Круги на воде

      - Разрешите.       Бенкендорф с трудом открывает один глаз. Чувствует привалившуюся к боку теплую тяжесть. Черт. Он резко садится, едва не спихнув посапывающего Алексея с деревянных нар.       - Заходи. Что случилось?       Романов отлипает от дверного косяка и, согнувшись, протискивается внутрь, останавливаясь у порога. Высота потолочного настила на такую каланчу пожарную не расчитана, так что вид у Романова в блиндаже всегда скрюченный и неловкий.       Бросает быстрый взгляд на укрытого шинелью и продолжающего спать сном праведника Орлова и прячет глаза.       - Там машина идет с нашей стороны. Уже через гребень перевалила. Будет здесь минут через двадцать.       - Артамон? - Бенкендорф спешно натягивает сапоги.       - Пока не понятно, машина без опознавательных знаков.       - Хорошо. Я сейчас приду. И пусть Каховский к пулемету встанет на всякий случай, раз без опознавательных знаков.       - Александр Христофорович, - Романов мнется в нерешительности. - Разрешите вам новые схемы показать. Потом. Когда время будет.       - Покажешь вечером, когда с делами разберемся, - Бенкендорф мысленно вздыхает. - А сейчас ступай.       Едва мокрый полог отрезает блиндаж от мелкой наружной мороси, как на бедро Бенкендорфу ложится горячая ладонь.       - Что-то больно часто он тебе бумажки свои ходит показывать, - голос у Алексея хриплый со сна.       - Я его командир. Он докладывает о проделанной работе.       - Ну да. И глядит при этом так, что прикажи ему командир встать прямо здесь и сейчас на колени с известными целями, он уж расстарался бы, будьте покойны.       - Ну это уже совсем… - начинает было Александр Христофорович.       - А тебя это почему-то не раздражает и смотришь ты на него при этом…       - По-отечески, Леша, - тоном полным вселенского терпения перебивает Бенкендорф. - Смотрю я на него исключительно по-отечески.       - Трубецкой, вон, тебе тоже в рот заглядывает, но его ты отеческим снисхождением как-то не балуешь…       - Трубецкому и без моего снисхождения не одиноко, - бормочет Бенкендорф. - В отличие от Романова.       - Шел бы с ровесниками общаться во время приступов вселенского одиночества, - не сдается Алексей. - А то сидит, как сыч, над бумажками своими. Ни пошутить, ни посмеяться.       - Он умеет и шутить, и смеяться, - тихо и задумчиво говорит Александр Христофорович. - Просто в других обстоятельствах и с другими людьми.       - А ты откуда знаешь? - подозрительно вопрошает Алексей.       Бенкендорф оборачивается и прищуривается.       - Погоди-ка, это что, сцена ревности?       - Нет, - быстро отвечает Орлов, с самым независимым видом уставившись в потолок. - Просто констатация фактов.       - Ну да, понятно.       - Что тебе понятно? - Орлов тыкает Бенкендорфа кулаком в бок. - И не надо так ехидно ухмыляться.       - Вставай, давай, лежебока, - Александр Христофорович поднимается на ноги. - Едет кто-то.       - Он или нет? - Муравьев-Апостол отнимает у Трубецкого бинокль.       - Кажется он, - Трубецкой вытягивает шею. - И в кабине с ним еще кто-то. Неужели соизволили подкрепление прислать?       - Да он это, точно, - Рылеев подтягивается на руках и решительно перепрыгивает через бруствер.       Машина, скрипя и громыхая всеми имеющимися в наличии деталями, тормозит у полуразрушенного снарядом дома и из кабины выпрыгивает Артамон.       - Здорово, бойцы, - Артамон расплывается в улыбке. - Скучали?       Сергей крепко обнимает его и хлопает по плечу.       - Не то слово, - улыбается Рылеев. - Особенно по жратве, которую ты должен был привезти.       - Привез в лучшем виде, и не только ее, - Артамон искоса глядит на брата и улыбка его слегка вянет.       Дверь с пассажирской стороны хлопает.       - Ух ты, нам наводчика вернули наконец-то! - радостно восклицает Сергей от души пожимая руку обошедшему машину Пестелю. - Ты как? Живой?       - Как видишь, - белоснежная повязка подчеркивает сероватую бледность кожи и синеву под глазами. - Если человек хочет жить, коновалы в госпиталях бессильны.       - А кто еще с вами? - Муравьев поворачивается к выпрыгнувшим из кузова троим и меняется в лице.       - Так, - тянет он тихо и мрачно - Понятно.       Краткое знакомство, доклад Бенкендорфу и разгрузка ящиков с патронами и продовольствием много времени не отнимают.       Они стоят за полуобвалившейся стеной, укрывшись от посторонних глаз.       - Ты зачем его привез?!       Ипполит хмурится и открывает было рот, чтобы ответить.       - Помолчи, - предостерегает его Артамон. - Сереж, я-то тут причем? Когда я его на мобилизационном пункте увидел, я точно так же отреагировал. Но не мы же с тобой решаем, кого и куда распределять.       - Ну хорошо, отцу, положим, как всегда плевать, но мама-то его как отпустила? - Сергей, кажется, не слушает.       - А как она могла его не отпустить? К юбке своей цепями пристегнуть? Он совершеннолетний теперь, имел полное право в добровольцы записаться.       - Совершеннолетний, - Сергей скрежещет зубами от бешенства. - Балда он мелкая, хоть и совершеннолетний! И ведь надо же было обязательно на передовую полезть!       - Я, вообще-то, прямо здесь стою, - Ипполит смотрит с вызовом. - Может не надо обо мне в третьем лице?       - Помолчи, - хором осаживают его братья.       - Значит так, - Сергей берет его за плечи и смотрит в глаза. - Обучать вновь прибывших все равно мне придется, так что я теперь твой непосредственный командир. От меня не отходишь ни на шаг. Делаешь все, что я говорю. На рожон, как дома, не лезешь. Ты понял меня?       - Я воевать приехал, как и все остальные, - детская обида и неуверенность неизбежно прорываются сквозь напускную браваду.       У Сергея сжимается сердце.       - Уши бы тебе открутить, вояка, - говорит он тише и мягче. - Ладно, пойдем посмотрим, что там еще за Миша с Антоном.       2 октября.       Ну вот все и в сборе. Значит, скоро начнется.       После каждой новой катастрофы мне кажется, что я уже потерял всякую надежду на иной исход. И все-таки теплится что-то внутри. Возможно просто досужий интерес. Как там оно будет на этот раз?