if u wanna be my lover

      Невесомый мираж, сон в летнюю ночь: Александр приходил легкой дымкой так же быстро, как и уходил. Он — далеко, конечно, не мечта, но Эллиа себе наглость позволил — замечтался о любви Нильсена: звенящей-легкой, опоясывающей горло нежной терпкостью; Эллиа за Александром не успевает: тот убегает с непринужденным флиртом, оставляя за собой свинцовый шлейф тяжести на чужой душе, но чувство вины не преследует его, только оставляет на совести неощутимый отпечаток.       Эллиа — наблюдатель, и его руки связаны чужой недоступностью: невесомо почти Нильсен касается сам, дразняще-тепло. Они зажимаются в темных углах и позволяют себе вольность под лучами солнца, но Александр — сплошной барьер — только смеется низко-виновато в чужое плечо и улетает снова — так, словно и не было ни его, ни его нежных-уверенных рук. Эллиа — наблюдатель, и отпускает Александра смиренно, успокаивая свою пожалевшую душу в который раз.       Красными огнями полыхает чувство в их случайные встречи; Нильсен был абсолютно искренен, когда сказал, что забежит на чай, и не пришел. Он был искренен в нахмуренных бровях, в манере своей серьезности: от незрелой недоверчивости до опытной озлобленности. Голубой, уходящий в грустный сизый — вот, чем горит чувство Эллиа: оно откровенное в предмете своей грусти.       Александр — потеря потерь: увозит чужое сердце с собой, меняет его на ненужные безделушки в виде запаха одеколона на рубашке Эллиа — едва-едва уловимый, под стать себе, оставляет места, где никогда не было «их», были всегда раздельно.

а ты плачь и смотри со стороны