Тонкая работа

И Криста приехала. Эрен ждал её весь октябрь и половину ноября, пусть и старался не подавать виду. Они списывались, и в дни, когда приходили письма, Эрен был особенно оживленным и даже после помощи брату, чтения и занятий фехтованием возвращался улыбчивым и полным сил. Любых упоминаний о Кристе он смущался. Завел о ней разговор лишь однажды, когда во время послеобеденной прогулки они зашли в сад, где из бурой земли торчали обрезанные еще в конце сентября кусты роз. Он сказал, что ему жаль, что Хистория не смогла подольше остаться в поместье тогда, в сентябре, когда розы еще цвели, ведь она любила их аромат. Так и сказал – «Хистория», не «мисс Рэйсс», и когда заметил, смутился и поспешил обогнать Леви, чтобы тот не видел его лица. Леви не мог вспомнить, когда на прогулках они начали ходить друг напротив друга и кто первым решил поравняться, знал только, что сначала он шел за Эреном, позади, а потом они вдруг стали ходить вместе. В ту осень Эрен рассказал ему, что никогда не бывал нигде, кроме Троста и Марлоу, что не любил фехтование и в детстве сбегал от брата в сторожку Ханнеса. Рассказал, что стал сиротой в десять лет и с тех пор не покидал этих стен. Эрен в принципе любил поговорить, но куда чаще молчал, думал о своем, и Леви хотел бы сказать, что в этом молчании ему было некомфортно, но это было бы ложью. Ему нравился Эрен, а чувство вины никуда не уходило, за этот месяц под тяжестью смирения превратившись в непрерывный гудящий фон. Малочисленные недостатки Эрена – он был капризен, не знал чувства меры и не всегда замечал, как легко мог обидеть людей – не облегчали Леви его больную совесть, а странности Эрена – перчатки, старомодная одежда, беспокойный сон и какая-то детская необученность, дикость – совсем не походили на сумасшествие. Леви выучил все его привычки, вызубрил расписание, знал предпочтения в еде и взял за правило наведываться к кухарке, чтобы составить для Эрена меню. Бесконечные бульоны сменились на рыбные блюда, овощные салаты, яблоки с рисом и, пусть и изредка, выпечку, и Эрен стал с нетерпением ждать приемов пищи. За это время они друг к другу привыкли – как не привыкнуть, когда друг другом день начинался и заканчивался. Не сразу, но Эрен стал время от времени позволять снимать с себя перчатки. Леви стриг ему ногти на руках и ногах маленькими серебряными ножничками, чистил до блеска специальной щеткой, стараясь делать это как можно более аккуратно, и не чувствовал унижения. Наоборот, он хотел делать свою работу как можно лучше, словно в искупление, стараясь выторговать у совести передышку, вымолить у бога снисхождение. Он стриг Эрену волосы, брил его, ухаживал за его одеждой, вычищал комнаты, готовил банные принадлежности и следил за свежестью бальзамов, масел и зубных порошков. Леви ненавидел грязь, сполна насмотревшись на нее за целую жизнь в Лондоне, и любил наводить порядок, а потому работа давалась ему легко, даже тонкая. С прислугой Леви, конечно же, не сдружился, но экономка Тайбер, кажется, решила делать вид, что он ей причудился в ночном кошмаре, и теперь игнорировала его существование, что уже можно было считать шагом на пути к взаимопониманию. Становилось все холоднее. Тепло и пестрота первых недель октября быстро сменились на пронизывающие ветра и ливни, и время все чаще приходилось проводить дома. Эрен все чаще уходил в себя, сидя за столом в комнате или малой гостиной и неотрывно глядя в окна, овитые иссохшими вьюнками плюща. Дом практически не прогревался, а количество шалей и пледов, которые приносили Эрену горничные и на которых он не обращал внимания, все росло аккуратными стопками на креслах. Вместо шалей он согревался чаем. Теперь, когда из-за дождей Эрен не выходил на прогулку, обед перенесли на позднее время, как это