His sinless soul

Тэхён беспомощно взирает на Сокджина, который с максимальным удобством расположился на особо выступающем над землёй корне дерева и, опираясь спиной о здоровый ствол, внимательно изучал крупный старинный фолиант, изящно перелистывая через определённое время страницы. Несмотря на его показной интерес к сомнительной литературе, Тэхён уверен, что Сокджин украдкой за ними — своими подопечными — наблюдает, о чём свидетельствует мелькающая слабая улыбка, бесконтрольно растягивающаяся на губах хёна, когда младший Ким в очередной раз безуспешно пытается угомонить возбуждённого новым — так сильно желанным — видом тренировки Чонгука. За прошедшие десять лет, что для демонов, привыкших к долгим и нудным дням, пронеслись в одно мгновение, Чон знатно вырос. Юноша — уже давно не тот избалованный и несмышлёный ребёнок — сдержанней, как бы Тэхён ни старался, не становился, однако беспрекословно слушался командного тона, выключавшего в неспокойной кудрявой головушке игривость и безрассудство. Вот и сейчас. Ким прикрикивает на мальчишку, заставляя того прекратить наводить панику вокруг себя и замереть на месте по стойке смирно, и, усмехаясь при виде чужого нетерпения и волнения, фактически прописанного на юношеском лице большими красными буквами, подходит к Чонгуку настолько близко, что чувствует его шумное дыхание на своей шее. Этот мальчишка… Тэхён не понимает одной вещи: как он умудрился пропустить момент взросления Чона, если младший каждый скоротечный день находился подле него? Даже во время долгого процесса изучения тех огромных неподъёмных фолиантов с историей, мальчик всегда оказывался там, куда бы Ким ни пошёл. Причём, вместе с книгой, которую, наверняка, помогал переносить из комнаты в комнату Сокджин, проникшийся к ребёнку симпатией. Сейчас Чонгук справляется с этой нелёгкой задачей самостоятельно. Тэхёна неслабо пугает факт, что на повзрослевшего мальчишку он не может налюбоваться. Мягкие вьющиеся волосы, к которым руки Кима тянутся с завидной частотой, постоянно мешаются и лезут жалующемуся Чону прямо в глаза, но каждый раз, когда в руках Сокджина появляются ножницы, молодой демон, заслышав обиженное сопение Тэхёна, мгновенно меняет своё решение и оставляет тёмные кудряшки, подстригаясь лишь изредка. Мерцающие озорством глаза с карими радужками — если долго и внимательно в них всматриваться, то можно заметить тоненькие золотые прожилки, — никогда ещё не загоравшиеся алым демоническим светом, маленькая родинка под нижней губой, регулярно показывающаяся из-за постоянной болтовни Чонгука, и часто сморщенный — Тэхён до сих пор считает это забавным — в недовольстве нос. Чон немало вытянулся в росте, почти готовый соперничать со своим наставником в лице младшего Кима, прилично улучшил физическую подготовку благодаря ежедневным упражнениям с Джином и потерял свою детскую субтильность, приобретя взамен юношескую хрупкость — в руках, особенно, если те располагались на узкой талии, Тэхёна, всерьёз занявшегося своими собственными тренировками, младший смотрелся донельзя правильно и миниатюрно. Всё это делало Чонгука прекрасней и, к счастью, оправдывало восхищённого и околдованного Кима, не сводившего с младшего заинтересованного взгляда. Порой демон даже ловил себя на мысли: когда-то давным-давно он точно так же — с замиранием сердца и перехватывающим дыханием — смотрел на Чимина. Того самого, которого теперь вспоминает с трудом, несмотря на злополучный медальон, до сих пор украшающий и обжигающий грудь. Настойчиво просящее и беззаботное «Тэхёни-хён» и послушно сухое и официальное «Господин Ким», принадлежащие Чонгуку, напрочь вытеснили из памяти милые пухлые губы и слетающее с них звонкое нежное «Тэхён-а». Ким поднимает руку к медленно краснеющему лицу Чона