***
Молодость. Слово, которое заставляет трепетать сердца многих людей. Чем старше человек становится, тем чаще он предается воспоминаниям о лихих деньках без каких-либо забот: шумные концерты, безбашенные друзья, нудные контрольные, прогулки летними вечерами, вечеринки у богатеев до первой жалобы соседей и бесконечные домашние задания. С каждым годом «плохие» моменты из прошлого размываются, становятся совсем блеклыми — остаются лишь «хорошие» воспоминания, которые создают невероятно яркий контраст между тем, что было на самом деле, и тем, что осталось в нашей голове. Однако стоит сказать, что не у всех ребят дела идут столь прекрасно и не у всех теплится в душе от слов «подростковая жизнь». Всегда были и будут люди, которых общество не замечает, не принимает, которых просто сторонятся. У многих из нас были такие знакомые: фрик, зазнайка-отличник, вечный прогульщик, депрессивная туча, полная девушка, тощий мальчишка в очках и многие другие. Люди, чем-то отличающиеся от остальных, всегда проживают школьные годы в тени других, более ярких учеников. Красота, богатство, авторитет, успеваемость, талант — пять столпов, на которых держится репутация каждого. Если ты красив, то, естественно, будешь популярен. Не важно, насколько ты гнилой отброс в душе, у тебя всегда будут тайные поклонники и почитательницы. Внешность — не главное? Чушь, она играет далеко не второстепенную роль. Не суди книгу по обложке? Бред, ребёнок всегда потянется к самой яркой книжке. Если ты богат, то вокруг тебя обязательно будут витать толпы парней, зовущих тебя на разные ивенты, вечеринки и сходки. Дамы не оставят тебя без внимания, если ты покажешь им размер своего кошелька или обмолвишься словечком о том, кем работает твой отец. Просто… Будь порой щедрым. Если у тебя есть связи, то ты без какого-либо труда заработаешь должный авторитет. Будь ты заядлый геймер или обычный бунтарь — свой круг общения всегда будет. Люди будут считаться с тобой, если за спиной имеется «большой брат», всегда готовый прикрыть или замолвить словечко. Успеваемость на высоте — залог большого количества пиявок на спине. Дай списать кому-то домашнюю работу пару раз и жди лесть в свою сторону до конца дня. А если подскажешь на важной контрольной, то неделя благодарностей тебе обеспечена. Помоги на экзамене — месяц не забудут. Стоит лишь показать, что ты открыт для помощи «друзьям». Талант может быть любой: рисование, спорт, пение. Тебе стоит лишь быть в чем-то ярче многих, стоит затмить Солнце своим собственным светом, и тогда поклонники с поклонницами сами падут ниц пред тобой. Есть люди, которые обладают всем. Есть люди, которые обладают лишь чем-то одним, но умело этим пользуются. Есть люди, которым совершенно не повезло — они были обделены во всех областях. Выделись лишь раз и тебя ни за что не забудут. Но только от тебя зависит, как именно ты запомнишься. Кажется, на словах всё довольно легко и понятно? Но что если у тебя есть какой-то из этих пунктов или даже несколько, а ты все равно становишься тем самым «аутсайдером»? Кибуцуджи Мудзан богат, красив, талантлив, имеет хорошую успеваемость и различные связи. Но каким-то образом он не любим. Многие из его параллели задавались вопросом: «почему так вышло?». Ответом от одноклассников служили взгляды в пол и неловкое молчание. Он богат, но отказывается «занимать» на сигареты, поход в кальянную, баночку холодного пива или перекус. Мудзан лишь отвечает, что может помочь найти работу, ведь просто так в мире ничего не получить. Он красив, но до скрипа в зубах и дрожи в коленях холоден. Кибуцуджи всегда было наплевать на чувства и внимание девушек, он без труда разбивал их сердца прямым отказом. Прародитель не лгал, что у него уже есть избранная, а говорил прямо: «ты — не из моей лиги». Талант в учёбе — тоже талант. Хоть он и прогуливает многие занятия из-за плохого самочувствия, успеваемость всегда остается на высоте. Люди поражались тому, насколько же легко он усваивает материал. Некоторые смельчаки просили скатать, на что получали лишь предложение не шляться ночами по караоке и барам, а уделять время учёбе. А люди ненавидят, когда им указывают, как лучше жить. Они ненавидят правду. Характер Кибуцуджи невыносим — скажет любой. Он вспыльчивее любого подростка, эгоистичен и надменен. Мудзан никогда не боялся высказывать своё мнение в лицо, словно он действительно бессмертный. Ему завидовали, его ненавидели, многие считали, что все его заслуги — пустой звук, что он — «богатенький сынок», возомнивший о себе невесть что. На деле же истинное объяснение его поступков лежало гораздо глубже. Но никому это интересно не было. Никому… Кроме одного человека.***
Кибуцуджи Мудзан — ученик на последнем году, девятнадцати лет от роду, сидит в школьной библиотеке и, если честно, умирает со скуки. Парень потягивает уже давно остывший чай, купленный в дешёвом автомате. Спросите, почему не кофе — напиток всех старшеклассников и студентов, всплеск энергии? Не советую — кардиолог Кибуцуджи хорошенько вмажет вам хуком справа. Мудзан лениво перелистывал страницы учебника, периодически делая записи в конспект, который ему было необходимо сдать. Он всё реже и реже посещал занятия, из-за чего весь материал приходилось нагонять самостоятельно в пропахшей пылью комнате. Но, к счастью, он обладал прекрасной памятью, интуицией и интеллектом. Прочитав что-то один раз, он без труда усваивал информацию. Кибуцуджи мог бы быть лучшим во всём учреждении учеником, если бы только не одно единственное, до боли мучительное «но» — Мудзан был болен. И болен целым веером из заболеваний, которые накапливались снежным комом с самого рождения. Из-за них он много пропускал. Из-за них он не смог даже сдать нормативы по бегу в первом триместре, так как спустя двадцать метров ужасная боль уже сжимала селезёнку в своих тощих ледяных лапах. Сердце начинало болеть через сорок метров. Когти злодейки Судьбы царапали кровеносный насос, словно старались разорвать его изнутри. А затем следовали и тридцать минут одышки. Боль. Боль всегда была рядом с ним, куда бы он ни пошел, чтобы он ни делал. Освобождение от занятий спортом на год он получил, но только через месяц после начала учебного года, только после кучи обязательных проверок, обследований, гор бюрократии. Увы, кривые оценки уже нельзя было исправить теоретическими познаниями. В его аттестате могла бы красоваться отметка «сто», вместо режущего глаза, единственного, проклятого «девяносто». Как бы яро он не желал, учитель Томиока напрочь отказывался идти на уступки. По его «благородному» мнению, все ученики должны быть равны и никаких тебе исключений. — Другим ученикам тоже нелегко приходится, — ответил он. — Ты не особенный. Мудзан смутно помнил, как именно выглядели многие Столпы, ведь во время поединка сто лет назад он фокусировался далеко не на их внешних данных. Но он был уверен в том, что его сэнсэй был тем самым Столпом Воды, что приложил руку к его убийству той ночью. Правда Кибуцуджи сомневался, что у мужчины остались воспоминания о прошлой жизни, но сохранись они — нашлось бы объяснение его придирчивости и неприязни к подростку. Проглотив злобу, словно очередную пачку обезболивающих, Кибуцуджи смирился, что даже богатство его семьи не сможет вытянуть его из этого «ада без коррупции» с помощью щедрой взятки. На самом деле Мудзан по многим причинам не мог терпеть свою семью и даже все деньги мира не смогли бы исправить этого. Начиная с девяти лет, всё в одночасье превратилось в ночной кошмар. Кибуцуджи и понятия не имел, когда он упустил что-то важное, когда поведение одного из родителей изменилось настолько, что его кровный родственник начал представлять из себя самую настоящую угрозу. Невольно нахлынули воспоминания десятилетней давности, когда безобидная фраза, брошенная отцу за ужином, спровоцировала конфликт. Подобное случалось нечасто и только лишь потому, что господин Кибуцуджи в основном отсутствовал дома. Но тот эпизод впился Мудзану в память и никак не мог отцепиться, периодически всплывая и напоминая о себе в мрачные пасмурные дни. Тот день был именно таким. Девятилетний Кибуцуджи и знать не знал, какой человек его отец на самом деле, чем он отличался от того мужчины, которого бывший демон знал в эпоху Хэйан. Может, в этой жизни он пережил куда больше жестоких моментов, из-за которых его психика надломилась, будто влажная спичка, которой попытались добыть хоть немного огонька — никто уже не скажет наверняка, никто и не будет искать оправданий. Но в тот роковой вечер Мудзан понял, что выражение даже малейшего несогласия может спровоцировать у его родителя такой всплеск агрессии и чистой ненависти, что спастись кажется невозможным, беги жертва из страны — даже тогда нет гарантий, что глава семьи с помощью денег не поймает несчастного. Стены дома, ранее не внушавшие переродившемуся ничего кроме чувств покоя и безопасности, едва ли не сотрясались от крика мужчины, пока он гнался за собственным ребенком, чтобы «преподать тому урок». Влетев в свою комнату, Мудзан без труда залез под одноместную детскую кровать и прижался к стене. Он вдыхал пыльный воздух, боясь, что астма может вновь взять контроль над органами дыхания. Прикрыв нос рукой, тогда, наверное, Кибуцуджи произнес про себя свою первую молитву: «Боги, да пусть он навернется на лестнице и сломает себе шею.» Чтобы его не нашли, он готов был слиться со стеной, сжаться до атома, ведь прекрасно понимал, что его слабое тело побоев может не выдержать. Но сразу после того, как все погрузилось в кромешную тишину, а ребенок расслабленно выдохнул, отцовская рука крепко схватила его за лодыжку и вытащила из-под кровати сильным рывком. Жаль, что не осталось демонических когтей — того гляди и удержался бы за доски, не позволил бы себя вытащить, не ободрал бы нежные подушечки пальцев в кровь. Мужчина, прихвативший по пути ремень, с громким свистом рассек воздух, нанося первый удар в колено. Мудзан всегда хотел жить, любой ценой, но унижаться извинениями он не собирался. Он прекрасно знал, что если жертва хищника начинает рыдать, молить о пощаде или, наоборот, оказывает сопротивление, демонстрируя крепкий характер, тот, в свою очередь, только сильнее желает надломить волю добычи, втоптать её в грязь — прародитель сам был таковым. Боль чувствовалась гораздо сильнее, чем от клинков охотников, входивших прямиком в плоть и рассекающих органы, возможно, из-за того, что болевой порог человека и демона — небо и земля, а, возможно, потому, что бил собственный отец. Неприятно было от одной лишь мысли, что он делил с ним одну кровь, одни гены, одни клетки. Жгучие случайные и несобранные удары сыпались градом, обжигая нежную детскую кожу, оставляя после себя красные полосы. «Урок» прервался столь же внезапно, как и начался. Если память не изменяла — мать вступилась за своё дитё, пытаясь утихомирить потерявшего от гнева рассудок мужа. Пока Мудзан лежал на полу, пытаясь понять, что именно он не так сделал, где он облажался, притворяясь совершенным ребенком, родители ругались из-за «методов воспитания». К сожалению, этот случай не был единственным на памяти перерожденного. Мать Мудзана не знала, заслуживали ли они с сыном боль наказания за то, что делали. Кибуцуджи же был уверен — они не заслуживали. Женщина пребывала в постоянном стрессе, пытаясь понять, что же пошло не так, что же случилось с её любимым человеком, за которого она десяток лет назад вышла замуж. Где тот понимающий, любящий мужчина, который просил её руки в лунную ночь у берега Сумиды*? Сколько бы она не думала, все не могла понять, как она и её ребенок могли вызывать столько ненависти и агрессии у главы их небольшой семьи. Однажды, после очередного «урока о жизни и уважении к старшим», Мудзан спросил мать, обрабатывающую очередные следы побоев, напрямую, почему отец ведёт себя как «законченный мудак». В ответ госпожа Кибуцуджи ничего толком сказать не могла из-за очередного пережитого стресса и боли в груди. Она была удивлена услышать ругательство от собственного «всегда идеального и манерного» дитя, отчего сильнее приуныла и грустно начала оправдывать супруга: — Не говори такие слова, Мудзан, — качала она головой. — Он все ещё твой отец, он — старший. Когда начнёшь жить взрослой жизнью, то поймёшь, как сильно он устает. Но он делает всё, лишь бы мы жили в роскоши, в богатстве. Глянь, у нас есть все, о чем многие и не мечтают. Твой отец — хороший человек, милый мой. Но у всех бывают моменты, когда стресс одолевает здравомыслие, — говоря о потере здравомыслия, женщина не шутила, в глубине души понимая, что муж зачастую впадает в неоправданное безумство. Мудзан невольно вспоминал, как общался со своими подчинёнными. Его отношения с родителем — зеркальное отражение его собственного прошлого, продукт его испачканной кармы. Кибуцуджи мог всполыхнуть из-за недостаточно низкого поклона в пол или из-за слишком громких извинений и рыданий. Можно было бы сказать, что Мудзан заслужил подобного отношения, если бы не одно «но» — он уже пробыл в Аду столько, сколько ему и полагалось. Дополнительные пытки не были заслужены — считал он. Может, даже был прав. Если бы отца и сына в свое время обследовал психиатр, то наверняка диагностировал бы у обоих членов семьи расстройство личности*. Но кто же их лечил от этого, кто пытался помочь? Никто. Оттого и дали плоды семена греха. Младенческие годы Мудзана прошли в тишине и покое, но детство и юношество — в атмосфере сильных приступов агрессии и физического насилия. Сколько