было принято в домах Лондона, и стали подавать второй завтрак, который Эрен неизменно просил Леви разделить вместе с ним. Дни в Тросте были размеренными и долгими. Прошло чуть больше месяца, а Леви казалось, что целая жизнь. Мрачное поместье затягивало, как болото, в нем, несмотря на то, что многочисленные часы на разный лад отбивали каждые полчаса, не ощущалось течение времени, только слуги, словно механизмы, сновали по лестницам и обитым черным деревом коридорам. Пятнадцатого ноября – в вечер перед тем днем, когда обещала приехать Криста – Эрен, пусть и не озвучивал свои мысли, весь извелся. Он несколько раз за вечер доставал рисовальные принадлежности, проверял их и протирал, не подпуская к ним Леви, мерил шагами комнату, останавливаясь у зеркал и придирчиво оглядывая свое отражение, и провел много времени у платяного шкафа, выбирая наименее броский костюм. Ему в принципе не нравилась его одежда, он её немного стыдился – Леви давно заметил это, – но по каким-то причинам другую не носил. Несмотря на нервозность, он был в хорошем расположении духа, и даже заставил Леви принять в подарок белую рубашку и один из своих серых костюмов-троек. Серые костюмы были его любимыми, только их он носил с удовольствием и без стыда. Леви было неудобно, он пытался отговорить Эрена, но все, что бы он ни сказал, кажется, Йегера только сердило. – Брат закажет мне новый, а у тебя всего один костюм. Давай, переодевайся, – приказал он твердо и непреклонно, хватая Леви за плечо и упрямо стягивая с него пиджак. Иногда в Эрене просыпалась мрачная властность – не узнававшему его Леви ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Эрен настоял на том, что поможет ему переодеться, долго цеплял неумелыми, заплетающимися пальцами пуговицы. Леви не стеснялся своей наготы, в Ист-Энде не раз работал с голым торсом бок о бок с такими же, как он, оголенными рабочими, но сейчас отчего-то чувствовал себя не в своей тарелке. То ли оттого, что его бледная, испещренная шрамами кожа не шла ни в какое сравнение с шелковистой кожей Эрена, то ли оттого, что неуемное чувство вины сжимало горло – Леви не знал, отчего именно, но посмотреть юноше в глаза не смог бы. Впрочем, из-за разницы в росте избегать его взгляда было не сложно. – Вот, – тихо выдохнул Эрен, когда Леви уже был полностью одет. Леви поднял голову и посмотрел на себя в зеркало, прежде костюма замечая застывшую в серых глазах усталость. Хорошо, что приезд Кристы близок, подумал он. – Тебе идет, – сказал Эрен, ставший за Леви и смотрящий на него в зеркало. – Особенно цвет. Подходит к твоим глазам. Ему не казалось, что костюм подходил, разве что размером – и то были длинноваты брюки и собирались гармошкой у стоп. Он вновь подумал, насколько все-таки красив Эрен, раз такой приталенный, узкий костюм сидел на нем так хорошо. Эрен говорил, что всего лишь нужно будет отрезать и подшить брюки, спрашивал, сумел бы Леви это сделать, предлагал, если что, попросить кого из горничных. Леви же чувствовал себя мерзавцем, решившим присвоить себе все, что есть у этого человека, даже одежду. Он хотел рассказать, что он мерзавец. Рассказать Эрену, что он собирался его обмануть, забрать его деньги и будущее, но вместо этого сказал: – Спасибо, сэр. Не стоило. Шестнадцатого ноября Криста не приехала, и Эрена будто подменили. Когда стало ясно, что поезд из Мейденхеда не задерживался и на станцию в Марлоу с него так никто и не сошел, Эрен заперся в своей комнате и не вставал с постели. Он выглядел не просто расстроенным – разбитым, и Леви подумал, что если такова любовь, то как же ему повезло не знать её. От еды отказывался и на совместный с братом ужин не спустился. Зика Йегера за все время в поместье Леви видел всего дважды, но был уверен, что за проигнорированный ужин