лаком для причёсок. В груди парня что-то кольнуло — Анатолий Петрович не выглядит сейчас как тот добрый слон в полосатых рубашках и фартуках в крапинку, и от этого, почему-то, ещё больнее. Он бросает быстрый взгляд на Гошу и наклоняется к уху Анны Николаевны; что-то быстро шепчет и, получив едва заметный кивок, удаляется в сторону кухни. Гоша недолго смотрит ему вслед и поджимает губы от непонятной ему самому досады — парень очень хочет запомнить повара улыбающимся усатым и, возможно, немного лохматым, а не мужчиной со слипшимися от лака и зубьев гребня прядями и грустными зелёными глазами. Девушка открывает дверь, которую новые дети в доме обклеили стикерами с единорогами, пегасами и котами, в ванную и освобождает для парня проход. — Проходи, — она жестом пригласила его внутрь. Гоша неуверенно перешагнул порог и не в силах сдержать хриплый вздох удивления. В ванной поднималась пушистая гора ароматной пены, из крана льётся тёплая вода; комната окутана полумраком — одна из лампочек перегорела. В голову мягко плеснулся запах мелиссы и чего-то почти неосязаемого, отдающего ванилью. Гоша оборачивается к смотрительнице с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом. Она почти равнодушно пожимает плечами. — Да, тебе. Я поставила таймер, — она лёгким кивком указала на одну из полок, где стояли обшарпанные часы, — час полежишь тут, а потом нам надо идти. Ты знаешь. Я приду через полчаса и принесу тебе кое-что. Не дав вымолвить и слова или, хотя бы, отойти от шока, она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь с негромким хлопком. Гоша бегал глазами по стенам комнаты, по горам пены над горячей водой и не мог поверить. Весь сегодняшний день походил на затянувшийся сон — непохожий на всю его жизнь здесь, в детском доме, непривычный и оттого отталкивающий резким ударом в грудь. Парень опустил кисть руки в ванную и слегка прикрыл глаза от приятного ощущения обволакивающего тепла. Бросив взгляд на часы — три минуты третьего, — Гоша неторопливо стянул с себя мешковатую толстовку и, спустя мгновение темноты, оказался лицом к самому себе в зеркале, повешенному на стену напротив ванной в августе этого лета — на фоне отколовшейся местами плитки, расцарапанных бритвами узоров и сгоревшей лампочки на потолке оно выглядит слишком новым, слишком не вписывающимся в эту атмосферу, чужим. Парень выглядит слишком худым для своих шестнадцати — с плоским животом и проглядываемыми рёбрами, белой кожей и слишком яркими на её фоне синяками под потухшими зелёными глазами. Гоша слишком устал. Слишком утомился от всего произошедшего. Кое-как стянув с себя оставшуюся одежду, парень опустил ногу в ванну, слегка сморщившись от резкого жара в ноге, а затем закрыл глаза и полностью погрузился под воду. Она жгла щёки и нос, кусала пятки и коленки ног, поднималась вдоль груди ящерицей и внушала какое-то чувство спокойствия. Пусть и временного.Hollow Knight Ambience — Throne
Гоша вынырнул и сделал резкий выдох через нос, чтобы высморкнуть мыльную воду. Набрал в ладони пены и поджал губы, оглядевшись по сторонам. Теперь комната казалась ему, уже шестнадцатилетнему парню, слишком маленькой — до стиральной жужжащей машинки можно было дотянуться, не выбираясь и не приподнимаясь. Недавно купленные розовые шампуни с наклеенными этикетками с принцессами слегка подпрыгивали на ней, иногда сталкиваясь боками с потёртым радио. Гоша хмыкнул и нажал на кнопку с облезшим сбоку лаком. Устройство зашипело, и парень постучал по динамику. В нём что-то шваркнуло и словно треснуло, но через пару мгновений оттуда полились тихие песни арфы. Гоша улыбнулся и взъерошил мокрые волосы на макушке, убрал пряди, прилипшие