Огонь не очищает. Он коптит до черна. Silent Hill.
Стояла изнуряющая, душащая жара. В городе было малолюдно, несмотря на обедний час. Солнце резало своими лучами всех случайных прохожих, впиваясь в потную кожу своими раскаленными зубами. Август заканчивался, а с ним и это лето, но погода словно забыла или даже не знала об этом. Изредка пробегал ветер, но очень быстро останавливался на улицах Йокогамы. Даже тень не могла защитить от возвышающегося над всеми пылающего солнца. Мэзуми шла быстро, шумно ступая небольшими каблучками по серому, пыльному уже раскаленному асфальту. Сегодня Дазай велел ей прибыть в главный штаб мафии на срочное обучающее задание. Ямадзаки каждым позвонком чувствовала неладное, руки чуть подрагивали. Она переживала слишком рано, но почему-то ей казалось, что весьма оправдано. У входа её встретил Осаму. В глубочайших раздумиях и одиночестве, он стоял в тени, спасаясь от жёлтого солнца. Без слов приветствия наставник повёл девочку на нижние этажи этого всевидящего здания -- в пыточные.Плохое предчувствие оказалось верным.
***
— Первое правило. — Действовать уверенно, не показывая собственных эмоций или каких-то волнений. — Второе правило. — Давить на самые больные точки. Расколоть врага любой ценой. — Третье правило. Голос Осаму свинцом разливался в голове. Ямадзаки отвечала быстро и чётко, не отрывая чуть запуганного взгляда сводяще-кислых желтеющих глаз, как бы удерживая парня от того, что он хотел сделать. Мэзуми запнулась. Какое третье правило?.. Оно было?.. Девочка не помнила его. Что это за правило?! Что он хотел от неё услышать? — Может… Постоянное отслеживание состояние врага, чтобы он не умер раньше времени. — Неверно, — Осаму сказал, как вонзил леденящий нож в тело воспитанницы. Раздался резкий звук, чем-то похожий на удар, а после болезненное мужское шипение. — Третье правило — никакого сожаления к врагам, Мэзуми. Ни грамма, — Осаму смотрел свысока, ползущая тень как будто прилипла к верхней части его лица, только два аловато-коричневых круга мерцали во тьме. Всё та же пыточная, и всё то же помещение, тот же стул, но за ним сидел уже совсем другой человек. Эспер, управляющий ветром, был прикован крепко, туго. Он дышал обрывисто и шумно, особенно после того, что сейчас произошло. Каждая ошибка Мезуми стоила ему пальца. Сначала на левой руке, потом на правой. Такой ультиматум выдвинул Осаму. Ямадзаки боялась, ведь создавалось ощущение, что именно в её руках судьба этого человека. Дазай был мрачнее обычного, это чуть заметно читалось в его движениях. Те, кто его не знали и не видели за работой, могли не заметить, но его воспитанница уловила в некоторых жестах исполнителя большую резкость и напор. Так и палец мужчины он отрезал более изощренно и дико. Сначала дошёл до кости, прокрутил, кровь лилась быстро, её было слишком много, потом с хрустом сломал кость, резко убрал нож и уже кончиком заново вонзил в почти отрубленный палец, отрезая его окончательно. Несмотря на жестокость, Осаму действовал аккуратно, не желая пачкать руки. Слишком рано?.. Дазай подходил медленно, вытирая белоснежной тканью лезвие охотничьего ножа, взятого у самого пленника. Материал впитывал в себя кровь, молниеносно окрашиваясь в ярко-алый цвет. — Ты можешь вызубрить кучу правил, методик, приёмов, но пока они не усвоятся здесь, — бледным указательным пальцем мафиози пару раз с каким-то раздражением тыкнул в лоб воспитанницы, пытаясь то ли достучаться до неё, то ли просто вдолбить свою истину. — Либо принимаешь их, живешь здешними законами, либо конец. Мезуми