Не жди от меня благодарности

***

После встречи Танджиро и Мудзана в уютном токийском кафе минуло две недели. Камадо, который после написания экзамена желал отблагодарить Кибуцуджи за помощь, так и не пересёкся со старшеклассником. Однако он предполагал, что раз уж третьегодка ни разу не промелькнул в коридорах учреждения, значит, темноволосый мог просто захворать. Переживая за здоровье нового знакомого, Камадо долго думал, стоит ли попросить Зеницу узнать личные данные Кибуцуджи от Кайгаку. Но, решив, что это будет наглым вторжением в личную жизнь, отмёл эту идею в сторону. Не стоит вновь навязываться, попусту зля красноглазого, коль тот сам пошел на встречу. — Результаты экзаменов вывесили, — раздается звонкий голосок Аой, отвлекающий Танджиро от размышлений. — В коридоре первого этажа, главное крыло, — уточнила она. Школьники поспешили оторваться от насиженных мест и направились узнавать итоги своих страданий стараний, а кто-то — лени. Танджиро, желавший переждать, пока толпа рассосётся, был силой вытащен из-за парты неугомонным Иноске. Зеницу плёлся позади, не поспевая за несчастным Танджиро и гиперактивным другом. Спускаясь по лестнице, Хашибира без зазрения совести расталкивал попадавшихся на пути учащихся, а Камадо, которого поведение друга не устраивало, виновато извинялся перед пострадавшими. Остановившись у доски, на которой красовались списки с результатами, юноши пытались взглядом выловить свои имена среди кучи других учеников. — Восьмой, — взволнованно произнес Агацума, прикрывая рот рукой. — Поверить не могу, и правда восьмой. — А я шестидесятый, у меня число больше, я победил, — гордо заявил зеленоглазый. Блондин одарил Иноске нечитаемым взглядом, но решил, что спорить с ним бессмысленно, и поспешил выведать у Танджиро, как справился он. — Не вижу своего имени, — пытаясь отыскать фамилию в самом низу списка, сказал Камадо. — Не туда смотришь, — сказала Аой, появившаяся из ниоткуда. — Ведьма! — обозвал девушку Иноске, получая за свой язык под колено от Зеницу. — Не смей обзывать девочек, — возмутился Агацума, злобно хмурясь. Пока перепалка между товарищами не успела начаться, Камадо поспешил сдвинуть одноклассницу от эпицентра бури, прося немного помочь: — Аой, я правда не вижу, не поможешь? — неловко улыбнулся Танджиро. — Прости за Иноске… — Не извиняйся за этого остолопа, меня его слова совсем не трогают, — гордо заявила Канзаки. — Смотри выше, топ десять. Не поверив своим ушам, Камадо перевел взгляд с восьмидесятых мест на первые десять. Топ десять, топ пять, топ три… — Я третий… по истории, — удивлённо сказал Танджиро. — Девяносто один балл. — Поздравляю, — произнесла девушка. — А ты вторая, девяносто пять баллов, тебя тоже нужно поздравить, — с улыбкой сказал Камадо. — Молодец, Аой! — Ну что ты, ничего особенного, — смутилась девушка, но тут же взяла себя в руки. — Кхм, скоро урок, не возитесь долго. Учитель Ренгоку сегодня вернёт нам проверенные работы, — сказала староста и пошла по направлению к их кабинету. — Меня окружают одни ботаны, даже твердолобый переметнулся на их сторону, — громко засмеялся Хашибира, ловя на себе взгляды других учеников из очереди. — Иноске, это был экзамен по истории, а не ботанике, — отчаянно произнес Агацума, не ожидая, что зеленоглазый перестанет использовать слова неправильно. Пока Иноске и Зеницу активно спорили, Танджиро думал совершенно не о терминологии. Камадо был невероятно счастлив, что благодаря усилиям Мудзана и его собственным, он справился с одним из экзаменов на отлично. Тем не менее, в его душу закралось сомнение: Кибуцуджи не будет доволен третьим местом. Он четко дал понять, чтоб мальчишка метил не ниже первого. Но как там говорится? Перед смертью не надышишься? Нужно было готовиться