Тонкая работа

К отъезду готовились трое суток, и в эти дни мастерская на Лэнт-стрит превратилась в гудящий улей. Кенни раздобыл для племянника большую дорожную сумку и новый коричневый костюм, который миссис Спрингер пришлось подшивать, так как штанины для Леви оказались слишком длинными, а жилет – слишком широким. Другими вещами Леви занялась Изи, которой суть дела пересказали за завтраком следующего после прибытия гостьи дня. Изабель, не сумевшая передать уход за младенцами в другие руки, заштопывала носки и рубахи, стараясь придать им приличный вид, а между тем ногами раскачивала колыбельки и обсуждала с Фарланом план Кристы. Они старались говорить шепотом, но Леви отчетливо их слышал, а слов не разбирал только тогда, когда друг за другом с плачем просыпались дети. – Интересно, а он красив? Эрен Йегер, – шептала она, отставляя в сторону бутылку джина, стоило младенцам уснуть, и вновь принималась штопать. – Почем мне знать, – фыркал Фарлан. – Какая разница, как он выглядит, если у него есть деньги. Он может быть хоть горбуном – все равно за него поборется любая дамочка отсюда. И с чего Криста взяла, что он в нее обязательно влюбится? – Дурак! – в сердцах восклицала Изи, забыв про шепот. – Ты видел её? Нет девушки красивее! – Ну красивая, допустим. Красивее всех, – развел руками Фарлан. – Но сбежит ли он ради нее из родного дома? Изи не отвечала, задумавшись, и разговор кончался, но только для того, чтобы возобновиться на следующий день. Леви подобный ажиотаж раздражал, хоть он и понимал, что и сам ему понемногу поддается, не прекращая думать о том, как все сложится. Но интереснее всего обитателям мастерской на Лэнт-стрит было следить за обучением. На эти три дня Криста поселилась в комнатах миссис Спрингер, чтобы выучить Леви тому, что нужно было знать любому слуге: как правильно следить за одеждой, утюжить и складывать рубахи («не рубахи, а сорочки, Леви»), согревать их перед тем, как подать, и кланяться. Леви никогда никому не кланялся и не имел хозяев, а потому к концу обучения злился так, что желваки ходили. Кенни же веселился. – Фарлан, сынок, лучший кусок отдай Леви, пожалей его, – деланно волновался он, когда семья собиралась на кухне за обедом. – Ему теперь кланяться нужно будет каждый раз, как подотрет сопляку задницу. Учился Леви и правильно говорить: обращаться к Йегерам «сэр», «господин» да «мистер», полностью выговаривать слова и не использовать жаргон. – Тридцать лет жил да думал, что знаешь, что делаешь, а потом выясняется, что и говорить-то правильно не умеешь, – сетовал Кенни, а Леви к третьему дню пришел к выводу, что за бесконечной болтовней дядя скрывал нервозность. Он заметил за ним эту странность не сразу, но она убедила его в одном: Кенни волнуется за него. От мысли об этом теплело на сердце, и он даже не казался самому себе жалким, когда в очередной раз отвешивал поклон или повторял перед Кристой придуманную ей для него легенду, выученную наизусть, как главу из Танаха на бар-мицве. В конце концов, он все это делал ради семьи, а в желании помочь близким никакого унижения нет. На второй день подготовки Кристе пришло письмо от Эрена Йегера. Тот сообщал, что ему непросто без слуги, и что был рад узнать, что у Хистории (именно этим именем ему назвалась Криста) был кто-то на примете. Он также отметил, что в поместье без нее стало совсем тихо, и он ждет середины ноября, когда начнутся их занятия. «У вас золотое сердце, Хистория», – писал юноша, и Конни, не умевший читать, но с благоговением слушавший, как это делает Ленц, пришел к глубокомысленному заключению: – Втюрился! Говорю вам! Тогда же Криста сообразила для Леви рекомендательное письмо, якобы написанное её отбывшим в Индию дядюшкой. – Всем заинтересованным лицам, – читала она то, что писала, имитируя размашистый мужской почерк. – Мистер Генрих Рэйсс, проживавший на Нью Карнеби-стрит, Вест-Энд, Лондон, рекомендует мистера Леви… – тут она запнулась и задумалась, а затем спросила у Аккермана: – Подожди, а какую фамилию мы тебе придумаем? Сидевшие в комнате Конни, Фарлан и Кенни тут же всполошились, выбирая фамилию. Леви по