опустила голову и смотрела под ноги. Не стыдливо, а запуганно, девочка боялась смотреть в глаза Дазая сейчас. Белые зубки вонзались в нежно-розовую уже чуть опухшую от частых покусываний губу. Прикусывать её стало для Ямадзаки привычкой. Тем не менее Осаму пошёл куда-то к столу, что был за спиной девочки, отвлекаясь от пытки вражеского эспера на какое-то время. Одарённая не знала за чем пошёл наставник, но она виновато и сочувственно смотрела на мужчину, что сидел, опустив голову, жадно глотая здешний омерзительный воздух, стараясь хоть как-то отвлечься от боли в левой руке. На минуту он поднял голову и заглянул в глаза Мэзуми. Она не знала, о чём пленник думал, лишь могла догадываться. Слишком бездонный океан эмоций бурлил в этих глазах. Сзади послышались приближающиеся шаги. Дазай что-то держал в руках, но так как он прошёл мимо Ямадзаки слишком быстро, она не смогла распознать предмет, что был у наставника. Точнее… не предмет. — Раз уж вы посетили Японию, грех не познакомиться с местной фауной, — губы девочки задрожали, стоило ей разглядеть то, что нёс исполнитель, суматошно забегав глазами по фигуре юноши. — Мукаде — большие сороконожки, очень почитались у самураев. Осаму держал её салфеткой в руках еле надежно, брезгливо, на расстоянии вытянутой руки. Прямо над мужчиной. Момент и… — Ай-яй-яй! Какая досада! Я выронил её! — Дазай протянул это сладким и тягучим голосом без крупиц сожаления, держа руку в воздухе. Насекомое полетело вниз, тут же падая на пленника, тут же начиная искать пути отступления. Слова исполнителя прилипали к сознанию сладкой, сахарной розовой ватой и не хотели отлипать. Мысль о том, что эта токсичная тварь ползала, перебирала своим тонкими цепкими, липкими от яда лапками вызывала судорогу внутренних органов от отвращения и страха. Главное несчастье врагов Дазая, что именно он их враг. Сейчас ветреный эспер понимал прекрасно. Дышал мужчина глубоко, но старался не слишком быстро двигаться, шевелил, чем только мог, чтобы скинуть с себя ядовитую многоножку. Насекомое было длинным, около двадцати сантиметров в длину, сейчас оно бродило по телу солдата, а тот слишком крепко был связан, стараясь вытерпеть очередную пытку. — Ч-что здесь делает девчонка? Неужели у бездушного вундеркинда мафии не осталось идей? — в конце слышалась игривая нотка иронии. Видимо, мужчина старался как-то задеть исполнителя. Поразительно, что у него хватило на это смелости. А может ему, наоборот, не хватило сообразительности, раз уж он пошел на этот рисковый шаг. Осаму никак не среагировал, лишь вытер руку, в которой только что извивалось и сгибалась на несколько частей самым причудливым образом мукаде. Вместо этого Дазай развернулся к воспитаннице, которая с замиранием сердца наблюдала за этой безумной игрой юноши. Как только многоножка оказалась на пленнике, Мэзуми всеми силами старалась взять её под контроль, чтобы та не укусила его раньше времени. — Как заботливо с твоей стороны, Мэзуми, взять под контроль такое опасное насекомое, чтобы оно не навредило нашему врагу, — от слов наставника бросало в дрожь, но Ямадзаки не отвлеклась от поставленной цели, уверенно управляя сколопендрой. Она не хотела наблюдать за жуткими агониями неизвестного, содрогаться от страха после каждого его рвотного всплеска или тяжкого вздоха, чтобы в конце-концов он задохнулся в собственной блевотине. Отвратительно, а ещё очень горько и страшно. Пускай он и враг мафии, девочка не желала такой судьбы для него. В пыточной, как обычно, темно и тяжело дышать. Воздух спертый и пыльный. А