раньше, а не в самый последний момент, как голый торопится в баню. После уроков Камадо, поймав нужный автобус, вернулся домой. Бросив сумку в комнате, предварительно вытащив тест, который ему вернул Ренгоку, наспех сменив школьную форму на более комфортную одежду, он побежал обратно в пекарню, на первый этаж. Спросив матушку, нужна ли ей помощь, и получив отрицательный ответ, Камадо поспешил в кафе напротив дома, как делал каждый день после занятий, надеясь встретиться с третьегодкой. На этот раз он не ошибся — парень был там. Темноволосый юноша сидел за столиком у окна, облокотившись щекой на руку, и лениво переписывал информацию из библиотечной книги в тетрадь. По его суровому взгляду на учебные принадлежности можно было понять, что рассуждал Кибуцуджи о чем-то действительно сложном. Если бы Танджиро умел читать мысли, то знал бы, что Мудзан, только пошедший на поправку после пойманного им гриппа, всерьез задумался о своем будущем. Сломи его окончательно очередная случайная болезнь, что от него останется? Кучка пепла после кремации, комнатушка, заваленная книгами, да рассказы о злобном несчастном подростке на устах бывших одноклассников. И всё? Кибуцуджи такой расклад не устраивал. А потому он решил, что раз уж шанса на пробуждение воспоминаний Камадо нет, а с ними и моментов из демонической жизни Мудзана, то он сам расскажет всё Танджиро в один ужасный день, когда конец уже будет неизбежен, когда Смерть будет стоять на пороге и скрести когтями по входной двери. А до тех пор будет строить из себя хорошего друга, с течением времени — самого близкого. В целом, звучит легко — у него были куда более сложные роли, которые он всегда успешно отыгрывал: мужа, сына, жены, брата, сестры, советника, товарища, учёного, доктора, господина и госпожи. Тысячелетний актёрский опыт — не шутки. А ради бессмертия можно и потрудиться. — Мудзан! — весело окликнул его Камадо. — Привет! — Зачем так кричать? — раздражённо спросил выпускник. Всё же с ним будет непросто. Мы же характерами не сходимся — полные противоположности. Но кого-то лучше я могу и не найти… — Голова треснет. — Я просто очень рад тебя видеть, — тише сказал Танджиро, присаживаясь. — Больше недели прошло, я волновался. — Орать было не обязательно, — вздохнул он. — Я сожалею, что получилось так громко, правда, — честно сказал мальчишка. Сожалей дальше. — Ладно, не важно, — довольно быстро успокоился Мудзан, закрывая книгу. — Как ты себя чувствуешь? — взволнованно поинтересовался Танджиро. — Прекрасно, лучше ещё не было, — солгал бывший демон, откладывая карандаш в сторону. — Ближе к делу. Показывай. — Что показывать? — сначала не понял Камадо, но, поймав на себе раздраженный взгляд Кибуцуджи, сообразил. — Вот, — достав из кармана клетчатой куртки тест, протянул бумажку он, волнуясь. — Это не первое место, но… — Какое? — взяв из рук первогодки экзамен, безразлично спросил он, взглядом пробегая по вопросам и ответам. Неправильно были даны ответы на вопросы, связанные с эпохой Сёва. Мудзан к тому времени уже находился в Аду, а передать свои знания из Википедии он не решился, ибо лично всех тех событий не застал. В провале не был виноват ни он, ни Танджиро, что порадовало выпускника. — Третье, — тихо ответил Камадо, ожидая реакции третьегодки. Её не последовало, он продолжил: — Я отстал на четыре балла от второго места, на пять от первого. — Понятно, — ответил Мудзан, возвращая Танджиро работу. Его совершенно не интересовало, кто написал лучше, единственный, на кого ему было не наплевать в данном случае — тот, кому он собирался позднее передать уже свою собственную историю, а не историю их страны. Приукрашенную, конечно, более безобидную, без людоедских подробностей. Чтобы после смерти хоть одно живое существо