Страх

      Кютсаль сладко потянулась, переворачиваясь на бок, она потирала глаза и пыталась открыть их, не взирая на слепящее солнце. Рядом с ней, на соседней подушке расположилась голова матери, которая сладко дремала, убаюканная сердцебиением своего ребёнка, находящегося рядом. Редко с ними случалось подобное, но порой вполне взрослая девушка оставалась в покоях матери, чтобы прийти в себя и успокоить их обеих — связь между ребёнком и матерью была несоизмеримо огромной, они точно дышали друг другом, а после объявления даты свадьбы дочери и вовсе стали неразлучными, понимая, что скоро ребёнок превратится в замужнюю женщину и у неё самой появятся дети.       В этот день Джихангир должен был отправиться в Алеппо, так что Султанша хотела подготовиться к его отъезду. Она задрала шёлковую рубашку до колен, встала на ноги и быстро сбежала с кровати, точно, как в детстве, Гюльфем от мельтешения дочери поморщилась, прерываемая нежеланным пробуждением, она улыбнулась своей дочурке, которая кивнула матушке. — Простите, я разбудила вас, матушка. — Ничего, солнце моё, нам нужно уже вставать и приводить себя в порядок, скоро Джихангир отправиться в Алеппо, так что это хорошо, что ты меня разбудила, — она встала и подошла к двери, постучалась. — Сонай, позови слуг с одеждой и распорядись на кухне о еде.       Служанка кивнула и быстро направилась в коридоры дворца, скрываясь за многочисленными поворотами.       Гюльфем села на стул, что стоял напротив небольшого трюмо, она принялась приводить свои волосы в порядок; Кютсаль умывала лицо, разглядывая бордовую накидку, обделанную мягкой шерстью невинно убиенного животного — норка или ещё какой-нибудь мелкий зверёк. Кажется, раньше у матери не было этого предмета, конечно, возможно она его купила недавно, но ткань казалось иной, Кютсаль не видела подобной у здешних торговок, да и работа была очень тонкой, явно что сделано на заказ. — Красивая, верно? — Гюльфем улыбнулась, заметив взгляд дочери. — Мне его Эфе-паша подарил в благодарность за вверение своей дочери в его руки, очень приятный и воспитанный молодой человек.       Кютсаль взглянула на мать и чуть не расхохоталась, точно так же говорят матери в Турции двадцать первого века своим дочерям, когда им попадается более-менее сносный женишок. Она утвердительно кивнула, пряча лицо в густых волосах, выдохнула и снова стала серьёзной, переводя взгляд на шкатулки матери, переполненные украшениями — её отец не скупился на подарки для своей наложницы, он осыпал Гюльфем с ног до головы драгоценностями и украшениями, показывая всем, что она далеко не последнее место в гареме занимает, хоть и является матерью дочери и не носит титул «Султанши». Отец никогда не отворачивался от неё, потому что очень любил свою дочь, которая вечно была где-то подле Султана и всегда поддерживала своих братьев, любила всех без исключения, разве что в разной степени, естественно, любимцем её был Джихангир и этого никто изменить не мог. Сулейман видел в этом определённый знак — двое младших детей так сильно привязанных друг к другу, должны были поддерживать отношения, дабы их Династия твёрдо стояла на ногах и не забывала своих корней, даже то, что они были рождены от разных женщин, не мешало им столь сильно любить друг друга.       За окном дул приятный прохладный ветерок, Султанша обернулась, встала на колени и упёрла руки в спинку тахты, она протянула одну руку к замочку и открыла окно, впуская в комнату приятную прохладу и звуки шумных птиц. Кютсаль положила подбородок на руки и взглянула на одну из маленьких пухленьких птичек, что уселась на край окна и глядела на Султаншу маленькими чёрными глазами прямо в упор, она шустро вертела головой и что-то искала между оконных рам; Кютсаль неотрывно следила за этим птенчиком, она наблюдала за ним ровно до тех пор, пока он не испугался шума пришедших слуг и не взлетел, упорхнув в даль к небесам. — Боже, моя дочь скоро замуж выходит, а до сих пор как ребёнок себя ведёт.       