ещё удушающая аура Осаму, что ходила по помещению, ударяясь о холодные, грязные бетонные стены, сковывала. Дазай не показывал свои эмоции, за него это делала атмосфера вокруг. Сейчас исполнитель раздражен. Уже три дня он пытался выбить информацию из этого эспера, но тот молчал, иногда умудряясь язвить. Вчера к нему даже зашёл надоедливый рыжий чиби, который начал насмехаться над напарником, что тот уже терял хватку. Это лишь подлило масло в огонь, мафиози наконец со всей серьёзностью отнёсся к пытке одарённого. В руках Осаму блеснуло холодной лезвие небольшого, но немного тупого ножа. Юноша подошёл к пленнику решительно, твёрдо, но аккуратно, не показывая и даже не намекая на свою раздражённость. Сыграть на неожиданности и принести как можно больше боли. — Что ж, я бы взял со склада нормальный острый нож, — начал Дазай спокойно и рассудительно, словно проговаривал план подчиненным, — но, к сожалению, какая-то надоедливая шайка иностранцев обокрала один из наших главных складов. Придётся использовать всё, что под рукой, — Осаму сначала лишь докоснулся до смугловатой кожи мужчина лезвием, чтобы тот почувствовал каждой клеточкой неровность оружия, его холод. Исполнитель проводил по предплечью без нажима, словно играл на струнах скрипки, а нож в его бледных перебинтованных руках это смычок. — Что же… сыграем эту симфонию смерти! С восторгом парень провёл по руке мужчины, оставляя глубокую, горизонтальную рану. Кровь просочилась из неё в ту же секунду, брызнув кроваво-грязным, мутным фонтаном. Рана оказалась слишком глубокой. Мафиози отметил это сразу, но не посчитал это сильной проблемой. Лицо мужчины скорчилось от боли, но кричать он не стал, лишь болезненно жмурился и закусил губу, кряхтя и вертясь, на сколько позволяли веревки. — Мэзуми, милая, иди сюда, — Ямадзаки замерла. Интонация и голос, словно он разговаривал с кем-то из друзей, кто стоял с ним на одном уровне. И это прозвище. Зачем Осаму так назвал её? В низу живота от страха началось тянущее покалывание, которое отзывалось по всему телу. Ступая еле слышно, девочка подошла к наставнику. В ту же секунду Дазай положил свою ладонь на плечо воспитаннице, болезненно сжимая, впиваясь. Он зол. Ямадзаки не знала, почему это убеждение пришло ей в голову, но она с уверенностью могла заявить, что исполнитель напряжён. Но дело во всем не в пленнике. — Ладненько, моё терпение на исходе, — устало и по-детски проговорил Осаму, но в следующую минуту его голос изменился до неузнаваемости, превращаясь в кусок мутного, колючего, буквально режущего льда, — кто смог сбежать из вашей базы? Где были все выходы из вашей базы? А главное, кто ваш лидер и как информация о вашем поражении смогла дойти до него? — Сколько раз я должен тебе сказать, Дазай Осаму, что я не знаю ответы на все твои вопросы? Я никогда не связывался с лидером напрямую. Я не знаю ни его национальности, ни возраста, даже не знаю его пола. — Как ты получал информацию? — Осторожно и зашифровано, — мужчина болезненно, но ядовито улыбнулся и заглянул в лицо мафиози. Он выглядел, как склизкий ехидный змей, не желая сдаваться. Рана не спеша, но начала затягиваться, а многоножка притаилась где-то под ногой пленника по указу одарённой. Но адреналин ещё играл в венах солдата, а пот стекал почти рекой с вымученного и побитого лица эспера. Иностранец знал, что живым он отсюда не выйдет. Это было видно по его глазам. В них не было надежды. Но был азарт. Азарт вывести мафию из себя и насолить. Трудно сказать, получалось у него или нет. Осаму повторил свою процедуру, нанося