𝐃𝐚𝐫𝐤 𝐚𝐜𝐚𝐝𝐞𝐦𝐢𝐚 𝐦𝐮𝐬𝐢𝐜 — 𝐂𝐥𝐚𝐬𝐬𝐢𝐜𝐚𝐥 𝐞𝐝𝐢𝐭𝐢𝐨𝐧
Блестящие бока мандарин матовыми бликами играют на толстом узорчатом стекле глубокого блюда. Под отросшие за месяц ногти их кожура забирается жёлтыми шкурками, отчего пальцы опьяняюще пахнут цитрусами, Новым Годом и детством. Гоша улыбнулся своим мыслям, прикрыв глаза. До тридцать первого декабря оставался один день, а их квартира, пусть уже и обжитая, которая буквально окунает в этот недостающий так часто уют, совсем не украшена (тот улыбающийся стеклянный снеговик из магазина «ВСЁ ПО 50!» на телевизоре был, наверное, не в счёт). Позавчера невротик горбился на длинном перерыве между парами в попытках вырезать из красной бумаги гирлянду по видео. После пятой попытки, когда быки на ней оказались скорее похожи на вареники, Гоша зло перерезал получившееся «украшение» и, сложив руки на столе, лёг на них и горестно вздохнул. В их дворе, даже после наступления кромешной темноты, окна светились мерцанием гирлянд, самых разных: жёлтых, красных, зелёных, синих и разноцветных. И Гоше, так скучающему по тому ощущению детского счастья, это нравилось до покалывания в самых кончиках пальцев. Когда он был маленьким, всё вокруг казалось огромным, как для туристов - которых показывали на тридцать втором канале в гостиной, — непреступные вершины заснеженных гор. Такой же высокой и большой для Гоши в своё время была ель, которую ставили в углу, украшали пушистыми змеями мишуры, фарфоровыми шарами с узорами из блёсток, бумажными снежинками и леденцовыми тростями на самой макушке, чуть ниже красной звезды, чтобы их не подъедали ночами. Анатолий Петрович приносил её в середине декабря, а убирали её только под самый конец января, когда уже бледно-зелёные иголки осыпались, укрывая паркет щетинистым ковром. Да и то, Анатолий Петрович не выбрасывал её, а до конца (или почти до конца) избавлялся от тонких полуголых ветвей и оставлял лишь один ствол, из которого вырезал фигурки, дурманяще пахнущие зимой, печеньем с молотым имбирём и Рождеством. Которые были самой драгоценной памятью, одну из которых Гоша привёз с собой как оберег, наверное. Или память. Он сам не был уверен. Это был овальнообразный медведь на подставке, которого Гоша назвал Стёпой. Его лучший друг на момент перелёта, с поцарапанной задней левой лапой и чёрным акриловым носом, вырезанным из новогодней ёлки. Бесценный. Гоша отхлебнул чая с брусникой и лепестками розы, который Дима «вот прямо урвал, представляешь?». Они с Димой как-то не обсуждали эту тему — оба стеснялись завести об этом разговор, наверное. Поэтому и ёлку не купили. Но Гоша не смог не подготовить для соседа подарок, хоть какой-нибудь. Сейчас он лежал где-то в чемодане, на верху платяного шкафа, запакованный слегка коряво, но с душой (цены на упаковку подарков начали в какой-то момент превышать границы разумного), перевязанный зелёной узкой атласной лентой. Над идеей подарка Гоша думал довольно-таки долго, сидя, сгорбившись, на скамейке на набережной. Шар на ёлку? У них даже нет ёлки. Деньги? Бездушно. Часы? А они ему нужны, если он пользуется телефоном? После пятнадцатиминутных размышлений, невротик пришёл к двум выводам: Дима любит чай и Дима любит книги. Чайную лавку Гоша знал где искать и какой набор чая можно взять, Гоша знал, что Дима любит классику, а если купить новогодние произведения зимней классики, то это просто чудо! А на роль «праздничного коробчонка» подойдёт коробка из-под одноразовых вилок, принесённая с работы и бережно обёрнутая упаковочной бумагой с нарисованными мультяшными лягушками. Вот по итогу и лежит в чемодане под бантиком и крафтовой бумагой подарочный набор чая в пакетике с узором из оленей и книга русской классики, в обложке с новогодним нежно-голубым орнаментом, лежащие в аккуратно сложенную на картонном дне вату и накрытые ручной открыткой. Гоша улыбнулся и огляделся