Истории с Бракки

У Кэла иногда горькая мысль проскальзывает: вся эта огромная свалка — словно символ ими утраченного. Вот что осталось от Республики, от их Ордена, от всего, во что они верили и за что сражались — обугленные, покореженные руины, постепенно покрывающиеся многолетним слоем пыли. Он носит перчатки постоянно, надевает наушники во время работы, но даже музыка не всегда спасает от оглушительного эха прошлого, от криков боли и ужаса, сотрясающих Силу. Иногда становится совсем невмоготу. Чувства и воспоминания, что ему не принадлежат, сбивают резким наплывом, окружают без единого шанса на просвет. Он словно бы в ледяной воде барахтается, захлебываясь, и никак не может выбраться. закрыться бы, заморозиться окончательно, чтобы не видеть, не слышать, не ощущать… хоть ненадолго. Его вытаскивает она. В ней света и тепла столько, что на несколько Галактик бы хватило. Она — его маяк, его спасительная гавань, с кожей цвета восходящего солнца и глазами синее любого из небес, что он видел в своей жизни. Для Кэла прикосновения — самое настоящее испытание, но Асоки ему хочется касаться все время. Гладить плечи, сжимать в объятиях, целовать в уголок губ, вкус которых он знает лучше, чем самого себя. Тогда становится легче. с ней всегда легче. Она понимает — и в такие моменты почти от него не отходит. Они прижимаются друг к другу как можно теснее, слушая музыку и шум дождя снаружи, и чужое прошлое понемногу растворяется в их дыхании на двоих. Но однажды они находят еще один истребитель джедая. Этот совсем не похож на тот, что показывал ему Прауф. Этот — искорежен, изувечен, словно бы поражен раной внезапной, чудовищной, незаживающей. Такой же, какую нанесли, судя по всему, его владельцу. Кэл привычно дотрагивается — и тут же раздаются выстрелы и грохочет взрыв, а последнее чувство, что он улавливает, оказывается не страхом и болью, а недоумением, переходящим в потрясение. Слишком знакомо. В очередной раз погруженный в отзвуки чужой памяти, он не сразу замечает реакцию Асоки на их находку. Ее странно помутневший взгляд, сжатые кулаки, а в Силе — целую мучительную волну ощущений, которую она безуспешно пытается заглушить. — Все нормально? — наваждение исчезает: теперь у него есть забота поважнее. — Да, — отвечает Асока голосом глухим, надломленным, совершенно не своим. — Просто… я знала того, кто владел этим кораблем. Что-то она явно недоговаривает. Иногда Кэлу хочется знать больше о ее прошлом в Ордене. Какой она была в детстве, с кем дружила, как собрала свой первый световой меч. Иногда Кэлу хочется знать о ней решительно все, но он не настаивает, не давит ни в коем случае. Она для него хороша такая, какая есть сейчас. Остальное не имеет значения. Дома Асока веселее не становится. Идет к окну и надолго замирает возле него, не оборачиваясь, даже почти не шевелясь. Как диковинная статуя. Кэл ссаживает BD куда-то на кровать машинально, а сам все смотрит на ее стройную спину, по которой изящно спускается лекку, и чуть ли не физически ощущает скопившееся там напряжение. Желание коснуться ее, обнять, сделать хоть что-нибудь, чтобы это напряжение снять, разгорается мгновенно и вырастает в нестерпимое. Он не замечает, как оказывается возле нее, осторожно приобнимает за плечи. Что же с тобой происходит? — Его звали Пло Кун, — вдруг говорит она, будто отвечая на его мысленный вопрос: голос у нее все такой же глухой, хриплый. — Это он когда-то принес меня в Храм. Я знала его всю свою жизнь. Кэл не помнит этого имени — только его последние секунды. Наверное, он был мудрым, добрым и благородным. Героем. Как мастер Тапал. Как остальные джедаи. Которых не стало в одно мгновение. Асока тем временем медленно разворачивается к нему. — Он был мне как отец, — ее голос все тише, каждое слово будто бы дается ей с неимоверной мукой. — И в тот день… я чувствовала, как он умирал. Все они… Если бы я не оставила Энакина, если бы не ушла из Ордена… может, мастер Пло сейчас был бы жив… Она не плачет во весь голос, даже не всхлипывает — просто слезы бегут по щекам, и она утыкается в его плечо, содрогаясь от беззвучных рыданий. — Асока… — только и произносит Кэл: он сосредоточиться не успевает, как проваливается в эпицентр ее агонии. их общей агонии. они потеряли друзей. потеряли семью. часть себя потеряли, взамен которой пришла постоянно грызущая боль. и теперь она в его руках горит и кричит изнутри от этой боли, и это просто невыносимо, невыносимее самой чудовищной пытки… Кэл отстраняет ее от себя, целует исступленно в лоб, в глаза, в щеки, и она выдыхает судорожно, подставляясь его губам. Он подхватывает ее под бедра, усаживает на первую подвернувшуюся горизонтальную поверхность, не переставая осыпать лицо и шею горячими поцелуями. Она обвивает его ногами, вцепляется так крепко, что дыхание заходится. его сильная, храбрая, самоотверженная Сока… она так прекрасна даже заплаканная, даже разбитая и искореженная, подобно тому кораблю, она двойным рассветом сияет в его сознании и сердце. как же безумно хочется ее оградить от всего, окружить непроницаемой стеной своей нежности… но как защитить от того, что грызет изнутри? — Прости… — ее шепот почти сливается с шумом дождя за окном, перешедшего в ливень. Они давно переместились на кровать, и она теперь у него на коленях: все еще запредельно близко, лоб ко лбу. Ей уже не так больно, и напряжение исчезает под его блуждающими по ее спине ладонями. — Не надо, Сока. Не извиняйся. Скорбеть — это нормально. Она шмыгает носом и выглядит при этом неимоверно трогательно, и Кэл тонет в отчаянной нежности: такой он не испытывал ни к кому, никогда. У нее на ресницах до сих пор слезинки поблескивают: он поспешно их сцеловывает, и Асока жмурится, сцепляя руки вокруг его шеи. — Мастер Пло тоже меня так называл, — бормочет она: по губам ее скользит слабая тень грустной улыбки. — Маленькая Сока… — Мило, — Кэл мягко трется о ее нос своим, не сдерживая такой же едва заметной улыбки. — Это он научил меня когда-то, что долг джедая — приходить на помощь, когда она требуется, — продолжает Асока, рассеянно взъерошивая его волосы. — И что всегда нужно поступать так, как считаешь правильным. — Повезло тебе, что ты его знала. — Да, — ее взгляд застывает, делая глаза похожими на огромные замерзшие озера. — Знаешь, я до последнего сомневалась… надеялась… Тогда ведь слишком много смертей было. Я могла и ошибиться. Но сегодня, когда увидела его корабль… — Я понимаю, — тихо говорит Кэл. — До сих пор не могу поверить, что его больше нет… Что бы он сказал обо мне сейчас? И вновь его одолевают на мгновение горькие мысли об утраченном, о том, как живут они теперь: прячутся на свалке кораблей, словно преступники, словно они лишь мусор под ногами Империи. Асока — он откуда-то знает — думает о том же. Разве это жизнь для джедаев? Но Кэл уже не тот растерянный и напуганный мальчишка, сломленный своей утратой. (перестал им быть, когда встретил ее.) — Вряд ли бы он хотел, чтобы мы сдались, верно? — он поднимает взгляд, в котором, может, не так много уверенности, но достаточно твердости и желания быть с ней во что бы то ни стало. Асока кивает. Кэл мягко проводит ладонью по ее щеке. — Я не лучший парень в Галактике, Сока. И не лучший джедай. И может быть, уже завтра нас снова раскроют и отдадут в руки Империи. Я не знаю, что ждет меня в будущем. Но я бы хотел быть частью твоего. BD рядом подпрыгивает, издает оживленный писк, словно бы говоря «И я, и я тоже». И тогда она наконец-то расцветает улыбкой, освещает комнату небесным сиянием глаз. и он любит ее такой — любой — до замирания сердца. На следующий день они вновь приходят к останкам этого корабля. Долго стоят, собираясь с духом. — Мы вас не подведем, мастер Пло, — очень тихо произносит Асока. — Мы продолжим бороться. Обещаю. Кэл молча подходит к ней и берет за руку. Пальцы у нее чуть подрагивают, когда она сжимает его ладонь в ответ. Они в последний раз смотрят на этот страшный памятник потерянному, давая неслышную клятву ему, себе, друг другу. Пока они живы, они будут сражаться.