же дерьма повидал Кибуцуджи в этих четырех стенах: оскорбления, побои, истерики, битая посуда, переломанная мебель, гематомы с синяками по всему телу и, когда-то, грань между жизнью и смертью. В один момент в голове что-то щёлкнуло и Мудзан просто начал максимально избегать отца. Собственно, даже сейчас, когда количество избиений снизилось до парочки в год, он искренне ненавидел этого человека, желал разбить его голову о горшок с папоротником и бить осколками по глазным яблокам до тех пор, пока тот не перестанет дёргаться. Так что большой вопрос: «Кто же был настоящей угрозой?» Мудзан сдерживался, лишь бы не привести свои фантазии об убийстве отца в реальность. С большим трудом, но сдерживался. — Терпи, убьешь ублюдка — попадешь в Ад, а там побои куда страшнее, ты же знаешь, ты же помнишь, — настраивал он себя, повторяя эти слова, как монах ежедневно читает сутру. Вроде бы такая ерунда, банальное самовнушение, но всё-таки это ему помогало. Мудзан, будучи демоном, не был тем, кого приходилось оберегать от каких-либо угроз и несчастий. Он всегда был достаточно силен и умён, чтобы самостоятельно выкрутиться из любой, даже самой безвыходной ситуации. Столетия напролет он справлялся, защищая себя от сильнейших мира людского — охотников на демонов. Однако, переродившись, он утратил всю силу, власть и мощь, оставаясь совершенно беззащитным, маленьким и слабым созданием. Но был один человек, который жертвовал всем ради него: временем, сном, здоровьем. Переродившийся кардинально пересмотрел отношение к своей матери через несколько лет после рождения. Его тело, неспособное противостоять резким перепадам температур, легко заболевало. Тем, кто проводил сутки рядом с ним были далеко не врачи, как в его юношестве в эпоху Хэйан. Именно мать Кибуцуджи была той, кто мог не спать ночи напролет, карауля дитя и пытаясь его утешить. Мудзан, ранее считавший эту женщину глупой, заметил, что с годами она стала лучше разбираться в его недугах и находить подход к сыну — она приспособилась, повзрослела. Смотря на её уставшее лицо, которое в столь раннем возрасте уже начинало покрываться морщинками, бывший демон испытывал чувство благодарности перед ней, впервые за сотни лет. Она не отходила от его постели, держа ребенка за руку и внушая ему, что он обязательно со всем справится, что её сын — сильный мальчик. И Кибуцуджи, сражаясь с болезнью, со стороны наблюдал за тем, какой сильной личностью становилась и его мать. Кибуцуджи уважал её. Смотрел на неё, образованную, красивую и невероятно добрую, не понимая, как же она оказалась в клетке семейного абьюза. Мудзан хотел, чтобы его мать была счастлива, но не мог ничего сделать в том смешном возрасте, с таким слабым телом. Все, что ему было по силам — с безграничной печалью во взгляде глядеть на то, как она, сидя у его койки, держа его за руку, ночами не спала, переживая за здоровье сына. И Кибуцуджи ненавидел Богов за это. Я, может, и заслужил. Но в чем провинилась она?! Были ли вообще хоть какие-то счастливые моменты в детстве перерожденного? Да — что-то приятное однозначно имело место быть. Тогда, когда господина Кибуцуджи не было дома. Всплыло теплое воспоминание о том, как в конце лета, после десятого дня рождения Мудзана, отец уехал на полгода в Бразилию в командировку: что-то с поиском земли для выращивания каких-то трав, которые были необходимы их фармацевтическому филиалу. После его отъезда мать распорядилась и приобрела небольшой бассейн. Тогда Мудзан и понял, что плавать не умел: человеком он не выходил из поместья, а демоном ему подобный навык был просто не нужен. Женщина с любовью и терпением обучала ребенка основам, за что Мудзан мысленно её благодарил, когда оказывался поблизости с водой — было бы глупо умереть из-за такой чепухи. Осенью прогулки были сведены к минимуму из-за слабого здоровья Кибуцуджи, но мать и тогда находила способ развлечь сына. Начиная с просмотра забавных корейских телевизионных шоу и американских документалок, заканчивая соревнованием «кто придумает лучший дизайн одежды для этой мягкой игрушки». Она обучала его рисованию, которое всегда так любила, но должна была забросить — бухгалтер её супругу был гораздо нужнее. Обучала и многим другим вещам, например, игре на фортепиано и «философии». Мудзану нравилось играть роль ребенка для неё. Нравилось смотреть на то, как она улыбалась, если у него что-то получалось. Нравилось слушать её похвалу, комплименты и греться в её объятиях. Выпив, брюнетка никогда не была похожа на мужа — женщина становилась невероятно грустной. Тогда она давала сыну множество жизненных советов, пусть он и списывал их на «не очень трезвые бредни»: женись по любви; если тебе плохо — отрежь связи и сожги мосты; работа не может быть важнее семьи; найди цель и иди к ней; не обращай внимания ни на что, кроме собственного счастья, но никогда не вреди другим людям. — Мне бы твою мудрость тысячу лет назад, когда я был и правда ребенком, хах, — мысленно, с лёгким чувством скорби усмехался он. Затем всплыло ещё одно приятное воспоминание, связанное с ней. Зима выдалась в Токио аномально снежной. Весь задний двор был засыпан белой пеленой, которая покрыла землю, растения и деревья, защищая от страшного холода. Госпожа Кибуцуджи прямо-таки сияла от счастья и предложила сыну слепить снеговика. Сначала Мудзан отнекивался, что «детские игры — глупые», и кутался в шарф, но после того, как мать начала катать большой ком для тела, он подумал, что ничего плохого в баловстве нет — порадовать мать, которая так старалась, можно. Специально так вышло или нет, но снеговик был невероятно похож на главу семьи: довольно худой — снег был недостаточно влажным, оттого слепить его в каноничных пропорциях не получилось. Он получился не круглым, а овальным, с неровностями, словно у него был пресс — не было присущего снеговикам пивного живота. Два вытянутых из пруда черных камешка заняли место глаз, а пара маленьких изогнутых веточек сакуры, которым была отдана роль бровей, придали выражению «лица» злобный вид. Для финального штриха мать вытащила из гардероба отцовские кожаные перчатки, черную шляпу, брендовый шарф и дорогой декоративный зонт, украсив грозную гримасу. А потом они с сыном обкидывали снеговика наспех сделанными снежками, звонко смеясь, словно они и впрямь маленькие дети. Когда мать отправилась спать, Кибуцуджи тихонько открыл дверь на балкон и вышел, перед этим накинув на себя теплый плед. Снег падал уже несколько часов, снежинки всё ещё спускались с неба крупными хлопьями. Вытянув руку, Мудзан поймал парочку и наблюдал своими янтарными глазами за тем, как же быстро они тают на кончиках пальцев, оставляя после себя капли, которые так и торопились сбежать с детской руки. Это напоминало Кибуцуджи о том, что не существует одинаковых снежинок. Все имеют различные узоры, небольшие отличия — совсем как люди. Мудзан раньше думал, что ненавидел всех людей на белом свете. Но прародитель не мог не признать, что все они всё-таки разные. Его мать — хороший и заботливый человек, отец — психически неуравновешенный придурок, точная копия своего сына. Кокушибо — ответственный, но завистливый подчинённый, Ёриичи — счастливчик с недюжинной силой с рождения, излишне добродушный. А таких как Мудзан нужно было ещё поискать — жёсткий и эгоистичный, но вовсе не лицемер. Встреть прародитель такого человека сейчас, сразу бы испытал к нему неприязнь — вот забава. Стоя ночью на балконе и ловя снежинки, он думал, что если и провести жизнь с кем-то в компании… то только с полной своей противоположностью. Со школьного возраста Мудзан не переваривал большую часть своего окружения, но кого-то больше, кого-то меньше. Начиная от отца, феерично провалившего свою единственную задачу — воспитать его счастливым, заканчивая двоюродным братом Убуяшики, который постоянно выводил Мудзана из себя. Теперь, когда лицо Кагаи не было изуродовано болезнью, а бинты не покрывали девяносто процентов тела, любой мог разглядеть внешнее сходство братьев. И каждый считал своим долгом напомнить Кибуцуджи, что он похож на бывшего главу охотников, словно они — два близнеца. А ведь это род Убуяшики пошел от ветви Кибуцуджи! Так почему же именно Мудзану досталась подобная роль в этом несправедливом перерождении? Убуяшики — весь такой идеальный, чистый, святой, любимчик не только в собственной семье, но и в семье Кибуцуджи. Всем своим видом он раздражал прародителя, пусть на лицо они были практически одинаковы. Мудзан — тот, кто присутствовал на кончине Оякаты-самы сто лет назад. И он считал, что отношение к брюнету было предвзятым и несправедливым. Ведь бывший демон знал, насколько же Кагая упрямый и твердолобый человек, который, поставив цель, никогда не уступит — сама смерть станет рычагом исполнения его воли. Но рассказать кому-то о том, что Убуяшики — тот ещё кадр, Мудзан не мог. Это не имело бы никакого смысла, если быть честным. Что было — прошло, но что осталось неизменным — репутация Убуяшики как посланника с Небес. Если опустить дела давно минувших дел, то у прародителя было другое оправдание нелюбви к Кагае, помимо детской ревности и зависти: из-за частых рекомендаций двоюродного братца, родители настояли на переводе Мудзана именно в его школу. Отцу отказать — себе дороже. Смотреть на спокойное лицо родственничка каждый проклятый день — жестокая пытка. А то, что его приходилось называть «директором» вместо привычного братского «ходячий мертвец», бесило Кибутсуджи ещё сильнее утреннего приёма лекарств, походов к кардиологу, капельниц и сборов крови. Хотя кого я обманываю? Мудзану было абсолютно наплевать на это правило, так что он его с большим удовольствием нарушал. — Братец, я принес тебе объяснительную, — с едкой улыбкой говорил он. — Выглядишь сегодня бледнее и паршивее, чем я. Неужели твои спиногрызы не дают тебе высыпаться? Дать тебе снотворного или сразу заказать гроб помягче? Убуяшики против нарушения иерархии и моделей поведения никогда не был, прекрасно понимая чувства человека, у которого Боги отняли всё, что было ему дорого. К тому же, прекрасно изучив Мудзана за последние годы, Кагая знал, что за этими токсичными речами скрывается какое-никакое волнение, даже неумелая забота, которую Кибуцуджи из-за своей натуры и под дулом пистолета не признал бы. А потому Убуяшики молча позволял двоюродному брату больше, чем другим, но при этом всегда присматривал за ним, чтобы тот не натворил неисправимых ошибок, как это было в прошлой жизни. Каждое утро, когда Мудзан ступал на порог старшей школы, в голове проносились слова, произнесенные Убуяшики, когда прародителю было чуть больше месяца отроду: «Твоя свобода не будет вечной. Это я тебе гарантирую.» Этот паршивец исполнил своё проклятое обещание! Как бы там ни было, с Убуяшики он правда поладил, несмотря на то, какую сильную неприязнь они прежде испытывали друг к другу. Проведи неделю, болея пневмонией, с кем-то рядом, так сразу научишься с этим человеком ладить — мудрость их рода. Вместе они делили уже не только хлеб, но и ровамицин*. Хорошими братьями их, конечно, назвать было всё ещё тяжело, но вот коллегами и даже «друзьями» было вполне реально. «Дружбу», правда, на словах Кибуцуджи не признавал, все ещё тая обиду на Кагаю и его охотников. А после того, как Кибуцуджи получил водительское удостоверение в восемнадцать лет, он стал частенько припоминать Убуяшики прошлое. Так как отец вечно эксплуатировал бывшего демона, заставляя помогать Кагае и его семье, прародитель находил отдушину в выражении своего недовольства, выливая тонны желчи на брата. — На твоём месте, я бы поставил машину не здесь. Там, например, — советовал Убуяшики. — Я не поставлю её туда, — отказывался он из-за лени и нежелания выполнять чьи-то приказы. — Вдруг там твои перерожденные охотники засаду устроили, — из принципа спорил Кибуцуджи. — Не хочу взлететь на воздух. — Мудзан, ну сколько можно, — устало вздыхал Кагая, — я же говорил, что не собираюсь вредить тебе, пока ты сам не начнёшь. — Да-да, конечно, иди, куда тебе нужно, террорист, — с усмешкой отвечал он. — И забери своих младенцев, не хочу, чтобы они взорвали мне салон, — язвил Мудзан под забавный лепет маленьких белобрысых девочек. — Я извинился, если ты забыл. Мне стоило найти более гуманный способ убить тебя, — в который раз отвечал Кагая. — И почему виноватым чувствую себя я, а не ты, из-за которого все и произошло? — Потому что ты — грешник, Кагая, — с ухмылкой отвечал Мудзан. На совместных упреках и строилось их общение, но братьев это полностью устраивало. Какие бы слова они друг другу не говорили — поступки всегда были громче. Кто сможет посидеть с девочками, когда у старших Убуяшики вот-вот начнется срочная встреча, а няньку они так и не нашли в срок? Амане по совету Кагаи всегда звонит Мудзану. Говоря лестными словами, что ни у одной няни дети не ведут себя лучше, чем с ним, жена Убуяшики всегда получала недовольный, но положительный ответ в трубку. Все дети его слушались, подчинялись и быстро привязывались. Ему никогда не было сложно найти с ними общий язык — оттого он и соглашался, попутно надеясь, что эти поступки почистят его карму. Отвезти куда-то Кагаю или Акане, когда у семейного водителя выходной? Конечно, Кибуцуджи заменит и таксиста, оправдывая себя тем, что ему просто было «по пути», даже если это не соответствовало истине. Убуяшики, с свою очередь, был тем, кто без проблем сорвётся с рабочего места и заберёт заказанное у фармацевта Кибуцуджи лекарство. Он с радостью найдет Мудзану