Тонкая работа

Когда Леви был ребенком, Кенни часто брал его с собой к своему другу в деревушку Эмберли, где учил ловить ужей – больше занять мальчишку было нечем. Леви выискивал змей у заросшего зеленью пруда за уединенным домиком Ури – так звали друга Кенни – и долго, прежде чем изловить, бегал за ними по высокой траве и высматривал желтые пятна на головках, отличающие ужей от гадюк. Трижды ему довелось увидеть, как они охотятся: приметив у пруда лягушку, застывали, приподнявшись от земли, приманивали черным раздвоенным языком – и добыча, словно загипнотизированная, сама прыгала в змеиную пасть. Вертлявые, склизкие зеленые лапки, торчащие из хищного излома прикрытой пасти, и раздутая змеиная глотка в детстве часто виделись Леви во снах. Если бы он хоть чем-то делился с Кенни, то, наверное, спросил бы, отчего так происходило. Отчего эти неказистые, нелепые, мелкие существа, поглядев в лицо собственной смерти, вдоволь на неё потаращившись, бросались ей навстречу. Простой ответ пришел много позже, когда не было уже ни поездок в Эмберли, ни Ури, ни уединенного дома с зеленым прудом: за искушением не увидать опасности. Леви вспомнил об этом только той весной. Утром третьего числа он помог Эрену одеться и проводил до библиотеки. Вернувшись в спальню, прибрался на полках и в шкафах, примечая, что следует взять в дорогу, приготовил дорожные сумки и вынес их в свою комнату, куда горничные не заходили в течение дня. Небо за окнами было лазоревым, безоблачным, погода, впервые после прошедших дождей, сухой и тёплой – это было им на руку, – но в начале марта к ночи сильно холодало. Нужно было не забыть взять в дорогу верхнюю одежду. Он собирал сумки постепенно, в свободное между пунктами расписания время, чтобы не вызвать подозрений у периодически заглядывавших в комнату горничных. Во всем остальном этот день был таким же, как множество до него: расписание, прогулка у реки, чопорные слуги, завтрак, обед и ужин. Не изменилось ничего, кроме них самих. Чувство вины между ними казалось осязаемым. Замалчиваемая, вина густела и ширилась, и если в Леви она, не засыпавшая, болезненно гноилась, в Эрене – надорвалась и зацвела, словно въедливая плесень. Эрен чувствовал себя виноватым перед Кристой. Может быть, и перед Леви. Он не сказал это вслух – они практически перестали разговаривать, – но Леви и не хотел слышать. В ту ночь – в последнюю ночь февраля и их единственную ночь вместе – они заснули в одной постели. Эрен попросил его остаться, и Леви уснул первым, сомлевши в вязком сплетении тел и дыхания. В истомном, глухом забытьи ему казалось, что Эрен целовал его лицо, плечи и руки. Сон был цепким и беспокойным, полным неясных образов и шепота, а утро принесло с собой отчужденность, недосказанность и вину. Эрену не нужно было говорить, что он считал случившееся ошибкой – Леви и так видел это в его глазах, в поджатых зацелованных губах и сведенных к переносице бровях. Эрен пожалел. И кем был Леви, чтобы судить его? Он и так получил слишком много. Он, мерзавец, и так забрал у Эрена все, что мог, чего не заслуживал. Следующие дни прошли в гудящем от мыслей молчании, и о произошедшем между ними напоминали лишь долгие взгляды и не желавшие светлеть пятна на шее, ключицах и груди Эрена – Леви помнил, как целовал его там. Но тот словно и не замечал их и не стыдился, только соглашался надевать сорочки с высоким воротом. Леви выполнял свои ежедневные обязанности и за собственной бессильной злобой и неверием в происходящее не успел уследить за временем, а оно было неумолимо. Вечером перед побегом, собрав дорожные сумки, он ждал возвращения Эрена после совместного с братом ужина и повторял про себя план. В девятом часу Зик Йегер отправлялся в свою комнату, после чего горничные прибирали помещения, гасили лампы, свечи и пламя в каминной топке в большой гостиной. В полдесятого экономка объявляла слугам отбой. Управляющий Шадис и мисс Тайбер еще недолго сидели в кухне за