большей части было все равно, как его будут называть следующие несколько месяцев люди, которых ему предстояло обмануть, но остальные видели в выборе фамилии особую важность. Криста же все варианты отметала. «Слишком звучно», «слишком редко», «не подходит для еврейского имени», «нужно что-то распространенное». И тогда Кенни сказал: – Коэн. Пусть будет Коэн. Я знаю с два десятка Коэнов из Ист-Энда. На том и порешили. Криста еще недолго дописывала рекомендацию, а затем коротко расписалась в конце письма, сложила его в конверт и запечатала. Вручив его Леви, напоследок строго наказала: – Постарайся не помять. На исходе третьего дня миссис Спрингер приготовила праздничный ужин, чтобы проводить Леви как следует. Все, кроме Кристы, ушедшей по делам в город в сопровождении Имир (так, оказалось, звали высокую и смуглую иммигрантку, которую все принимали за прислугу), собрались на кухне, и Леви запоздало понял, что в следующий раз они соберутся вместе за этим столом уже без него. Кенни держал его за плечи, пока Изи и миссис Спрингер накрывали стол, а Фарлан и Конни строили догадки о том, как скоро им вновь достанется такой богатый ужин. «На Рождество», – хотел ответить Леви, но ему вдруг вспомнился именинный торт, который для него приготовила миссис Спрингер в его первый день рождения – и Рождество – на Лэнт-стрит. Торт был маленьким, покошенным и горьковатым, но Леви был счастлив. Миссис Спрингер пела песню, ставя его перед ним на стол, а Кенни сдержанно усмехался, не отвлекаясь от собственного ужина. Леви вспомнил, как улыбался тогда, и наконец признался самому себе, что будет скучать по семье. В полдень следующего дня Кенни поймал его в коридоре на втором этаже, когда уже надевший шляпу и новый коричневый костюм и собравший дорожную сумку Леви спускался вниз, чтобы отправиться в Трост – так называлось поместье Йегеров – и впервые в жизни уехать из Лондона. Кенни схватил его за плечи и долго не мог собраться с мыслями. – Послушай, парень, – сказал он, не смотря племяннику в глаза, словно смущался собственного жеста. – Я знаю, что ты думаешь об этом всем. Ты думаешь, что это грех, да только не грех это никакой. Ни одно богатство не зарабатывалось честным трудом. Эти богатеи – смрадные ублюдки, обворовывающие нас, бедняков. Леви подумал, что это вряд ли относится к Эрену Йегеру, богатство которого ему еще не досталось, да к тому же было заработано его отцом, но промолчал, сказав вместо этого: – Я буду скучать, Кенни. Кенни, не ожидав откровенности, обомлел и все-таки посмотрел племяннику в глаза. – Иди сюда, пацан, – сказал он и коротко, но крепко его обнял, а затем похлопал по спине, отошел и подчеркнуто грубо выпалил: – А теперь проваливай с глаз моих, щенок, и не смей распускать сопли. Леви еле заметно улыбнулся и все еще улыбался, когда спускался по скрипучей лестнице родного дома и выходил за его двери. До Темзы его провожали Фарлан и Изабель, а потом долго не отпускали и не давали словить кеб, желая удачи и наказывая не возвращаться без денег. Леви смотрел, как вдали чернеет купол собора Святого Павла, как попрошайки из Боро бегут занимать свои места на мосту, а на мутной воде раскачиваются полные рабочих баржи, и благодарил судьбу за погожий день и возможность запомнить Лондон таким. Он не знал, вернется ли он домой. А если вернется – свободным ли человеком или осужденным преступником? На кебе добрался до вокзала, а там сел на бристольский поезд до Мейденхеда. Путь был долгим, и в Мейденхеде он вышел на платформу уже уставшим, но оставшаяся дорога сулила еще большую мороку: нужно было пересесть на поезд до деревушки Марлоу, где у станции его должна была ждать повозка, которая отвезет его в Трост. Поезд до Марлоу задерживался, и спустя час ожидания Леви принял тот факт, что он уже никак не успеет приехать в Трост к назначенному времени. От безделья он вновь возвращался к мысли о мистере Йегере. Леви представлял его бледным, с рыхлыми мышцами и маленькими бегающими глазками, неприятным, капризным и грубым. Такими, по крайней мере, были богачи из Вест-Энда, которых он видел в белокаменном театре, куда его в