любого узкопрофильного врача, который ему только нужен, конечно, не без помощи отцовских связей. Если у того опять начнутся конфликты с отцом, то выделит комнату на неделю-другую у себя дома и разделит с ним бутылку сакэ. Убуяшики лишь снисходительно улыбался на то, как Мудзан недовольно отнекивался, когда кто-то из гостей семьи заявлял, что двоюродные братья ладят получше многих родных. — Мы не ладим. Я терпеть его не могу. — Он говорит одно, а делает — другое, — пожимал плечами Убуяшики под гневный взгляд Мудзана. Но больше всего на свете Кибуцуджи ненавидел вовсе не отца и тем более не Кагаю, а своего одноклассника. Бывший демон думал, что беда его миновала, когда после детского сада он разошелся с близнецами Цугикуни как в море корабли. Печально, конечно, терять контакт с ранее полезным подчинённым, оставляя место только перепискам через интернет. Но даже в этом был один весомый плюс — Мудзан много лет не видел лицо Ёриичи и его жуткий, чрезмерно спокойный, пронзительный взгляд. Нет, серьезно, вас бы бесило лицо того, кто однажды вас едва не прикончил? Кибутсуджи — да. Причем не на шутку. Ёриичи считался лучшим. Истинным гением, талантом. Но помимо тех пяти «столпов», которых он имел, парень был искренне добрым. Одноклассникам всегда с учебой помогал, клуб кэндо посещал, гением меча был, хорошо сложен, его успеваемость считалась самой высокой, так он еще и с красавицей Умой с самой средней школы встречался, что, по мнению многих девушек, демонстрировало его верность и честность. Из богатой семьи, умён, силён и красив — мечта любой девицы. На первый взгляд они с Кибуцуджи были похожи. У Ёриичи был талант, у Мудзана — упорный труд и долгий жизненный опыт. Им обоим не сильно повезло с богатеями отцами, которые любили приложить детишек о стену при любой оплошности и неповиновении, пусть такое и случалось редко. Не повезло им и с братьями, которые частенько действовали на нервы. Не повезло с кругом друзей, который постоянно строил какие-то заговоры и козни. Они оба любили своих матерей — даже Мудзан признавал, что женщина, которая подарила ему жизнь, заслуживала к себе уважения, — несмотря на то, что те порой были излишне мягки к проделкам окружающих и слишком строги к ним. Но, фактически, только Мудзан оправдывал своё имя. Он не только чувствовал себя несчастным — он был им. На него постоянно давили новые эмоции, которые он не мог описать, с которыми он не мог справиться. Назревал вопрос: а как бы он смог, если не испытывал их столетия напролет? Они накрывали с головой — цунами, сносящее здравомыслие, будто карточный домик. Кибуцуджи вечно что-то искал, но сам не знал, что именно ему было нужно. Искал до тех пор, пока эмоции и чувства не перегорели. Всё сгорело, оставив после себя лишь слой пепла — ненависть, злобу и затаённую обиду. Оставалось только плыть по течению. Когда-то он желал бессмертия, но шоковая терапия в Аду дала ему ясно понять — демоном становиться нельзя. Нужен был другой подход. Поэтому Мудзан подолгу искал мотивацию, хоть какой-то смысл в его жизни, но не находил ничего, кроме пустоты в груди. А «глупые» догадки в два часа ночи говорили ему, что Ёриичи был одной из причин этого чувства неполноценности. Его лицо, когда он нежно улыбался своей дорогой подруге, раздражало больше, чем его «лицемерная» доброта. Своим цветом волос, своими яркими глазами он напоминал ему Камадо Танджиро. Не хватало лишь серёжек Ханафуда, которые наверняка канули в лету за это столетие. Напоминал одноклассник именно того Камадо, который «растворился» в потоке людей пять лет тому назад, который снился ему каждую проклятую ночь. Который в его снах был так добр, так нежен, что сводило зубы. Напрашивался вопрос: а не родственники ли они? Откуда так много внешних сходств? Конечно, из этих двух представителей истребителей, владеющих Дыханием Солнца, Мудзан явно отдал бы предпочтение Танджиро. Тому, кто довёл дело до конца, пусть и с помощью других мошек, но он достоин уважения. Как ещё мальчишка смог ментально побороть демоническую кровь — удивительно, не так ли? Он заслуживал немного восхищения. И нескончаемой злобы, нет, обиды. — Будь всё проклято, — выругался юноша, громко хлопая учебником. Резкое движение, которое заставило всколыхнуться воздух и взлететь пыль к потолку, вызвало странное покалывание в лёгких и кашель. Сухой, раздирающий глотку, кашель. Пытаясь вдохнуть, Мудзан понял, что это элементарное для всех живых организмов действие начало даваться ему невероятно тяжело. — Чёрт. Только не второй раз за день. Кибуцуджи делает короткий вдох и продолжительный мучительный выдох. Издаётся хрип за хрипом. Мудзан изо всех сил старается дышать самостоятельно, он не хочет зависеть от каких-то проклятых препаратов, но боль в нижней части грудной клетки не позволяет — диафрагма перенапряжена. Становится всё больнее, а воздуха всё меньше. Парень встает, хватает школьную сумку и дрожащими руками достаёт пакет с различными препаратами. В глазах начинает рябить, появляются странные цветные пятна. — Где же ты, тварь? Он ковырялся в пакете весьма долго, но не смог найти проклятый ингалятор. Не понимая, куда именно он делся, Мудзан начал паниковать. Пропал? Невозможно. Кибуцуджи вывалил содержимое на стол и начал агрессивно разгребать таблетки, капсулы, шприцы. Не найдя того, что ему нужно, Мудзан вновь взял сумку и начал выкидывать из неё учебники и тетради, в надежде, что где-то на дне лежит заветное спасение. Последовал очередной удар и бронхи сжало так сильно, что ноги не могли более держать парня в вертикальном положении. Он упал на колени, сжимая рубашку. Воздух был везде вокруг, но сделать продолжительный вдох Кибуцуджи не мог. Он желал смерти всему, что сейчас потребляло такой желанный кислород. — Ты в порядке? — раздался взволнованный голос из-за полки. Конечно же он был в полном порядке! Просто присел отдохнуть на немного пыльный деревянный пол. С кем не бывает? — Тебе помочь? — подбежал незнакомый юноша. — Что мне сделать? Свалить. Выжать из себя какой-либо звук кроме хрипа у Мудзана не вышло. Его бесил тот факт, что некий человек вдруг помогает ему. Выпускник готов умереть, но не станет просить у кого-то помощь. Дело не в гордости — убеждал он себя. Просто эту самую помощь всё равно никогда не могут оказать должным образом: все врачи бесполезны, все родственники, все учителя. Ни на что не способный мусор, который горазд только языком чесать. — Какое лекарство тебе нужно? — он положил свою ладонь на плечо Кибуцуджи. Если бы не тот факт, что он вот-вот задохнётся, Мудзан обратил бы внимание на то, что прикосновение, которое явно не принадлежало матери, впервые не показалось ему отвратительным — не такое, как все до него. Вызывающее лёгкое чувство ностальгии, будто Кибуцуджи видел свой излюбленный сон, в котором один необыкновенный юноша дарил ему Голубую Паучью Лилию и то, что прародитель чувствовал крайне редко — тепло. — Дышать не можешь? — понял проблему незнакомец. Рваный кивок. Самый глупый вопрос, который можно задать содрогнувшемуся в три погибели человеку. — Хорошо. Я п-понимаю. Тебе нужна таблетка или укол? — осмотрел он стол. Голос парня дрожал, но тот пытался сохранять спокойствие и здравомыслие. Кибуцуджи мотнул головой. — Ясно. Что-то другое? — ответом послужил слабый кивок. — Я найду. Юношеские пальчики слегка дрожали, пока тот, перебирая содержимое сумки, заглядывая в боковые карманы, искал лекарство для незнакомца. — Тут два ингалятора, — радостно закричал он, но поспешил снизить тон. — Какой из них? Ой, ты же не ответишь. Кивни, если синий. Нервный кивок. Дрожащими руками незнакомый спаситель протянул желанное благословение и нажал на кнопку для впрыска. Вспомогательный ингалятор, содержащий спасательную жидкость, превратил ее в очень мелкий туман, который Кибуцуджи с трудом, но смог вдохнуть. Эффекта долго ждать не пришлось. Сальбутамол, содержащийся в жидкости, стимулировал рецепторы в мышцах дыхательных путей, расслабил их и помог расшириться. Немедленное облегчение симптомов приступа последовало через пару вдохов, а через пять минут боль полностью себя уняла. Современные методы лечения были достаточно эффективны, чтобы Кибуцуджи мог мысленно сказать Смерти: «опять обломалась, сволочь». — Ты в порядке? — шепотом спросил юноша, нарушая тишину. Нет. Он не был в порядке. Никогда не был и вряд ли когда-нибудь будет. Кибуцуджи страдал не только телом, но и головой. Каждый день был всё тяжелее и тяжелее предыдущего. Ему хотелось жить, он и не думал прекратить свои страдания смертью — всей душой он презирал тех, кто лишал себя жизни, будучи здоровым. Мудзан правда не хотел умирать, но устал выживать. Ему надоело, потому что у него вообще не было смысла бороться. Будучи демоном, он мог надеяться на бессмертное тело, а что сейчас? Он медленно, но верно сходил с ума. И всё из-за мерзкого чувства внутри, словно ему нужно что-то или кого-то найти, что-то сделать. Но это явно не имело ничего общего с его предыдущей целью — Лилией. Оставалось только догадываться, какого черта Боги послали его на Землю и чего он хочет сам. — Да. В полном порядке. — Не нужно скрывать правду, — ласково прошептал юноша, будто заботливая сестрица-монахиня, говорящая с другими служителями церкви. Голос, которому хотелось верить, звучал и правда взволновано — парень не лгал и искренне переживал. — Я помогу, чем смогу. Я отведу тебя в медпункт к госпоже Кочо. — Не нужно лезть не в своё дело, — сухо ответил Кибуцуджи. Ещё ему не хватало рассказывать о своей несчастной доле проходимцу и школьной врачихе. — Кем бы ты там ни был… — Танджиро Камадо, первый год, — улыбнулся парень, протягивая руку. — Рад знакомству. Мудзан жест проигнорировал, подумав, что перед ним находится самый настоящий придурок. Помог незнакомцу, не зная природы его недуга. А если бы это было что-то заразное, передающееся воздушно-капельным путём? Да любой адекватный человек проигнорировал бы его. А потом Мудзан вздрогнул, анализируя услышанное. Не ослышался ли он? Камадо? Танджиро? Нет, это точно слуховая галлюцинация — продукт моего постоянного стресса. Я уверен. — Как? — переспросил Мудзан ещё раз, но на этот раз поднимая свой взор с пола на подростка. Танджиро повторил, уточнив написание иероглифов его имени и фамилии. Непослушные волосы, напоминающие языки пламени, торчали как попало. Рубиновые глаза, которые так и сияли, невероятно красиво переливались на свету. Обеспокоенный взгляд, направленный прямиком на «жертву обстоятельств», и нежная улыбка. Ошибки быть не может. Правда он… Танджиро обрушился на Кибуцуджи, как снег на голову, как гром среди ясного неба. Мудзан не был готов к этой встрече, абсолютно не готов. Нет, он, конечно, представлял, что она возможна — мир весьма тесен, несмотря на то, что так огромен. Но «знакомство» с юношей из снов он «видел» точно не в такой дерьмовый день как этот. А что делает демон, когда его застают врасплох, оставляя абсолютно беззащитным? Правильно — атакует в ответ, пытаясь скрыть тот факт, что был достаточно беспечен, не предугадав подобный исход. Но Мудзан — особенный, далеко не обычный. Он демон, который сбегает от неприятностей. Пусть со всем разбираются другие, а его оставят в покое. — Откуда ты такой вылез? — небрежно спросил выпускник, надеясь отвлечь первогодку вопросом, одновременно продумывая план отступления. — Я? — удивился вопросу парень, наклоняя голову в бок. Предположив, что старший имел ввиду не «как зовут твою мать», дал весьма простенький ответ: — Я пришел за материалами к докладу. — Ты можешь найти всё в интернете, — бросил в ответ Мудзан, самостоятельно поднимаясь, отказавшись от протянутой руки. Хватило ему унижений на сегодня. — Знаю, — неловко засмеялся Камадо, потирая другой рукой затылок, взъерошивая свои волосы. — Я вырос в деревне в горах, а переехали мы не так давно, поэтому и с интернетом я пока не очень дружу — просто знаком. А напрягать освоившуюся сестру не могу, у неё и своих забот полно. Друзей тоже отвлекать не хочу. — Неудивительно, что ты полез туда, куда тебя не просили, — нашел объяснение поступку подростка Кибуцуджи — необразованность. — Деревенщина. — Но тебе нужна была помощь, — удивился Танджиро, игнорируя тот факт, что его назвали деревенщиной. По сути, он таковым и являлся, а обижаться на всякую ерунду парень не умел. И тем более Камадо не ждал какой-либо благодарности, осознавая, что выпускник перед ним страдал не только телесно, но и переживал психологический стресс. — Если бы ты мне дал бы не то, что нужно, — принялся объяснять Мудзан, — то виноват был бы ты. Не помогай каждому встречному. Это выйдет тебе боком. Почему же ты совсем ничего не помнишь? Почему помогаешь мне? Неужели у тебя нет даже сторонней мысли, что что-то тут не так? Мысли, что твои действия неправильны? Никакого «шестого чувства»? Бессмыслица какая-то. Почему твоя интуиция и инстинкты канули в лету? Почему ты появился именно сейчас, когда был нужнее всего? Но почему не раньше? — Но всё же хорошо, — уверил Камадо, одаривая Кибуцуджи яркой улыбкой. — Ты в порядке, и я счастлив. — Слишком назойливый, — с недовольством сказал он. — Займись своими делами, не лезь к каждому случайному прохожему. Танджиро проигнорировал данный приказ и принялся собирать лекарства, которые в ходе поиска разлетелись по всему столу. — Что ты делаешь? — Мудзан нахмурился. — Помогаю, — беззаботно ответил юноша, сортируя лекарства по их видам: таблетки, капсулы, уколы, ингаляторы и странные штуки, которые Камадо видел