к выступающей вене на шее. В дверь кто-то постучал и тихо отворил. На пороге стоял Анатолий Петрович с подносом с какими-то угощениями. Он слегка неуклюже прошёл боком к машинке и, поставив еду немного насупившись, отчего на лбу складками собрались морщины, выключил. Обернулся к Гоше, неловко улыбнувшись. — Достирала, — непонятно зачем, сказал он. Не зная, куда деть руки, повар сцепил их в некрепкий замок, потирая ладони друг о друга. Наверное, Гошу должно было смутить нахождение мужчины в ванной комнате, но сейчас сил на ещё какие-либо эмоции не хватало. Да и тем более, как говорил где-то месяц назад Анатолий Петрович: «Чего я там только не видел, Гош! Я тебя знаю лет тринадцать, не меньше — ты для меня уже как семья!». Мужчина причмокнул губами и отвёл взгляд на какую-то из склянок, куда перелили неиспользованный до конца гель для душа. — Я тут принёс тебе, — он махнул рукой на поднос, — еды всякой. Там, яблоки в карамели, сок свежевыжатый и Анька там варенья клубничного в городе купила, вот, я тосты сделал, вот. Ты, это, — он поправил плато на машинке и, встав на порог, приоткрыл дверь, — отдыхай, ладно, Гош? Гоша молча лежал в густой пене, после того, как закрылась дверь. Замок в ванной заржавел — мальки (так называли старшие новых детей в детдоме — самому старшему из новеньких было всего-то шесть) увидели в замочной скважине паука и пытались «выкурить» его оттуда с помощью водяных пистолетов, поэтому было принято решение вырезать старый замок и купить новый. Его так и не поставили, потому что свободных «окон» у знакомого мастера с низкими ценами не оказалось, так что мальки вместе с Анной Николаевной смастерили цветастую табличку с большими красными буквами «ЗАНЯТО» с одной стороны и «СВОБОДНО» с другой. Парень приподнялся из ванны и осмотрел еду. Золотистый блеск карамели укрывал тёмно-красные яблоки, в высоком стакане с нарисованным муми-троллем янтарным светом переливался яблочный сок под фруктовой пенкой, а рядом на тарелке с голубой каёмочкой лежали два треугольника хрустящего хлеба с толстым слоем варенья. Живот предательски заурчал — Гоша ничего не ел с прошлого вечера. Парень в два укуса съел половину тоста и прикрыл глаза. Не верилось во всё это.***
Гоша передёрнул плечами и сильнее сжал в руках картонный стаканчик с кофе. Сделал маленький глоток, обжёгший губы и щёки изнутри, и сморщился. — Господи, какой кислый! — вполголоса возмутился Гоша. На улице стоял холодный дождливый ноябрь, вода журчала в водостоках, блестела светом фар в щелях плит, капала с черепиц зданий. Небо затянули тучи, превратив его в распростертое над головой полотно, солнце не показывалось уже вторую с половиной неделю. Темнеть начинало уже в полшестого — ранний ноябрь давал о себе знать. Сегодня, в пятницу, Гоша мог позволить себе прогуляться до метро, а не срезать через какие-то расписанные граффити и цитатами из книг переулки. Столики уличных кафе стояли пустыми под жёлтыми крыльями гирлянд, изо ртов музыкантов с покрасневшими от кусачего мороза руками клубились облачка пара, где-то за центром города, на холмах, крошечными огоньками зажигались окна домов. Невротик снова отхлебнул кофе, вновь нахмурившись.Monsters of Little Haven Soundtrack (by Denis Stelmakh)