Эрена будет ждать наказание. Высокий, светловолосый, в круглых очках и с бородой, Зик Йегер, несмотря на внешнюю мягкость и ученость, был человеком опасным, Леви это чуял за версту. Но на следующий день наказания не последовало – то ли оттого, что Леви ошибался насчет Зика, то ли оттого, что прибыла Криста, и её приезд поставил весь дом на уши. Она приехала вместе с Имир, представив её горничной-иммигранткой, и выглядела непривычно скромно в светло-голубом платье с кринолином, маленькой шляпке и с отделанным кружевом зонтиком. С рук её исчезли побрякушки, осталось одно только тонкое кольцо с маленьким камушком посередине, а волосы были собраны в косу. Сущий ангел, спустившийся с небес на землю и принявший человеческий облик, скривился Леви. Она говорила ласково и улыбалась, делала изящные реверансы, с опущенной головой, слёзно просила прощения за задержку и была так убедительно очаровательна, что в ней будто ничего не осталось от аферистки Леди с Лэнт-стрит. Но сопровождавшая её Имир, реверансы которой больше походили на приседания, выглядела нелепо в коричневом платье с белым передником, и то, как мало она подходила этому месту, ярко напомнило Леви о доме, Боро, Ист-Энде и чумазом бедном Лондоне, в котором он вырос и который вопреки всему любил. Ужин в честь приезда мисс Рэйсс решено было устроить праздничным. Пока Криста отдыхала в выделенной ей комнате, Эрен переоделся в темно-зеленый костюм и теперь стоял у зеркала, придирчиво себя оглядывая. Ему шел костюм, особенно его цвет – и даже его старомодность Эрена не портила. Иногда он раздраженно одергивал лацканы, порывался переодеться, вытаскивал одежду из шкафа, но затем успокаивался и самостоятельно складывал одежду обратно. От вчерашнего плохого настроения не осталось и следа, и Леви устало следил за его нервным мельтешением. Было еще светло, но с запада надвигались густые тучи, и комната постепенно погружалась в сумрак. – Как я выгляжу? Леви, – позвал он ушедшего в себя слугу. Тот перевел на него взгляд и тут же ответил: – Прекрасно, сэр, – и не солгал. Эрен был красив всегда, но сейчас особенно – наверное, потому что был радостен. Как преображает людей счастье, подумал Леви и почувствовал укол совести. Уже после, когда Эрен спустился к ужину, Леви признался самому себе, что почему-то не был рад приезду Кристы. Он спустился по черной лестнице в кухню и, уйдя в себя, не сразу заметил, какой в помещении стоял шум. Слуги заканчивали последние приготовления к ужину и выглядели непривычно нарядными. На платье мисс Тайбер красовалась брошь, а помощница повара Саша впервые вместо рабочей формы надела платье. Подрумянившаяся кухарка выкладывала на блюдо не менее румяного цыпленка. – Цыпленок, запеченный в меду! – воскликнула она и хлопнула по столу полотенцем. – Любимое блюдо мисс Хистории! Готовить для нее – одно удовольствие! Вся прислуга в «Хистории» души не чаяла, и даже имя её, произнесенное за один вечер несчетное количество раз, говорилось с особенным придыханием. Леви только вновь отдал дань её актерскому дарованию и, безусловно, внешности – людям всегда хочется верить красоте. За столом сидела Имир и жевала хлеб, со скукой оглядывая помещение. Леви, воспользовавшись суматохой, сел напротив нее. – Новый костюм? – ехидно спросила Имир вместо приветствия, оглядывая его. Говорила она с легким акцентом, звуки выходили грубее среднего британского говора. – Йегер подарил, – ответил Леви, стараясь звучать как можно более равнодушно. Имир хмыкнула. – Он душка, – весело сказала она. – Скоро хвостом будет ходить за Кристой и с рук её есть. Леви оглянулся, проверяя, не услышал ли их никто. – Расслабься, у них сейчас дела поважнее, – развеселилась девушка. На них действительно никто не обращал внимания: все, шумя, столпились у