впервые. — Так ты не потеряешь что-то ещё раз. — Мне это не нужно. — Будет грустно, если ты попадешь в больницу. Сейчас же начинается самая сложная подготовка к экзаменам. — И что? — вскинул бровь Кибуцуджи. — Ну, будет печально, если ты пропустишь важный материал, — ответил Камадо. — Так ты совсем не знаешь, кто я… — понял Мудзан, ухмыляясь. Ну, теперь объяснение, почему ему помогли выжить, а не дали сдохнуть в агонии, нашлось — у мальчишки не только не было воспоминаний из прошлой жизни, так и познания из этой хромали. — Ты ведь не представился, — напомнил Камадо, улыбаясь. — Где же мои манеры? — саркастично спросил выпускник. — Кибуцуджи Мудзан. — Кибуцуджи Мудзан, — словно на вкус опробовал имя Танджиро. Прародитель ожидал, что его имя заставит Камадо вспомнить хоть что-то из прошло, но тщетно. — Тот самый Кибуцуджи-сэмпай? — Да, тот самый, — вздохнул он. Дурная слава впереди него бежит. — По фамилии можешь ко мне не обращаться. Маленький каприз, который Мудзан мог позволить тому, кто, по сути, только что спас его от гибели на полу пыльной школьной библиотеке. — Му-кун? — задумчиво спросил Танджиро, приложив указательный палец к своему подбородку. — Я вырву тебе язык, если ты назовешь меня так фамильярно ещё раз в своей жалкой жизни, — агрессивно выплюнул Кибуцуджи. Хотел позволить полезному человеку чуточку больше, чем позволял другим, как тот уже на шею сел — иди на уступки после такого. Мудзану хватило того, что его в детстве кто попало называл самыми мерзкими прозвищами на свете: родители, родственники, медработники. Повторного унижения не пережил бы не только он, но и тот, кому пришло бы в голову так его назвать. — Шучу-шучу, только не злись, — замахал в разные стороны руками Камадо. — Мудзан, да? — Сойдёт, — отрезал он. Какое же странное чувство расцвело в груди Мудзана. Раньше из уст бывшего охотника вырывались только крики ненависти, угрозы смертью и проклятья, если в предложении стояло имя Кибуцуджи, но тут — неподдельное дружелюбие. — А почему тебе не нравится обращение по фамилии? — поинтересовался подросток. — Не твоё дело, — холодно сказал Кибуцуджи, отворачиваясь к окну. Собирался дождь, тучи окутали небосвод и периодически можно было услышать, как вдали гремит гром. — Прости, некрасиво с моей стороны лезть в чужие семейные дела, — смутился Танджиро, понимая, что это было нетактично. Он поспешил сменить тему. — Но всё же… Лучше пока не болеть. Сейчас же начинаются промежуточные экзамены, — невзначай напомнил Камадо. — Мне чего с них? Я ещё в январе сдал «общий тест достижений первой ступени», — ответил Мудзан, поправляя выбившуюся рубашку. — Ах, так ты третьегодка, пусть и выглядишь моложе… Стой, это тот экзамен, который проводит Национальный Центр по приему в университеты? — взволнованно поинтересовался Камадо, словно услышал что-то необыкновенное. — Да, — безразлично ответил Кибуцуджи, игнорируя замечание по поводу внешнего вида. — И ты сдал? — юноша даже не пытался скрыть удивление. — Да, — отрезал он. — А я в первых двух триместрах едва ли дотягивал до среднего по английскому, — уныло ответил он. — А это переводные! С национальными я точно не справлюсь. Куда ты хочешь поступать? — Университет Кэйо, — Кибуцуджи отвечал кратко, стараясь показать всю свою незаинтересованность в этой беседе, но Танджиро мастерски втягивал его в диалог. — Вот это да! — восхищённо сказал он. — Ты, должно быть, очень хорош в учебе. Слухи хоть где-то не врут, — весело подметил он. Закончив с сортировкой лекарств, а также вернув учебники на свои места, Камадо вдохнул полной грудью. — Отлично, теперь можно довести тебя до дома. — Чего? — не понял Кибуцуджи, перенаправляя взгляд с рук Танджиро на его лицо, вглядываясь в алые рубины юношеских глаз. Совсем после смерти крыша поехала? — Ну, до дома помогу добраться. Ты же не хочешь идти в медпункт, — объяснился Танджиро. — У меня есть две ноги и две руки. Я не инвалид, — разозлился бывший демон. — Конечно нет, — согласился парень. — Только вот я переживаю, что тебе может стать хуже. Нет, с меня хватит. — Хуже просто некуда, — выплюнул выпускник, хватая школьную сумку и быстрым шагом выходя из библиотеки. Назойливый ребенок тут же побежал за ним. — Да оставь же ты меня в покое, — возмутился Кибуцуджи, когда Камадо поравнялся с ним в коридоре. — Не могу, Мудзан, — настойчиво ответил Танджиро. — Я не смогу спать, если не буду знать, что с тобой все хорошо и ты добрался без инцидентов. — Тогда мои поздравления, — остановился он и прижал одним быстрым движением Камадо к стенке. Юноша ударился головой о гипсокартон, однако, болезненным удар не был. Да, Кибуцуджи был слаб физически, но ростом он был чуточку выше, что компенсировало слабость в руках. Он наклонился и прошептал первогодке на ухо: — Мне не хорошо и никогда не будет. Ужасных снов. С этими словами он отпустил шокированного Танджиро и, набирая своего водителя, покинул здание школы. Камадо, искренне потрясенный внезапной вспышкой третьегодки, какое-то время стоял неподвижно, рассуждая, как ему стоит поступить: оставить беднягу в покое или навязаться, но поддержать? Размышления были прерваны сторонним вмешательством. Из-за угла показался знакомый силуэт, который подозвал юношу к себе. Не мешкая, парень пошел ему навстречу. Тусклый свет из окон наконец осветил приятные черты лица молодого учителя Гию Томиоки. За учебный год он так и не смог наладить отношения со многими учителями, все время занимаясь своими учительскими обязанностями, не оставляя и минуты на личную жизнь и свободную деятельность в коллективе. Но даже с таким нелюдимым, холодным и отстраненным человеком Танджиро смог найти общий язык. Внезапно, темой для разговора учителя и ученика стал не преподаваемый Томиокой предмет, а провалившаяся попытка Камадо подружиться с Кибуцуджи. — Он не признает никаких моралей общества. В эмоциях скован. У него нет ни приятелей, ни соратников, потому что ужиться с ним невозможно, — тогда учитель физкультуры ненадолго замолчал, прикидывая, стоит ли продолжать просвещать юношу во все тонкости, но все же добавил почти шепотом: — Пойми, Танджиро, я тебя вовсе не запугиваю, но я знаю, какой он… человек на самом деле. Правда знаю, — интонацией подчеркнул он. — Таким дружелюбием он может запросто воспользоваться, а потом выбросить тебя, как ненужную игрушку. Пожалуйста, подумай хорошенько, стоит ли подобная игра свеч? Та ли он персона, с которой стоит заводить дружбу? Тогда Танджиро сделал вид, что задумался, но исключительно из вежливости, потому что для себя он уже принял решение — стать товарищем совсем одинокого человека, которого многие избегали лишь из-за пущенных неизвестно кем слухов, что он — бессердечный демон, питающийся людскими страданиями, разбитыми сердцами и неразделёнными с друзьями финансами. Слова сэнсэя только добавили Камадо решимости. Через десять секунд полной тишины он ответил: — Стоит, — уверенно кивнул он. — Спасибо за предупреждение, учитель Томиока. Я искренне ценю ваш совет. Но я уверен в своем решении. — Загубишь ты себе беззаботную юность… — разочаровано ответил мужчина, качая головой и отпуская парня восвояси.***
Всю дорогу от коридора до выхода Мудзан думал, что его грубость сослужила ему великую службу и назойливая шестнадцатилетка больше к нему не подойдёт. Знал бы он, что этими словами он только разжег в глазах Танджиро огонь и пробудил желание заботиться ещё сильнее, то вернулся бы в прошлое и всё исправил. Но машину времени не изобрели. Возможно, к счастью. Голые деревья, на которых даже не начали набухать почки, напоминали скелеты, покрытые слоем черной плесени. Небо заволокли тяжелые, темные тучи, готовые разразиться громом и орошить город дождем с минуты на минуту. Стоя у ворот учебного заведения, Кибуцуджи достал из кармана мобильный и посмотрел на время. Водитель оставил неутешительное сообщение о том, что будет через тридцать минут — пробки. Прародитель не бесился на весь окружающий мир больше месяца, твердо решив, что навсегда бросит кидать пустые жалобы Богам и займётся изменением настоящего в свою пользу. Но сегодня почему-то сдался и не на шутку разгневался, вспоминая о многих трудностях, с которыми ему приходится справляться долгие годы. О трудностях, которые не несли в себе никакого смысла — он просто страдал на радость Вселенной и окружающих. Видимо, погода подпортила ему настроение, атмосферное давление надавило на голову и заставило воспоминания всплыть, как трупы в реке после недельного плавания, пробуждая новую волну раздражения. А Камадо Танджиро сделал своим внезапным появлением невозможное — демон отбросил своё обещание «не связываться с реинкарнациями охотников и не говорить с ними больше, чем необходимо для поддержания маскировки» в мусорное ведро. Пусть юноша и помог ему, но этим задел раздутое до масштабов вселенной эго Кибуцуджи. Взбешённый на мальчишку больше, чем на самого себя и собственное хрупкое, словно хрусталь, тело, Мудзан убрал смартфон в карман брюк и пошел к парковке. Кибуцуджи считал, что эмоции — чепуха, с которой должен уметь справляться любой человек. К сожалению, выходило у него плохо, пускай палитра эмоций была столь же мала, будто состояла из немногочисленных кошачьих слез. В ожидании злополучного транспорта, гнев Кибуцуджи поумерился столь же быстро, насколько и всполыхнул. Его сменила новая, ранее неведомая эмоция. Бывший демон чувствовал себя необычайно странно после того, как вслух выдал эмоциональную пургу в присутствии Камадо, который в этой жизни видел его всего дважды. Был ли это стыд, неловкость за сказанное? Прародитель толком не знал, но подобную теорию отрицал — он никогда не знал ни стыда, ни смущения. Надеялся, что никогда и не узнает. Отбросив размышления на этот счёт в дальний ящик, Мудзан решил уделить внимание чему-то более важному. Прекрасно понимая, что его «откровение о скорой кончине» может вылиться в какие-нибудь провокационные выкидоны со стороны мальчишки, Мудзан подумывал о поиске кого-нибудь, кто подделал бы Кибуцуджи справку о неспособности посещать «этот цирк», чтобы он перешёл на домашнее обучение. Не придумав ничего законного, что не вылилось бы в серьезные неприятности, он вздохнул. Убуяшики сразу разоблачит подделку и, потеряв возможность большую часть дня следить за бывшим демоном, обязательно доложит об этом Кибуцуджи старшему — думал Мудзан. Только вот у Кагаи никогда не было цели навредить брату просто так, «за красивые глазки». В доверие к отцу Кибуцуджи он втирался только для того, чтобы при возможности втихую защитить Мудзана от неуравновешенного родителя, хвалить его достижения и многое другое. Он умел внушать людям то, во что им нужно верить, и пользовался своим даром во благо. Наверное, благодаря этому вмешательству порки в последние годы стали для Кибуцуджи явлением редким. Это было и в личных интересах Кагаи — ему не нужно было, чтобы бывший демон опять ступил на кровавую дорожку. Убуяшики старался о роли серого кардинала не распространяться, представляя возможную реакцию прародителя на такое самоуправство. Везде видя только подводные камни, Кибуцуджи считал, что нужно избегать возможных угроз любой ценой. Прародителю казалось разумным решение поговорить с Танджиро, чтобы тот, не дай Боги, не выдал «секрет о ходячем мертвеце» всему свету. Возможно, я так и поступлю, если мальчишка не оставит меня в покое. Он мне не нужен. Ледяной ветер пробирал кожу до костей. Закутавшись в пальто и уткнувшись носом в шарф, Кибуцуджи переступал с ноги на ногу и зябко ежился — больше от нетерпения, чем от холода. Поглядывая на экран мобильного каждые две минуты, Мудзан чувствовал, как раздражение нарастает. Когда на дисплей приземлились первые дождевые капли, Кибуцуджи окинул взглядом окружение — спрятаться от дождя можно только на остановке, до которой ему идти было слишком лень. Решив, что пара капель воды с неба его не убьют и в пепел не обратят, бывший демон не сдвинулся с места. Внезапно из-за спины послышался голос. Вспомни лучик — вот и Солнце. — Мудзан! — радостно позвал его подросток. — Так ты ещё не ушел. Ты чего под дождем стоишь? — обеспокоено спросил Камадо, подходя ближе. — Жду машину, — отрезал он, показательно отворачиваясь от того, кто оборвал поток мыслей своим внезапным появлением. Раздалось шуршание, а за ним глухой звук. Внезапно на голову перестала капать холодная дождевая вода. Кибуцуджи посмотрел на Танджиро, который левой рукой держал зонт над головой Мудзана. Довольно улыбаясь, Камадо сказал: — Пусть учитель и предупредил, что ты ненавидишь компанию… а я нахожу это странным — прокашлявшись, дополнил парень, — но нет ничего страшного в том, что мы немного поболтаем, пока ждём свой транспорт, да? — … — проигнорировав вопрос, Кибуцуджи задумался, кто из учителей мог сразу же после их «знакомства» уведомить Танджиро о том, что он людей не переваривает. — Какой учитель? Танджиро внезапно одолели сомнения — он не был уверен, стоит ли ему говорить о том, что именно сказал учитель Томиока. Застав шокированного после «нападения» Камадо, Гию вдруг заявил, что ученик совершает большую ошибку, пытаясь подружиться с таким человеком, как Кибуцуджи. Синеглазый мужчина намекнул, чтобы Танджиро не грезил о дружбе с третьегодкой: о нем ходили неоднозначные слухи, о которых знали многие, но у Камадо было ощущение, что Гию не договаривал и знал гораздо больше других. Но Танджиро не был бы собой, если бы так просто поверил в то, что его сэмпай был сущим демоном. Он намеревался подружиться с ним и доказать