и, с нежностью приложив ладонь к его щеке, легонько поглаживает большим пальцем кончик чуть крупноватого носа, добиваясь-таки согревающего душу смущения Чонгука. Очаровательный малыш. Свободной рукой Тэхён выправляет полы его чёрной шёлковой — как бы сильно Гук не критиковал неприятный скользкий материал, но одежду Кима променять на что-то более простое отказывался — рубашки из плотно облегающих округлые бёдра и крепкие ягодицы брюк, цепляется за ткань и неспешно тянет её вверх по телу, оголяя бледную кожу и по-прежнему забинтованную грудь. Тэхён впервые позволит Чонгуку высвободить крылья. Младший демон, нехотя отстранившись от ласкающей лицо ладони хёна, слишком резво скидывает рубашку через голову и под прищуренным взглядом отвлекшегося от чтения фолианта Сокджина аккуратно опускает верхнюю часть одежды на землю, вместо того, чтобы, не глядя, бросить ту себе за спину. Джин на это только самодовольно хмыкает — это отчетливо слышно даже с такого расстояния — и возвращается к книге, пока Тэхён неторопливо бинты разматывает — слой за слоем, — словно любое неосторожное касание может причинить боль давно зажившим шрамам, потерявшим свою острую чувствительность и переставшим кровоточить от малого движения. Хотя и Чонгук больше не пятилетний малыш, если что спокойно перетерпит. Но это знание вовсе не мешает Тэхёну тщательно взвешивать любое свое решение касаемо младшего, не говоря уже о действиях в его сторону. После того рокового случая — Тэхёну бы не вспоминать его ввиду утраты хрустального сосуда с последними словами, сказанными ему Чимином, вот только Чон одной своей жалобной физиономией возвращает его в тот злополучный вечер, — Ким не рассчитывал на то, что малыш захочет его видеть. Он по себе знает, каково это: скулить от разносящейся по телу обжигающей боли даже от незначительного движения. За такое не прощают — Тэхён точно, ведь своего обидчика проклинает и сейчас, спустя почти десять столетий. Но Чонгук — удивительный ребёнок, потому что той же ночью пробрался в спальню к Киму и, тихонько всхлипывая от остаточного неприятного ощущения — Сокджин облегчил и излечил ранения по возможности, — упёрто продолжал свой тернистый путь, с трудом забираясь на высокую для ребёнка кровать. Терзаемый совестью, а оттого и не спящий Тэхён почуял его задолго до близкого приближения и, честно говоря, даже готовился к атаке, однако Чонгук только пролез под руку хёна, прежде лежавшую на животе, и удобно устроился на мерно вздымающейся груди старшего демона, подползая под его бок. Так и проснулись: лежащий ровно на спине Ким, предпочитавший во время сна свободно вертеться, и практически полностью на него забравшийся малыш, трогательно и беззащитно пускавший слюни на шею Тэхёна. Опять. Чонгук легко отходчивый и наивно добродушный. Воспитывать такого, казалось бы, простое дело. Нет. Ребёнком Чон постоянно капризничал и отказывался выполнять то, что ему было велено, поэтому вместо изучения демонологии и истории возникновения и противостояния светлых и тёмных созданий, излагаемой, конечно, со стороны последних, малыш искал себе развлечения, доводя своими выходками не только вспыльчивого Тэхёна, но и более спокойного Сокджина. Ким с содроганием сердца вспоминал, как не выдержал однажды неуважительного поведения и пренебрежения и, ведомый злостью, отвесил звонкую сильную пощёчину непослушному ребёнку. На бледной пухлой щёчке малыша тут же проявился набирающий краски отпечаток широкой ладони, а полные слёз глаза в непонимании уставились на старшего демона с одним единственным вопросом: за что? Действительно, что на Тэхёна нашло? И он, желая позабыть отпечатавшуюся в голове картину, полночи в объятьях Сокджина утешался, дозволяя рукам хёна лихорадочно бродить по своей спине, а изящным