новую рану, на этот раз менее глубокую. Кровь безотрывной нитью выходила из раны, плелась по коже, постепенно скатываясь вниз. Обычно, в кино часто делали акцент на капающей крови, чьи капли как хрусталь разбивались о пол, но это было неправдой. Единственными звуками в помещении были болезненные вздохи и кряхтение эспера, но даже сквозь них Мэзуми услышала, что кровь ударялась о пол с каким-то приглушенным шлепком. На теле мужчины появлялись новые и новые раны, Осаму не жалел сил, разрезая плоть пленника. Вырисовывая на коже ветреного эспера ножом порезы, Дазай словно был художником, что погружался в свою работу с головой, забывая о счете времени. Наконец он остановился и чуть отошёл, рассматривая свои труды. Алые линии виднелись повсюду, кровь лилась с разной силой и даже разных оттенков. Исполнитель спрятал нож. — Последний шанс. Любая информация о твоей организации, — сейчас Осаму говорил с меньшим раздражением. Эта игра в «вырезание кровавых дорожек» явно его чуть успокоила и помогла собраться с мыслями. Вместо ответа мужчина улыбнулся. Это трудно было назвать улыбкой злорадства или усмешкой. Кривая, размазанная, словно сильно-сильно растушеванная, слабая улыбка отчаяния — вот, как это можно было это назвать. А после иностранный солдат и вовсе начал смеяться, чуть истерически, смотря на свои ноги, вниз. — Используй мукаде, чтобы проникнуть в его тело, — команда была дана сразу же, мафиози не стал дожидаться, когда пленник успокоится. — Что?! Как? — Ямадзаки знала, что по сценарию Осаму должна сыграть в этой пытке не последнюю роль, но приказ наставника был чем-то на грани реальности. Даже самые страшные мысли не стояли рядом с жестокостью этого человека. Если Дазая можно назвать человеком. — Я для чего так старался? Раны достаточно глубокие, чтобы сороконожка смогла в них протиснуться. В основном все порезы достигают мышц, прикажи ей поползать именно там, — на воспитанницу исполнитель не смотрел, все эмоции он прочитал в её голосе. Глаза же у Мэзуми наверняка почти скорбящие, мутно-мутно жёлтые, а взгляд болезненный, больше свойственный для жертвы. — Долго мне ждать? Ямадзаки рыдала, но лишь глубоко у себя в душе. Почему именно она участвовала в таких страшных и бесчеловечных заданиях? Когда её способность успела стать не чем-то прекрасным или манящим, а ужасным, жестоким, уничтожающим? Дрожь на этот раз сильнее, чем от холода. Она мёрзла от этого помещения, действий наставника и его слов. Мэзуми устала, очень сильно замучилась за это лето. — Я н-не смогу… — одарённая тихо, с тончайшим дребезжанием, как взмах крыла бабочки, проговорила это, а потом заплакала, тут же закрывая бледное от ужаса личико ладошками. Плечи дрожали и всё её тело тоже. Её сознание дрожало, даже колыхалось вместе с ней. Сколько можно заставлять её делать такие ужасные вещи? Ямадзаки знала, что Осаму ненавидел жалость к себе и терпеть не мог слёзы. Уж лучше пусть она будет страшно наказана, ей уже не страшны ни боль, ни даже голод, только бы сбежать из этого места. — Ты можешь, всегда могла, — Осаму начал подходить к воспитаннице, произнося эти слова. — Ты управляешь не только жертвами, Мэзуми. Под твоим контролем хищники, убийцы крошечного мира, под нашими ногами. Они убивают спокойно. Смерть естественна, придёт она раньше, позже. Мы не знаем. Нам остается лишь задыхаться от огромного количества мыслей об этом. Ты уже убивала. Ты ела тех, кого брала под контроль, тех кто шёл к тебе под гипнозом. Ты плакала над каждым съеденным насекомым? Скорбила о их смерти? Ты продолжала