миру обратное — демонов не существует! А потом, когда Камадо увидел высокий силуэт у парковки, его ноги чуть не подкосились от удивления — сами Боги дали ему шанс! — Камадо, ты оглох? — вновь позвал темноволосый первогодку. — Что? — вынырнув из омута размышлений, парень дёрнулся, испугавшись резкого тона нового знакомого. — Прости, я задумался, не услышал твой вопрос… Повторяться дважды Кибуцуджи ненавидел и из принципа никогда этого не делал, но ему было необходимо знать, у кого из его учителей могли остаться воспоминания о предыдущей жизни. — Я спросил, какой учитель говорил с тобой, — раздражённо повторил он. — Учитель Томиока, — Камадо не был мастером лжи, поэтому сказал правду, надеясь, что это никому боком не выйдет. — Он просто не может меня терпеть, — пожал плечами Мудзан, вновь смотря на экран смартфона. Физрук на дух не переносил Кибуцуджи ещё с первого года. Дело не в том, что он хоть что-то помнил — искренне считал Кибуцуджи. — Бывает, что люди не ладят между собой, но он замечательный учитель! — тут же принялся защищать Гию перерожденный. — Кому как, но я думаю, что даже дрессированный пудель может преподавать спорт с таким же успехом, — насмешливо ответил прародитель, желая поскорее уйти от общества первогодки. Но, к счастью, решать сию проблему не пришлось. Через несколько секунд неподалеку остановился автобус, из которого хлынул поток людей. Другая группа же терпеливо ждала свой очереди под козырьком. Танджиро ойкнул и сказал: — Извини, мне нужно бежать! Если не успею, то на свою смену опоздаю, Незуко сильно разозлится, — извиняясь, он поспешно всучил зонт в свободную от телефона руку Мудзана и побежал к остановке. — Увидимся! Кибуцуджи стоял и смотрел на удаляющуюся фигуру мальчишки в клетчатой куртке, искренне не понимая, почему перед ним вообще извинились. Затем, сообразив, что Камадо убежал, оставив ему свой зонт, бывший демон окончательно заблудился в попытках понять этого человека. Насколько сильно ты себя не уважаешь, Танджиро, что когда тебе говорят проваливать, ты делаешь всё с точностью да наоборот? Мудзан, простоявший десять минут на холоде, стал ощущать, как ноги потихоньку начали неметь. Хотелось вернуться домой, сесть к камину в гостиной, разжечь огонь и греться у него часами напролёт. Хотелось взять с полки семейной библиотеки какую-нибудь новенькую книгу, за которой можно было бы скоротать очередной дождливый вечер. Хотелось поручить прислуге приготовить индийский чай, от которого исходил бы чудесный аромат трав. Но вот он стоял один, морозил нос, вдыхал пары выхлопных газов проезжающих мимо машин, думая о прошлом и о парне, который лез не своё дело. Через двадцать минут наконец прибыл и водитель, сердечно извиняясь за опоздание из-за пробок — автомобильные аварии в последнее время стали приносить все больше и больше проблем налаженной системе японского транспортного движения. Настроения отчитывать подчинённого у Мудзана не было, все благодаря грёзам о скорейшем возвращении домой, поэтому он молча сложил зонт и сел в машину.***
Февраль — предпоследний месяц, знаменующий приближение конца учебного года в Японии. Школьники готовятся к последним переводным экзаменам, а кто-то — к очередным вступительным. У Танджиро, который весьма успешно держался на плаву последние месяцы, легонько дрожали руки, он жаждал узнать результаты своих трудов. Учитель Шинадзугава проходил между рядов, возвращая тесты, которые были написаны школьниками, вставляя едкие комментарии о том, что такие олухи, как его ученики, в жизни не смогут поступить в достойное учреждение и им придется быть дворниками и парикмахерами до конца дней своих. То, что он обесценивал труд вышеперечисленных, его мало волновало. Возможно, так он пытался «подбодрить и мотивировать» детей, но наверняка не скажешь. Санеми всегда было тяжело понять. Получив назад свой тест по математике с оценкой «семьдесят», Камадо приуныл. Его результат оказался чуточку ниже ожидаемого, отчего Санеми поспешил уведомить Танджиро, что такими темпами он останется на второй год — пусть его слова даже близко не соответствовали истине. Мысленно прикинув цены на занятия с репетиторами по основным предметам, Камадо поставил себе цель — в следующем году своими силами вытянуть математику, пока она не рухнула в овраг, а хромой на две ноги английский достать со дна Марианской Впадины. С английским у Камадо была кровная вражда. Он просто не понимал, как именно работает этот язык — абсолютно непохожий на родной, японский. Возможно, Танджиро, не поняв основ в один день, навеки обрёк себя на плавание в ужасных отметках. Но, благодаря своему упорству в этом году, он добился «второго шанса». Учитель английского языка дал Камадо замечательную возможность улучшить свои показатели, если тот сделает презентацию… Сделать-то Камадо сделал. Но вот вызубрить материал он не успел, а потому выше балл не получил. На протяжении всего вечера он думал о том, хорошо ли добрался Кибуцуджи, как его самочувствие и почему он так сильно разозлился. Размышлял об этом Танджиро не только вечером, но и половину ночи, а затем и всю раннюю смену в семейной пекарне, ну и, конечно, на уроках. Прозевав пару вопросов Санеми, Камадо понял, что совершил большую ошибку. Ему в весьма грубой форме сказали, что за «полеты в облаках» тот остается убирать классную комнату после занятий вне своего дежурства. Зеницу облегчённо выдохнул — ему не придется драить парты благодаря рассеянности друга. Иноске, который должен был помогать блондину, не сдержал громкого смешка, за что получил от Аой, старосты класса, а также самой молодой девушки в студсовете, папкой по голове. Спорить с Шинадзугавой — все равно, что кидать горох о стену. Абсолютно бессмысленное занятие. Поэтому Камадо спокойно принял наказание, извинившись за свою неправоту. Раздался мелодичный звонок, и все поспешили разойтись. Кто-то направился домой, а кто-то — в клубы по интересам. Танджиро попросил Зеницу, направлявшегося в музыкальный клуб, заскочить по пути в клуб кэндо и предупредить учителя о том, что Камадо задержится из-за внезапного дежурства и приносит свои извинения за это. Агацума кивнул и направился к выходу, оставляя друга одного. Начав с доски, парень приступил к отработке своей рассеянности. — Камадо, — обратились к нему, но парня слова не достигли. — Камадо, мне тебя ударить, чтобы ты наконец обратил внимание на того, кто с тобой говорит? — выругался раздраженный гость. Обернувшись, Танджиро удивился. Перед ним стоял его новый знакомый, явно недовольный тем, что ему против воли приходится находиться в учреждении дольше положенного. В его руках, помимо школьной сумки, находился тот самый зонт, который Камадо оставил, переживая, что и без того слабый здоровьем третьегодка может простыть и слечь в больницу. Протянув зонт владельцу, Мудзан сказал: — Хватит своевольничать, когда тебя не просят. — Всегда рад помочь, — улыбнулся юноша, принимая из рук Кибуцуджи предмет, случайно касаясь его пальцев. — У тебя холодные руки, — подметил он, — ты замерз? — Нет, — сухо ответил брюнет, тут же покидая комнату. Танджиро уже хотел было предложить тому теплые перчатки, но даже не успел попрощаться. Взяв тряпку, он продолжил стирать мел с доски, уничтожая несчастные графики функций и устало вздыхая. Из-за неразговорчивости Кибуцуджи Камадо только сильнее прежнего задумался о причинах такого отношения со стороны старшеклассника. Мысленно придумав новому знакомому трагическую предысторию по типу греческой «Алкестиды»*, первогодка стал увереннее в том, что обязательно узнает причины нелюдимости красноглазого юноши. — И все же странный парень, — признал он. — Но я уверен, что слухи о том, что он злобный демон, который сбрасывает своих недоброжелателей в Сумиду* — глупые. Чтож, — взяв тряпку, Камадо резво побежал протирать столы, — теперь нужно закончить с этим. После уборки Танджиро пошел в клуб кэндо, а затем, после усердной тренировки, домой. Совсем как вчера, погода испортилась. Небо покрылось темными тучами, которые всем своим недоброжелательным видом говорили, что дождь — вопрос времени. Спешившему к автобусной остановке Камадо встретилась группа студенток, которые наверняка числились в находящемся неподалеку университете. Девушки шли и громко болтали о каких-то финансовых махинациях, продаже «свечек» и неком «сексуальном светлом старшекурснике, который покажет тебе Рай, но оставит без последней пары штанов». В каком смысле не оставит штанов? Первогодка не знал, и даже представить боялся. Стараясь не заострять внимание на чужих разговорах, Танджиро дожидался своего автобуса. Но всё же ему было чуточку не по себе. Возможно, шестое чувство, тянувшееся к душе бывшего истребителя, игнорируя время и пространство, начало пробуждаться.***
Иногда, сидя на подоконнике в пасмурный день, поставив на задний фон новостную программу, наблюдая за проезжающими мимо машинами и проходящими в спешке людьми, можно почувствовать всеобъемлющую хандру. Даже Танджиро, извечно позитивный, жизнерадостный и бойкий юноша, не был от этого застрахован. Пока его матушка была занята на работе, отказавшись от настойчивой помощи сына, а младшие всё ещё были в садиках, на дополнительных занятиях или кружках в школах, Камадо не мог найти, чем же себя занять. Выполнив все поручения, отмыв дом до блеска, закончив с готовкой, поболтав с друзьями в Микси* и скинув Иноске добросовестно сделанное домашнее задание по математике, Танджиро окунулся в пучину безделья. Так он и оказался на подоконнике. Наблюдая за незнакомцами, первогодка нашел себе поистине забавное детское развлечение — пытался угадать, кто же тот или иной человек по профессии, есть ли у него семья, какое у него хобби и куда он направляется. Вот так Камадо и приковал свой взгляд к молодому человеку в черном пальто, который стоял на обочине дороги и ждал, когда прервется поток проезжающих мимо автомобилей. Танджиро не видел лица незнакомца, но свою игру воодушевлённо начал. Роста парень был среднего, а может и чуточку выше. Волосы черные, волнистые, но не коротко стриженные, что расходилось с представлением об «одинаковости» японцев, однако слишком короткие, чтобы сравнить со стандартной длинной, которую обычно носили японские девушки. Парень стоял и быстро кликал пальцами по экрану мобильного телефона, возможно, набирая сообщение или делая запрос в поисковике. Камадо деталей разглядеть не мог — только белый интерфейс приложения. — Так-так, — прислонившись к окну прошептал он. — Наверное, он студент, который спешит домой с учебы. Его ожидает, хм, девушка, которой он и пишет сообщение. По пути он зайдет в цветочный или в кондитерскую, чтобы сделать ей приятный подарок. Учится он, наверное, на какую-нибудь креативную специальность, — предположил бывший охотник. Когда человек в черном пальто миновал дорогу, он не пошел далее по улице, а свернул прямиком в кафе напротив. Танджиро сменил позу, положив голову на подоконник, чтобы более детально рассмотреть происходящее у кассы. Увидев, что темноволосый получил заказ, даже губами не пошевелив, Танджиро понял, что этот человек — постоянный клиент данного заведения. Ему передали лишь одну чашку, вежливо поклонившись. Камадо разочарованно вздохнул и поспешил исправить свою теорию. — Этот парень ждет кого-то, возможно, друга, который задержится. Они часто встречаются тут, чтобы поболтать, — вновь предположил он, испытывая лёгкое чувство азарта. Но и тут не угадал. Темноволосый юноша стянул с себя пальто, шарф, солнечные очки, достал учебник и пару тетрадей, после чего пересел на противоположное место, чтобы свет из окон падал на рабочую область. Тогда Танджиро смог чётко разглядеть лицо незнакомца, делающего глоток из расписной чайной чашки. — Мудзан? Ох, я даже не узнал, — удивлённо повысил голос он, вскакивая с подоконника. Танджиро почесал голову и уныло осознал, что проиграл в своей же игре: — Ну вот, тогда я совсем ничего о нём не угадал. Отказавшись от сильного желания помахать рукой из окна, словно маленький ребенок приветствует мать, когда она забирает его с детского сада, Камадо спрыгнул на пол. Он ходил из одного угла комнаты в другой, периодически возвращаясь к подоконнику, чтобы возобновить наблюдение за повадками Кибуцуджи вне школы. На удивление Танджиро, изменения были кардинальны. Юноша не выглядел раздраженным, скорее спокойным, как удав. Делая записи в тетрадь, он иногда ловко вертел ручку между тонких бледных пальцев. Кибуцуджи даже ниспадавшие на лицо и глаза пряди поправлял с таким изяществом, словно перебирал струны гитары. Мудзан, к большому удивлению парня, даже приветливо улыбался официантке, которая периодически подливала ему новую порцию горячего чая в чашку. Совсем не похож на того человека, которого Танджиро встретил в библиотеке — спокойный, собранный. — Он всё же умеет не только хмурить брови, — на лице юного Камадо появилась нежная улыбка при мысли, что он не ошибался в том, что Мудзан на самом деле мог быть хорошим человеком. — Значит, подружиться с ним возможно. Наблюдая за старшеклассником, бывший истребитель ловил себя на мысли, что Кибуцуджи и впрямь слишком идеальный для этого мира, если только речь шла не о его скверном характере. Высокомерный, холодный и отдаленный, словно Божество, которое было вынуждено оставаться на земле, совершенно того не желая, не имея возможности вернуться на Небеса. Танджиро считал, что плохих людей на свете не существует, что они просто одинокие, не знающие дружбы или любви души. Того же мнения он был о