Гюльфем тепло улыбалась, подошла к дочери и погладила ту по голове, поцеловав в макушку. В её руках была другая расчёска, она принялась приводить голову своей дочери в порядок: приятные тёплые пальцы скользили между прядей, она ощущала как её длинные волосы из хаотичного беспорядка приходят к идеальной причёске, походящей на те, что носили девушки в Древней Греции, мать украсила её тёмные волосы красивой жемчужной фероньеркой со свисающим на лоб драгоценным голубым камнем огранённым золотом. Подобные украшения мать обычно покупала и передавала дочери — Кютсаль обожала украшения для волос, постоянно вплетая что-то в них, ещё в детстве она постоянно украшала волосы цветами, после чего Гюльфем приходилось вычёсывать муравьишек из светло-каштановых прядей непоседливой девочки. — Свадьба только через месяц, могу ещё побыть ребёнком.       Кютсаль схватила яблоко и откусила большой кусок, измазав края рта в яблочном сладком соке. Гюльфем покачала головой, а потом кивнула служанкам, которые принесли несколько платьев, она выбрала нужные на её вкус. Они достаточно быстро управились со своим туалетом, а потом слуги накрыли на стол, Кютсаль совсем немного поклевала и вылетела из покоев, подарив матери свой лёгкий поцелуй в щёку.       Султанша весьма быстро шла в сторону дворцового сада, она вновь оставила своих слуг, позволяя лишь Эдже сопровождать её. Кютсаль необходимо было встретиться с Эфе-пашой: они договорились о встрече два дня назад, сегодня он должен был встретиться с Повелителем и обсудить важные детали, касаемые Египта и жалоб, которые поступали из далёкой провинции. После они вряд ли бы встретились, а вот утром никто не сможет их ни в чём таком заподозрить.       Кютсаль быстро сбежала по ступенькам, расположенным в саду, которые вели к лабиринту кустарников, высаженных при её бабушке. Она опустила подол и огляделась, пытаясь высмотреть хоть кого-то, не сразу ей удалось увидеть тёмно-зелёный тюрбан, мельтешащий среди высоких кустов шиповника и других мелко растущих кустарниковых растений. Кютсаль оставила Эдже на стороже, а сама степенно подошла к будущему мужу, принимая горделивую осанку. — Госпожа, — Эфе учтиво поклонился, — рад что вы отозвались на мою просьбу. — Да, — она качнула головой и устремила взгляд вперёд. — Что вы хотели обсудить? — Фатьму Султан, я думаю, вы уже догадались об этом, верно? Я не сразу понял смысл ваших слов про игру, сперва расчёл это за упрёк в мою сторону: я весьма фривольно повёл себя в общении с вами, но Кютсаль Султан вряд ли на такие мелочи обратит своё драгоценное внимание. Вот и пришёл к выводу, что вы говорите о вашей дражайшей тётушке.       Кютсаль передёргивало: он говорил ядовито и слишком свободно, точно уже её муж и она ниже его по положению. Его взгляд заставил её сжаться внутри и дрожать — он пугал в этом своём непривычно-открытом виде, точно угрожал ей прямо сейчас. Султанша сглотнула и оглядела свою служанку, а потом вновь устремила взгляд на Эфе, откидывая мелкие пряди волос, выбравшиеся из-под платка. Она не знала, что сказать, молчала и ждала его, боясь спугнуть образовавшуюся злость в нём — ей было любопытно наблюдать за его естеством, что же скрывает этот с виду хороший муженёк? Эдит выжидала вместе с ней, идя вдоль тропинки, скрываясь от проворных глаз Эдже. — Вы считаете, что я в сговоре с ней строю какой-то ужасно-страшный план, верно? Думаете, я шехзаде Мустафе хочу помочь, я прав? — он остановился, они оказались скрыты большим кустом, и осмелился схватить её за предплечье, рывком развернув к себе, обжигая тёплым дыханием её ухо. — Я никому не прислуживаю, госпожа, запомните это: ни вам, ни Фатьме Султан, никому либо ещё, кроме Падишаха — я привержен на верность лишь ему. Оставьте ваши мысли при себе и не распространяйтесь о них, дабы избежать недопонимания и смуты в Династии.       