детстве брали с собой попрошайки миссис Спрингер. В здание театра их, разумеется, никто не пускал, потому они бегали вокруг, таская за собой за руку Леви, и сновали между благородными господами и дамами, как тараканы, и иногда могли получить несколько пенсов, но куда чаще получали синяки от ударов тростью. Леви представлял Эрена Йегера таким же, как те господа, потому что другого примера не имел, и даже надеялся на подобный расклад, ведь тогда его меньше будет мучить совесть. Когда он добрался до Марлоу, уже стемнело. Леви сошел с поезда один, только проводник подал ему багаж да пожелал доброй ночи. На станции было пусто, но недалеко от неё стояла повозка, запряженная двумя лошадьми. Извозчик поднял фонарь и громко спросил: – Вы к мистеру Йегеру? Мистер Леви… – и осекся. – Коэн, – сказал Леви. – Леви Коэн. И да, я в Трост. Ехали долго и в тишине, нарушаемой только цокотом копыт да скрипом потрепанной повозки. Когда впереди показались высокие стены Троста, утопающие в буйной зелени, Леви понял, что Криста явно приуменьшила размеры поместья: одна будка привратника была больше всего дома на Лэнт-стрит. За ней и коваными воротами – сплошь дикая трава да высокие деревья, росшие вдоль виляющей дороги. Повозку потрясывало, и Леви не сразу заметил, как они выехали на подъездную дорогу, и огромный, мрачный, грозный каменный особняк предстал перед ними. В окнах его не горел свет, по стенам полз плющ, а под круглобокими балконами и у парадного входа высыхали цветы и неухоженные топиарии. Откуда-то раздался собачий лай. – Приехали, – оповестил извозчик, и Леви, сойдя на пыльную дорожку, увидел, как недалеко от парадного входа со скрипом открылась неприметная дверь и по лестнице к нему навстречу, держа в руках зажженную лампу, неспешно спустилась худая, высокая женщина с собранными в тугой пучок черными волосами. Экономка, понял Леви, вспоминая, что о ней предупреждала Криста. – Здравствуйте, мисс Тайбер, – поздоровался извозчик. – Мистер Леви Коэн, как и просили. Жив, здоров. – Добро пожаловать в Трост, мистер Коэн. Вы опоздали, мы ждали вас намного раньше, господин Йегер уже почивает, – она окинула его строгим взглядом, и продолжила отчитывать, не стесняясь присутствия третьего человека: – В этом доме ценится пунктуальность и дисциплина, мистер Коэн. Мы рано встаем, рано ложимся и живем строго по часам, а потому, надеюсь, подобных эксцессов за вами больше замечено не будет, – ответа она не ждала и сразу добавила, обращаясь к извозчику: – Спасибо, можете быть свободны. Тот неловко попрощался, глядя на Леви так, будто жалел его, и, взявшись за вожжи, уехал. Мисс Тайбер развернулась на каблуках, направляясь к зданию, и поманила Леви за собой так, как зовут собак, на что тот, подняв сумку, пошел следом, за усталостью уже даже не чувствуя раздражения и унижения. – Прислуге можно ходить только по коридорам и помещениям, выделенным для прислуги, и использовать только служебные входы и выходы, – строго инструктировала мисс Тайбер, – нарушить данные правила вы можете только в случае, если сопровождаете господина Йегера или если он дал вам прямой приказ. Они вошли в дом и долго ступали по мрачным, пустым помещениям. На стенах, отделанных черным деревом, ничего не висело, ковры были до дыр истоптаны, и во всем доме стоял мрак, нарушаемый только лампой в руках экономки. Они вышли к жилым комнатам, где мрак, как ножом, вскрывался лунным светом из окон, и Леви увидел главную лестницу, отделанную светлым камнем и устланную зеленым ковром. В коридорах, близких к ней, висели зеркала в резных рамах и часы. Часов было много – на каждом шагу, большие и маленькие, и их тиканье и бой слышались повсюду. – Господин Зик любит порядок, а потому часы звонят каждые полчаса, – продолжала мисс Тайбер, отведя его в сторону, где, оказалось, была лестница для слуг – деревянная и пустая. – Расписание хозяев составлено по часам, и в правилах хорошей прислуги – этому соответствовать. Голос ее становился тише с каждым пройденным пролетом. – А господин Эрен? – рассеяно спросил Леви, не обращая внимания на странности экономки. – Что любит он? – Господин