темноволосом юноше. Так что «помочь» Мудзану Камадо хотел исходя из самых чистых, бескорыстных и искренних намерений, хотя в какой-то мере и эгоистичных — он сам не хотел, чтобы старшеклассник оставался нелюдимым и провел последние недели в старшей школе «скучно», так и не заведя настоящего товарища, не познав этого чудесного чувства доверия и взаимного уважения. Мысленно пытаясь придумать достойный план того, как бы им сойтись характерами, Танджиро не заметил, как ключ во входной двери квартиры повернулся. Вскоре из рассуждений его всё-таки смогла вырвать одна весьма активная и жизнерадостная персона: — Привет, братик! — из коридора раздался задорный голос Незуко, младшей сестрицы Танджиро, а также громкий шелест пластиковых пакетов. Камадо поспешил ей навстречу, чтобы помочь донести покупки на кухню. Но Незуко беззаботно бросила пакеты на паркет и прыгнула в объятия старшего брата. Девочка принялась эмоционально рассказывать о том, как насыщенно прошел её день и сколько нового она успела узнать, а также поспешила рассказать обо всех слухах средней школы, в которой училась уже второй год. Танджиро внимательно её слушал и порой комментировал некоторые моменты. Даже жалуясь на сонливость из-за пасмурной погоды, юная Камадо оставалась весьма активной. Танджиро даже пошутил, что она напоминает ему маленького крольчонка: озорного, свободно прыгающего по лугу, жизнерадостного и пушистого. На такое сравнение девочка лишь фыркнула, вызывая у брата добродушный смешок. Разобрав с сестрой покупки и отправив часть продуктов в корзинку с овощами и фруктами, а другую — в холодильник, старший Камадо сообщил, что ему нужно поучить историю, по которой ему вскоре предстояло сдать нелегкий экзамен. Незуко понимающе кивнула и прыгнула на диван, переключая новостной канал на канал с дорамами. Пожелав сестре хорошо отдохнуть после учебы, первогодка старшей школы зашёл в свою комнату и, достав учебник из наплечной сумки, тяжело вздохнул. — Эпоха Камакура, начнем с тебя… Неведомым образом спустя целый десяток минут мозгового штурма, информация из учебника не лезла в голову, что заставляло юношу злиться на самого себя и на свое рассеянное внимание. Мозг хотел было включить сонный режим, но Танджиро со всей силы ударил книгой по своему лбу. Прочная черепушка никак не пострадала, но вот на ранее идеально гладкой твердой обложке учебника красовалась вмятина. Танджиро не хотел сдаваться, но он понимал, что просто не был в состоянии выучить что-либо без подробного, интересного объяснения, без хорошей подготовки. Он мог бы попросить учителя Ренгоку, да только тот был занят помощью третьегодкам, так что отвлекать его не хотелось. А до экзамена оставалось десять дней! Выглянув в окно, Танджиро заметил, как Кибуцуджи уже собрал вещи и покидал кафе. Прикинув, что у красноглазого есть свободное время после уроков, пусть и где-то часа три, Камадо решил попросить помощи у «Номера Два» всей академии. Если Танджиро не может разобраться сам — а он был уверен в том, что в этот раз не справится — то найдет себе такого хорошего наставника, что вся школа будет шокирована результатами Камадо на этом переводном экзамене. Но все же завтрашний пробный тест — милость учителя Ренгоку, чтобы дети примерно поняли, как именно устроены вопросы — сам себя не напишет, поэтому, набрав в грудь как можно больше воздуха, Танджиро принялся выкрикивать вслух даты и события, надеясь, что это сработает и он хоть что-то запомнит. Незуко с улыбкой смотрела на брата, выглядывая из-за двери. За её ногой расположились младшие: Такео и Шигеру, бросающие обеспокоенные взгляды на старшего. — С ним все нормально? — поинтересовался Такео шепотом, вопросительно поднимая бровь. — Учеба, Такео, учеба, — грустно покачала головой девочка. Вспомнив, что ей тоже задали немало, она разогнала братьев и юркнула в общую с Ханако комнату, принимаясь за письменные задания.***
На следующее утро Танджиро, плотно позавтракав и одевшись, спустился на первый этаж дома. Там располагалось их небольшое семейное дело — пекарня. Матушка уже была на ногах, пусть стрелки часов и показывали пять утра. Вымыв руки, надев фартук и спрятав волосы под белоснежной шапочкой, Танджиро начал с того, что заготовленное матерью тесто поместил в печь. Минул час, за ним другой. Когда со всей утренней работой было покончено, госпожа Камадо поблагодарила сына, не забыв отложить порцию теплых булочек ему и его друзьям. Стерев муку с щеки сына, женщина улыбнулась, пожелала ему хорошего дня и удачи на тесте. Но это не сделало Танджиро бодрым, как бы она того не хотела. Камадо пришел на учебу с головной болью и невообразимой усталостью. — Ты готов? — раздался обеспокоенный голос впереди сидящего. — Ох, Зеницу, — обратил внимание на светловолосого друга Танджиро. — Если честно, я учил материал большую часть ночи, а встал без десяти пять. Сейчас кроме своего имени, которое нужно вписать наверху в бланк ответов, я совершенно ничего не помню. А ты? — Я даже не открывал, — честно признался Агацума. — Я умру. — Да как обычно уснёшь, а когда проснешься весь тест будет решен «феями», — в голос засмеялся Иноске. — А ты, кабан, как обычно провалишь, — насмешливо сказал Зеницу. — Слушай сюда, Моницу, да я самый умный человек на этой земле, не смей недооценивать меня! — крикнул Хашибира, пугая сидящих поблизости одноклассниц. Одна бедняжка даже телефон из рук выронила. В помещение зашёл учитель Ренгоку, который также являлся классным руководителем класса Камадо. Ученики по команде старосты, Аой Канзаки, встали и поприветствовали Кёджуро. — Мои мальчики и девочки, — с улыбкой начал он, — всем доброе утро. Садитесь, — раздалось шуршание одежд и скрип некоторых стульев. — Надеюсь, что вы хорошо подготовились к сегодняшнему пробному экзамену. У меня для вас есть очень хорошая новость, но я расскажу вам её только через час, — засмеялся он, вновь вызывая у своих учеников недоумение. На каждую одиночную парту было положено несколько листков, скреплённых между собой степлером. Были выданы простые карандаши и ластики. Как только все учащиеся получили свои задания, Ренгоку сказал: — Переворачиваем листочки. С задних парт послышались разочарованные стоны, а также приглушённый наигранный кашель. Первые вопросы уже успели ввести многих в состояние отчаяния: «а разве мы это проходили?». — Желаю вам удачи. Она пригодится! — на этих словах многие потеряли последнюю надежду на то, что экзамены могут быть не такими уж и сложными. Спустя почти час после того, как все работы были собраны и переданы по рядам вперёд, к учителю, начались разговоры. Кто-то говорил, что тест был сущим мучением, пыткой, издевательством. Кто-то прощался с друзьями и говорил, что за ужасный результат родители казнят его, посадят под домашний арест или же отберут мобильный. Кто-то с громким стуком бился головой об парту, пытаясь унять душевную боль физической после такого фееричного провала. — Вы закончили раньше запланированного, — сказал Ренгоку одобрительно. — Думаю, вы можете отдохнуть, пока я займусь проверкой ваших тестов. Что скажете? Ученики радостно согласились, рассаживаясь по компаниям и принимаясь обсуждать с друзьями прошедший пробник и другие дела насущные. — Если экзамен будет таким же сложным, — заявил Зеницу, — то я умру. — Это было чертовски легко, — сказал Иноске, всем своим видом демонстрируя, что он уверен в своем высоком балле. — Да, Твердолобый? — Я вспомнил лишь пару дат, — печально сказал Танджиро. — Я даже средний, наверное, не набрал. — Ну ничего себе, — удивился Хашибира. — Гомпачиро чего-то не знает?! — Иноске, я же не гений какой-нибудь, — улыбнулся Камадо. — Гении нашей школы сидят в третьегодках, — поддакивал Зеницу. — Вы знали, что у Ёриичи-сэмпая, того, который с Танджиро в кэндо клуб ходит, один из самых лучших результатов в префектуре? Да он без труда поступит в Токийский Университет! Его брат пусть и отстаёт в точных науках, но тоже всегда входит в топ пять. — Вот бы сразиться с ним, — от Иноске так и веяло воодушевлением за несколько миль. — Я бы ему показал, кто умнее. — Жаль тебя огорчать, — без капли искренности сказал Агацума, — но тебе даже его соперник не ровня. — Какой ещё соперник? — не понял парень. — Кто посмел занять моё место на верхушке гениев? — Кабанья башка, — оскорбил друга Зеницу, но тот на это никак не отреагировал. — Мудзан Кибуцуджи. Он действительно невероятно умён. Я слышал о его результатах на Национальных от Кайгаку, они вроде как близко знакомы, кажется, в одну начальную школу ходили, пусть и в разные классы. Не суть. Кибуцуджи-сэмпай сдавал пять предметов и все на высший балл! Комиссия не могла глазам поверить и попросила его пересдать один из предметов. И он вновь, находясь под надзором нескольких человек, повторил свой успех. — Вот это да, — восхищенно сказал Танджиро. — Он правда удивительный человек, еще и собирается поступать в Университет Кэйо. — Вот это у него цели, — вздохнул Агацума. — Мне бы хоть школу закончить, не умерев… — Я бы не строила на его счёт никаких иллюзий и надежд, — хмыкнув, сказала Аой, которая случайно услышала разговор парней. — Моя старшая сестра, Канае, которая по профессии психолог, не разделила бы вашего мнения. — В каком смысле? — кожей предчувствуя порцию негатива, спросил Танджиро. — У него вроде бы были какие-то неполадки в семье, я точно не знаю, врачебная тайна, — поправив юбку, Аой подвинула свободный стул и подсела к парням. — Но вот то, что он является сухим, бездушным и безэмоциональным человеком — факт. — Почему она так решила? — не верил словам девушки Камадо. — Пара тестов, вопросов, проверок, — начала перечислять Канзаки. — Говорю же, я подробностей никаких не знаю, но помню только, как Канае сказала кому-то по телефону, что Кибуцуджи — бездушный человек. Вот и всё. — Может, это был однофамилец, который записался к ей на прием? — предположил Танджиро. — Не хочешь — не верь, — задрала нос девушка и встала. — Да и все старшеклассники знают, что он — неприступная крепость: не ходит в клубы по интересам, у нет ни друзей, ни девушки. Ты хоть раз видел его по-настоящему злым? Я — нет, но мне и слов свидетелей достаточно. Неудивительно, что у такого человека даже подходящее прозвище есть — «демон». Канзаки, закончив свою речь, поспешила покинуть мальчишек, как только её подозвал к своему столу Ренгоку. Мужчина как раз закончил с проверкой тестов и поручил ей вернуть работы. То, с какой скоростью беззаботные выражения лиц учеников сменялись на радость или же отчаяние, стоило видеть. Камадо, взяв в руки свой лист, нехотя перевернул его на лицевую сторону и узрел не самый лучший результат в его жизни. Скорее, просто ужасный. Сорок четыре балла. — А теперь хорошая новость, — с яркой улыбкой Ренгоку хлопнул в ладоши, чтобы класс погрузился в гробовую тишину. — Это ваш первый пробный переводной экзамен по истории в старшей школе, я знаю. Поэтому я решил, что оцениваться он не будет. Но благодаря ему вы будете знать, что вас ожидает через… — мужчина бросил взгляд на календарь и усмехнулся, — целых девять дней! Танджиро был тем, кто всем сердцем обрадовался этой новости. Облегчённо вздохнув, юноша поспешил положить листок в сумку. Благодаря Кёджуро, потрясающему педагогу, Камадо понял, в каких областях он действительно слаб или силён: где даже балла не набрал, а где ему будет достаточно лишь разок повторить материал. И, самое главное, теперь Камадо знал, о чем именно он спросит одного очень интересного старшеклассника, когда они встретятся в следующий раз. Раздался мелодичный звонок, знаменующий начало перерыва, и все поспешили покинуть класс. Зеницу показывал свой тест с отметкой «девяносто», говоря, что он вообще ничего не знает из того, что там он отметил. Мол, все его ответы — случайны, а на последние вопросы он просто не стал отвечать, потому что устал, оттого и поля пусты. — Моницу, ты достал придумывать, — ругался Иноске, размахивая своей работой, которая с трудом набрала тридцать баллов. — Сколько ты зубрил, а? Бота-а-н, — протянул Хашибира. — Ну что ты, Иноске, — миролюбиво заговорил Танджиро, пытаясь предотвратить конфликт товарищей. — Ботаники не историю изучают. Это другая наука. — Да какая разница? — воскликнул зеленоглазый. — Всё равно он — ботан! — А ты тупой, как свинья! — выдал блондин, обидевшись. — Зеницу, — разочарованно вздохнул Танджиро, прикрывая глаза, — ну хоть ты не начинай. — Для тебя я — Император Кабан, нытик, — рассмеялся Хашибира, демонстрируя ряд ровных зубов. Поняв, что разнимать этих двоих смысла нет до ближайшего звонка, Камадо перевел взгляд с товарищей на окружение. Стены, окна, потолок, брюнет, идущий по коридору в сторону учительской. Ничего необычного. Задержав взгляд на парне, перерожденный вдруг осознал, на кого ему повезло наткнуться так скоро. — Мудзан! — Танджиро радостно позвал юношу, помахивая рукой. Получив в ответ лишь пронзительно ледяной взгляд, Танджиро поспешил попрощаться с чертовски удивленными друзьями, объяснившись «важным и не требующим отлагательств» делом. Впрочем, зная посещаемость третьегодки, нельзя было и на картах гадать, когда тот явит свой лик роду людскому вновь, поэтому «отлагательствам» и впрямь не было места. — Мудзан, постой! — Мне некогда, — отмахнулся прародитель, ускоряя шаг. Камадо не отставал, сначала поравнявшись с третьегодкой, а затем обогнав его, мальчишка развернулся и принялся идти спиной вперёд, мельтеша прямо перед Кибуцуджи. Устало закатив глаза, бывший демон решил обойти первогодку, но тот не