по сторонам, и новогоднее настроение вмиг загасло. Всё такие же цветочные обои, всё такой же полупрозрачный тюль, всё тот же крошечный стол в углу кухни. И вновь не получившаяся гирлянда из, на этот раз, голубой бумаги в урне под раковиной. Да ещё и Дима как-то задерживался в университете; невротик скосил глаза на настенные часы — уже было почти 8 часов вечера, а соседа нигде не было. — Может, однокурсники куда-то позвали, — пробубнил себе под нос Гоша. — В бар, отметить Новый Год. С чего бы нет, я-то тут один сижу. Да и кому ты такой нужен — психованный, вспыльчивый и закрытый, правильно? Правильно, — наигранно беззаботно пожал плечами Гоша, но в груди всё равно плесенью разрастался пробирающий холод. И Новый Год, может, завтра придётся встречать одному. — Надо хоть динозавра плюшевого для компании купить что ли… Монолог прервала резко открывшаяся дверь и шумное частое дыхание. Гоша отодвинул кружку подальше и нервными быстрыми шагами прошел в коридор, неуверенно выглядывая из-за стены. Недалеко от открытой настежь двери стоял Дима, копошась в карманах лёгкого пальто, которое со вчерашнего дня отправилось в шкаф до более тёплой поры. Плечи парня быстро поднимались и опускались под толстой курткой. — Дим, — Гоша недоверчиво окинул взглядом соседа, — всё хорошо? Док обернулся резко и быстро, словно напуганный в темноте кот. Стёкла его очков на мгновение блеснули быстрыми бликами. Он, быстро взяв купюру из пальто, подлетел к Гоше близко-близко, заставив последнего неловко отшатнуться и упереться спиной в дверь ванной. — Гоша, — начал он, сразу же жадно вдохнув воздуха, — нам нужны игрушки? Сказать, что Гоша не понял — ничего не сказать. — Какие игрушки, Дим? — Ёлочные! Такие винтажные шары, фигурки и гирлянда жёлтая нам нужны? — Дима жестикулировал в воздухе, вырисовывая какие-то силуэты и формы, но делал он в спешке так быстро, как мелькали мотыльки летней ночью у единственной горящей лампы, что Гоша толком и разобрать ничего не смог. — Да, наверное?.. — Тогда, пожалуйста, добавь мне рублей триста, прошу! У меня не хватает совершенно! Я всё верну, честно! Гоша снова с недоверием окинул взглядом соседа и осторожно, боком, подошёл к своей сумке внизу тумбочки и выудил оттуда кошелёк. Наверное, стоит спросить: «Нафига нам игрушки, если у нас даже ёлки, блин, нет?», но, протягивая Диме купюры, Гоша думает лишь о том, насколько странно и необычно выглядит Док в таком виде: весь запыхавшийся, с горящими (по-доброму или нет Гоша ещё не определился) голубым огнём глазами и растрёпанный. Дима быстро взял деньги и схватил Гошу за руку, отчего тот испуганно дёрнулся, будто получивший разряд тока. — Обувайся, мне помощь понадобится. В голове, когда он обувается, поторапливаемый Димой, лишь воспоминания о фильмах, где главный герой попадает в другой мир, или становится соучастником какого-то преступления. В общем, мысли не самые приятные и совершенно не вяжущиеся с образом Димы, однако они всё усиливаются в тесной кабинке лифта, исписанной объявлениями о продаже гаражей и доставкой узбекской еды. Гоша пытается максимально отвлечь себя, отковыривая ногтем какую-то оборванную вывеску. Док вылетает из лифта и так же буквально слетает по ступенькам вниз, наваливаясь плечом на дверь подъезда и придерживая её. Невротик идёт максимально быстро, перепрыгивая через две ступеньки и зажмуриваясь, когда высовывается из тёплого подъезда на морозную заснеженную улицу. Готовится к самому наихудшему, но слышит звонкий женский голосочек, который лезвием режет и разрывает всё чувство испуга: — Дмитрий? — Гоша позволяет себе приоткрыть один глаз. Под их подъездом перед шумящим длинным грузовиком, стоит крохотная пухленькая девушка, чем-то напоминающая румяную матрёшку. Может, жаром, который розовым румянцем расползся у неё по щекам, а может цветочным голубым платком с