лестницы в гостиную, куда относили блюда, чтобы хоть глазком успеть увидеть хозяев и гостью. – Как продвигается дело? – спросила Имир уже тише. – Он доверяет тебе? – Да. Но я бы не назвал нас друзьями. – Плохо, – протянула она, снова жуя хлеб. Леви следил за тем, как краснощекая, счастливая кухарка принимала поздравления горничных – «мисс Рэйсс сказала, что цыпленок выглядит изумительно», – и думал о том, что как бы ему ни действовал на нервы местный уклад, он хотел бы принадлежать этому миру полностью – или полностью принадлежать Лэнт-стрит. Но ему не повезло оказаться между ними, и каждое его решение означало шаг от одного к другому. – Мне надо поговорить с Кристой, – сказал он, не смотря на Имир. Та ответила, и в голосе её Леви услышал усмешку: – Устроим. Но встречу удалось устроить не сразу. Большую часть времени Криста проводила за работой в библиотеке – Зик планировал подготовить три книги к торгам за два месяца. Она просыпалась в семь и завтракала в постели, а в восемь уже принималась за книжные иллюстрации. Впоследствии от Кристы Леви узнал, что современное оборудование и печатный станок Зик приобрел еще летом. Текст в выбранных Зиком для фальсификации книгах был печатным, но гравюры в них были эксклюзивными, ювелирными, и именно благодаря ним эти книги и имели особую ценность. Рабочий процесс не позволялось видеть никому, даже Эрену, чьи занятия с братом отменились, как только приехала мисс Рэйсс. Случайно пересечься с Кристой в коридорах дома и остаться при этом незамеченными не представлялось возможным, к гостевым комнатам Леви приближаться запрещалось, как и ходить по хозяйским помещениям. За два часа до ужина Криста приходила в малую гостиную, где занималась с Эреном живописью. Её сопровождала Имир, Леви сопровождал Эрена, и в небольшом помещении даже посмотреть друг на друга и не вызвать подозрений было сложно. Прошло почти две недели, прежде чем им удалось поговорить. Во время подготовки к ужину, когда весь штат прислуги был в кухне, а Эрен и Зик уже спустились в гостиную, на черной лестнице Леви перехватила Имир и без слов быстро повела за собой в сторону гостевых комнат. У нужного поворота свернула и открыла дверь в маленькое пыльное подсобное помещение с одним-единственным круглым окошком под косым потолком. – Оставайся здесь, – прошипела она и, оглянувшись, заперла его и ушла. Леви стал ждать. Помещение было завалено обрывками тканей, подрамниками, пожелтевшими кринолинами и книгами, в названиях которых ему были знакомы не все буквы. Леви понял, что это иностранный язык, скорее всего европейский: буквы были точь-в-точь как английские, но над некоторыми из них были нарисованы глядящие в разные стороны палочки. Он провел кончиками пальцев по отсыревшим корешкам. Хотел бы он научиться читать… Может, стоит попросить Эрена? От этой мысли он вновь почувствовал себя жалким мерзавцем. Криста появилась с боем часов – на её синем платье красовалось огромное жирное пятно. Не дожидаясь реакции, торопливо объяснила: – Я взяла с собой на ужин Имир, чтобы она ухаживала за мной. Она толкнула горничную, когда та разливала мне суп. Бедняжка даже не поняла, что её толкнули. Так плакала. Стоило признать, что предлог выйти из-за стола был выбран удачно: к ужину дамам полагалось выглядеть безупречно, тем более в гостях, и пятно на платье в таком случае могло быть равноценно пятну на репутации. Горничную теперь, скорее всего, уволят. – Имир стоит на стреме, но времени у нас не так много. Как наши дела, мистер Коэн? – спросила она деловито, выделив фамилию интонацией. – Неплохо, – не соврал Леви: для дела все складывалось именно так. – Как думаешь, он любит меня? – Думаю, да, – подтвердил Леви, но радоваться Ленц не спешила. – Он говорил тебе об этом? – Нет, но это очевидно. О