пальцам зарываться в мягкие волосы на затылке, и впервые сам охотно жался к старшему демону вплотную, уничтожая и без того небольшое расстояние между ними. Тэхён ни за что и никогда не признается в том, что сидеть на коленях Джина, доверчиво вжиматься в его тело и ощущать холёные ледяные ладони, сминающие поочередно его бока и бёдра, вместе с противоположно им горячими и шершавыми губами на шее и ключицах, один из лучших моментов его существования после гибели Чимина. Ким до странного подробно помнит и то, как сам нарушил установленное им же правило: в нетерпении отстранил от своей обнажённой расстёгнутой рубашкой груди Сокджина, обхватив подрагивавшими пальцами длинные пряди волос на макушке, и, одним резким рывком запрокинув его голову, жадно и пылко впился в заалевшие искусанные губы, охотно раскрывшиеся, поцелуем, снеся к чёрту все свои непоколебимые принципы. Напряжённость слабо верящего Джина, до последнего момента ожидавшего подвоха, таяла с невероятной скоростью, а на замену ей появлялась грубость изголодавшегося зверя и властность, ждавшая абсолютного подчинения — Тэхён беспрекословно отдал всего себя этому чувству, забываясь и теряясь от избытка эмоций и ни секунды больше не вспоминая о вызывающем влечение Чонгуке или о терзающей любви к Чимину. Ким всё ещё не смирился с тяжёлой утратой с вышедшим сроком годности, а посему страдал от желания вновь чувствовать себя любимым и хоть на малую толику от прежнего депрессивного и разрушенного Тэхёна счастливым. Сокджин с радостью готов помочь ему в этом, ведь он — хвала Владыке Ада — своим подопечным не только грезит, но и практически живёт. С тех пор отношения между ними разительно поменялись: Ким, прилипчивого Чонгука от себя отгоняя и отправляя его учиться в кабинет, запирался с Джином, отныне безнаказанно зажимающим младшего демона чуть ли не у каждой стены, в собственной спальне, где отдавался изнуряющим тело неторопливым нежным ласкам, благодаря которым рой безжалостных мыслей в его голове успокаивался и замолкал, и совершенно бесстыдно стонал, изгибаясь дугой на сбитых простынях. Но Тэхён сохранял свою разумность и на все тихие признания в любви от хёна отмалчивался или шептал что-то вроде «я ценю тебя», ведь ничто не вечно даже в загробном мире. Его страданиям по Чимину когда-нибудь придёт конец, и Ким прекратит наслаждаться влажными губами, добровольно смыкающимися на его полувозбуждённом члене, и охотно принимающим горячим ртом, намеренно неторопливо вбирающим целиком. Сокджин так сильно любит его мучить и вынуждать умолять, что, очевидно, позволяет себе лишний раз убедиться в имеющемся контроле над своим подопечным. Тэхёну будет жаль его разочаровывать. Ещё пять лет назад он мало задумывался о творящемся в его спальне беспределе, но уже сейчас, когда юный прекрасный Чонгук ненароком соблазняет своего наставника невинными действиями, сомневается в принятом решении и прячет под одеждой или убирает силой следы Сокджина со своего тела после каждого момента единения. Ведь Гук, следуя детской привычке, по-прежнему находит кровать Тэхёна — и его самого в качестве подушки — самой удобной для отдыха и сна. И Киму стыдно до безумия, когда Чонгук, пребывая в сновидениях, прижимается к его боку и кутается в согревающее худое тельце одеяло, ведь на этой самой постели тем же днём свершался такой грязный разврат по сравнению с чистотой и непорочностью Чона. Чонгук дарит очередную нахальную улыбку и разворачивается, без стыда демонстрируя между лопатками два тонких тёмных шрама, отчётливо выделяющихся на бледной коже и вызывающих неоднозначные эмоции у Тэхёна, который не находит в себе сил даже для банального прикосновения к чужим рубцам. — Давай, Гук-а, — с придыханием шепчет Ким, ощущая на себе внимательный