двигаться дальше в поисках своего спасения, — Дазай стоял напротив. Ему не пришлось убирать руки воспитанницы, она сделала это сама, смотря на парня запуганно, но очень внимательно, дыша неровно и через рот. Слёзы остановились, вместо них лишь немая тоска и какое-то осознание. В чём-то Осаму был прав, и это казалось для Ямадзаки самым страшным. Дазай чуть наклонился к Мэзуми, стараясь не прерывать зрительного контакта с этими блестящими, мерцающими, горестными глазами. Он поднял правую руку и чуть ощутимо коснулся щеки воспитанницы. Она впервые не вздрогнула от такого неожиданного прикосновения со стороны парня. Осторожно, но всё же небрежно, Дазай смахнул последнюю слезу с щеки одарённой, что выпала по инерции. Ямадзаки чуть приоткрыла рот, желая что-то спросить, но сил в себе так и не нашла, лишь впитывая в себя каждое леденящее и очень редкое касание наставника. — Сделай это. Иначе продолжу я. Тогда ему будет хуже. Гораздо хуже. А ты будешь на это смотреть, осознавая своё бессилие, — эти слова исполнителя запустили какой-то механизм внутри Мэзуми. Осаму прав, он очень часто говорил верные вещи. Нужно действовать. В то же мгновенье девочка подходит к пленнику. Раны не затянулись, значит необходимо выполнять приказ. Несмотря на какую-то неожиданную решительность, одарённая странно себя чувствовала. К запястьям привязали нити, тонкие, которые больно врезались в кожу, оставляя следы. Ей словно очень искусно и точно управляли, заставляя делать то, что она запланировала. Неужели Ямадзаки действительно выполнит приказ Дазая? Мэзуми прикрыла глаза, стараясь выровнять своё сбившееся взволнованное дыхание. Это поможет ей более четко и уверено взять мукаде под контроль. Ямадзаки не любила этих насекомых, так как от них веяло, пахло мучительной смертью. А её девочка ненавидела больше всего на свете. Одарённая только что делала это, стоило просто сконцентрироваться. Почему коленки так дрожали? И руки вместе с ними ходили ходуном, как тонкие веточки молоденького деревца от порывов сильно колющего ветра. Казалось, сердце билось по всему организму: в голове, животе. В горле словно кто-то скребся тонкими лапками с острющими зацепками, это ощущение даже нельзя назвать комом в горле. Колкий, тяжелый, вонзающий камень, который даже воздух через себя не пропускал. Ямадзаки вытянула ладошку вперед, прикрывая глаза. Нужно дотянуться до сознания насекомого мысленно, невербально. Мукаде перебирала лапками, чувствуя какую-то активность внутри себя, чей-то гипнотический, сладкий и опьяняющий зов. Прошло около минуты, и сороконожка под чётким контролем девочки. Теперь самая сложная часть для Мэзуми. Для надежности одарённая подобралась ближе к пленнику, который, не отрывая своего взора, наблюдал за ней, выжидал. Ямадзаки бросила секундный взгляд на мужчину, извиняясь перед ним, сожалея о поступках, что ей предстояло совершить с ним. — Ты слишком погрязла в его паутине… — ветреный эспер говорил, почти еле слышно, чуть шевеля разбитыми, окровавленными губами от прошлых и сегодняшних пыток. Девочка еле сдержалась, чтобы не дрогнуть всем телом от слов врага мафии, но её сердце словно на секунду замерло, заставляя задуматься. Он сказал ей это из-за страха за свою жизнь? Из-за страха боли и неизвестности? Или из-за чего-то ещё? Мэзуми не должна об этом думать. Чем больше она размышляла над этим, тем сильнее её тянуло ко дну цепкое и отвратительное чувство страха и презрение к самой себе. Рана была найдена достаточно быстро, и Ямадзаки приступила к выполнению задания, отчаянно и горько игнорируя все противоречия внутри себя. Пути назад нет.«Иначе продолжу я. Тогда ему будет хуже. Гораздо хуже.»