Кютсаль опешила, она открыла рот, задыхаясь собственным смятением и ужасом, осознавая, что перед ней никто иной, как волк в овечьей шкуре. Возмущение и неприязнь поглотили её, она оттолкнула пашу, вспоминая, что является Султаншей и никто не вправе так с ней обращаться, конечно, её толчок никак на нём не отразился, но он нахмурился, тогда она рывком вырвала руку из его не очень-то и сильной хватки, он не дурак чтобы держать её до синяков на нежной коже: почему-то он был уверен, что кожа у неё до безумия нежная. — Не смейте меня касаться! — она горделиво выпрямилась и вскинула подбородок. — Никогда больше не смейте дотрагиваться до меня! — она загнанным в угол зверем шипела на него, точно мышь, бросающаяся на кошку и оголившая свой рот с заточенными зубами в страхе перед смертью. — Я и не думала вас подозревать, мне всё равно кого вы поддерживаете, ясно? Не думайте, что, став моим мужем, вы сможете вести себя подобным образом, если вы ещё раз вознамеритесь со мной так поступить… я не Михримах, угрожать разводом не буду!       Она подобрала платье, намереваясь уйти, но в последний момент становилась и окинула его пренебрежительным взглядом. — Я не расскажу отцу об этом инциденте, а вы продолжайте играть примерного жениха и нравиться всем вокруг.       Кютсаль побежала вдоль лабиринта, ощущая как полы отяжелевшего шёлкового платья бьют по её щиколоткам, она в этот момент старалась унять дрожь в руках — страх был очень сильным, она впервые так испугалась и пыталась скрыться от того, кто сумел сильно напугать её. Он точно играл на контрастах — психопат какой-то, маньяк. — Госпожа, я не хотел… прошу, простите меня, я правда не желал пугать вас. Эфе побежал следом и остановил девушку, обогнав её и выставив руки вперёд — он не трогал её. Мужчина понял, что опрометчиво поступил в тот момент, когда увидел дикий ужас в глазах Султанши — она же была жертвой, несколько лет назад на неё было произведено покушение и она чуть не лишилась чести, разумеется, она испугалась — он забылся и глупо поступил. Сам же себя накрутил, разозлился и сорвался на ней — нельзя было позволить ей уйти с таким настроением и впечатлением о себе. Её руки дрожали и Эфе, будучи очень щепетильным человеком в отношении страхов девушек, протянул одну ладонь, позволяя ей подумать перед тем, как совершить ответные действия. Она несмело посмотрела на его уже спокойное, лишённое злобы лицо и осторожно, мучительно медленно вложила свою руку в его. Почему она доверилась, сама не понимала, но Эдит внутри настойчиво видела Дениза и готова была бросаться в этот огонь вновь и вновь, пока не сгорит до конца.       Ведь это ты, Дениз, верно? Ты просто не помнишь, но это ты. Я знаю. — Вы доверяете мне точно так же, как я доверяю вам, моя Султанша. Я не посмею взять вас за руку без вашего позволения с этих пор, клянусь… — Не делайте так больше — этого будет достаточно, — она покраснела и отвернулась, пряча лицо в тени большого куста. — Разумеется, я никогда более так не сделаю, — он оглянулся и вложил в ладонь девушки красивую брошь в виде птички. — Вы же любите птиц? Крылья подарить не могу, а вот небольшую безделушку… — Вы сами сделали? — он утвердительно кивнул. — Очень красиво, Эфе-паша, спасибо.       Эфе улыбнулся. В момент когда она сказала ему о разводе и о том, что она не Михримах Султан он утвердился в мысли, что её терять не стоит — решительная и смелая, идеальная кандидатура для супруги, которая будет занимать позицию может и выше, но эта титулованная девчонка вытянет и его на поверхность. К тому же, если она будет и дальше вести себя подобным образом (бояться, когда страшно и смущаться, когда он смотрит на неё) отношения с ней можно будет выстроить лучшим образом, отыгрываясь на эмоциях и чувствах неопытной и напуганной Султанши. — Вы были у моря? — неожиданно спросил он, введя девушку в ступор.       