поддерживающий взгляд Сокджина. Они обсуждали высвобождение множество раз, но Тэхён находил всё новые и новые отговорки, пока в один прекрасный день — вчерашним вечером — его нескончаемый запас не исчерпался. Собственно, именно поэтому сейчас кожа на шрамах Чона натягивается и с мерзким звуком лопается, открывая детские раны вновь. Тэхён морщится от отвращения, ведь ему ещё никогда не приходилось наблюдать сей процесс на таком близком расстоянии. Но он нужен стонущему и сгибающемуся от боли Чонгуку, а потому не отойдёт от юноши ни на шаг. Перед Кимом открывается ужасающее зрелище: мягкие ткани в небольших кровоточащих прорезях расходятся под внутренним давлением, оказываемым вырывающимися наружу двумя костными каркасами мощных выросших за десятилетие крыльев, пока лишённых всякого оперения. За своё долгое существование Тэхён повидал достаточно кошмарных сцен, включая жесточайшие битвы между ангелами и демонами и жуткие смерти своих собратьев, однако впервые вид чужой крови, омывающей сейчас бледную дрожащую спину и тёмные кости будущих крыльев, порой капая с них на промозглую землю, вызывает у него тошноту. Несмотря на своё нестабильное состояние, Ким достаточно смело опускает ладонь, тут же пачкая её обильно выталкивающейся из ран багряной жидкостью, между лопатками Чонгука и закрывает глаза, сосредотачивая всё внимание на исцелении и упуская тот момент, когда по всему каркасу начинают появляться чисто-чёрные длинные перья, окутывающие собой голые кости и превращающие те в прекрасные массивные крылья. Тэхён останавливается только после того, как напряжённая спина под его ладонью расслабляется, и, отойдя на шаг от Чона, с восхищением осматривает крылья молодого демона. Они ни в какое сравнение не шли с теми, что были у Гука прежде и, пожалуй, мало уступали широкому размаху самого Кима. Эти крылья стали последним штрихом, сделавшим картину завершённой — Тэхён даже морщится от чужого великолепия, без стыда игнорируя настороженный взгляд ревностно следящего за ним Сокджина. Младший Ким не обещал своему хёну ничего, в том числе и любви до тех пор, пока смерть от рук Люцифера не разлучит их. Но, кажется, он готов сию же секунду поклясться в этом юному Чонгуку, сражающему приобретённым очарованием и необычной для демонов наивностью и чистотой. Тэхён не успевает испугаться своих желаний: Гук взмахивает крыльями на пробу и поворачивает к нему голову, широко улыбаясь через плечо, а у Кима — камень с сердца ввиду отсутствия со стороны мальчишки болезненного стона или вскрика. Настойчивая мысль о том, что Тэхён не должен был позволять уговорить себя на этой действо, теряется на фоне того, как прекрасен Чонгук. Красота обрётшего свои крылья демона приобрела ту самую безукоризненность и цельность, являя наблюдателям не угловатого и неловкого подростка, а юного мужчину, готового сразить всех прислужников Владыки Ада своим изяществом и привлекательностью — Тэхён видит его именно таким. Ладонь, после недолгих сомнений своего хозяина, всё же тянется к длинным гладким перьям, и Ким, касаясь одного из них пальцами, слышит смущённое мычание: — Ах… Хён, это… Н-не надо. Чувствительность, конечно. Тэхёна так и порывает в отмщении за истрёпанные десятилетием нервы назло вцепиться в Чона, наверняка ставшего восприимчивым к любому виду тактильного взаимодействия. Но что-то останавливает: то ли всё тот же бдительный взгляд Сокджина, то ли собственное непринятие этого странного чувства. От Чонгука хочется убежать куда подальше, а на деле — притягивает, словно железо к магниту. И Тэхён никак не может этому мешать развиваться внутри себя, хотя разумом понимает явственно: рано. Слишком мало — так ли это? — времени прошло после Чимина, чей голос и образ, конечно, медленно из памяти стирались, но