Пепел былого не остыл

Я открыла глаза в совершенно иной, странной обстановке. Потом тотчас снова их закрыла, решив, что все это — сон. Я испытывала боль и тяжесть в голове, сухость во рту, тошноту. Горло страшно саднило и жгло. Вновь открыв глаза, я попыталась сесть, но все вокруг закружилось, и я со стоном упала на подушку. Стараясь не двигаться, я стала разглядывать все по сторонам. Невысокий потолок и стены комнаты грубо расписаны красками. Уж точно это никак не может принадлежать кисти ни одного уважающего себя художника, потому что выполнена роспись безобразно, краски заходят за контуры. Да и сами картинки отвратительны для взора любого, не только искушённого ценителя прекрасного. Это были явно не те картины, что висели на стенах у меня в замке... Оливье всегда обладал прекрасным вкусом, уж точно бы он ни за что не согласился, чтобы на стенах в его замке некто нарисовал сцены дородных нимф и сатиров, предающихся далеко не целомудренным занятиям. Отведя глаза от сего не очень приятного зрелища, я принялась и дальше оглядывать комнату, но избегая смотреть на эти росписи. Сама я лежала на большой кровати, застеленной красным постельным бельём и не задёрнутой балдахином, вместившей бы четверых. В комнате располагался очаг напротив кровати, только толку от него не было никакого, потому что сейчас он не горел. Свет проникал в комнату через маленькое окошко где-то наверху. Случайно бросив взгляд в угол, я заметила большой сундук, на котором стоял массивный медный подсвечник со следами на нём восковых подтёков. Старый сундук, если судить по облупившейся на нём краске. Какое странное место, никогда не была здесь раньше. Оливье, наверное, где-то здесь. Я тихонько позвала его, но ответа так и не было. Я выкрикнула громче его имя, но бесполезно - его нигде нет. Так, нужно вспомнить, что было сегодня. Так, я и Оливье поехали на охоту. Затем мой конь встал на дыбы, а потом... что потом?! Мои думы прервал какой-то противный, скрипучий голос. - Проснулась, спящая красавица! - маленький мужчина подошел ко мне и стал рассматривать. - Что ты так на меня смотришь? Разве так выражают благодарность человеку, который спас тебя из петли? - Из к-какой п-петли?! - прохрипела я, заикаясь, прикрываясь простынёй, дабы скрыть наготу. - Кто вы такой? Как я тут оказалась? - спросила я, стараясь унять дрожь страха в голосе. - Моё имя Пьер, только оно тебе ничего не скажет, поскольку мы принадлежали к разным кругам. Тебя на моих глазах на дубе повесил какой-то молодой человек, причем совсем голой. Я решил тебя спасти. Ты тут три дня провела на полном обеспечении, ничего не делая. Знаешь, в какую кругленькую сумму мне обошлись лекарства, которые я извёл на тебя? Я стану полным дураком, если не сколочу на тебе целое состояние! - Что, Пьер, вы о чём? - я не понимаю, он это серьёзно? - Долг платежом красен, красотка. Слышала такое выражение? - гаденькая ухмылка делала его и без того некрасивое, опухшее от неумеренной тяги к спиртному лицо, ещё уродливее, придавая его обладателю большое сходство с огромной жабой. - К-какой долг? - еле проговорила я дрожащими губами, сквозь колючий сухой кашель. - Те деньги, которые я извёл на тебя и твоё лечение, иначе ты б сейчас со мной не разговаривала! - этот человек, в котором не очень-то много было от мужчины, опёрся руками о столбики кровати, нависнув надо мной. - Долг? Ничего не знаю, я хочу уйти отсюда! - позабыв даже о том, в каком сейчас виде, я проскочила под рукой Пьера и метнулась к двери, в чём была - в одной простыне, но этот гад подставил мне подножку, и я с шумом упала на пол. От не слишком мягкого приземления болели и ныли колени. - Стоять! - прогремел Пьер, схватив и зажав меня как в тисках. - Здесь делают только то, что я приказываю, и идут туда, куда приказываю! Понятно? - Пьер буквально волоком тащил меня к кровати. - Честное слово, ты лакомый кусочек, клиент за тебя отвалит много золота! Я извивалась в