Заставить мукаде доползти до раны не составило труда, теперь для одарённой это была довольно лёгкой задачей, пока её не охватывал сильный стресс, волнение и ужас. Теперь самое омерзительное — проникнуть внутрь. Сороконожка пару раз изогнулась рядом с раной, перебирая лапками, прощупывая кожу. Рана глубокая и достаточно большая — сколопендра начала медленно проникать, скорее вкручиваться в щель. Мужчина отвернулся и старался глубоко дышать, не двигаясь резко. Пот выступил обтягивающей, блестящей плёнкой на его лбу. Ему было больно, кто-то как будто расковыривал крупным ржавым гвоздем чуть подсохшую рану. Кровь полилась с новой силой. Мэзуми не смогла себя заставить смотреть на этот ужас, коленки еле держали её тело, стоило ей лишь представить, как это выглядело и ощущалось. Осаму тоже не остался в стороне, приблизившись, он схватил пленника за волосы сильно и резко разворачивая к ране на предплечье, куда пыталась протиснуться сороконожка. Ветреный эспер дышал через нос, стиснув зубы. Боль адская, почти невыносимая, вся рука почти горела от небольшого количества яда, что скопилось на лапках ползучей твари. — Я предупреждал. Осаму видел боль и страдания пленника и старался не усмехаться в открытую. Он действительно предупреждал, но иностранец решил играть из себя верного пса, не сдавать информацию не под каким напором. Пускай, теперь он получал то, чего добивался. До безумия долго, но мукаде была внутри, под кожей, в мышцах мужчины. Тот зажмурился, выдыхая, почти выплевывая воздух из легких вместе с каплями слюни, смешанной с кровью и какими-то тёмными комками грязи. Он знал, что нужно было расслабить руку, но боль заставила его напрячься. Сколопендрия внутри готова была метаться в стороны, в поисках укрытия. Внутри было темно, гладко, склизко, влажно, очень тепло. Крошечными лапками тонкими, как иголки, она двигалась по мышцам вверх к плечу. Очень тесно, ей приходилось изворачиваться всем телом. Ямадзаки выворачивало изнутри, она почти задержала дыхании, плотно сжав губы в в линию. Она сильно жмурилась, стараясь хотя бы чуточку абстрагироваться от ситуации и атмосферы, где находилась. Мукаде двигалась параллельно склизким и влажным мышцам. Снаружи можно было отследить её движение, на руке виднелся вытянутый холмик, что шевелился под кожей, из-за чего та растягивалась, казалось, почти разрываясь. Дазай не знал насколько сильно это было больно, даже не догадывался и не хотел. Он, человек, ненавидящий боль, явно не хотел оказаться на месте врага. Осаму поднял руку, что не укрылось от пленника, он приоткрыл один глаз, наблюдая за действиями парня. Тут исполнитель провёл пальцем по этому бугорку, наконец улыбаясь чему-то своему. Неожиданно юноша нажал на конец холмика, из-за чего мужчина зашипел, открывая оба глаза. Ямадзаки тут же почувствовала давление на сороконожку и её панический страх. Она распахнула глаза и заставила себя посмотреть на действия наставника. Ужас вспыхнул в её глазах, девочка поспешила схватить мафиози за запястье обеими ладошками и отстранить руку. — На конце мукаде хранит яд! Она явно могла выпрыснуть его, если бы не моя способность! Я не знаю, как это могло сказаться на его организме! — Мэзуми крепко сжала руку наставника, взволнованно заглядывая в его глаза и очень сильно пожалела об этом. Чернота, противная тёмная копоть, что осела тут же на сознании и душе воспитанницы, лишь от одного взгляда исполнителя. Похожий взгляд был