чтением газет и разговорами, а затем расходились по спальням. В комнате Леви и Эрен должны были оставаться до полуночи. У них было чуть меньше получаса, чтобы сбежать – в полпервого ночи псарь выпускал борзых, сеттеров и мастифа обойти территорию. Леви должен был вывести Эрена из дома по черной лестнице и помещениям для слуг. Черный ход выбрал кухонный: дверь там прочно сидела под козырьком, а потому не набухала от дождя, а петли регулярно смазывались маслом, отчего дверь хорошо ходила и не скрипела, только лязгал старый замок. Им понадобится около семи минут, чтобы выбраться из дома, ещё десять – добраться до будки привратника. Леви не мог сказать точно, сколько времени уйдет на кражу ключей, но полагал, что ему удастся это провернуть меньше, чем за пять минут. Замок в сторожке давно уже был нерабочим, а Ханнес наверняка и в этот вечер приложится к бутылке. За оставшиеся восемь минут они успеют добраться до установленного места у реки. Леви вздохнул. Все могло пойти не по плану, если кто-нибудь – экономка, управляющий, привратник или псарь – изменят своим привычкам. Насколько это возможно, Леви не знал. За месяцы, проведенные в Тросте, где из каждого угла слышался ход часов, он стал лучше подсчитывать время, но местных порядков так до конца и не понял. Эрен вернулся в комнату позже, чем обычно, и пожаловался негромко и устало, стоило запереть дверь: – Думал, это никогда не закончится. Он тяжело опустился на постель и вытянул ноги. Растрепав пятерней волосы, оглядел комнату так, словно не узнавал её. Леви и сам осмотрелся, навсегда запоминая её странный, уже привычный уют и зелень убранства, блекло отражающую цвет глаз своего хозяина. – Я собрал сумки, – сказал Леви, отгоняя непрошеные мысли. – Проверьте, есть ли еще что-нибудь, что вы бы хотели взять в дорогу. – Д-да, – запнулся Эрен от неожиданности. – Хорошо. Сейчас. Он выглядел совершенно растерянным, и Леви, вдруг почувствовав колкую, безотчетную нежность, требующую прикоснуться, зарыться пальцами в мягкость волос, поспешно отвернулся, надеясь задушить неуместный порыв. Должно быть, подумал он, нежность в разы сильнее любого желания, раз так сводит нутро невозможность её проявить. Эрен присел у кровати и достал черную шкатулку, в которой хранился дагеротип его матери, из пыльного мешка под половицей. – Это всё, – пробормотал он, укладывая её в сумку поверх костюмов и не смотря на слугу. До одиннадцати сидели в давящем, натянутом молчании, изредка нарушаемом касающимися плана уточнениями. Эрен был задумчив и мрачен, напряженно следил за временем, а в двенадцатом часу вдруг поднялся на ноги и сказал, что отлучится ненадолго – хотел спуститься в библиотеку, посмотреть на неё в последний раз. Леви не стал его останавливать. Эрена не было долго. Аккерман был терпелив, ждать был научен, но оставаться наедине со своими мыслями с первых дней в Тросте избегал, а потому, пытаясь занять себя, успел погасить свечи, лампы и пламя в камине, дважды проверил сумки, подготовил верхнюю одежду и вышел в коридор, только чтобы убедиться, что он пуст и темен. Было три минуты двенадцатого, когда Эрен, не разглядев в темноте Леви, столкнулся с ним вплотную у порога и, крепко ухватив за локти и справившись с первым испугом, взволнованно зашептал на ухо, опаляя горячим дыханием кожу: – Прости, что опоздал. Мы успеваем? – Успеем, если поторопимся, – успокоил его Леви и подал плащ. Поднял с пола сумки. – Пойдемте. Спускались по черной лестнице, и Леви осторожно вел Эрена за собой, как ребенка, за руку, избегая скрипучих ступеней и половиц. По коридорам шли, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, но дом спал, и в его дремотной тишине и густой темноте казалось, что даже шум крови в ушах рокотал на версты и мили. В кухне Леви зажег свечу и без промедлений повел с интересом оглядывавшегося Эрена к двери. – Никогда не был в кухне, – еле слышно прошептал он и хотел добавить что-то еще, но Леви поднес