этих железных объятиях, всеми силами стараясь вырваться, но это ничего не давало, от движений становилось только больнее. Подтащив к кровати, он без всяких церемоний швырнул меня на неё и отвесил пощёчину. Держась за пылающую щеку, я легла. В горле застрял ком рыданий, но я не могла заплакать при нем. Я должна быть сильной! Мои глаза наполнились слезами, и я, не сумев больше сдержать этих слез, расплакалась. Оливье, за что?! Я же люблю тебя! А ты меня повесил, даже не попытавшись разобраться! - А ну, прекрати распускать нюни! Лучше отдохни, тебе сегодня предстоит встретиться со своим первым клиентом, - сказал он, вытирая руки. Слезы еще катились по моим щекам, а сон все не шел. Я все думала о своем муже, который предал мою любовь. Из-за него я попала в это место! Все-таки мне удалось уснуть, но спала я без сновидений *** Вечером меня разбудил этот противный человек. Нет, его даже человеком назвать нельзя, он животное! Кинув мне какую-то одежду, больше приличествующую одалиске из гарема, он сказал: - Одевайся быстрее, тебя уже ждут. Пришлось подчиниться. Когда я оделась, он повел меня по коридору, где было множество дверей и из-за каждой доносились стоны, крики и брань. Теперь я поняла, что оказалась в борделе. Будь проклята моя красота! Будь проклято это тело! Я не хочу становиться проституткой, хотя отмечена их меткой. Меня вводят в комнату, где силой укладывают на кровать. - Лежи спокойно! Тебе повезло, что этот человек хотя бы не сумасшедший и трезвый. - Потом хозяин борделя ушел, а я осталась здесь лежать на кровати, апатично глядя в потолок, снедаемая бессильной яростью и горьким отчаянием, к которым примешивались ужас и отвращение. От самой мысли, что мне придётся служить развлечением для клиента, под которого меня намеревается подложить эта скотина Пьер, у меня холодела кровь в жилах и сердце в груди сжималось, будто становясь тяжелее камня. Служить забавой какому-то незнакомцу - что может быть омерзительнее? Я пыталась уснуть и забыться хоть на какое-то время, но не получалось, как ни старайся. Дом дрожал от оргий, и этот шум, подобно барабанной дроби, отдавался в моей голове. Пьяное пение и крики, смех и ругань доносились до моего слуха, и это было отвратительно. Подумать только, три дня назад у меня было всё, что только можно пожелать: любящий супруг, от которого я ничего не видела, кроме тепла, заботы и ласки; знатность, богатство... Счастливое и ничем не омрачённое будущее, яркими и радостными картинами проносящееся в моих мечтах. Муж меня любил, обожал, боготворил... Для него я больше, чем просто жена. Со свойственной моему возрасту беспечностью я думала, что так будет всегда, что я и Оливье проживём вместе долгую и счастливую жизнь, у нас будут прекрасные дети... Я думала, что больше никогда мне не придётся самой о себе беспокоиться и все силы бросать на то, чтобы выжить. Но всё это в прошлом... В отдалении до моего слуха доносился припев моей любимой песни, только голос исполнителя был пропитым и пение звучало фальшиво. Это являло собой наглядную иллюстрацию того, во что превратилась моя жизнь, в которой было не так уж и много радостей. Пародия, кошмар, злая насмешка, и не видно дна той клоаки, куда я оказалась низвергнута, и каким образом можно из неё выбраться... Снова грязь, снова дно... Казалось бы, давно, два года назад, случилось то, что навсегда опорочило мою жизнь. Два года прошло с того самого дня, когда палач, старший брат моего друга Тристана - священника, исповедующего послушниц монастыря бенедиктинок, - сперва охотно помогающий нам сбежать из города, клеймил меня лишь потому, что не добился взаимности. Мне следовало бы догадаться, что однажды палач может осуществить свою месть за то, что я когда-то имела наглость отвергнуть его домогательства... С того самого злополучного дня клеймо в виде цветка лилии отныне всю жизнь будет "украшать" моё левое плечо. Тогда я думала, что клеймо - самое ужасное, что