отголоски пережитых Кимом страданий всё ещё давали о себе знать. Демон не может позволить вновь топтать и разбивать своё ослабленное сердце. Тэхён появляется прямо перед испуганным таким способом перемещения Чонгуком и, схватив младшего за руки, кивком головы указывает на тёмное небо, без лишних слов дозволяя взлететь. Чон, видимо, пребывая в абсолютном непонимании, лишь глупо хлопает глазами и не двигается. Ладно, Ким не думал, что с этим будут проблемы. — Гук-а, крылья — твоё продолжение. Они едины с тобой, — поясняет Тэхён с некой усталостью, — когда ты хочешь пойти куда-то, то твои ноги ведут тебя. Если ты хочешь взлететь, то просто используй свои крылья, — Чонгук по привычке шмыгает носом и, поежившись от пронизывающего потока ветра, поворачивает голову налево, чтобы обратить взгляд на массивное крыло, тяжесть которого он не ощущал. Тэхён не торопит его, терпеливо ждёт, сжимая в своих руках узкие юношеские ладони, и довольно улыбается, когда Гуку удаётся сделать второй взмах, а следом за ним и третий, и четвертый. Пятый, более мощный, отрывает босые ноги Чона от земли и удерживает его в воздухе до следующего взмаха крыльев. Чонгук с восхищением смотрит на болтающиеся в пустоте ноги, а затем прямо на Тэхёна, до которого едва доходит восторженный шепот: — Хён, это… — Нравится, да? — Развлекаетесь? Тэхён, внутренне холодея от смутно знакомого насмешливого тона, крепче сжимает ладони парящего над землёй Чонгука, неосознанно причиняя младшему неприятные ощущения, граничащие с лёгкой болью. Каждая частичка его проклятой души воет о надвигающейся опасности, поэтому Ким не может сдержать естественной реакции: его крылья угрожающе распахиваются во весь свой немалый размах, а радужка — он понимает это по неровному выдоху Чонгука, не сводящего с него пропитанного мольбой взгляда, — искрит алыми огнями, но пока не затапливается багряным цветом полностью. Что ж, учитывая жгучую смесь из ненависти и презрения к явившемуся демону, Тэхён ещё и гордиться должен своей стальной выдержкой и самоконтролем. Этот голос, пропитанный извечным ехидством и сарказмом, он не забудет никогда. Ким Намджун. Один из верховных демонов власти, заслуживший своё место многолетней верной службой сначала под руководством Вельзевула, а затем — самого Люцифера. Среди тёмных созданий низшего ранга — до Тэхёна доходили слухи — он известен как кровожадный цепной пёс Владыки Ада, не знающий пощады и не выносящий помилования в качестве приговора. Ким до личного знакомства с Намджуном не понимал, почему все твари так трясутся при упоминании имени правящего демона, но теперь, очутившись под чужой силой влияния и пропитанной явной агрессией аурой, утяжелявшей собой воздух до такой степени, что обычный вдох давался с невероятным трудом, готов забрать свои резкие необдуманные слова. Тэхён сохраняет молчание, пока босые ноги сложившего крылья Чонгука не оказываются твёрдо стоящими на пожухлой траве, и нехотя отпускает его руки, лишая себя, таким образом, не только поддержки младшего, но и столь открытой демонстрации недавно появившейся слабости. Коль Намджуну угодно будет заставить Тэхёна страдать, то так хотя бы Чон останется в безопасности, если, разумеется, мальчишке не вздумается вступиться за своего хёна. А Чонгук — Ким с тоской и ноткой обречённости бросает на нахмурившегося юношу, сжавшего ладони в кулаки, взгляд и с отчаянием выдыхает — не собирается скрываться за его спиной. Вот же мелкий самоуверенный паршивец! — Зачем пожаловал, Намджун? — Ким сдерживает себя от проявления ненужных эмоций, благодаря чему его голос сохраняет сухость и высокомерное равнодушие. Ещё больших усилий ему стоит придать себе абсолютно незаинтересованный в происходящем вид, что, в общем-то, бессмысленно, ведь любой недалёкий