палец к губам, призывая к молчанию, и Эрен послушался. В замочной скважине сидел ключ. Леви, опустившись на колени, аккуратно вынул его и смазал взятым накануне из шкафа кухарки жиром. Им же смазал задвижки. Тщательно вытер платком перепачканные пальцы, а после вернул ключ в скважину и повернул. Эрен внимательно следил за его действиями и не скрыл изумления, когда в пазах бесшумно повернулись задвижки. Дверь открылась, не издав ни скрипа, ни лязга, и поднявшийся с колен Леви, взяв сумки в одну руку, первым вышел в морозную свежесть ночи. Эрен выбежал за ним и тут же схватил за локоть, разворачивая, будто намереваясь что-то сказать, но Леви покачал головой и кивнул на окна Троста. В некоторых из них виднелось пламя свечей. Не обернувшись на дом, Эрен только поглядел на Леви взволнованно и кивнул, и тогда Леви повел его за собой сквозь парк. Двигались быстро. Ночь была лунной, безоблачной, и они легко затерялись в густых тенях. В тишине, нарушаемой сбитым, шумным дыханием, хрустом веток и приглушенными еще мягкой от прошедших дождей землей шагами, добрались до сторожки. Разглядев сквозь грязные разводы на окнах свет, Леви попросил Эрена остаться в тени деревьев и в помещение забрался один. Внутри пахло алкоголем, а Ханнес спал с приоткрытым ртом на придвинутом к стенке стуле. На столе в опасной близости от занавесей догорала свеча. Леви тяжело вздохнул, погасив свечу, и за пару минут в царящем вокруг беспорядке нашел нужный ключ. Все шло точно по плану. Леви думал об этом, когда возвращался к Эрену, когда вел его сквозь темный парк, минуя широкие аллеи, по непротоптанным дорожкам к реке, когда открывал калитку. Все шло точно по плану, и Леви признался себе, что хотел бы, чтобы это было не так. Чтобы их заметили. Чтобы мисс Тайбер выглянула из своей каморки на шум в кухне. Чтобы служанки разглядели их через маленькие оконца своих спален. Чтобы Ханнес не спал, а псарь вывел собак на обход пораньше. Тогда бы Эрен остался. Тогда бы Леви вышвырнули из поместья. Кто знает, может, тогда бы Имир не стала сдавать его семью синим. У спуска к реке Эрен в первый и последний раз оглянулся, силясь разглядеть уже не видимый издалека мрачный особняк, и Леви дал ему время проститься. От калитки до установленного места добрались сквозь еще голую рощицу. Там, где она переходила в густой буковый лес, а прибрежный камыш редел, расступаясь, они остановились, чутко вслушиваясь в приносимые ветром звуки и шорохи. Эрен был растерян и обеспокоен. – Они опаздывают, – пробормотал он, вглядываясь в речную гладь, серебрившуюся в синеющей темноте. В лунном свете его красивое, ясноглазое, мальчишеское лицо казалось бескровным, нечитаемый взгляд мертвенно потемнел, а тонкая тень буковой ветки легла на кожу, обхватывая горло, словно петля. Леви смотрел и не мог унять внутреннюю дрожь, только теперь, казалось, в полной мере понимая, что происходило. Что произойдет, если он не вмешается. Он повел Эрена за собой, надел на него петлю и затянул её. Оставалось только выбить стул из-под ног. Леви слышал рассказы ист-эндовских старожил, он знал, что творилось в сумасшедших домах. Он знал, что Эрен оттуда не выберется. Он знал – всегда знал, – на что обрекал его. В кулаке Леви все еще сжимал ключ от калитки, и согретый ладонью металл вдруг подсказал ему выход, напомнив о том, как Кенни учил делать отмычки. Господи, почему он не подумал об этом раньше. Какие замки висят в лечебницах? Не навесные, конечно, их вскрыть проще всего. Забраться в сумасшедший дом и вывести из него пациента – это не из дома выйти, смазав один замок жиром, но на то он и племянник Кенни Аккермана и выкормыш Лэнт-Стрит, чтобы справляться с тонкой работой. Оставалось только пережить то, что сулили ближайшие дни, и дождаться отбытия Кристы во Францию. Леви знал: будет намного сложнее. Подготовка займет не один день, а это дело, второе за всю его жизнь, наверняка окажется и последним. Получится у него спасти Эрена