продолжало нести память о нем. — Извини, ты потратил на меня почти целый вечер, — поник Танджиро. — А я не оправдал твоих ожиданий. — Хоть я и сказал, что не приму ничего, кроме лучшего результата, — он медленно перевел взгляд на первогодку, — но на самом деле ты превзошел мои ожидания. Я думал, что ты глупее. Танджиро облегчённо выдохнул и лег головой на стол. Кибуцуджи вопросительно взглянул на него, ожидая объяснений. — Я уже боялся, что ты откажешься, — сказал бывший охотник. — А ты согласился до того, как я лично тебя попросил… — Откажусь? От чего? — Помогать мне с английским. Пусть в этом году и не осталось экзаменов, которые я мог бы по нему провалить, но в следующем году… — Понял, давай без детализации, — ответил Кибуцуджи, смотря на поднявшего со стола голову Танджиро. — У тебя в волосах крошки. — Где? — спросил Камадо, ероша волосы, и каким-то неведомым образом попадая куда угодно, но не по крошкам. — Больше нет, — соврал Мудзан, не желая тратить ни секунды более на подобную ерунду. — Доставай свой английский. — Я не думал, что ты сегодня тут будешь, поэтому не взял его. — Историю взял. — Я просто… — Ты что, каждый день сюда с тестом по истории бегал? — насмешливо поинтересовался Кибуцуджи, ехидно улыбаясь. — На счёт теста я не знаю, — раздался нежный женский голос позади. — Но вот каждый день он забегал и спрашивал, знаю ли я, как ты, — сказала она с улыбкой, расставляя чайный сервиз. — Госпожа Игуро… — смутился Танджиро, но Кибуцуджи был доволен услышанным, только вида не подал. — Для друзей просто Мицури, не такая я старая, — засмеялась она, разливая чай по чашкам. — Правда, Танджиро, не нужно этих формальностей. — Как скажете, — покраснел Камадо. Мудзан смотрел, как эмоции на лице Танджиро сменялись, будто погода у Рейна, и думал, что неплохо было бы и ему иметь такую яркую палитру, а не сплошные черные оттенки. Хотя, рядом с Мицури смягчался даже самый чёрствый человек, неудивительно, что и Танджиро поддался её чарам и засиял. У неё и впрямь была очень приятная аура. — Мудзан, Танджиро, не хотите попробовать новый пирог? Недавно нашла новый рецепт, получилось так вкусно, — воодушевленно сказала она. — Обанай был просто в восторге. — Положи на вынос, — согласился Кибуцуджи. — Хорошо, — улыбнулась она. Услышав, что в кафе зашли очередные посетители, Мицури попрощалась, помяв Танджиро за щёчку, и удалилась. — Занимайтесь! — Постараюсь, — с улыбкой ответил Танджиро. Повернувшись к Мудзану, он спросил: — Ты такой добрый, потому что рос с Мицури, да? — «Добрый»? Я-то? — ухмыльнулся Кибуцуджи, с трудом удерживаясь от колкого комментария. — Ты помогаешь мне, угощаешь меня, но ничего не просишь взамен, — кивнул Камадо. — Так поступают только добрые люди. — Что ж, в таком случае я не прошу, а требую, чтобы ты замолчал и пошел за своим английским, — парировал выпускник. — Немедленно. Я не намерен ждать. Танджиро вскочил из-за стола и выбежал из кафе. Из окна Кибуцуджи наблюдал, как первогодка нетерпеливо стоял у проезжей части и ждал, пока поток машин прервется. Увидев окно, Камадо перебежал дорогу и залетел в пекарню напротив. Спустя три минуты он уже сидел за столиком и тяжело дышал, пока Кибуцуджи смотрел на написанные Танджиро в течение года работы. — Я не могу представить, что так вообще можно про… кхм, провалиться… — вовремя исправился Мудзан, вспоминая, что пусть перед ним и переродившийся истребитель, но всё же пока подросток. — Камадо, ты уж извини за бестактность, но это сущий… — Все настолько плохо? — жалобно посмотрел он на прародителя. — «Плохо» — единственное негрубое слово, что приходит мне на ум. — Ох… — Танджиро покраснел от стыда, пряча лицо руками. — Тут за три часа, как было с историей, даже коренной англичанин тебе ничего