Жизнь встала на рельсы — у него и Димы появилась постоянная работа, с не самой высокой, но и не низкой зарплатой. Дима подрабатывал официантом в деловой кофейне неподалёку от его университета. Пришлось потратить деньги на рубашку, фиолетовый галстук-бабочку, брюки и пиджак ради дресс-кода заведения, но зарплата покрывала затраты на костюм. Работа непыльная, но ноги у него отваливались. Гоша несколько раз помогал ему накладывать эластичные бинты на ноющие ступни. В первые разы Дима краснел до кончиков ушей, пытаясь выхватить из рук Гоши бинты. — Да я и сам могу, Гош, отдай! — Дима прошипел сквозь зубы, когда он потянулся вверх, не вставая с раскладного кресла, в надежде выхватить злополучный предмет из рук стоящего соседа — в спину резко накатила боль. — Да чёрт бы её побрал, эту ровную осанку, а. — Док, я не отстану. Тебе же лучше согласиться, — Гоша некоторое время постоял над соседом с высоко поднятой рукой и бинтом в ней, ожидая дальнейших действий Димы. Тот бегал голубыми глазами по лицу Гоши в надеждах «хоть бы пронесло», вздохнул и кое-как отполз подальше, к стене, согнув ногу в колене. — Ладно, — и выдохнул, словно сдавшийся ребёнок. Уголок губ невротика дрогнул в победной полуулыбке. У Димы худые щиколотки, которые можно почти полностью обхватить кольцом из большого и среднего пальцев одной руки. Когда невротик наносил гель на покрасневшую кожу, под пальцами он почувствовал совсем немного шершавую кожу, и от этого, отчего-то в лёгких словно расцвело целое поле ромашек, щекоча белоснежными лепестками горло, поднимаясь золотистой пыльцой в нос. Гоша перевязывает ровно так же, как учили в учебнике по биологии, который его заставили буквально зазубрить: «накладывать методом «восьмёрки»…начинать процедуру нужно с обмотки лодыжки, после чего перейти к обмотке стопы…обматывать нужно от самой узкой части стопы конечности к самой широкой», закрепить кончик бинта со внешней стороны стопы, после тоже самое проделать со второй ступнёй. — Спина еще болит? — получив в ответ уверенный кивок, Гоша кивнул на столик рядом с ним. — Гель ещё остался, давай намажу, сам же не достанешь, — Дима вновь выдохнул, ведь понимал, что деваться некуда. Невротик опять опустил голову, продолжив бинтовать вторую ногу. Убедившись, что всё сделано правильно, Гоша слегка похлопал соседа по голени. — Стареешь. — Что? — Дима моментально взвился, но тут же опустился обратно — в спину неприятно кольнуло. Однако его боевой настрой никуда не делся. — Это кто тут из нас ещё стареет? — Всё-всё, молчу, — Гоша жестом показал у себя молнию на губах одной рукой — в другой он уже наготове держал мазь. — Переворачивайся, дедуль. Дима прыснул от смеха, но всё же перевернулся. — Да это всё этот дресс-код с их туфлями с идиотским неудобным каблуком и ровная осанка, когда носишь килограммовые подносы, — Дима слегка выгнулся, когда Гоша помассировал, надавливая, между лопаток. — Так-то я в самом рассвете сил. — Безусловно, дедуль, безусловно. У самого Гоши работа была чуть более пыльной, но не требующей почти никаких физических нагрузок. Он работал на складе безызвестной забегаловки «Repose» с бутербродами, шаурмой и салатами на вынос. Всё, что требовалось от Гоши — подсчитывать прибывший товар, раскладывать его в чётко указанном начальником порядке и выдавать его сотрудникам. Перенос коробок, контейнеров и упаковок с продуктами занимал от силы часа три (если прибыла большая партия), да и после него тело и руки не ныло. «Большая партия» для «Repose» — это максимум пятнадцать небольших коробок, которые можно было с лёгкостью поднять двумя руками. Работа кладовщика вполне себе несложная, заключавшая в себе лишь один минус — не особо значительный, но всё же — проверку товарно-сопроводительных документов. С самой школьной скамьи чтение и анализ огромных текстов, написанных мелким шрифтом и содержащих уйму длинных цифр, навевали тоску и словно наливали веки сталью — так, что их было тяжело держать открытыми. Вечером, после получения первой зарплаты, Дима и Гоша сели на кухне с чёрными ручками, документами о выданной зарплате, оплате