или нет, уже через неделю он, скорее всего, окажется на виселице. Эрен обернулся, и взгляды их встретились, разбередив замалчиваемое и невысказанное. Ты возненавидишь меня, подумал Леви. Ты обязательно меня возненавидишь. Но я вернусь за тобой. И будь что будет. Тогда сквозь ряды бука и парковые стены до них донесся звон колоколов часовой башни Троста. Эрен вздрогнул и отвел взгляд, прикусив губу. Леви не выдал эмоций. – Половина первого, – отметил он спокойно. – Псарь выпустил гончих. Эрен долго молчал, прежде чем сказать негромко: – Ханнеса уволят. Леви внимательно всмотрелся в его лицо, но дальше задумчивости увидеть не смог, а потому кивнул, подтверждая: – Да. Завтра утром. – Это я виноват. Леви промолчал, но Эрен уже и не ждал ответа, пытливо вглядываясь в появившийся на реке из-за поросшего мхом громадного валуна силуэт. – Лодка, – прошептал он, и они отчетливо услышали плеск погружаемых в воду весел. Небольшая шлюпка приблизилась к берегу, и Леви увидел сидевших в ней девушек. Эрен, словно зачарованный, вышел из тени и вступил в реку, вымочив туфли и брючины, а Имир, завидев его, подняла весла, шатко привстала и бросила на берег веревку. Леви, поймав её, стал тянуть лодку на себя, пока та не пристала к берегу. Причала не было, одни валуны, и Леви, сперва погрузив поклажу, помог Эрену забраться по ним в шлюпку. Следом залез, не войдя в воду, и, устроившись, взялся за вёсла. Заскрипели уключины, и они поплыли вдоль парковых стен в осторожной, боязливой тишине. Эрен сильно нервничал, его мелко трясло, и Криста взяла его руки в свои, успокаивая. Как, должно быть, тяжела свобода после долгого её лишения, подумал Леви и отвел взгляд. Когда нос лодки повернул вслед за излучиной реки, вспарывая серебристую гладь, издалека раздался нестройный собачий лай. – Скоро все поместье будет на ушах, – пробормотала Криста, поглаживая запястья Эрена у самой границы перчаток. Эрен ей не ответил. Плыли по течению немногим меньше двух часов – выбранная Кристой деревушка находилась в десяти милях от Троста. Река была тихой, ночь ясной, и лес нескоро сменился сельскими домиками с косыми крышами. От причала до деревни добрались за несколько минут верхом, и уже у въезда приметили высокую католическую церквушку, чей темный камень напомнил Леви Трост. Стоило им спешиться, из дома в два этажа выбежала пухлая женщина с добрым, глупым лицом, и Криста повела Эрена ей навстречу. Тот оглядывался по сторонам, держа невесту за руку, и его лицо ничего не выражало. – Здрасьте, милая! Хорошенькая! – заквохтала, подходя, женщина. – А это женишок, поди? Красивый! Отдохнуть с дороги не желаете? Я приготовила комнаты. Или венчаться сразу? – Сразу, – не терпящим возражений тоном ответила Криста. – Я наврала ему, как договорились! – заговорщески зашептала сельчанка, имея в виду священника. Она повела их к церкви, и не переставала восторженно верещать весь путь до самых ворот: – Сказала, что вы прожили здесь пятнадцать суток! И что вам срочно надо это дело! Что вы были протестанткой и приняли католичество втайне от родителей. Он сразу к вам проникся! Весь подобрался, говорит, хорошее дело! Говорит, и союз заключить тогда тоже втайне нужно, ночью! Чтоб не помешал никто. Теперь вон ждет вас, – кивнула она на горящий свет в церковных окнах, – не спит! Золотой человек. Божий! Священник был невысок и заикался. Он держал библию в дрожащих руках и почти не поднимал взгляда, удушливо краснея, когда затруднялся произнести слово. Эрен и Криста стояли у алтаря, скинув плащи, не глядя друг на друга и, казалось, вовсе не слушая службу. Криста держала в руках собранный Имир у церкви букет из первых полевых цветов и трав, платье её было серым, как и костюм жениха, скромным, без кринолина. Туфли и брючины Эрена были вымазаны в иле, белые перчатки потемнели от пыли и грязи, а взгляд был потухшим и пустым, и Леви вдруг стало нестерпимо грустно. Не от осознания своей вины – о ней он не забывал, – не