таком не нужно говорить. Криста улыбнулась. – Хорошо. Имир передала, что он доверяет тебе, постарайся сблизиться с ним еще крепче. Еще пара недель, и считай, что он наш. Увезем его отсюда до Рождества. Так скоро? – Мы не сможем, – тут же сказал он, еще не понимая, что им двигало. – Зимой отсюда не выбраться. Стены слишком высоки, на снегу останутся следы, а за часовней есть псарня, гончие некормленые и злые. Нужно бежать весной. Аргументация возникла из воздуха, но теперь даже самому Леви казалась убедительной. Конечно, можно было бы попробовать бежать зимой, перебравшись по льду на другой берег реки, но берег был высоким, пологим и густо заросшим, и неизвестно, во что его превратит гололедица. К тому же, нужно было еще суметь выбраться из дома и выкрасть ключи у Ханнеса. Криста удивленно его оглядела. – Ты придумал, как устроить побег? – Да, – кивнул Леви. – Мы уйдем по реке. Нужна лодка. Сможешь устроить? Криста задумалась. – Возможно. Приход, который я присмотрела, как раз недалеко от Темзы. Но от берега до него придется довольно долго добираться верхом. Сложно, но могло быть и сложнее. – Затем замолчала, обдумывая побег. Перевела взгляд на Леви и оглядела его странно, словно не узнавала: – Кенни говорил, что ты смышленый, но я, признаться, не верила. Я могу идти? Или ты хотел сказать что-то еще? – Я, – начал Леви, но осекся, не зная, как сформулировать, – я не думаю, что он не в себе, Криста. Так ли надо прятать его в сумасшедший дом? Криста недоуменно уставилась на него: – А женой его ты будешь? – Леви шутку не оценил, и Ленц, закатив глаза и быстро выходя из себя, сказала: – Я уже говорила, мне такой балласт не нужен. А оставить его на свободе без супруги и денег значит добровольно взойти на эшафот. Или ты думаешь, что он по доброте душевной нас после всего этого простит? Ты хочешь висеть за окном миссис Спрингер? Ты тоже сошел с ума? Она выдохнула, успокаиваясь, и добавила: – Да и мальчишке сумасшедший дом пойдет только на пользу. Глядишь, подлечится. Он кажется нормальным, пока вокруг все так, как он привык. Все слуги знают, каким он бывает буйным. Зику постоянно приходится за него краснеть. Леви не отвечал, отвернувшись, потому что нисколько ей не верил, и она схватила его за руку, обращая его внимание на себя: – Или ты что, жалеешь его? Ты? Племянник Кенни? Имя дяди всколыхнуло в нем честолюбие, и он, разомкнув упрямо сжатые челюсти, сказал: – Не хочу марать руки. «Марать больше, чем нужно», имел он в виду и был понят. – Ох, Леви, – тут же смягчилась Криста. – В этой жизни не замараться не получится. Кого я учу, ты и сам это знаешь. Просто помни, ради кого ты это делаешь. Леви помнил. Криста отошла от него и уже собиралась выходить, но он остановил её, спросив: – Почему ты задержалась? Не приехала шестнадцатого? – Я специально, – фыркнула она так, будто это было очевидно, – чтобы мальчишка понервничал. Он ведь нервничал? – Да, – сквозь зубы ответил Леви, отчего-то чувствуя, как в нем к ней растет неприязнь. – Только подумай, Леви. Уже весной мы будем богаты! – Она оглядела пыльную комнатку и свою измаранную одежду. – И к черту грязь, к черту дешевые платья, никакой больше бедности. К черту нищую жизнь во всех её проявлениях. Криста торжествующе усмехнулась, а затем постучала в дверь и после ответного стука Имир, подтвердившего, что можно выходить, покинула помещение. Леви прождал в подсобке еще несколько минут, невидящим взглядом сверля отсыревшие книги и пожелтевшие кринолины. Одно пятно на платье Кристы так пошатнуло уклад дома, его шестеренок-слуг, что о нем судачили еще не один день, и отсутствие Леви предсказуемо оказалось незамеченным. В тот день и многие последующие Леви ещё долго лежал после отбоя в холодной постели, смотря в потолок и вспоминая разговор