квартиры и маленьким блокнотом в мелкую полоску, чтобы рассчитать расходы. Док заварил две кружки мятного чая, горестно выдохнув: «Совсем закончился», и опустился на диван. Гоша изгрыз колпачок ручки, бегая глазами по строчкам документов. Перед его взглядом словно прыгали цифры и буквы, которые никак не желали собраться в единую картину. Невротик быстро посмотрел на застёгнутую на рукаве пижамы пуговицу и выдохнул. С недавнего времени, когда широкие рукава старой пижамы стали без его ведома закатываться до локтя, обнажая изборождённую следами укусов кожу, Гоша решил, что с застёгнутыми на запястьях манжетами ему будет гораздо спокойнее. Никто и никогда не должен об этом узнать. Тем более — Дима. В особенности — Дима. Док аккуратно пододвинул кружку с чаем ближе к другу и осторожно потрепал того по плечу. — Всё в порядке? — Гоша торопливо закивал. Дима поджал губы и тоже кивнул — у Гоши никогда не бывает «не в порядке». Док приободряюще улыбнулся. — Слушай, просто сейчас быстро посчитаем всё и закончим, ладно? Я там взял «Кошмар на улице Вязов», ну, — Дима сделал неопределённый жест в воздухе свободной рукой, — который новый. Говорят, отстойный, но глянуть можно. Невротик улыбнулся до собравшихся тёмных носогубных складок. — Просто не люблю все эти документы, — парень стукнул кончиком ручки по углу бумаги. — Давай быстрее закончим со всем этим. Я там пиццу замороженную купил — готовить ничего не хочу — сейчас в духовку тогда поставлю, и разберёмся как раз. Дима вскинул брови. — Пицца? И ты мне ничего не сказал? — невротик почувствовал укол беспокойства куда-то под рёбра. Дима злой на него, потому что Гоша купил что-то не то? Потому что потратил деньги, не обсудив с ним ничего по поводу расходов? — Я такой голодный, мы сейчас тогда всю это фигню за полчаса разберём, или сколько там пицца греться будет? Гоша мысленно ударил себя по лбу. Параноик. — Пятнадцать минут, — выдохнул он с улыбкой. Дима несильно толкнул его в плечо, выпихивая с дивана. — Тогда иди ставь, а я пока считать начну. В целом, выходило неплохо — половина зарплаты каждого на оплату квартиры, четверть каждого — на продукты, а оставшуюся четверть можно было потратить в свое удовольствие. Не на покупки дорогой одежды или походы в ресторан, но на маленькие прелести жизни вполне хватало. К удивлению Гоши, решили они всё довольно быстро — может, потому что Дима был голодный, а может, потому что в дисковод кто-то заранее положил «Кошмар на улице Вязов». Гоша шмыгнул носом и поглубже зарылся в серый шарф. Пряжа щекотала нос и пахла лавандой — запах духов той старушки из секонд-хэнда ещё не выветрился. Вокруг витали и кружились снежинки, падали на землю, укрывая ту тонким слоем снега, наступив на который было видно грязно-серый асфальт. Невротик обвёл взглядом улицу и остановился взглядом на маленьком торговом центре, в котором-то и умещалось всего ничего: книжная лавка, аптека и небольшой привоз. Невротик нащупал в кармане жёлтый бумажник — затёртый, подаренный ещё в сентябре два года назад, с чуть разорванной кожей на сгибе, загнутыми уголками, которые уже вряд ли когда разомнутся, и выграфированным жирафом на лицевой стороне. Внутри оказалось тысяча рублей и где-то горсть мелочи в кармашке на застёжке. Гоша одним большим глотком осушил оставшийся кофе, издал непонятный звук, издали напоминающий клокот, и бросил стаканчик в железную урну у входа. Гоша зашёл в аптеку, глубоко вдохнув запах спирта и каких-то сиропов от кашля. Аптеки всегда напоминали ему лазарет в детском доме: резко белые на фоне города, вымытые и вычищенные до скрипа и искусственного блеска. В лазарете всегда спокойно и стоит умиротворяющая тишина, в