от глухой, затаенной ревности, но от острого чувства несправедливости. Эрен не заслуживал всего, что с ним происходило, и это бутафорское венчание, вся эта унизительная постановка не должны были касаться его жизни, осквернять её. Эрен этого не заслуживал. Если кто и заслуживал этого унижения, то только он, Леви. – Если с-среди нас есть кто-нибудь, кто может указать причину, – почти не запинаясь, возвестил священник, торжественно оглядев присутствовавших, – по которой этот брак не может быть заключен, пусть говорит сейчас или уже никогда. Леви промолчал, и невысказанное оцарапало горло. Месса продолжилась, молодые обменялись клятвами, одна молитва сменяла другую. Леви знал эти слова, он бывал на христианских венчаниях. «В богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». На Лэнт-стрит их встречали хохотом, священника кружили в танце и поднимали на руки – свадьбы проходили бедно, но шумно и радостно, и на супружеское ложе молодоженов провожали всей улицей. Венчание Эрена и Кристы больше напоминало поминальную службу. – Что Бог сочетал, – прозвенело в церковной тишине, – того человек да не разлучит. Во имя Отца, Сына и Святого Духа. – Аминь. Двадцатью минутами позже, когда заключение брака было подтверждено документом, в спальне молодоженов – скромной комнатке, в размерах не достающей даже до кухни на Лэнт-стрит, – Леви выгружал из дорожной сумки предметы первой необходимости. Эрен снял пиджак и жилет и стоял в нерешительности перед кроватью. Перед брачной ночью Криста – теперь уже миссис Йегер – отлучилась в уборную и взяла с собой Имир. Леви отставил сумки с оставшейся неразобранной одеждой в угол и принялся расправлять постель, когда Эрен схватил его за руки, останавливая. – Ты мне больше не слуга, – сказал он, не отводя от Леви взгляда. – Зачем ты это делаешь? Мысли путались, и он с трудом нашел, что ответить: – Мы договаривались быть друзьями в Лондоне. Здесь вам еще нужна моя помощь. Эрен не отпускал его рук, но взгляд отвел. – Я должен тебе все оплатить. Мысль об этом вспорола Леви глотку. – Вы мне ничего не должны, сэр. Леви видел, как это обращение его оскорбило, но ничего не мог поделать. Возмущение Эрена переносить было легче, чем эту колкую тоску. Высвободив руки, Леви вновь принялся расправлять постель, отойдя в противоположную от Эрена сторону. Тот долго молчал, кусая губы и не глядя на слугу, прежде чем сказать негромко: – Ты называл меня по имени тогда. Леви замер, не поднимая голову, а Эрен продолжил, и в голосе его растекалась горечь: – Я зря тогда сделал вид, что ничего не произошло. Теперь я жалею. Ты это хотел услышать? Он ждал ответа, глядел пытливо и жутко, но Леви не мог ни выдавить что-либо, ни сдвинуться, только ходили, выдавая напряжение, желваки. Эрен дернулся, как от пощечины, и отвернулся. – Я не хочу этого, – заговорил он спустя несколько долгих секунд. – Я не хочу делить с ней постель, Леви. – Она ваша жена. – Я не смогу. – Разве вы не находили её красивой? – Да какая… – начал он возмущенно, но осекся и замотал головой. – Я не смогу. У меня не получится. Нет. Леви видел, что он нервничал, и, подойдя к дорожным сумкам, выудил травяной настой, который Эрен пил для успокоения, и подал ему склянку. – Ты… ты издеваешься надо мной! – неверяще прошипел Эрен и выбил настой у него из рук. Баночка, упав на пол, звонко разбилась, и содержимое, выплеснувшись, лизнуло носки их туфель. Схватив Леви за локти, Эрен яростно, заклинающе зашептал: – Просто скажи мне, что не оставишь меня! Что придешь, если я позову. – Мне нужно собрать осколки. – Скажи, Леви, умоляю! – Я не могу прийти к вам в брачную ночь, – с трудом выдавил он. – Так не принято. Что скажет ваша жена? – Мне плевать, что она скажет. Приходи. Просто приходи, прошу. – Нет. Тогда Эрен обхватил ладонями его лицо и, коротко выдохнув, поцеловал. Леви, чувствуя, как болезненно ухнуло сердце, ответил, перехватывая тонкие запястья, целуя глубоко и жадно. В