Эрен, – поджала она губы, усмиряя Леви суровым взглядом, – любит то же, что и его старший брат. Он молод и потому нуждается во всесторонней опеке. Это ваша комната, – объявила она, остановившись, и открыла дверь в маленькое серое помещение, узкое, холодное и неуютное, в котором, кроме окна, постели, камина, зеркала, дощатого пола да покосившегося стула, была только черная дверь в еще одну комнату. – А что за дверью? – спросил он тихо, на что экономка ответила свистящим шепотом: – Комната господина Эрена, конечно же. Леви приоткрыл губы, намереваясь что-то сказать, но не собрался с мыслями, глядя на дверь в комнату мистера Йегера, а мисс Тайбер тем временем продолжала: – У господина Эрена слабые нервы и беспокойный сон, а потому вы должны быть при нем в любое время суток, – не дожидаясь ответа, мисс Тайбер вышла за порог и добавила: – Завтра встаньте с рассветом, а затем спуститесь в кухню, позавтракаете. За господином Эреном, раз уж вы приехали поздно и не предстали перед ним, завтра с утра поухаживают горничные, а после будьте готовы к тому, что вас вызовут на беседу. И она ушла, заперев дверь, а Леви остался один посреди пугающей тишины, нарушаемой лишь тиканьем часов, и смотрел на чернеющую в стене дверь в комнату Эрена Йегера. Интересно, он спит? Леви подошел поближе, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук или шорох, но так ничего и не услышал, кроме собственного дыхания, поэтому, бросив затею, расправил постель – пронзительно холодную – и, раздевшись, лег. От навалившейся усталости и сильного голода – последний раз он ел в восемь утра в мастерской – он не мог ни заснуть, ни пошевелиться, а потому утром встал разбитым, с мыслью, что тоскует по дому. Он спустился в кухню раньше положенного времени, и нехитрый завтрак пришлось ждать. Комната была полна горничными, молчаливо выполняющими свою работу и не реагирующими на посторонних: Леви спросил у одной, где можно помыть руки, та только смирила его уничижительным взглядом и вышла из помещения. В кухню также заглянул управляющий Шадис, представился и назвал Леви «нарушителем дисциплины, потревожившим мисс Тайбер». Горничные за его спиной хихикнули, а Леви устало размышлял, откуда в людях, вычищающих чужие ночные горшки, имеющих хозяев и живущих по их указке, столько снобизма. Пришедшая после завтрака мисс Тайбер оповестила: – Господин Эрен ждет вас в своей комнате. – Леви встал из-за стола, готовый идти, но экономка его остановила, сказав: – Мистер Коэн, вымойте руки. Хозяева особенно щепетильно относятся к соблюдению чистоты и гигиены. Она отвела Леви в маленькое подсобное помещение, где он, уставший удивляться порядкам этого дома, вымыл руки под пристальным взглядом экономки. Затем мисс Тайбер повела его наверх, по уже знакомому Леви маршруту. Когда они прошли последний пролет и вышли в пустой коридор, где вскоре перед ними показалась дверь из черного дерева, он понял, что нервничает. Ковры скрадывали звуки шагов и все, что слышал Леви, был бой часов да стук собственного сердца. Мисс Тайбер кратко постучалась. – Войдите, – прозвучал неожиданно глубокий голос. Экономка расправила плечи, повернула ручку двери и впустила Леви внутрь. В комнате было просторно и светло, несмотря на обитые черным деревом стены и такой же черный дощатый пол, местами прикрытый прохудившимися бледно-зелеными коврами. Полка над аккуратным камином из серого камня ломилась от книг и растений. На четырех подпорках широкой кровати с белесым балдахином висели зеленые занавеси, на выходящих на опутанный плющом балкон высоких французских окнах – тяжелые изумрудные портьеры, в аккуратных темных горшках и узких вазах молодились цветы и зелень, но зеленее всего были глаза повернувшегося к нему юноши: диковинные, громадные и раскосые, а цвет – что ярь-медянка да нефрит. Черт. Криста не предупреждала, что он так красив. Эрен Йегер был высок и молод – совсем сопляк, – с прямой спиной и широкими плечами, пытливым взглядом и непокорным изгибом бровей. Был он строен, и запястья его не на много превышали в обхвате женские. Кожа его была золотисто-смуглой, волосы – каштановые, мягкие