в подсобке. Против воли он думал и о том, на что потратит деньги, когда все кончится, и удастся ли ему уговорить Кенни переехать с Лэнт-стрит, но образ Эрена, сжимавшего прутья решетки сумасшедшего дома, преследовал его во снах и наяву, и Леви вновь и вновь пытался сторговаться с собственной совестью. Еще чаще он думал о неосознаваемом ранее желании оттянуть побег, а значит и участь Эрена, и растущей неприязни к Ленц. И то, и другое он связывал с доводившим до ручки чувством вины, и только много позже понял, что корень эти чувства имели другой. Во второй раз поговорить с Кристой пришлось нескоро – она с головой ушла в работу, не желая вызывать у хозяина дома подозрений, и в целом являла собой идеальную гостью. Она все так же занималась с Эреном в малой гостиной, и время, бывшее до её приезда тягучим и вязким, как патока, понеслось вперед, смывая границы дней. Они связывались через Имир. То, что девушка на ужинах садилась за столом с «мистером Коэном», прислуга восприняла как нечто само собой разумеющееся: Имир от себя чопорных европейцев отпугивала одной экзотической внешностью, уже не говоря о характере, а Леви и без того показательно игнорировали. Рядом с ними никто, кроме Ханнеса, не садился, но и тот был редким гостем в особняке, чаще проводя одинокие вечера в сторожке. Потому они свободно переговаривались, всего лишь чуть понижая голос. Леви, в основном, ничем не интересовался, но Криста передавала вопросы: как лучше поступить, что лучше сказать, говорит ли с ним Эрен о ней. А он говорил. Отмечал её доброту и кротость. Не так много, как хотелось бы Кристе, больше молчал, но Леви подозревал, что и молчал он тоже о ней. Часы, проведенные с ними в малой гостиной, напомнили Леви о том, как он терпеть не мог романтический шепот, эти приторные ужимки, смешки и игры влюбленных. И если Эрен был смущен и по-младенчески восхищен, то Криста мягко флиртовала. К облегчению Леви, Эрен не флиртовал в принципе – видимо, не умел, – но к несчастью был прямолинеен и совершенно не знал, где заканчивалась обычная беседа и начинался личный, практически интимный разговор. Живопись Эрену не давалась, но Криста его нежно хвалила. Она вообще была с ним во всем нежной, и от этой приторности у Леви сводило скулы. – Техника, конечно, пока хромает, – как-то мягко сказала она, рассматривая незаконченный натюрморт, – но ваш талант, мистер Йегер, важнее техники. Вы видите самую суть вещей. Леви скептически оглядел грушу, больше похожую на плоский банан. – Вы проницательны. Иногда я боюсь, что от вашего взора не укроется то, что я так долго и так тщательно пыталась скрывать. Почти каждое занятие она говорила ему нечто подобное. Она начинала речь звонко и уверенно, но постепенно принималась запинаться, переходила на шепот, а Эрен вспыхивал, словно спичка. В тот раз от смущения его не слушались руки, и рядом с плоским бананом он вырисовал нечто отдаленно напоминающее усы. Эрен определенно был увлечен, но природу его увлечения было сложно понять. Леви казалось, что Эрен будет решителен, и не пройдет и недели, как его и Хисторию можно будет называть парой – не зря ведь он так ждал её и так пронзительно о ней молчал. Но Эрен почему-то тушевался и медлил, был не иначе как в смятении, и Леви вскоре подумал, что, может быть, он так ждал её приезда, потому что желал не её, а перемен, которые этот приезд принесет. Он ведь был одинок, а жизнь его была сплошным расписанием. Или, может быть, он просто боялся своих чувств или не до конца их осознавал. Вскоре Криста пришла к выводу, что Эрен достаточно усвоил перспективу и основы работы с цветом, а потому объявила, что пора писать с натуры и начать следовало с пейзажа. Леви понимал, что это означало: она хотела выбираться с ним на прогулки, где могла бы не бояться