пропускал старшеклассника. — Ты просто выслушай, — жалобно попросил Камадо, сложив руки в умоляющем жесте. Благодаря весьма большим глазам и пронзительному взгляду, Танджиро мог добиться много. В выигрыше он оказался и сейчас. — Слушаю, — нехотя сказал темноволосый, остановившись. Танджиро тоже прекратил шагать и уменьшил расстояние с красноглазым. — Мне нужна помощь, — только начал говорить парень, как Мудзан уже мысленно отказался хоть как-то напрягаться и в чем-либо участвовать. — Дело в том, что я не понимаю, какой подход нужно найти, чтобы подготовиться к экзамену по истории. Я случайно узнал, что в префектуре лучше тебя никто экзамены по этому предмету не сдал, поэтому подумал, что… — Я тебе не репетитор, — перебил Мудзан. Резко обойдя мальчишку, он пошел далее по коридору. — Пожалуйста! — побежал следом юноша, мысленно ругая себя за то, что навязывается, когда его собеседник дал весьма четкий отказ. — Одного объяснения и пары примеров будет достаточно. Я не займу много твоего времени! — Я тебе не нянька, — ещё раз отверг первогодку он. — Зайди в интернет и найди там подходящую методику. — Не понимаю я без живого объяснения, голый текст мне мало о чем говорит, — настаивал Танджиро. — Я тоже могу тебе помогать! — на последнем дыхании выдал он. Кибуцуджи прервал шаг, а не успевший вовремя остановиться Танджиро врезался тому в спину. Мудзан усмехнулся, посмотрел на извиняющегося Камадо свысока и спросил: — И чем же ты можешь помочь мне? — Ну, например… — он задумался. Вспоминая о том, что у третьегодки был единственный неидеальный результат лишь по одному предмету, Танджиро заявил: — Я поговорю с учителем Томиокой, чтобы он дал тебе шанс теоретически исправить отметку по физкультуре! У нас с ним хорошие отношения. Зная из слухов о перфекционистической натуре старшеклассника, Камадо решил играть по-крупному. По сути, он бы ничего не потерял, но, догадываясь о реакции обоих сторон, он всё же искренне переживал за успех операции. — Ты думаешь, что мне не наплевать на этот предмет и эту оценку? Поступление у меня в кармане, парень, мне к чёрту не сдался… — Тогда ты будешь лучшим, разве нет? — поинтересовался Камадо. — Я слышал, что Ёриичи-сэмпай лишь на несколько баллов впереди тебя. Но, если тебе действительно всё равно, то я не могу заставить тебя, — пожал плечами Танджиро, несколько раз кивая. — Да-да, ты прав. Тогда я не могу тебе ничего предложить. — Камадо, — холодно отозвался Мудзан, — ты думаешь, что такая глупая манипуляция уровня детского сада сработает на мне? Если ты так хорошо осведомлен о происходящем вокруг, то скажи мне, почему всё ещё не попросил извечно дружелюбного Ёриичи-сэмпая помочь тебе с историей? Он тоже в ней разбирается, словно жил в эпохе прошлого, — со скрипом в зубах произнес он. — Он весьма занятой человек, — принялся оправдывать свое решение бывший истребитель, но Мудзана такой ответ только разозлил. — По-твоему, я целыми днями только и делаю, что ничего? — повысил голос Кибуцуджи. — А вот Цугикуни весь такой разнорабочий, не знающий покоя ни днём, ни ночью? — Я вовсе не это хотел сказать, — понял свою ошибку Камадо, опустив взгляд в пол. — Прости, я правда не хотел. Выдохнув, Кибуцуджи прикинул сколько «хороших» дел он в этой жизни уже сделал и имел ли он возможность отказаться. Вспомнив не более парочки, бывший демон нахмурился. Такими темпами Рай после смерти ему явно не светит, а того гляди и переродится он змеёй. Он нутром чувствовал, что времени у него оставалось не так уж много, а постоянно надеяться на современную медицину прародитель не мог. — После занятий приходи в кофейню на улице Сёздивара, она там одна, — ответил Мудзан. — Но больше часа я тебе уделять не намерен, — игнорируя благодарственные речи Танджиро, он развернулся и направился в учительскую, чтобы сдать медицинские справки за последние дни его отсутствия. Не сделал он и десяти шагов, как его вновь окликнули по имени. Мечтая ударить бывшего охотника, Кибуцуджи развернулся, но юноши рядом уже не было. Перед ним стояла длинноволосая красавица, какой её считала вся академия, Умэ. Мудзан же ещё с детского сада называл её старым-добрым прозвищем «Даки» — оно шло ей куда больше, чем слово, схожее с названием заболевания. Да и Кибуцуджи не мог избавиться от привычки называть своих бывших Демонов Лун так, как называл их в предыдущей жизни. Не увидев рядом с ней Гютаро, Кибуцуджи удивился, но виду не подал. Девушка с глазами цвета зелёных изумрудов ярко улыбнулась брюнету, а затем сказала: — Здравствуй! Как твои дела? — в её голосе слышалась скорее обыкновенная вежливость, чем искренний интерес. Толком не удостоив юную девушку вниманием, красноглазый зашагал дальше, надеясь, что сегодня он никого не пришибёт. — Мудзан, — обидчиво простонала она, плетясь за выпускником, — почему ты меня игнорируешь? — Потому что я занят, — оправдался он, желая, чтобы знакомая «детства» оставила его в покое. — Чем занят? — не унималась она, раздражая прародителя глупыми вопросами. — Не твоё дело, — отрезал он. — Моё дело. Мы же друзья, — сказала она, надув щёки. Так она походила не на юркую белоснежную лисицу Кицунэ, как её называли многие парни этой школы, а на белку, которая решилась запастись орешками на зиму. — Когда я такое говорил? — насмешливо поинтересовался Кибуцуджи, зная, что ответ на этот вопрос только один: «никогда». — С детского сада дружим, — уверенно сказала она. — Я не помню, чтобы я говорил подобный бред, Даки, — устав от разговора, Мудзан захотел хорошенько врезать чем-нибудь по пустой голове светловолосой, но его останавливало полное отсутствие желания гневать неуравновешенного Гютаро, родившегося в этом мире с комплексом сестрички. — В последние лет пять ты нервный какой-то, — сказала она, скрестив руки на груди. — Даки, — холодным тоном произнес он, из-за чего по коже девушки пробежались мурашки. — Если ты хочешь и дальше бегать хвостиком, то научись держать язык за зубами. Он был весьма снисходителен, позволяя ей находится рядом, нарушать границы личного пространства. До определенного возраста позволял даже обниматься и на спину запрыгивать. Но вот лет пять назад, после хорошей порки от отца, разошелся один из швов после операции. Сказать, что Мудзан едва не умер, чудом выжив — точно попасть в цель. Одна беда обошла его стороной. Но при следующей встрече зеленоглазая решила, что после долгой разлуки залезть на Кибуцуджи — отличная идея. Не стоит объяснять, что она случайно повредила именно тот шов, который совсем недавно зашили. Тогда Мудзан запретил не только девочке, но и каждому живому существу, даже родной матери, нарушать его личные границы. Развилась паранойя. Он переживал, что каждый носит в себе искреннее намерение «убить демона», заставить его страдать. Совсем как те черные адские тени, что истязали его целую вечность. Психологическая травма — прекрасно понимал тысячелетний прародитель, но поделать с этим ничего не мог. И объяснять причины смены своего поведения и отношения к маленькой девчонке он обязан не был. Да и не хотел. — Извини, — уныло ответила девушка. — Ты не в настроении, так что я, пожалуй, пойду. Не удосужившись ответить, Кибуцуджи пошел дальше. Беловолосой и след простыл. Он расслабленно выдохнул. Остановившись у дверей учительской, он достал справки и трижды постучался. Получив позволение зайти, он отворил дверь. На своих местах, как пчелки-трудяги, копошились учителя, у которых вскоре должен был начаться очередной урок. Звуки шуршащей бумаги, копировального аппарата и приглушённых разговоров раздавались в помещении, создавая атмосферу биржевого офиса в Нью-Йорке до цифровой эпохи, не хватало лишь круглосуточных телефонных звонков. — Кибуцуджи-кун! — как всегда звонко поприветствовал ученика учитель истории, Ренгоку. — Рад снова тебя видеть в здравии, — с улыбкой произнес он. — И я вас, учитель, — наигранно-почтительно ответил Мудзан и одарил мужчину слабой, притянутой за уши, но вежливой улыбкой. Врать Кибуцуджи умел, надевать маски — тоже. В этом он был правда лучшим. — Я принес справки. — Ох, да, я передам их, — сказал он, принимая бумаги. — Думаю, что мне не стоит волноваться о том, что тебе нужно как-то нагонять материал, ха-ха-ха, — звонко засмеялся огненноволосый. — Уже нагнал, — соглашаясь со словами «старшего», кивнул Мудзан и улыбнулся, прикрывая глаза. Он заметил за собой эту особенность совсем недавно. Его лживая улыбка идеальна, но он никогда не мог подделать взгляд одновременно с ней. Приходилось глаза прикрывать. — Я в тебе не сомневался, мой мальчик, — Ренгоку постучал рукой по плечу Кибуцуджи, вызывая у того жуткий приступ недовольства, который пришлось силой погасить. — Самый прилежный ученик, который у меня только был. — Вы мне льстите, — ответил Мудзан, мечтая поскорее уйти от общества излишне оптимистичного преподавателя и отмыть тело от нежелательных прикосновений. — Говорю правду, — сказал историк и отложил бумаги на стол. — У меня есть к тебе небольшая просьба. В моём классе есть мальчик, который никак не может поладить с английским языком. — Вы хотите, чтобы я ему помог? — спросил третьегодка, хотя и сам прекрасно знал ответ. — Я не знаю, смогу ли… Дело в том, что я уже согласился помочь одному первогодке. Я не думаю, что найду время в расписании. Примите мои извинения. — А что за первогодка? — не ожидая такого ответа от своего самого нелюдимого ученика, поинтересовался Ренгоку. — Камадо Танджиро, — сказал Мудзан, как вдруг тут же услышал очередной всплеск смеха. — Это ему как раз таки и нужна помощь с английским, — довольно ответил учитель. — Рад, что вы уже обо всём договорились. Надеюсь на тебя! Раздался звонок. Кибуцуджи толком не успел понять, что именно произошло. Камадо просил у него лишь об одном уроке по истории. На час. И они бы разошлись. Речи о постоянном репетиторстве не было! Но было поздно оспаривать сказанное собой же. Кёджуро скрылся в потоке учеников, спешащих на урок. Мудзан вымученно вздохнул. Его ждал тяжёлый вечер.***
Перед тем как зайти в кафе, Камадо сделал глубокий вдох и постарался состредоточиться — это его единственный шанс получше узнать Кибуцуджи и завести с ним хоть немного доверительные отношения. Лёгким толчком Танджиро открывает стеклянную дверь и в нос тут же ударяет невероятно сильный кофейный аромат, который сию же секунду пробудил аппетит парня. Юноша глянул на наручные часы, подаренные ему Незуко на Рождество, и понял, что пришел чуточку раньше, чем должен был. Успеет перекусить. Камадо быстро осмотрел убранство сего заведения: стены были скрыты за обоями кремовых тонов, украшенными витиеватыми узорами, мебель была глубокого древесного оттенка, подушки на стульях, люстры, горшки для цветов — всё молочно-кофейного цвета. У витринных окон, которые тянулись с пола до потолка, расположились столики с диванчиками. Барная стойка, находящаяся параллельно входу, прекрасно вписывалась в интерьер не только из-за своего нежного коричневого оттенка, но и за счёт темной резьбы на ней, прекрасно гармонирующей со стеллажами, заставленными стеклянными баночками с разными сортами кофе. За стойкой сидела красивая девушка. Её доброжелательное, улыбчивое, круглое лицо так и говорило клиенту: добро пожаловать. Длинные волосы двух цветов — розового, переходящего в светло зелёный — были аккуратно собраны в три длинные густые косы, только лоб был прикрыт далеко не идеально ровно подстриженной челкой. Но это лишь добавляло бариста привлекательности. Одежда девушки была простовата: юбка до колен, длинные гольфы, нежно салатовый свитер с закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами, которые открывали вид на её декольте. На работнице как влитой сидел белоснежный фартук, обрамляющий округлые формы. Бейджик на её груди гласил — «Мицури». Танджиро подошёл к стойке, вежливо поприветствовал девушку и сделал заказ: чашку зелёного чая и небольшой кусочек яблочного пирога. Мицури принялась за работу. В ожидании оглядывая помещение и наткнувшись взглядом на третьегодку, который мирно сидел за дальним столиком у окна, Камадо улыбнулся. Глаза Кибуцуджи бегали по строчкам какой-то толстой книги, находящейся в руках. Пальцы плавно перелистывали страницу за страницей — скорость чтения поражала. Одет был он в черную классическую рубашку, рукава которой были закатаны и открывали вид на вены, отчетливо выделявшиеся на тонкой белоснежной коже. Любоваться Мудзаном можно было бесконечно долго, но Танджиро помнил условие, с которым старшеклассник согласился помочь — занятие должно длиться не больше часа. Камадо неспешно подошел к столику, держа в руках чашку ароматного чая и блюдце с пирогом. Мудзан, почувствовав, как юноша подошел, одарил первогодку усталым взглядом. — Привет, — негромко поздоровался с брюнетом Танджиро, ставя кружку и тарелку на столик. — Ты рано, — сухо ответил Кибуцуджи. — Зато не опоздал, — улыбнувшись сказал Камадо. — Что читаешь? Вопросительно глянув на подростка, Кибуцуджи ответил: — Тебе правда интересно или просто не о чем поговорить? — Интересно, — уверенно сказал Танджиро, поспешно снимая с себя куртку и бросая её на место рядом. Следом полетела и сумка. — Расскажи. — Эриха Фромма, — ранее холодное выражение лица сменилось более спокойным, умиротворённым, появилась легкая улыбка. — Забавно иногда почитать об обыденных вещах под другим углом. Но мы сюда не философствовать пришли. Доставай свою историю. Быстрее начнем — быстрее закончим. Танджиро, удивленный хорошему расположению духа старшего, кивнул и поспешил достать