на вид. Леви знал не так много немцев, но был уверен, что Эрен похож на них был весьма отдаленно, разве что его сближали со своим народом прямой нос да ярко выраженные, почти прямые скулы. Красивые скулы. И губы красивые – яркие и капризно-пухлые, как у девчонки. На нем был темно-зеленый костюм со старомодным приталенным пиджаком. Был он ему коротковат – из-под брюк виднелись узкие щиколотки – и явно узок, рубаха под ним – кипенно-белая – была, наоборот, слишком свободной. На руках с длинными, тонкими пальцами – короткие белые перчатки. – Мистер Коэн! Леви, – оживленно поприветствовал он вошедшего и вдруг, смутившись, добавил: – Я могу звать вас Леви? Леви кивнул, запоздало поняв, что забыл поклониться, и отвесил поклон, благодаря собственную выдержку за то, что на лице не отражалось замешательство. Его лицо в принципе было скупо на проявление эмоций, как, в целом, и он сам. Да и его внешность, вдруг подумал Леви, была довольно скупа – сера, если быть точнее. Был он невысоким, черноволосым и бледным, глаза серые и блеклые – ни тебе диковинного разреза, ни удивительного цвета. Эрен, между тем, отпустил мисс Тайбер и та, поклонившись, ушла, неслышно закрыв за собой дверь. Затем сказал, смотря мимо Леви, отчего-то все ещё смущенный: – Я рад, что вы согласились приехать! Мисс Рэйсс говорила, что вы прибыли из Лондона. Вам здесь нравится? В Тросте? – Мне здесь нравится, сэр, – ровно ответил Леви. Эрен оглядел его задумчиво, а затем встал, подошел ближе и невесомо взял за руки, пытливо смотря в глаза: – Мне кажется, что вы хороший человек, Леви. Леви хотел ответить мягче, но жест оказался слишком неожиданным, а искрящаяся ярь-медянка в глазах напротив все время отвлекала, и потому он отвел взгляд и ответил то, что вызубрил накануне, как главу из Торы: – Мистер Рэйсс говорил то же самое. А затем вспомнил про рекомендательное письмо и, вытащив его из внутреннего кармана пиджака и постаравшись разгладить, подал мистеру Йегеру. Тот посмотрел на него странно и открыл письмо, тут же вчитываясь и отходя к окну, чтобы лучше видеть. Леви не видел его лица, только спину, но один раз Эрен обернулся на него с той же задумчивостью во взгляде, и Леви тут же занервничал, не выдало ли его что-нибудь. Может, он распознал почерк Кристы?.. Но Эрен закончил читать и заметил, слегка улыбаясь: – Вы правы. Мистер Рэйсс лестно о вас отзывается. Эрен посмотрел на стоящие на каминной полке часы и сказал: – Уже скоро мне нужно будет спуститься в библиотеку, чтобы помочь брату с работой. Вы ведь знаете, что мой брат – ученый? – Да, сэр. – Он держит библиотеку и очень любит чтение. Леви, – Эрен подал слуге книгу в коричневой обложке, раскрыв её в месте, отмеченном зеленой тканевой закладкой, – вы, разумеется, тоже любите читать? Прочтите мне что-нибудь. Леви стоял с книгой в руках, открытой в середине очевидно стихотворного текста, и понимал только отдельные буквы: н, о, д, у… Он повторил эти буквы одними губами, но они отказывались складываться в слова. – Я не умею читать, господин, – наконец, сказал Леви, впервые в жизни по-настоящему чувствуя к себе жалость. Эрен моргнул, во все глаза глядя на него, а позже удивленно и с каким-то необъяснимым интересом выдохнул: «Ха!». Словно никогда не встречал людей, не умевших читать, словно и не было таких в одном Лондоне целые районы. – Извините, сэр. – Не извиняйтесь! – тут же воскликнул Эрен, примирительно поднимая руки. – Это вы меня извините. Это было бестактно с моей стороны. Если что и выказало изумление Леви, то только пристальный взгляд. Он извинился? Хозяин перед слугой? Как Криста и говорила, он действительно был прост как младенец. Раздался бой часов, и Эрен тут же засуетился. – Мне пора. Не провожайте меня, пока уберитесь в комнате. Подойдите к дверям библиотеки в двенадцать, постучите, но не входите внутрь, я выйду сам. Мы отобедаем и пойдем на прогулку, – сказал он, выходя за дверь комнаты. – Еще кое-что, Леви, – остановился на пороге. – Я надеюсь, что мы друг другу понравимся. Леви ответил, спустя мгновение с удивлением осознав, что не солгал: – Я надеюсь на то же, сэр.