воздухе липко расползался запах травяного настоя, кожа Эрена пахла рекой, церковной смолой и потом, и Леви казалось, что он превращался в одно пульсирующее отчаяние от понимания, что этому больше не суждено повториться. Он не мог этого допустить. Не мог воспользоваться его неведением снова. Эрен, потянув его на себя, вжался в него пахом, и Леви, вздрогнув, через силу отстранился. – Нельзя, – прохрипел он. – Ваша жена вернется с минуту на минуту. – Не оставляй меня, – срывавшимся шепотом просил Эрен, – пожалуйста, не оставляй. Я хочу только тебя. – Я не могу, – ответил Леви сквозь сдавивший горло спазм. – Можешь! Ты только оставить меня не сможешь, я знаю, на мне все ещё, – Эрен спустил расстегнутый ворот рубашки и не глядя, безошибочно указал пальцами на слегка побледневшие пятна на шее, ключицах и груди, – отпечатки твоей любви! Тогда Леви, выдохнув рвано и судорожно, подался вперед и сухо и горько коснулся его шеи губами в месте пятна, прощаясь, а Эрен замер, замолчав, выдавая напряжение лишь шумным дыханием. – Эрен, – хрипуче выдавил Леви, и собственное имя повлияло на Эрена, как заклинание. – Я не могу. Ты это знаешь. На следующее утро во дворе Имир вывесила на натянутые между сараем и деревьями веревки простыню, с которой при стирке не вывелись кровяные разводы, и их тревожный цвет не выходил у Леви из головы. За весь день Эрен не вышел из комнаты и не вставал с постели, ни с кем не заговаривал, не переодевался и отказывался от еды. Леви был подле него и, пытаясь понять, что с ним происходило, несколько раз на дню проверял, нет ли у него жара, прикладывая ладонь ко лбу. Но Эрен был здоров, и вина, выевшая карсты в костях, отзывалась болезненно и гулко. Криста и Имир верхом отправились в ближайший город за новостями и вернулись под вечер. – Слухи уже добрались до Мейденхеда, – по возвращении оповестила Ленц. – Только и слышно, что о том, что в Тросте случилась беда, и мистер Йегер разогнал слуг. Говорят, его хватил удар. Что думаешь, Эрен? Эрен не отвечал. Не заговорил он и на следующий день, и так же провел его в постели, отказываясь от еды. Леви заметил, как он осунулся, как поблекло красивое лицо, опустели глаза, и мог винить в этом только себя самого. – Так он совсем с головой не дружит, лапонька, – покачивала головой сельчанка, сидя с Кристой в кухне за завтраком. – Он всегда был… таким. Я думала, что брак ему поможет, – с топорно сыгранной грустью ответила Криста. – Возможно, мне придется заняться его лечением. – Да возьми и в дурдом отдай! Что ж с ним, блаженным, возиться такой молоденькой красавице! В ответ Криста только вздыхала наигранно. Тем же днем она отправилась в город, а вечером сообщила Леви, что обо всем договорилась. Завтра Эрена приедут смотреть доктора. – Они зададут тебе пару вопросов, – предупредила Криста. – Не испорти всё. Она почему-то нервничала, и Леви вдруг понял, что, вероятно, рассказанная ей в кухне на Лэнт-стрит история о знакомом, держащем сумасшедший дом, была такой же ложью, как сумасшествие Эрена. Врачи не были в курсе её планов. А это означало, что она собиралась просто выдать мужа за безумного, и его нынешнее состояние ей только на руку. Леви понимал, что единственный способ помешать этому, не подвергнув опасности семью, – попробовать привести Эрена в порядок. Тогда врачи не найдут подтверждения словам Кристы. Леви поднялся к нему в спальню, зная, что ни лицом, ни поведением не выдал своих намерений перед Имир и Кристой, и застал Эрена лежащим на кровати спиной к двери. Он не двинулся, когда Леви вошел. – Я знаю, что вы не спите, сэр. – Еще раз назовешь меня «сэр», и я буду звать тебя «мистер Коэн», – донеслось тут же, и Эрен, сев на постели, повернулся к слуге. Прежде равнодушный взгляд был то ли обиженным, то ли встревоженным, но Леви все равно почувствовал облегчение. Говорит. Уже что-то. – Вы разговариваете. Может, еще и поедите? – Еще чего, – хмыкнул Эрен. Сухие губы дернулись, намечая