во вторую их встречу, когда Мори только предложил девочке вступить в мафию. Но сейчас эти глаза ещё выражали призрение, раздражение и даже злость. — Я знаю это. Ямадзаки не знала, откуда у неё появилось столько храбрости и отваги, чтобы до сих пор не отпустить руку мафиози. Она стояла между наставником и пленником, словно не подпуская Осаму ближе к его жертве, закрывая ветреного эспера своими хрупкими крыльями сострадания и желанием помочь. Но одарённая была слишком слаба и ничтожна, по сравнению с таким ужасным и бездушным Дазаем. — Более того, Мэзуми, у меня есть небольшой сюрприз для тебя и нашего пленника, — исполнитель резко и грубо вырвал свою руку из хватки воспитанницы. Та испуганно дёрнулась и по какой-то инерции вытянула руки в стороны, всё ещё пытаясь «защитить» мужчину. Это не укрылось от Осаму, но он плавно нагнулся к уху Ямадзаки, обжигающе, но громко проговорил так, чтобы его услышал и враг: — Это мукаде… она самка. Беременная самка. Внутри Мэзуми вновь всё сжалось. Это было очень плохо, Дазай выбрал наверняка ту особь, которая вот-вот должна была дать потомство. Это ужасно, девочка балансировала на такой острой и тонкой грани, неверный жест, и мужчина практически покойник. Жестокость Осаму не имела и даже не знала границ. Правая рука босса — настоящий монстр. — Мэзуми, а хочешь ещё одно правило, которое касается лишь тебя и меня? — исполнитель говорил с какой-то неизвестной интонацией, это очень сильно напрягало одарённую. Наставник обхватил щёки Ямадзаки обоими руками и резко поднял её голову вверх, чтобы она смотрела прямо в его глаза. Он наклонился, их лбы почти соприкасались. Глаза смотрели прямо в глаза воспитанницы. Девочка смогла увидеть в них лёгкое безумие и какой-то восторг, скрытые за раздражением. — Никогда не касайся меня, когда я недоволен тобой, Мэзуми, а ты используешь в этот момент способность. Одарённая в ступоре, даже трансе от слов юноши, никак не понимая их смысл. В чём подвох? Осаму проговорил это слишком сладко, маняще, его речи как будто плелись вокруг неё, обвязывали конечности воспитанницы, брали в плен, почти гипнотизировали. Вдруг Мэзуми видит яркий, чуть ослепляющий, из-за темноты помещения, свет. Нежно-голубой, он быстро рассеялся вокруг неё, печально померкнув, и Дазай убрал свои руки. Такой свет она уже где-то видела. Где же? Это… — Нет! — осознание влетело слишком поздно в головку Ямадзаки, вспыхнув мгновенно. Она распахнула глаза, бросила взгляд на наставника и тут же хотела поспешить к пленнику, но Осаму не дал ей это сделать, схватив её за плечи больно и сильно. Исполнитель анулировал способность воспитанницы, и теперь мукаде не была под её контролем. Насекомое не заставило себя ждать. Оно начало двигаться хаотично, быстро, взволнованно, тут же кусая мужчину. Яд болезненный, обжигающий, мужчина вскрикнул, зажмурившись. Слюна, пот начали выделяться с удвоенной скоростью. Зрачки расширились, сердце застучало последними колоколами в теле пленника. — Говори всё, что знаешь о «Снейк», тогда я подарю тебе менее болезненную смерть, — строгость вновь заиграла в голосе юноши, он смотрел с высока на своего врага, параллельно крепко держа вырывающуюся Мэзуми, что глупо дергалась в его хватке, бессмысленно ворочаясь, казалось лишь сильнее прилипая в эту паутину. — Мечтай, юнец. Такому, как ты, я никогда ничего не скажу, — мужчина смотрел яростно на мафиози, прямо ему в глаза. Это была самая яркая эмоция за все дни пытки. такая резкая, чётко выраженная, настоящая. — Нет, пожалуйста! — Мэзуми захлебывалась в своих