позорище

      Стакан с написанным красивым почерком номером телефона смотрит на парня в ожидании. Чимин в ответ глядит на него нерешительно, берёт в руки, потирает, словно лампу с джином, ставит обратно на стол и со вздохом откидывается на спинку стула.       Получить этот стакан с заветным номером было унизительно.       Мин Юнги такой классный и крутой. Чимин, как это любят говорить в народе, запечатлелся в него с первого взгляда. Юнги был бойким омегой, который мог послать тебя благим матом, да ещё и спровадить пинком под зад вдогонку, а Чимин был по сущности своей застенчивым и тихим. Но альфой, конечно, и, как и в любом альфе, в нём присутствовала жилка, позволяющая ему идти напролом, если дело касалось пары. Пак знал об очаровательном бариста всё, что позволял ему интернет-ресурс. Конечно, ещё до их первого невероятно неловкого для него знакомства он осведомился обо всём, о чем только мог. А именно: имя — Мин Юнги, двадцать шесть лет, любит рэп, горький кофе, на дух не переносит романтику, обожает котиков, любимая пора — меланхоличная осень, учился на экономиста, но всё похерил, потому что это не его. У них разница в девять лет, но Чимина это не особо смущает, ведь Юнги на вид не дашь больше двадцати. Он вообще маленький, бледный, мягонький, только взгляд колючий настолько, что запросто можно порезаться.       Чимин стонет и зарывается лицом в ладони, вспоминая, с каким скучным интересом и холодом на него смотрели, когда он пытался флиртовать. Вероятно, флиртовать впервые в своей жизни. Ему семнадцать, Господи, он только несколько лет назад узнал о зачатии, о чём речь вообще. И, как и с любым подростком, сердце у него бьётся быстро-быстро, ладони потеют, лицо горит, в желудке происходит нечто невообразимое, будто у бабочек началась поистине удачная вечеринка с танцами и выпивкой.       — Я напишу ему, напишу, — говорит Чимин и тянет руку к телефону. Тот почему-то бьётся коротко током, будто намекает — не стоит, оно тебя сожрёт. Чимин игнорирует.       Он вбивает номер в контакты, пишет «милашка бариста», но дальше его палец зависает над клавиатурой, когда требуется написать что-то в графе «текст сообщения». В голове банальные «привет» и «что делаешь?», и от них тянет проблеваться. Мин Юнги точно не оценит такой подход, а к нему, несомненно, этот подход нужен нестандартный, что-нибудь изощрённое, что сможет зацепить двадцатишестилетнего омегу. Так не кстати у Чимина на уме возникают слова его одноклассника: «Ты ребёнок, а в его возрасте как раз детей заводить пора, уверен, что вы поладите». Чимин рычит, выключает телефон и отбрасывает его на кровать.       — Я не напишу ему, — произносит он в пустоту своей спальни.       Так дни идут, пока не происходит ужасное, позорное, отчего хочется открыть окно и выпрыгнуть наружу — жаль только, что у Чимина первый этаж и толку от этого мало.       Иногда такое случается, что люди тыкают своими кривыми пальцами, не глядя, чёрт знает куда, и нажимают на то, на что никогда не нажали бы. У Чимина контакты в алфавитном порядке, поэтому идёт «мама», а сразу после «милашка бариста», и он, конечно же, по воле судьбы, жмёт на второе.       Основная проблема в том, что он не видит этого.       — Мам, слушай, как отстирать пятна от пота? — спрашивает он, как только гудки прекращаются. На том конце молчат. Чимин хмурится. — Ма, слышишь?       — Эм, я хоть и не твоя мама, но попробуй уксус, — отвечают голосом, который Чимин распознаёт сразу же.       — О, Боже. — По уму он должен повесить трубку, но он не делает этого — вообще у него чувство такое, будто мозг отключился от общей системы организма и контакты проводов просто-напросто не касались друг друга. — Юнги? — взвывает он, судорожно начав кусать ногти — его ужасная привычка, проявляющаяся каждый раз, когда он волнуется.       — Да-а… — тянут с явным подозрением. — А кто спрашивает?       «Не говори, не говори, безмозглый ж ты кретин», — орёт где-то позади запертый наглухо разум.       — Я… эм… Чимин, помнишь?       — Ах, да-а, малыш пикапер. Помню-помню, — на том конце тихо усмехаются.       — Я вовсе не малыш!       — Конечно-конечно, молоко только с губ подотри.       Кулаки у Чимина неосознанно сжимаются. Пар прёт из ушей, пока он закусывает губу и не дышит, боясь, что вскрикнет от того, что все вокруг тычут его, как неразумного щенка, в цифру в паспорте.       — Почему ты такой грубый?       — А почему ты такой нерешительный? — быстро парируют в ответ.       Туше.       — Пять дней прошло, а от тебя ни ответа, ни привета, — добавляет Юнги после короткой паузы.       — А ты ждал? — спрашивает Чимин с собачьей преданностью.       Юнги кашляет. Чимин может представить, как тот неловко чешет щёку указательным пальцем и хмурится.       — Ещё чего, — говорят в итоге, и Чимин улыбается.       Возможно, всё не так уж страшно и вся эта суета со сложностями при первом общении — блеф, да и только. Чимин расправляет плечи чуть уверенней и вздыхает чуть свободнее.       — Ты сейчас не на работе?       — У меня обеденный перерыв.       — Что ешь?       — Кэджангук, — быстро отвечает Юнги, будто готовый к этому вопросу, а Чимин, красный до этого от волнения, вмиг бледнеет.       — Ты ешь что? — переспрашивает он шепотом, переходящим в мышиный писк.       Ответом ему служит звонкий хохот. Чимин может поспорить, что слышит, будто кто-то бьёт себя по бёдрам, как делают люди, коих очень что-то позабавило.       — Это шутка, я против употребления собак в пищу, — говорит, всё ещё смеясь, Юнги. Чимин вспоминает голову собаки, поданную на соседний от него стол впереди сидящему аджосси, и ему становится дурно. — Ты в порядке? — голос Юнги с глумливого сменяется на учтивый.       Чимин молчит — он не уверен в этом. Его пальцы немного подрагивают, когда он оттягивает ими ворот водолазки, надеясь, что это позволит ему дышать легче.       — Прости, неудачно пошутил, — вздыхает Юнги с шумом. — Я и правда груб.       — Эм, всё нормально, — Чимин мотает головой, не осознавая, что никто не видит этого. Он делает маленькие глотки воздуха, прежде чем набирается решимости и спрашивает: — Можно я провожу тебя сегодня с работы?       — Нет, — отвечают ему с лёгкостью, будто отвергать влюблённых школьников то же самое, что смахивать крошки со стола. Чимин прикусывает губу, постыдно готовый заплакать от собственного разочарования в себе — даже когда он пытается быть крутым и уверенным, он скорее похож на мальчика, который пошёл в первый класс с галстуком на шее, уверенный, что вот она — взрослая жизнь без вечного надзора одного из родителей. — Сегодня я поздно заканчиваю смену, а детское время длится только до десяти. Но завтра можешь и проводить.       Чимин сначала не понимает, а потом как понимает.       — Правда?! — переспрашивает он, чересчур взволнованный. Его энтузиазм можно собирать в баночки и продавать на чёрном рынке.       — Угу. Завтра в шесть, — добавляет Юнги. Голос у него тягучий и с явной ленцой — наигранный, будто ему всё равно, хотя это, ясное дело, не так. — Ну всё, бывай, меня работа ждёт.       И, не дожидаясь ответного прощания, омега сбрасывает трубку, оставляя Чимина в полном раздрае неясных чувств.       Вероятно, завтра он пойдёт на своё первое свидание.       — Но сначала надо постирать рубашки, — рассуждает Чимин вслух, подрываясь с места. — Уксус, значит…