из наплечной сумки, бездушно брошенной на сидение, пробный тест. За ним и несчастный учебник, на котором он оставил небольшую вмятину, и новую тетрадь, которую юноша взял у Незуко специально для того, чтобы вести конспекты именно так, как ему посоветует старший. Отложив труд по философии и психологии в сторону, Кибуцуджи взглянул на работу, поданную первогодкой. Во многих местах текст, не перечеркнутый красными чернилами, все же был читаемым, пусть иероглифы и были выведены в спешке. Мудзан с трудом сдержал смех, прикрываясь рукой. — Это точно твой пробный? — ухмыльнулся он. — Его, случаем, не твой младший брат писал? — Это мой пробный, — покраснев от стыда, признался Танджиро. — Я… Сделал пару пометок, где мало что понимаю. Если ты поможешь, я буду тебе очень благодарен. Вдруг Камадо осознал, что он никогда не говорил Кибуцуджи о том, что у него есть братья — он упоминал единожды лишь Незуко. — А откуда ты знаешь, что у меня есть младший брат? — Слышал от знакомого, — отмахнулся прародитель, не выдавая себя, и продолжил читать. — Вижу, что ты разобрался, где твои ответы — шутка, которой можно убить, а где — что-то достойное, но ошибки допущены в датах, — кивнул Мудзан, внимательнее всматриваясь в осторожно выведенные простым карандашом иероглифы по углам. «Спасибо» Небесам можно было сказать уже за то, что почерк Танджиро был пусть и не самым симпатичным, но читаемым. — Ты пока не потерян, я видел случаи и хуже. Ладно, давай разберём эпоху Камакура. В ней ты наделал больше всего ошибок. А потом перейдем к Эдо и Сёве. Готов слушать? –положив листок на стол, спросил Кибуцуджи, делая глоток мятного чая. — Постой, — попросил Камадо открывая тетрадь. — Как лучше вести конспекты? — воодушевлённо спросил Камадо, буравя в глазах Мудзана дыру. — Как умеешь, так и веди… — недоумевал бывший демон. Как же так вышло, что бывший охотник, равный по силе некоторым столпам, после перерождения даже заметки делать не умел? — Покажешь свои конспекты, чтобы я примерно понял, как их структурировать? — умоляюще взглянул он на прародителя, складывая руки в молитвенном жесте. Мудзан осознанно попадается на это второй раз за день. Достав первую попавшуюся тетрадь, он передал её Камадо. — Какая красота, я не видел таких понятных записей даже у нашей старосты, а она — перфекционист в этом плане, — на одном дыхании выдал мальчишка, меняя свое местоположение. Сев к Кибуцуджи, касаясь его колена своим, Камадо продолжил расхваливать тетрадь Мудзана. — Это так понятно! Вот тема, а вот подтема, тут определения, пояснения к ним, а тут, боже, — первогодка, набрав воздуха в лёгкие, повысил голос, — это эскизы? Вот эти рисунки не просто красивые, так они и к темам отношение имеют! Какой же почерк у тебя необычный, ты изучал каллиграфию, да? У меня слов не найдется, чтобы описать, насколько это великолепное зрелище. Мудзан молчал. Во-первых, его касались больше, чем пару секунд, позволенных простым смертным. Во-вторых, его хвалили за настоящую чепуху. Хотя слушать подобное было приятно — Кибуцуджи был тем ещё любителем пары добрых слов в свою сторону, а его фаворитами-подчинёнными всегда были льстецы. От слов Танджиро тешилось не только эго — тепло разливалось по телу, в конце приливая к сердцу. — Ты получил свой желанный пример, хотя давать его я не должен был, — после короткой паузы сказал Кибуцуджи. — Не важно. Готов? — Готов, — воодушевленным и уверенным голосом ответил Танджиро, возвращаясь на свое место. — Всё записываю! — Чтож… Эпоха Камакура, как и любая эпоха, началась с пустой траты людских ресурсов — внутренних междоусобиц, — погрузился в воспоминания Кибуцуджи, делая глоток чая. — Как ты и написал в тесте, в начале все было просто: три враждующих клана, война, проигравший — козёл отпущения на долгий срок. В этот раз гонениям поддался клан Минамото, все верно. Но Ёритомо, тогдашний глава клана, человеком был слишком упрямым и самоуверенным. Недовольный, собрав все силы, он развязал очередную войну, но в этот раз одержал победу. Потом он избавился и от врагов, и от союзников. И собрал новое правительство. — Ох, я помню, я это читал, — сказал Танджиро, перелистывая страницы учебника. — Там было что-то про то, что он заставил императора признать себя… — Ага, — согласился Мудзан, испытывая лёгкое чувство ностальгии. Когда-то он демоном скрывался среди императорских советников или членов сёгуната, в перерывах пожирая людишек благородных кровей. Он был прекрасно осведомлен, что творилось в головах правителей и тех, кто жаждал отобрать у них власть. Кибуцуджи вздохнул, глянув на опустевшую чашку и жестом подозвал бариста. Девушка подошла с улыбкой на лице и небольшим чайником в руках. Она наполнила чашку Кибуцуджи теплым напитком и поинтересовалась, хочет ли и Танджиро добавки. Вежливо отказавшись, Камадо поблагодарил за угощение и сделал комплимент готовке Мицури — яблочный пирог был на высоте. Уходя, она напоследок потрепала Мудзана по волосам, на что тот недовольно фыркнул, но девушка лишь рассмеялась, пожелав продуктивной учебы. — Она была моей няней, когда я был совсем ребенком, — поспешил объяснить недоразумение он, поправляя пряди волос. — Последние годы она с мужем управляет этим кафе. — Поэтому ты тут частый гость? — вдруг выдал Танджиро, забыв, что вчера он наглейшим образом шпионил за третьегодкой. Но тот будто знал, что Камадо любит нарушать его личные границы, словно сталкер, потому лишь кивнул: — Она всегда хорошо готовила. И чай у неё вкусный. — О, вот оно что, — сказал Танджиро, улыбаясь. — Я уж было подумал, что вы… — Давай ты будешь забивать голову не этой ерундой, — недовольно ответил Кибуцуджи. — Вернёмся к нашим баранам. Танджиро извинился и продолжил рисовать схемы годов, событий, имён правителей. Старался делать все аккуратно, как будто это ему нужно было сдавать конспекты из-за частых прогулов. — Когда излишне самовлюблённый Ёритомо умер, то к власти пришел его старший сын. Ёри… Как же его звали… — Ёриичи? — спросил наугад Танджиро, не зная правильно ответа. — Боги упасите, — выдал Мудзан. Одно имя Цугикуни навевало неприятные воспоминания. — Нет. Ёрииэ вроде. Но тот умер в ходе интрижек. Неудачник. — Жалко его… — уныло ответил Камадо, записывая имя неудавшегося полководца. — Из-за его неопытности и недальновидности вскоре вся мужская ветвь Минамото была перебита. — И к власти пришел клан Фудзивара? — предположил юноша и попал в цель. — Они посадили к власти двухлетку, — усмехнулся Кибуцуджи, помешивая чай. — Я видел много глупостей, но что-то подобное с каждым разом только больше доказывает, что у людской тупости просто нет границ. Власть — то, что нужно заслужить, а не получить по наследству, — лирично отступил брюнет. — Нужно показать себя. Танджиро мог стать Королем Демонов, но вовсе не потому что родился в роду голубых кровей — благодаря своему упорству, потаённой силе, стремлению менять мир, даже если это обязывало его уничтожить тех, кто был гораздо сильнее. Кибуцуджи замолчал, смотря на Камадо и ожидая, что будет хоть какой-то отклик, что воспоминания Танджиро проснутся, хотя бы благодаря этому намеку, однако тот лишь одарил брюнета согласным кивком. Мудзан усмехнулся, принимая факт, что так просто Камадо ничего не вспомнит. Он продолжил: — Стоит сказать, что в этой эпохе одни из самых часто встречаемых дат в тестах — года нападений Монгольской Империи на японские земли. — А как так вышло? — спросил Танджиро, делая заметки с небольшие эскизами, которые грешно было назвать рисунками. — Нас разделяло море, а они — кочевники. У них же было полно земель, у нас — мало. Почему они напали? — Ох, они изначально хотели слишком многого, — пожал плечами Мудзан. — То им подавай соглашение на то, чтобы Япония стала вассалом монголов. То требовали, чтобы император дал присягу. То ещё какой-нибудь бред в виде дани. В итоге… послов просто начали казнить. — Убийство послов — преступление, — сказал Камадо недовольно. — Почему нельзя было решить все мирно? — Если бы к тебе в дом вломились с угрозой ограбить и перебить семью, а единственная альтернатива — стать рабами, — спокойным тоном поинтересовался бывший демон, — то ты бы сдерживал гнев? Мудзан знал ответ на этот вопрос даже лучше, чем сидящий перед ним перерожденный. Он из личного опыта знал, что гнев Танджиро не только человек — демон не сможет побороть. — Я не знаю, наверное, я попытался бы сначала поговорить, а если бы разговоры не помогли, то тогда бы я… — приуныв, признал Танджиро. — Не сдержался бы — такова людская натура, — подтвердил прародитель. — Людям лишь бы было на кого нападать и что защищать. Но это уже вопрос морали, что они выбирают. Самое весёлое в той эпохе — впереди. Вторжения монголов — самая смешная вещь, что видели наши острова. В конце тринадцатого века они дважды пытались подчинить Японию своим флотом. — Что же тут забавного? — не до конца понимал Камадо. — Пусть какое-то время нам приходилось держать оборону… Монголов разбили тайфуны. Дважды. Погода просто не дала им и шанса. Божественные ветра. — Камикадзе, — вдруг понял Камадо, ударяя рукой по лбу. — Вот что должно было быть ответом на десятый вопрос. — Ты написал «упадок скотоводства и земледелия»… — Пожалуйста, только не смейся, — покраснел Танджиро. — Мне стыдно, что я не понял это сразу. А теперь я запомнил, что погода сделала монголов в тринадцатом веке! — Такое повторялось в истории не раз. Например, Непобедимая Армада Испании затонула в водах Англии точно так же. — Непобедимая? — засмеялся Танджиро. — Именно, — любуясь первогодкой, который явно получал удовольствие от учебы, Мудзан сам не заметил, как улыбнулся, но в этот раз без единой капли лжи. Искренне. — Я уже сказал, что нападения монголов были где-то в тринадцатом веке, во второй половине. Значит, правильный ответ на одиннадцатый вопрос… — выдержал паузу Кибуцуджи, давая Камадо шанс на предположение. Танджиро думает. Усердно. Прилежно. Но думает не о том, в каком году со своим флотом несчастный и излишне самоуверенный хан напал на Японию, а о том, что Мудзан знает подробности, о которых не пишут в учебниках, словно сам присутствовал в том месте. Стоял в тени, как серый кардинал, и с интересом наблюдал за историей рода людского, не вмешиваясь, позволяя всему идти своим чередом. Это было бы в его духе — подмечает Камадо. От Кибуцуджи пахнет мятным чаем сильнее, чем пахнет кофе у стойки. Приятный аромат. Камадо нравится. Рядом с таким Мудзаном, не раздраженным школьной атмосферой, а каким-то домашним, пьющим чай в этом уютном кафе. Камадо тоже чувствует себя как дома, ему тепло. Еще Танджиро искренне считает, что Кибуцуджи не выглядит на девятнадцать лет, что он слишком хрупкий, как цветок, но при этом невероятно стойкий морально — точно необыкновенной красы и силы роза, шипы которой могут уколоть так, что кровотечение не остановится, пока жертва не падёт ниц пред необыкновенным цветком. — Я не уверен, но могу предположить, что второй вариант — верный, — спокойно отвечает первогодка, ловя себя на том, что откровенно залип на красноглазого, и даже не пытался отвести взгляд с мягких черт лица. — Верно, — говорит он довольно, пробегаясь взглядом по другим вопросам. — А теперь Эдо. Эпоха не менее интересная и со своими неадекватными личностями… Так минул час, а за ним и второй. Кибуцуджи был так погружен в детальное описание того, что он успел познать в той жизни, что не заметил, как Мицури подала им очередную порцию сладких закусок, принесла чайник побольше. Не заметил, как рассказывал даже о тех временных рамках, о которых в тексте и не упоминалось. Не заметил, как забрал тетрадь с конспектом у Камадо и начал дорабатывать в ней кривые эскизы мальчишки: кораблей, корон, дворцов, баранов, пшеницы и многого другого. — Это было последнее задание, — вскоре сообразил Кибуцуджи, возвращая тетрадь владельцу. — Всё проработали, поэтому если у тебя нет вопросов… — Ты свободен завтра? — задаёт вопрос Танджиро с неподдельным интересом. Он желает послушать бархатный голос Мудзана чуточку дольше. Ещё денёк, ещё второй… — Спрашивай сейчас. Что хочешь знать? — спросил Кибуцуджи, доставая мобильный телефон из кармана брюк. — Я хотел бы ещё тебя послушать, — слегка смутившись, сказал он правду. — В интернете не рассказывают так интересно, как ты… Танджиро был прекрасным слушателем и достойным учеником — признал Кибуцуджи. Ничего не упускал, быстро улавливал логическую цепочку и хорошо усваивал информацию. Можно было бы и повторить такую встречу. Не зная, что именно ответить, чтобы это прозвучало уместно и не выглядело так, словно Кибуцуджи и впрямь больше нечем заняться, Мудзан открыл календарь и посмотрел на назначенные встречи: — Только через неделю, — сказал он, скользя взглядом по расписанию приемов у докторов. — Ох… — раздался опечаленный вздох. — Напишешь свой экзамен лучше других, и я подумаю о том, стоит ли помочь тебе с английским, — сказал Мудзан, надевая пальто и заматываясь в шарф. — Ты должен быть лучшим в не только в классе, но и параллели, иного я не приму. — Да как же я смогу? — не понял Танджиро, удивлённо поднимая брови. Кибуцуджи, одевшись, оставил для Мицури несколько крупных купюр на столе, тем самым оплатив счёт за себя и Камадо. Мудзан подошёл к Танджиро, положил руку ему на плечо и сказал: — Я в тебя верю, Танджиро. После чего ушел, оставляя после себя лёгкий мятный аромат, шокированного, но невероятно счастливого Камадо и странное чувство дежавю у того в груди. Мне показалось, что я уже слышал это от него когда-то…