узелками по краям, а может двумя русыми косами из-под сине-жёлтой шапки с бубоном, а может сверкающей, как снег на свету, улыбкой. — Взяли деньги, что ли? — Да-да! — Дима смеётся, и изо рта его вырывается облачко пара. Как Гоша мог чувствовать себя в опасности с ним? — Нам и игрушки ещё, нашлись деньги! И вот, с товарищем домой всё потащим, — он похлопал Гошу по плечу. У невротика задрожали губы в бесполезной попытке сдержать улыбку. — А, ну хорошо! Армен! — девушка обернулась к грузовику, крикнув в тоннель из собственных ладоней. Из грузовика показалась широкая мужская спина в зелёной клетчатой рубашке, а после пышные зелёные ветви, заставив Гошу замереть на месте от немого восторга, когда ёлка показалась в полный рост. Пышная, тёмно-малахитовая, от которой даже отсюда пахло морозом и Новым Годом, с толстым тёмным стволом. Как когда-то тогда… …как в детстве.***
Oldies music playing in another room and it's raining
Гоша сидел под ёлкой, доставая из прозрачной пластмассовой коробки последний шар — белый, довольно тяжёлый для всех других, с графитовым узором мотыльков и листьев. Внутри, казалось, так же заплясали мотыльки. Гоша повернулся к Диме, который что-то ворчал под нос в попытках разобраться «как включить эту долбанную гирлянду, блин». Гоша фыркнул и, повесив шар к самому основанию ёлки, чтобы он не упал, невротик, не желая вставать, буквально приполз к Диме поближе. От него пахло чаем, книгами и чернилами из ручки, которая напополам поломалась в рюкзаке. — Что, с гирляндой дерёшься? — Гоша улыбнулся, глядя на соседа снизу вверх. — Да эта зараза включаться не хочет, — проворчал Дима, щурясь при чтении каких-то букв на блоке питания. — Странно, всё по инструкции вроде делаю. — Может, — Гоша придвинулся ещё ближе и ткнул на большую кнопку прямо над проводом, — нужно нажать сюда. — Да я сюда сто раз нажи, — Дима повернул голову на мигание гирлянд на ёлке, изумлённо разинув рот. — Да быть того не может! Я же точно так же нажимал! — Значит, не так как-то нажимал, — Гоша встал с пола с лёгким кряхтением, а после сложил руки в замок на груди, наигранно-пискляво пародируя женский голос. — Ведь она очень нежная и ранимая гирлянда, не для твоих грубых рук, фу-фу-фу! Дима засмеялся, подтянув к себе ноги и завороженно наблюдая за светом лампочек среди ветвей, за тем, как их огни мазками кисти скользили по бокам игрушек, прятались среди зелёных иголок, золотистыми белками взбирались по кроне к макушке, за тем, как пропадали и словно появлялись, как дельфины, прыгающие над водой. Да чего там таить, Гоша и сам залюбовался. — Пойду чай заварю, наверное. Ты будешь? — Гоша зевнул и повернулся в сторону коридора. Глаза, конечно, слипались, но от чашечки чая он бы не отказался. А то от одной мысли о кофе к горлу подкатывает колючий ком тошноты. — Гош, — внезапно раздаётся сзади, вынуждающее остановиться и обернуться на вставшего Диму в ожидании продолжения. Тот выглядит на редкость смущённым и не находящим слов. — Слушай, я знаю, что так не принято и всё такое, но я просто не дотерплю до завтра и проболтаюсь, а тогда это будет уже совсем не подарок, а какая-то ерунда, вот, можно я тебе сейчас его подарю, пожалуйста? — протараторил он, лишь иногда на мгновения отводя взгляд светлых глаз. Гоше пришлось в голове повторить это ещё раз самому себе, замедляя раза в два, а после с облегчением выдохнуть. — Господи, чего ты так пугаешь, док? Можно, конечно же, — Дима весь натянулся, как гитарная струна, заулыбался широко-широко, и метнулся куда-то себе под раскладное кресло. Невротик поняв, что затея с чаем откладывается, на носочках дотянулся до худого чемодана на верхушке шкафа и выудил подарок. На самом деле, в глубине души он верил, что Дима не оставит его без подарка, потому что для человека, который в первый же день их знакомства подарил Гоше печенье и брелок