лишних ушей и действовать смелее. И они действительно стали выходить на улицу, когда позволяла погода. В первый их выход Криста долго выбирала подходящий пейзаж, взяв Эрена под руку и уводя все дальше и дальше от дома. Он был робким, смущался и порывался оглянуться, но стоило Кристе что-то сказать, как он тут же посвящал все свое внимание ей. Расстояния между ними практически не было, и Эрен дважды запинался о полы её юбки. Леви подмечал это все, потому что шел сзади и нес коробку с рисовальными принадлежностями, деревянную подставку и табурет. Рядом с ним вышагивала Имир, лениво разглядывая окрестности. Предполагалось, что Леви и Имир должны следить, чтобы молодые хозяева соблюдали приличия – по крайней мере, их выпускали с таким условием. И пусть они отставали от пары все сильнее и уже не слышали их разговоров, Леви следил. Больше за Эреном, чем за ними вместе, но не мог не отметить, что, глядя на них, всякий сказал бы, что они прекрасная пара. Глядя на них, всякий сказал бы, что они влюблены. Леви не мог унять неизвестно откуда взявшееся разочарование. Криста выбрала место у реки. Она назвала его живописным, но его едва ли можно было назвать таким: осенью река разливалась, и камыши и рогоз ушли под воду и торчали из-под нее сухими головками, деревья облетели, и кроме их куцых крон, чернеющих стволов, жухлой травы и первой измороси рисовать было нечего. Но Эрен согласился и начал писать пейзаж – предполагалось, что писать его он будет не одну неделю, и так и случилось. Ноябрь сменился декабрем, к середине которого выпал пушистый снег и речную гладь сковал первый лед, картина обрастала новыми деталями, а Криста, несмотря на то, что дарование Эрена было весьма сомнительным, не переставала его хвалить. Эрен ни разу не прикасался к ней сам – только послушно подставлял локоть при прогулке. Перчаток он не снимал. Когда двадцать третьего декабря Криста сообщила, что на Рождество ей нужно навестить оставшихся в Лондоне родственников, Эрен заметно расстроился. Леви, конечно, знал, что никаких родственников у Ленц нет, кроме по слухам богатой матери, о которой она ничего не хотела слышать, но о настоящей причине отъезда не догадывался. Криста и Имир уехали ранним утром двадцать четвертого, ничего не объяснив Аккерману, и поместье вновь заволокло унынием. Прислуга больше не наряжалась, а разговоры их свелись к догадкам, вернется ли мисс Рэйсс. К Рождеству не готовили ничего, кроме праздничного ужина – Зик не любил лишний шум, – и за один лишь день жизнь в Тросте словно остановилась. Именно тогда Леви понял, что имела в виду Криста еще в ноябре, когда сказала, что Эрен может быть буйным, если обстоятельства складывались не так, как он того ждал. Эрен отсутствовал почти полный день, помогая брату с работой. Ворвавшись, словно буря, в комнату ближе к вечеру и громко хлопнув дверью, сорвался на пришедших горничных за то, что они вновь принесли ему шаль. Леви впервые слышал, чтоб он кричал. Эрен велел им забрать все, что они приносили до этого, и убираться из комнаты, а вскоре после их ухода в ярости сорвал с каминной полки книги и вазы. Леви он позвал почти сразу и выглядел уже смятенным и робким. Он жалел, понял Аккерман, что нагрубил горничным, и ему было стыдно за глупую вспышку гнева. Леви спокойно поднял книги и собрал разбитое стекло, не сказав ни слова. Работа заняла много времени – осколки были маленькими, залетели под мебель и россыпью сверкали на ковре. Ковры следовало вытряхнуть. Когда он закончил, вымыл руки и вернулся в комнату, солнце уже село, оставив за собой лиловеющий к горизонту след, и в комнате было темно. Леви тут же взглядом нашел Эрена. Тот сидел на кровати, уставившись в темноту и ссутулившись, и выглядел опустошенным. – Теперь ты точно считаешь меня сумасшедшим, – тихо