улыбку. Леви быстро прибрал и проветрил комнату, собрал так и не съеденный завтрак на деревянный поднос. Эрен мрачно следил за его передвижениями, опершись на изголовье кровати, и, как и ожидалось, не произнес ни слова. Тогда заговорил Леви: – Вам надо поесть и подышать свежим воздухом. – Не хочу. – Давайте прогуляемся в поле за церковью. – Я не хочу выходить. – Тогда разрешите мне вас подстричь. – Нет. – Давно стоило побриться. – Не хочу. – Может, разрешите мне помочь вам переодеться? Эрен не ответил и отвернулся. Он все еще был в той же белой рубашке, в тех же перепачканных илом серых брюках и потемневших нитянках. Леви, тем временем, носил подаренный Эреном костюм, не испачканный в дороге, но чувствовал себя грязнее грязи. – Разрешите хотя бы надеть на вас чистые перчатки. Эрен помолчал, кусая губы, и кивнул. – Я плохой человек, – вдруг сказал он, когда Леви, достав пару новых шелковых перчаток из дорожной сумки, стянул с него старые. – С чего вы взяли? Вы хороший человек, – не сразу ответил он, прежде внимательно вглядевшись в равнодушное лицо, и застегнул перчатку на пуговицу у косточки на запястье. – Из-за меня Ханнеса уволили, – объяснил Эрен. – Всю прислугу уволили. А я… Тебя… – прошептал он и словно задохнулся. – Я плохой человек, Леви. Я очень плохой человек. – Я не знаю людей лучше вас, – спокойно признался Леви, смотря Эрену в глаза, и видел, как они расширились в изумлении. – Вы совестливый и стараетесь поступать правильно. А это самое большее из всего, что может сделать человек. Леви не мог понять, что прочитал во взгляде Эрена, чем наполнились его глаза, но обнял его в ответ, когда тот, порывисто прижавшись, обхватил слугу руками. – Прости меня, пожалуйста, – срывающимся шепотом умолял он. – Я не хотел всего этого, Леви… Пожалуйста, прости меня. Леви растерянно перебирал концы его мягких волос, отросших до основания шеи. – Мне не за что вас прощать, – выдавил он, чувствуя, как наступало на горло отчаяние. – Это вы меня простите. Доктора приехали в полдень. Их было двое: седой, густобородый мужчина в возрасте в маленьких круглых очках и его высокий, светловолосый молодой коллега, глядящий сурово из-под разлета широких бровей. Мистер Закклай и мистер Смит, представила их Криста и повела прямиком в спальню к Эрену. Эрен с утра позавтракал. Он не спустился в кухню, не вышел на улицу, но выглядел лучше, чем вчера, и даже поговорил с Кристой. Леви надеялся, что доктора поймут то, что когда-то – в свой первый же день в Тросте – понял Леви. Что Эрен был не сумасшедшим, а одиноким. Что одиночество, а не болезнь ума виновато в его несоответствии обществу. Что Криста лгала. Они пробыли в комнате недолго, а после расспросили Леви, Имир и приютившую их сельчанку. Леви слышал отрывок их разговора с ней – она в красках рассказала, как не повезло красавице миссис Йегер. Сам же Леви побеседовал с ними сухо: на просьбу представиться рассказавший выученную, как молитву, историю (Леви Коэн, двадцать восемь лет, еврей, родился в Лондоне, был в услужении у мистера Генриха Рэйсса, проживавшего в Вест-Энде на Нью-Карнеби-стрит), на задаваемые вопросы отвечал односложно, а иногда и вовсе ограничивался покачиванием головы или кивком. Он старался не подтверждать догадок докторов, но, видимо, его усилий оказалось недостаточно, потому что ранним утром следующего дня за ними прислали карету. Тогда Эрен попросил его пройтись с ним в поле за церковью перед отъездом. Цвел шафран, ветер клонил тонкие стебельки к промерзшей земле, и роса, собираясь в капли, скатывалась по листьям и покрывала крапинками носки их туфель и полы брюк. Вдалеке, держась за руки, вдоль церковной ограды прогуливались Имир и Криста. Эрен хотел что-то сказать, но не мог собраться с мыслями, а Леви все смотрел на него, его профиль, открытость мальчишеского лица, на устремленный вдаль взгляд и трогательность кожи в ластящихся солнечных лучах. Смотрел и напоминал себе, что очень скоро он его