с пони, которая сейчас торжественно весит на молнии сумки, это было бы как-то странно. Стоило Гоше обернуться, как перед собой он увидел дока с круглой коробкой в полосатой красно-белой упаковочной бумаге и с красным алым бантом, а сам сосед светился ярче новокупленной гирлянды. — Ну, с Наступающим? — сказал он, протягивая подарок Гоше. — Ну, с Наступающим, — усмехнулся невротик, аккуратно забирая из рук Димы коробку, и передавая свою. Как двое маленьких детей, они уселись на пол, разрывая подарочные упаковки. Гоша отложил бант в сторону — может, потом завяжет на запястье на удачу, как его научила Наталья Алексеевна, — а затем с громким треском разорвал оставшиеся «преграды» и открыл крышку. Из-под бумажного наполнителя выглядывало что-то тёмное, в контраст с выглядывающим чем-то белым. Выбросив жменю наполнителя, Гоша увидел две маленькие коробочки. Белая лежала в руках приятно и легко, как губная гармошка Анатолия Петровича в своё время. Гоша перевернул её и даже руки онемели. Внутри лежала акварель. Дорогая для его бюджета, на которую он заглядывался в витринах художественных магазинов по дороге в метро, на которую только неделю назад начал откладывать деньги, о которой он мог только мечтать, измазывая скучными вечерами руки в своей старой краске, которая, вполне возможно, переросла его. Губы задрожали, а глаза сами по себе опустились на вторую коробочку, руки сами перевернули её, открыв взгляду фигурку космонавта. Красивую, детализированную и прокрашенную, сделанную так, будто космонавт парит над подставкой. В ушах загудело. — …Гоша! Гош! — Дима взволнованно потряс его за плечо. Невротик встрепенулся и с удивлением для самого себя обнаружил, что плачет. — Что случилось? Тебе не понравилось? — Нет, ты что, это потрясающе! Просто, — начал он дрожащим голосом, заставляя разбежавшиеся мысли собраться вместе, однако получался один лишь белый шум, — это так… дорого. — Гоша, да всё в порядке, — Дима подсел ближе, прижавшись боком. — Просто я не знал, что тебе дарить, вот начал замечать, что ты космонавтов на полях тетрадей с конспектами рисуешь, вот и подумал, что фигурка понравится. А акварель мне в художественном порекомендовали, сказали, отличная. Я и не думал о том, насколько ты мне что-то дорогое подаришь, понимаешь? Да и тем более, без шуток, я этот сборник давно хотел, серьёзно, а потом как-то сжадничал даже для самого себя, представляешь? А чая тут столько, что мне на целый следующий год хватит! Не расстраивайся ты из-за этого, да тут и расстраиваться не из-за чего! — он поглаживал Гошу по плечу, заглядывая тому в глаза. Невротик всё равно чувствовал себя виноватым до неприятных мурашек вдоль шеи и плеч до самых ступней. Он встал, проигнорировав тихое «Ты куда?», и залез под подушку, достав деревянного Стёпу, и вновь сел рядом с Димой, поглаживая медведя большим пальцем вдоль бока. — Это, — начал он, набравшись смелости вместе с воздухом, — может прозвучать глупо, но это — Стёпа. Очень дорогой мне человек подарил мне его после Рождества. Он говорил, что дарят таких только самым верным, добрым и чутким, что медведь — это воплощение всего этого. И, пожалуйста, — Гоша посмотрел на Диму серьёзно, вложив медведя тому в ладонь, — прими его. Пожалуйста. Дима молчал несколько секунд, а затем всхлипнул и обнял Гошу, уткнувшись лбом ему в плечо. Невротик испуганно замер, а затем робко приобнял соседа за спину, невольно уткнувшись носом ему в макушку, но Дима не дёрнулся и не отодвинулся, а лишь прижался ближе, и Гоше показалось, что док понял всю ценность этой маленькой деревяшки без лишних слов, без лишних фраз, он просто понял; Гоше показалось, что весь мир погас или утонул в синеве ночи, кроме их гостиной с пышной ёлкой из того самого детства, с двумя раскрытыми коробками и с ними с Димой, и от этого всё сердце словно обвили сотни гирлянд.