них мысли кажутся слишком громкими и большими, напоминают больших медведей, которые громоздятся на грудь, а иногда греют. Но Гоше нравилось уединяться с самим собой — быстрыми и рваными линиями рисовать вазу на столе напротив или наоборот мягкими и осторожными движениями выводить лица воспитателей и каких-то мальчиков, которых видно с окон его койки. В детстве Гоша часто болел — с температурой, кашлем с мокротой, красным горлом, заложенным носом и всеми вытекающими, пока однажды, когда тогда ещё мальчик не чихнул на кухне перед Анатолием Петровичем. Тот всплеснул руками и заворчал, отчего его усы забавно подрагивали. — Да что это такое, а, Гош? Заняться тобой надо, а то что это за дело, — одной мясистой рукой упёрся в бок, а другой указал на Гошу. — Скоро жену искать, а кашляешь постоянно! Непорядок, непорядок. Вечером мальчик его не увидел, хотя Анатолий Петрович, будучи очень верующим, молился на ночь в «красном углу», сложив руки в замок и приложив их к губам, поэтому «красный угол» был неприкосновенен и навсегда въелся в память как укрытый мягким ковром с коротким ворсом угол в гостиной, с низкой полкой в стене с томиком молитв и крестом на обложке. Наталья Алексеевна на все вопросы Гоши подтолкнула его к уже застеленному дивану, улыбалась и говорила: «По делам уехал, солнце, по делам». Ночь тогда выдалась бессонной — мальчик то стоял на коленях, глядя на рассыпанные по небу звёзды, то вертелся на диване и ненароком содрал накрахмаленную простыню со спинки, то просто, уместив руки на груди, разглядывал потолок с заливными пятнами и гадал — куда мог так поздно уехать Анатолий Петрович. Утром, шлёпая босыми ногами (хотя Наталья Алексеевна не раз таскала его за уши за такое) в ванну, чтобы раньше всех почистить зубы, Гоша заметил зажённый свет на кухне — за окном ещё было совсем темно, весь распростёртый луг за стеклом был окутан мраком, «словно под мохнатым пером огромного ворона», — говорила Наталья Алексеевна. Из освещённой комнаты веяло запахами овсянки и липового мёда. Мальчик аккуратно выглянул из дверного проёма и увидел пританцовывающего у плиты повара. Тот вопросительно хмыкнул и, не переставая помешивать закипающее молоко в большой кастрюле, обернулся к мальчику. — О, Гош, доброе утро! В холодильнике на верхней полке всё твоё, — он улыбнулся так широко, что чуть прищурил глаза. Мальчик потёр глаза кулаком, пробормотал «Доброе утро» и с небольшим усердием открыл дверцу и привстал на носочки, чтобы увидеть — что же там, на верхней полке. Наверху белым пятном среди разноцветных банок с кашами, консерв и каких-то ещё продуктов, выделялась большая коробка «Актимелей» с яркой надписью сбоку «ДЛЯ УКРЕПЛЕНИЯ ИММУНИТЕТА». Гоша повернулся к повару с разинутым ртом. — Увижу, что кто-то кроме тебя пьёт или ты не пьёшь — нос откушу, ясно? Утром — один, в обед — один, и вечером — один, понял? Гоша подскочил к повару и обнял его настолько крепко, насколько позволяли маленькие ручки, уткнувшись носом в крапчатый фартук. — На здоровье, Гош, на здоровье. Из воспоминаний парня вырвал высокий голос аптекарши. — Молодой человек, Вам помочь? — она показалась из окошка — пухлая, с крашеными тёмно-розовыми волосами, синими тенями и очками в огромной оправе. — Да-да, — Гоша быстро подошёл к окошку. — Можно мне, пожалуйста, мазь от воспалений и бактерий? Женщина что-то пробурчала себе под нос — скорее, для заметки, и ушла. Гоша провёл пальцами по руке в том месте, где под толстым слоем куртки находились следы укусов, которые зудом ползли вверх, вдоль локтя. После того, как Гоша однажды переусердствовал (кажется, тогда причиной тому была высокомерная однокурсница, опрокинувшая стакан