слезах, выкрикивая мольбу. Было непонятно, кому она была адресована. Девочка не оставляла попыток выбраться из хватки парня, который тоже не сводил взгляд с пленника. Он знал, что тот имел ввиду, но упрямо проигнорировал его. Осаму толкнул Ямадзаки в руки одного из подчиненных, который стоял рядом заранее. Тот тут же схватил ошеломлённую девочку, держа её также крепко, ведь Мэзуми не отступала. Дазай вновь быстро подошёл к столу, что одиноко стоял вдалеке комнаты. Он взял оттуда какую-то тёмную канистру, где булькала жидкость, А ещё какой-то шприц, и направился обратно к пленнику. — Мукаде бесполезно рубить на куски или давить. Тварь слишком живуча… — размеренно, плавно Осаму пытался донести свою мысль, но ветреный эспер перебил его. — Прям как ты, Дазай, — мужчина был уверен, что это конец, и даже догадывался, что за жидкость внутри канистры. Это оскорбление слетело с языка мгновенно, пленник, явно сказал это, не раздумывая. Исполнитель проигнорировал едкое высказывание иностранца, но больше не сказал ни слова. Похоже, этот мужчина сделал выбор. Осаму это понимал, но он всё равно хотел заставить его передумать. Главное, знать меру, иначе одарённый умрёт раньше. Канистра открыта, её содержимое мгновенно было вылито на вражеского солдата, точнее лишь на его руку. Так как Дазай выливал жидкость небрежно и впопыхах, она попала на темно-коричневые штаны и серую кофту пленника. Мужчина узнал этот резкий запах — ацетон. Им воняло отвратно, значит его облили бензином. Ещё парень взял руку одарённого и сделал укол, впрыскивая что-то в него. — Единственное средство для убийства мукаде… — Осаму замолк и полез в карман за пачкой сигарет, достав одну, из другого кармана он вытянул коробок спичек. Чиркнув одной палочкой по коричневой стороне коробочки, исполнитель тут же подносит вспыхнувший огонёк к сигарете, что была зажата бледным губами во рту, а после бросил спичку на пленника, — это сжечь их. — Дазай-сан, нет!!! — Мэзуми забилась с новой силой. — Пожалуйста, Дазай-сан, остановитесь! Прекратите это! Рука мужчины вспыхнула, и огонь с молниеносной скоростью начал распространяться по всей фигуре эспера, особенно по облитым участкам его тела. На этот раз он не сдерживал крики боли. Осаму курил сигарету не слишком быстро, но и не медленно, делал это в своё удовольствие, пока человек, сидящий перед ним сгорал заживо, содрогаясь в продолжительной агонии. Его крики были ужасны, они резали слух, молотами долбили, кромсали всё внутри Ямадзаки. Она ничего не могла сделать, лишь бессильно дергаться в паутине. Девочка не скрывала слёз, ноги больше её не держались, болезненно впечатываясь коленками в грязный пол. Её глаза мерцали и потухали, бледным, желчным цветом. — Потуши его, — Дазай дал приказ подчиненному, который уже не держал воспитанницу исполнителя. Солдат поспешил к столу, где заранее был огнетушитель. Видимо, Осаму заранее готовился к этой пытке. Быстрые движения и огонь потушен. Поразительно и ужасно одновременно — мужчина жив, он еле кряхтел, тяжело поднимая грудь, почти не двигался. Он был почти весь чёрный, одежды на нём почти не было, лишь черный лохмотья, которые вот-вот обратятся в прах. Только белые склеры отчётливо выбивались из этого тёмного образа, они смотрели прямо в душу Дазая, но исполнитель даже не моргнул. Мэзуми плакала, содрогаясь всем телом. Исполинское чувство вины легло на её плечи, почти раздавливая, размазывая по полу. Она никчёмна, позволила человеку так страдать. Ямадзаки виновата в боли этого человека. Виновата, потому что оказалась бессильной.