поймёт его притворность, выдаваемую за холодную вежливость. — Без приветствия это звучит так, будто ты не рад меня видеть, Тэхён-и. — Я не желаю тебе здравия, Намджун, — демон морщится, словно признание правды доставляет ему физическую боль, — давай к делу и без прелюдий. Проходит несколько секунд, прежде чем Тэхён понимает, что и кому он, охваченный раздражением, сказал. Молчание в ответ заставляет его занервничать: старший Ким способен не просто уничтожить демона, а растерзать человеческий сосуд, превратив тело в бесформенную массу, и поглотить приговорённую к проклятому посмертию душу, получая взамен её силу. И, кажется, он рискует стать одним из «счастливчиков». Но вместо логично следуемого за дерзостью жестокого наказания, Намджун иронично изгибает бровь и кривовато скалится, подтверждая своим видом немыслимую догадку: шпилька пришлась верховному демону по вкусу. Однако это вовсе не значило, что Ким стерпит подобную дерзость по отношению к своей важной персоне, посмеётся и забудет. По мере приближения Намджуна, чьи сложенные за спиной крылья с тёмно-дымчатым оперением шлейфом тянулись за статной крепкой фигурой, глаза его всё чаще искрились адским огнём, скрытым в глубине, пока радужки окончательно не затопило багряным цветом, который у Тэхёна впервые ассоциировался с кровью. Чонгук позади него ощутимо вздрагивает, когда взгляд этих самых глаз, сияющих неподдельным интересом, останавливается именно на нём, некогда безгрешной душе. У Тэхёна на языке вертится давно заготовленная фраза: «особенный» для Люцифера — неприкосновенен. Но на всякий случай Ким приподнимает одно крыло, полностью скрывая за ним фигуру молодого демона, за что Намджун награждает его хриплым хохотом и насмешливым: — Надо же, какой очаровательный малыш. Твой новый любовник? Тэхён кипит от негодования, но не смеет поддаваться охватывающей ярости и начинать схватку, в которой его, несомненно, ждёт позорный проигрыш. Лишь глупец, выросший на детских сказках о том, как добрый герой побеждает злодея, будет думать иначе. Намджун ему не по зубам, а потому Ким не смеет реагировать на явную провокацию, хотя собственное бессилие, невозможность защитить Чонгука от этого смрада и вседозволенность усмехающегося верховного демона сводят с ума. — Довольно, Джун. Тэхён поражён не только фривольностью обращения, но и тем, с какой небрежностью и бесконечной усталостью оно прозвучало из уст Сокджина, отложившего, наконец, старинный фолиант и поднявшегося с пригретого места. Безэмоциональность его прекрасного лица вкупе с пустым потухшим взглядом, направленным в спину замершего Намджуна, сыграли определённую роль: у Тэхёна к своему хёну по меньшей мере два вопроса. И что-то ему подсказывало, что ответы на них придётся выпрашивать перед Сокджином на коленях. Верховный демон в неверии поворачивается, напрочь позабыв о своих бывших жертвах, и сдавленно и жалобно, по мнению Тэхёна, сипит слабое «хён». Почему Ким не заметил Джина сразу? Ведь ходят слухи о том, что он может почувствоваться любого демона в радиусе — вот тут уже информация расходится: кто-то утверждал о диаметре в десятки метров, кто-то — о нескольких километрах. В любом случае, Сокджин в этот диапазон попадал, но Намджун либо слишком натурально сыграл удивление, либо действительно не чуял старшего демона. Какой, чёрт возьми, силой обладает Джин, если даже лучшая ищейка Люцифера не способна его найти? — Сокджин-хён, прошу тебя, — Тэхён не видит ни выражения лица Намджуна, стремительно приближающегося к старшему, ни какой-либо реакции у Джина, в том числе и страха, — Пойдём со мной. Я всё ещё тебя так сильно… — Замолчи, Намджун! — от пропитанного злостью и сочащегося ядом родного голоса, не давшего Киму закончить, Чонгук позади вновь вздрагивает: Сокджин порой ругал за шалости несмышленого ребёнка, но всегда сохранял присущее ему спокойствие и никогда не повышал своего тона. Тэхён, не сводя взгляда с подошедшего вплотную к хёну Намджуна, на ощупь находит ладонь Гука, крепко сжимающую в кулаке ткань свободных брюк, и, пробегаясь пальцами по выступающим на её тыльной стороне венам, помогает юноше чуть расслабиться. Сокджин, отстраняясь, делает пару шагов назад и с ненавистью выплевывает: — Да что ты можешь знать о любви?! — Думаешь, что тебя любят здесь, хён? — взрывается Намджун, чья аура вспыхивает тёмным огнём, знаменующим жгучую ярость и гнев, и окончательно загоняет Тэхёна в тупик, заставляя переосмыслить и заново проанализировать все знания о Джине, коего Люцифер в один прекрасный день привязал к нему. Вот только их отношения всегда оставались в рамках «хранитель — подопечный», и Сокджин Тэхёну ни разу не друг и не любовник, каким когда-то был тот же Чимин. Говоря проще, Ким о своём хёне, с коим знаком уже столько, что вслух говорить неприлично, не знает ни черта. — Открой глаза, ты никому тут не нужен! — орёт Намджун и резко выбрасывает руку в сторону Тэхёна и прячущегося за его спиной Чонгука, а взгляд Джина лишь покорно следует за указанным направлением. — Это неправда, хён! — наперевес желанию не вмешиваться в разговор старших вырывается из Тэхёна, завидевшего оттенок примирения и согласия со словами верховного демона на лице Сокджина, вдруг ставшего каким-то уязвимым. Его хочется убедить, что он важен и ценен и что им дорожат, но в результате Тэхён, не пересилив себя, лишь заикается, — Я… я... — Любишь его? — ужасающий и сумасшедший оскал взбешённого Намджуна вместе с алым взглядом, горящим безумством, заставляет чувствовать себя слабой жертвой перед кровожадным хищником, но Ким неплохо держится под давлением разросшегося влияния, сопротивляться которому не может даже Сокджин, а посему тот практически преклоняет голову перед верховным демоном. — Не смеши меня, Тэхён. Единственный, кого ты любишь, подох предателем нашего рода. Ким шумно выдыхает, несмотря на звучащие набатом в ушах отголоски пульсирующей силы Намджуна. Вовсе не она приложила и надломила Тэхёна, а то, что является самым страшным оружием человечества: слова, ранившие в самую душу, всё ещё ослабленную и неспокойную. Если бы Джун — теперь Ким может себе позволить отбросить лишние формальности, раз они перешли на личные темы — причинил ему боль физическую, то даже самая глубокая рана на теле затянулась бы спустя годы. Но это… Тревожащие суть болезненные воспоминания, каждый чёртов раз вытаскиваемые наружу всякими «доброжелателями». Тэхён сыт этим по горло. Его крылья расправляются и по желанию хозяина делают первый взмах, чем поднимают с земли пыль и опавшие с единственного дерева вялые листья, направляя все это в сторону двух старших демонов. — Убирайся, Намджун, — страдальческий голос Сокджина останавливает от необдуманной атаки. Или же Чонгук, крепко вцепившийся в бок Тэхёна, — ты ошибался, если думал, что моего всепрощения хватит и на тебя. Сокджин нагибается вперёд и, опёршись ладонями о свои колени, являет наблюдателям свою широкую спину. Спину, из которой, прорывая рубашку, вырываются два костных каркаса крыльев и вытягиваются во весь размах по обе стороны от Джина. Тэхёну кажется, что на ногах он удерживается только благодаря обнимающему его сзади Чонгуку, потому что на изломанной в нескольких местах обожженной кости левого крыла хёна не появляются длинные иссиня-чёрные перья, оставляя то голым и неприкрытым. Осознание бьёт наотмашь: Сокджин никогда не выпускал свои крылья и не являл их вовсе не из-за того, что те были недостаточно совершенны по сравнению с идеальной красотой своего хозяина, а потому что Ким так или иначе