возненавидит. Что-то крикнула Имир, зовя их обратно, и Эрен только и успел, что назвать Леви по имени, прежде чем стушеваться и поплестись к дому, так и не озвучив мысль. В карете двери закрывались на замки, как ячейки в банке, а единственное окно было зарешеченным, и увидевший это Эрен, считавший, что уезжает в Лондон, очевидно забеспокоился. Леви знал, что он заподозрил неладное, и от колотящегося сердца и неуемного роя мыслей попытался отвлечься, занявшись погрузкой сумок в карету. Понимание собственного бессилия душило. Они сидели в карете рядом, напротив Имир и Кристы, и Эрен сжимал его пальцы в своих, держа руку слуги на своих коленях, и нервничал. Он тряс ногой, кусал губы, и Леви не раз ловил острый, как бритва, взгляд Кристы на сплетении их пальцев. – Сколько нам ехать? – спросил Эрен. – Недолго, максимум полчаса, – ответила Криста. – Мы остановимся между Мейденхедом и Лондоном. Он не спросил зачем, но Леви видел, что он насторожился. Леви казалось, что он знал об Эрене все. Но он, конечно, ничего о нем не знал. Эрен отвернулся к зарешеченному окну и не поворачивался всю оставшуюся дорогу, но пальцев слуги не отпускал. Двадцатью минутами позже, когда извозчик остановил лошадей и открыл дверь кареты, в яркой прорези полуденного света показался огороженный серокаменный дом. Леви быстро изучал здание, надеясь найти детали, которые могли бы позже помочь ему вытащить Эрена отсюда. На окнах стояли решетки, ворота и стены высокие, а замок на дверях видно не было. Подойти бы поближе, подумал он. Их встретили мистер Смит и несколько крупных санитаров. Сильные руки, заметил Леви, представив, как они расправлялись с буйными пациентами. – Рад вас видеть вновь, мистер Йегер, – поприветствовал мистер Смит, не улыбаясь. – Надеюсь, вы не против побыть у нас. Прошу, выходите. Эрен не двигался. Криста шикнула, кивком указав Леви на сумки, а затем подтолкнула его рукой к двери, и Леви, сидевший подле неё и рассматривавший замок на главной двери, вышел, прихватив багаж, напоминая себе, что вынужден был делать это ради безопасности семьи и еще сможет вызволить Эрена. Подал ему руку. Но Эрен не поворачивался к нему и из кареты выходить не собирался. – Мистер Йегер, – пробасил мистер Смит, подходя ближе и становясь позади Леви. – Пора идти. Не стоит заставлять людей ждать. Эрен не двигался. – Мистер Йегер, – повторил доктор, опуская руку Леви на плечо. Леви резко повернулся, не скрывая недоумения и неприязненности. Мистер Смит обращался к нему. – Пора идти. Мы поможем вам. – Вы повредились в уме? – огрызнулся, скинув его руку с плеча. – Меня зовут Леви. – Да, я слышал это, – ответил доктор и кивнул санитарам. Леви попытались скрутить, но он без труда вывернулся. – Какого черта, – вздохнул он непонимающе и устало. – Я же все вам вчера рассказал. Меня зовут Леви Коэн, я… – Служили у Генриха Рэйсса на Нью-Карнеби-стрит? Такой улицы нет в Вест-Энде, мистер Йегер. Как и у вашей супруги никогда не было дяди по имени Генрих Рэйсс. Леви не заметил, как его схватили санитары, и если и отбивался, то скорее по памяти тела, чем осознанно. Он только и мог, что смотреть на Эрена, отвернувшегося к зарешеченному окну и не произнесшего ни слова. – Эрен, – позвал Леви, и тот словно вздрогнул, поворачиваясь. – Это ваш слуга, мистер Йегер, его зовут Леви Коэн. А вас зовут Эрен, – терпеливо объяснял мистер Смит, а Леви смотрел на удивительно равнодушное лицо Эрена, осунувшееся за последние дни, на его грязный несвежий костюм, небритость, лохматые волосы, а затем на собственные лишившиеся нездоровой худобы руки в рукавах чистого подаренного костюма. Смотрел и ощущал себя неказистой, бестолковой лягушкой, загипнотизированной чёрным раздвоенным змеиным языком, теперь, кажется, наконец понимая, что Эрен знал все с самого начала. Тот не сдвинулся с места, только сказал бесстрастно и ровно, не глядя на Леви: – Мой бедный, несчастный хозяин. Как сильно он повредился в уме. С-у-к-а.