грязной воды из-под кисточек на холст невротика, которая после этого, с отвратительной улыбкой на ярко-красных губах сказала: «Так стало даже лучше») один из них сильно воспалился, покраснев, и чесался с невероятной силой; так, что невротик расчесал одну из ямок от зубов до крови. Придумывать повязку пришлось в панике и дикой спешке: роняя с полок банки с шампунями, дрожащими пальцами удерживая над ранкой хлоргексидин и более-менее аккуратно перевязывая её салфетками и подвернувшейся под руку марлей. Но ещё сложнее было сдерживать себя весь вечер, чтобы не расчесать её на глазах у Димы, который в тот день выглядел чересчур уставшим. Так что стоит держать при себе мазь, — решил тогда невротик, жмурясь под одеялом от телефонного света. Он почитал пару статей в интернете о мазях для укусов и выбрал не самый дорогой, но хороший вариант. Через пару минут женщина вышла из подсобки в руках с длинной коробочкой с блестящими серебристыми полосками вдоль картонных стенок. Аптекарша поправила очки, которые сползли на кончик большого носа, и нахмурилась. — С Вас, — она прижала подбородок к шее, разглядывая мелкий ценник на боку мази, из-за чего её голос звучал невнятно. Гоша наклонился поближе, — триста пятнадцать рублей. — Да, спасибо большое, — невротик забрал сдачу и вышел из аптеки, навалившись плечом на дверь на тугих петлях. Привоз закрылся пятнадцать минут назад, но в книжном мягко-апельсиновым светом горели лампы, освещая тёмные дубовые полки с толстыми книгами. За витриной за кассой низкорослый дедушка подклеивал корешок какого-то старого романа в твёрдом толстом переплёте. Гоша хмыкнул, и, на скорую руку закинув коробочку с мазью в маленький отдел рюкзака и закрыв молнию лишь наполовину, зашёл в лавку. Над его головой разными голосами пропели позолоченные китайские колокольчики, и продавец обернулся. Он напоминал рыбака из «Золотой рыбки» Пушкина — с лысиной на макушке и седыми волосами на висках, с едва заметной колючей щетиной на скулах, чуть толстоватый, одетый в рыбацкую жилетку поверх полосатой водолазки с высоким воротником и тёмными крапчатыми глазками-бусинками (по крайней мере, Гоша именно так его представлял, слушая Наталью Алексеевну перед сном). — Добрый вечер, — он кивнул. — Могу я чем-то Вам помочь? Гоша окинул взглядом лавку: множество книг, поднимающиеся до самого верха, к потолку, к вентиляционным трубам в полумраке; полки, украшенные самодельными подвесками: деревянными кулонами, высушенными пакетиками из-под чая, в которые засыпали разных блёсток и наклеили вырезанных звёзд, журавлями из цветной бумаги, маленькими декоративными прищепками, которых сверху «венчали» глиняные фигурки лошадей из глины, и ёлочными игрушками. Всё вокруг напоминало лавки волшебников из вымышленных историй, которые шептались в коридорах детского дома, казалось сказочным, таким по-детски красивым и добрым. Диме бы, наверное, понравилось, — сама собой промелькнула мысль в голове у невротика. Гоша на миг задумался. Его сосед в последнее время валился с ног, хоть и скрывал это всё за многочисленными кружками чая и один раз стаканом с кофе из пакетиков, от которого док потом пытался откашляться около четверти часа. Под его глазами залегли синие мешки, в которые, при желании, можно было сложить мелочь. Домашней работы из университета задавали столько, что все учебники и тетради не умещались на столе между двумя раскладными креслами, да и обычная работа вырывала остатки сил с корнями. Спасало, разве что, кино в пятницу, но было оно всего один раз в неделю, так что маленький подарочек Диме совсем не повредит, верно? — Да, если Вас не затруднит, — уголки губ неосознанно поползли вверх.