сказал он, не смотря на Леви. – Нет, – просто ответил тот. Эрен резко повернулся к нему, но в темноте Леви не мог увидеть, что выражали его глаза. – Ты врешь, – обманчиво спокойно произнес Эрен, – ты посчитал меня сумасшедшим еще тогда, когда мы впервые встретились, и я взял тебя за руки. Теперь ты в этом убедился. Леви знал, каким прямолинейным был Эрен, но не ожидал от него внимательности, проницательности и откровенности, а потому застыл в напряжении. И пусть он в действительности не считал его сумасшедшим, а странности принял и давно для себя объяснил, сейчас он не знал, чего от Эрена ожидать. – Ты врешь, – продолжал он. – А я ненавижу лжецов. Ты считаешь меня сумасшедшим. Все считают, – закончил он совсем тихо, отворачиваясь. Леви недолго сверлил Эрена тяжелым взглядом, думая, как лучше поступить. Быть рассудительным не получалось, дальновидным он себя никогда не считал, но зато был решительным, а потому встал напротив сидевшего на кровати Эрена и сказал то, что редко позволял себе в этом доме, – правду: – Я не вру. Я не посчитал вас сумасшедшим при первой встрече и не считаю сейчас. Я подумал, что вы, – Леви тяжело выдохнул, решаясь на вольность, которая могла стоить ему работы и дела, – одиноки. Эрен поднял на него свои громадные, диковинные глаза, и теперь, стоя близко к нему, Леви явственно видел в них изумление. – И если и в чем-то странны, то только потому, что прямолинейны и далеки от общества. И хорошо, что далеки. – Хорошо?! – воскликнул Эрен, изумление его быстро сменилось на гнев. – То, что я одинок – это, по-твоему, хорошо?! Или что я не знаю, что считается приличным? Я никогда не бывал нигде, кроме этого дома! Да надо мной даже слуги смеются, я… – Хорошо, что далеки, потому что общество ничему хорошему не учит, – перебил его Леви грубо и, поддавшись гневу, крепко схватил за подбородок, не разрешая отвернуться. – Вы научились бы лгать и узнали бы, как сильно может мучить чувство вины! Эрен пораженно смотрел на него, не отводя взгляда и не говоря ни слова, и в глазах его смешалось столько эмоций, что невозможно было вычленить одну. Леви, кляня себя за горячность, поспешно вернул себе хладнокровие и убрал руки, а затем, скользнув взглядом по линии челюсти Эрена, на которой от его пальцев наверняка остались невидные в темноте комнаты красные пятна, добавил ровным голосом: – Простите за вольность, сэр. И все еще ощущая на себе его пораженный взгляд, отвернулся, собравшись отойти и зажечь лампы, чтобы не мучиться неловкостью, но Эрен вдруг схватил его за руку, останавливая. – Леви, – сказал он тихо и совершенно разбито, – прости меня. «Это ты меня прости», подумал Леви, помня о том, что вопреки своей скулящей, больной совести должен сделать. И тогда не услышавший ответ Эрен потянулся к нему, крепко обнимая сзади и разом выбивая из головы мысли. Все еще сидящий на кровати, он лицом уткнулся в спину слуги чуть ниже лопаток, а Леви застыл, чувствуя его неровное, горячее дыхание и дрожь. Густой сумрак, накрывший комнату, не позволял взгляду задерживаться на предметах, размывая их очертания. – Прости меня, – повторил Эрен срывающимся шепотом. – Мне не за что вас прощать, сэр, – коротко выдохнув, ответил Леви, ощущая, как Эрен крепче сжимает руки вокруг его талии, и опустил поверх его кистей свои. Сопляк, подумал Леви. Совсем не научен, как справляться с чувствами. Поясница раскалялась под дыханием Эрена, и Леви вдруг вспомнил разговор в подсобке и понял, для чего уехала Криста. «Чтобы мальчишка понервничал». Чтобы проверить, что он к ней испытывает. Она играла, доводила, разбивала, привязывала к себе. И видя, как Эрен сорвался, видя его бессильную злость, его расколоченное сердце, Леви не мог не чувствовать страшную смесь ярости и разочарования. Он любил её.