может меня постигнуть и разрушить в одночасье всю мою жизнь, но ошиблась. Бордель. Десятый круг Ада, который почему-то не упомянул в своей "Божественной комедии" Данте Алигьери. Бордель стал завершающим звеном всего того кошмара, постигшего меня. Воспалённое воображение, вопреки моему желанию, рисовало в моей голове мрачные картины того, что ожидает меня в дальнейшем. Грязь, ещё больший позор, потеря самоуважения и самой себя... даже последних остатков чести... Попади мне в руки яд, хотя бы кинжал или нож - на худой конец, и то я была бы счастлива лишить себя жизни, чем служить предметом увеселения для любого, кто заплатит этому поганцу Пьеру за обладание мной... Спустя пять минут дверь открывается и в комнату входит мужчина в фиолетовом костюме со шрамом на лице. Закрыв дверь и подойдя к кровати, он стал осматривать меня очень пристально, а его руки блуждали по моему телу. - Умоляю вас, прекратите! - по моим щекам потекли слезы - Ты в первый раз? Не бойся, это не страшно, немного боли, а потом все будет хорошо, - посмотрев в мои глаза, ответил мужчина. Сказав это, он стал снимать с себя одежду. Я укрылась одеялом и отползла на другую сторону кровати. - Умоляю вас! Я все что угодно сделаю, но не трогайте меня! - Прекрати. Все будет хорошо, я же не кусаюсь. - Я не девушка! И вообще, я замужем! - я всхлипнула и продолжила: - три дня назад, утром я поехала на охоту со своим мужем, но мой конь встал на дыбы, и я упала, потеряв сознание. Со слов хозяина я узнала, что мой муж меня повесил собственными руками на дереве, да еще голой, - закрыв лицо руками, я разрыдалась. - Видите, даже след на шее от петли остался, - указала я дрожащей рукой на свою шею, - прошу, если в вас проснулась хоть капля сострадания, заберите меня отсюда! Я не хочу быть подстилкой каждого встречного! Мужчина с ужасом смотрел на меня. - Как вас зовут? - спросил он меня, привлекая к себе и вытирая слезы. - А-Анна... - Я помогу вам, Анна... я выкуплю вас у этого человека. Мои глаза аж засияли от счастья. - Мессир, я буду вечно вам благодарна... Боже мой, да я за вас буду Бога молить, служанкой вашей сделаюсь!.. Можно вас еще кое о чем попросить? - Да, конечно. - Заберите у него мое кольцо с сапфиром, это единственное, что у меня осталось. Я им очень дорожу, потому что это кольцо мне подарил муж... - Хорошо, - он ободряюще улыбнулся, - а теперь ложитесь спать. Я переночую в кресле. - Как в кресле? - удивилась я его словам, ощутив беспокойство за молодого человека. - Мессир, вам же будет неудобно там спать. - Ничего страшного, Анна, уж одну ночь как-нибудь переживу, - ответил он мне, улыбнувшись. - Нет, простите, я так не могу. Может лучше мне спать в кресле? - Об этом не может быть и речи, Анна, в кресле сплю я. - Да, его непреклонный тон голоса места для возражений не оставляет, но кто и что помешает мне попробовать переубедить этого странного человека, проявившего ко мне снисхождение и милосердие? - Но я не могу допустить, чтобы по моей вине вы терпели неудобства. Я к вам недоверия не испытываю и не боюсь вас. Очень прошу, не мучайте так себя. На кровати вполне хватит места для нас двоих. Так почему вы должны спать в кресле? Потом же всё болеть наутро будет... Наверно, мои слова необычному посетителю показались неубедительными, если судить по его слегка насмешливому выражению лица, но, тем не менее, он не стал продолжать спор, а прилёг на край кровати. - Доброй вам ночи, - пожелала я ему, поборов робость. - И вам, Анна, приятных снов. Молодой человек повернулся ко мне спиной, обхватив подушку, и спустя каких-то десять или пятнадцать минут, а то и меньше, уснул. "Странный он какой-то, хотя, наверняка, не злой," - подумала я, ворочаясь на огромной кровати сбоку на бок, до сих пор не веря своим глазам и ушам. Хотелось радоваться назло всему миру, что оказался так враждебен ко мне. Вскоре мне удалось уснуть. На моих губах играла улыбка. Я начну жизнь с чистого листа.