И тут на смену неопытной Кютсаль пришла Эдит, она растянула девичьи губы в язвительной улыбке, отвернулась от мужчины и махнула каштановыми кудрями, что медью отливали под лучами солнца: до чего же мужчины наивны, считая женщин столь примитивными и влюбчивыми, они сами уподобляются этим образам. — Море? — она хохотнула. — Естественно, сбегала туда кучу раз и бывала вместе с братьями. А вы желали удивить меня поездкой к Босфору? Я родилась на его берегах, паша. Если хотите добиться моего расположения, то просто не тревожьте меня по пустякам и не пытайтесь влезть в дела, которые вас не касаются. Этого будет достаточно, — взгляд её скользнул по верхам кустов. — А теперь я вынуждена вас покинуть.       Она не проявила никакого уважения, степенно направилась в сторону своей служанки, даже не удостоив мужчину своим взглядом, до чего же резко ей стало безразлично и так неинтересно. Эдит понимала, что не всё то, что блестит нужно хватать, не за всего цепляться — Эфе никогда не был Денизом, а Дениз Эфе — это два разных человека, умершие давным-давно в её настоящем мире, если, конечно, тот мир всё ещё её.       Кютсаль покраснела, ощущая как вторая душа в её теле гневается и бушует, почему-то чувство той резвой женщины так сильно влияли на чувства самой Султанши, и она подчинялась, шла на поводу, ведь Эдит — это она. Глупо! Несправедливо! Без воспоминаний прошлой жизни было бы куда проще и легче, а теперь они то и дело валуном давят на всё её существо, точно она и не человек, а мошка и хлопни ладошкой — раздавишь, расплющишь, как что-то лишнее, ненужное, неживое и ненастоящее. Она и не принадлежит себе вовсе.       Кютсаль встрепенулась, когда услышала ржание лошадей, она мельком взглянула на Эдже и быстрым шагом направилась в сторону готовых отправиться караванов: Джихангир стоял перед отцом, он сиял и улыбался, пока Падишах оставлял сухие поцелуе на его виске. Султанша, цветущий цветок отцовского сада, засияла, она быстро оказалась возле гарема, протискиваясь рядом с Михримах, которая тихо цокнула на нерадивую сестру, толкнув локтем в бок — Кютслаь тихо хихикнула, а потом посмотрела на брата, сердито качающего головой. Она не сумела сориентироваться во времени и чуть было не пропустила отъезд брата, а всё из-за какого-то Эфе, вроде как, будущего мужа.       Джихангир быстро сменил гнев на милость, когда черед прощаться дошёл до неё. Мазнул губами по лбу, погладил по щеке, не сдержался и обнял. — Ты точно на всю жизнь меня покидаешь, — улыбалась девушка. — Легкого пути и ровной дороги, пусть ничто не обременяет тебя, мой ясноглазый шехзаде. — Аллах, дай моей сестре больше смирения и терпения, — возвёл он глаза в небо. — Иначе она доведёт дворец до разрухи раньше, чем я прибуду в Алеппо. — Лучше даруй моему брату желание к приключениям. — Шехзаде, карета уже ждёт, — прервал отец милую беседу сестры и брата.       Кютсаль присела в поклоне и махнула рукой, пустив напоследок слезу, когда процессия двинулась с места. И что же ей нужно было делать, когда единственный, кто понимал её, любил её, единственный человек, знающий её нутро, покинул этот дворец и стал частью своей, новой семьи. Она же оставалась здесь и обязана принудительно связать свою жизнь с мужчиной которого никогда не сможет полюбить — судьба насмехалась над ней из раза в раз, и она покорно мирилась, точно в этом её предназначение. Не любить, не желать, не хотеть, а лишь подчиняться. Вещь и не более, согласная на всё, ради мнимого спасения душ невинных.       Мир закрутил её жизнь в одночасье превращая во что-то новое и странное, нежеланное и от этого противоречащее её существованию.