не смог бы использовать их по назначению. Невозможно летать только с одним крылом, даже если то по-прежнему невероятно прекрасно. Тэхён заворожено, стараясь прикрыть явную жалость, с жадностью рассматривает невиданное ранее зрелище, слегка огорчаясь от того, что Сокджин не видит восхищения, направленного на него. Наверное, именно поэтому Ким не акцентирует внимания на появившемся на запястье железном браслете и длинной цепи, состоящей из крупных звеньев и соединяющей кандалы между ним и Джином. Оковы, созданные самим Люцифером, невесомы — Тэхён чувствует их тяжесть только на духовном уровне— и обозначают демонскую связь «хранитель — подопечный», направленную на защиту младшего Кима от любой опасности. Тэхён точно не знает, как это работает, ведь, несмотря на своё поразительное везение попадать в неприятные ситуации, до сих пор спокойно выходил сухим из воды безо всякой посторонней помощи. Натянутая цепь, равносильная повисшему ранее напряжению, медленно вытягивается и беззвучно опускается на землю, ведь зачарованный видом чужих крыльев Тэхён забывает про угрозу в виде Намджуна. И очень зря. Тэхён не успевает ничего предпринять и лишь бессильно наблюдает, как в руке верховного демона из пустоты образуется рукоять мощного меча с широким угольно-чёрным лезвием, не имеющим отражения или отметин со сколами. Словно бы этот клинок, по которому растекается сила Намджуна и адский огонь из бездны, никем нетронут. Но Тэхён знает наверняка, что множество демонов было сражено и убито этим оружием, в коем навечно заключались проклятые души поверженных. Этот устрашающий меч несёт смерть всем, кто узрел его, а потому Ким боится. Не за себя и за Сокджина, а за юного ещё совсем Чонгука. Намджун перехватывает рукоять поудобней и, замахнувшись, со всей мочи ударяет лезвием, пропитанным чистой и необузданной силой, по железным звеньям цепи на земле, оглушая всех в округе раскатистым звоном и ослепляя яркой вспышкой. Браслет, плотно окольцовывающий запястье, падает наземь, а Тэхён с неверием переводит взгляд со своей руки на Сокджина, а затем на растворяющийся в воздухе меч, никоим образом не повреждённый встречей с силой самого Люцифера. Намджун уничтожил их связь. — Как глупо, — хмыкает Сокджин, высвобождая руку от раскрытых оков, и с тоской смотрит на своё неестественно изломанное крыло, кость которого выгнута вперёд под ненормально острым углом. Тэхён даже на таком расстоянии может прочувствовать чужое отчаяние, а оттого ненавидит виновного в этом — настолько очевидно — Намджуна ещё сильней. Позже он обязательно заставит Сокджина рассказать ему всю историю от начала до конца, и, если это вынудит его прибегнуть к грязным методам, то так тому и быть. — Тэхён — мой личный выбор, а не приказ Люцифера, — продолжает Джин бесцветным шёпотом, — и я люблю его, Намджун. Его, а не тебя. Щедро дарованная свобода Сокджину оказалась попросту не нужна. И Тэхён пугается этой серьёзности и непоколебимости чувств, чуждых для него по отношению к старшему демону. Свобода… Разве Джин хоть раз просил её? Молил об избавлении от своего подопечного? Тэхён усмехается горько и смотрит на поникшие плечи Намджуна, мысленно упрашивая его забрать Сокджина силой. Ведь только один из них просил освобождения и томился на привязи, словно в плену. Лишь один задыхался взаперти и страдал от чужой заботы и нежности. И этим кем-то точно был не строгий надзиратель. — Ты приползёшь ко мне сам, Сокджин-хён, — выдыхает Намджун, и мощные крылья одним взмахом поднимают его ввысь, — помяни моё слово. И исчезает в извечной темноте неба, оставляя подавленного Тэхёна наедине с двумя возникшими проблемами: глубокой преданностью и искренней любовью Сокджина к нему и сильным влечением и собственными запутанными чувствами к Чонгуку.