не объяснит, — Кибуцуджи отложил бумаги на край стола, жалея, что согласился на эту затею. — Если нужны деньги за репетиторство, — начал было Танджиро, как его прервали: — Дело не в деньгах, а в шансах на успех, — подперев голову рукой, ответил он, смотря на Камадо. — Я бы сказал, что их просто нет, даже если бы у тебя в школе было по восемь уроков английского в день. — Вот как… — Однако, речь об обычных методиках. У меня есть более продуктивные варианты, но… — он замолчал, понимая, что вот он — шанс! Шанс на то, чтобы завоевать доверие Танджиро, шанс на то, чтобы привязать его к себе и потихоньку передавать свои знания и воспоминания. — Пожалуйста, это очень важно! — сложив руки в молитвенном жесте, просил Камадо. Хорошая оценка была необходима ему, чтобы не остаться на второй год, потому что иначе он не сможет скорее начать помогать матери в пекарне. — Правда важно. — Я подумаю, — ответил Мудзан, показательно сводя брови, строя серьезный вид, но мысленно радуясь, что маленький мышонок сам прыгнул коту в лапы. — Ладно, посмотрим. Начнем с теории, а к практике перейдем позже. — Спасибо, — ярко улыбнулся Камадо. — Я рассчитываю на тебя! Рассчитывай. Это то, что мне нужно. — Местоимения ты знаешь, артикли ставить можешь, словарный запас не совсем скудный, — подвёл итог он. — Можно перейти к основам любого из языков — глаголам и их временам, — начал лекцию он. — Без них никуда. В английском их шестнадцать. — Шестнадцать времён? — сглотнул Камадо. — Шестнадцать временных форм. — Зачем столько… — Понятия не имею, но ты будешь знать все, когда мы со всем этим покончим. А пока начнём с настоящего простого времени, — делая глоток мятного чая, ответил он. — Записывай. Буква за буквой, иероглиф за иероглифом. Бархатный голос Кибуцуджи, который после гриппа звучал тише обычного, ласкал слух. Японский акцент практически не был слышен, когда прародитель переходил на английский язык: лишь изредка звук «л» походил на «р». Танджиро, делающий записи, периодически останавливался, чтобы промочить горло чаем. В моменты, когда Танджиро откладывал ручку, Мудзан отвлекался от созерцания улицы и любовался, как пальчики, ранее держащие багровый меч, охватывают расписную чашку. Он приостанавливался, позволяя Камадо немного отдохнуть от нахлынувшего потока информации. Бывший охотник извинялся и спешил продолжить, но прародитель демонов не был бы собой, если бы не умел читать людей. А потому делал паузы, расспрашивая первогодку о делах насущных и рассказывая что-то о себе, позволяя мозгу отдохнуть. Передача памяти без помощи демонической крови — тяжёлый труд, Мудзан это понимал. После занятий Танджиро поблагодарил Кибуцуджи за помощь и пообещал как-нибудь угостить его. На что Мудзан лишь отмахнулся, но лестные комплименты в свою сторону выслушивал с большим удовольствием. Ничего не мог поделать с этой своей чертой характера. Как говорилось в одном стареньком фильме? «Тщеславие — мой любимый грех»? * — Значит, до завтра? — после трёх часов занятий, выйдя из кафе, спросил Танджиро, на что получил кивок. Он улыбнулся и сказал: — Ещё раз спасибо, Мудзан. — Поблагодаришь, когда появится прогресс, — бросил он, направляясь выше по улице, к подземной парковке. На лице расцвела хитрая ухмылка: он обязательно заполучит и сердце, и разум охотника, дабы тот смог сделать его бессмертным.

***

Март пролетал незаметно. На календаре двадцатые числа, а на деревьях уже распустились первые почки, трава позеленела, воздух становился теплее с каждым днём, птицы щебетали всё громче. На улицах городов появлялось всё больше и больше людей, вечно суетливо стремящихся куда-то, словно муравьи, спешащие доставить пищу в свой муравейник. Мудзан успешно выпустился и без труда сдал вступительные экзамены в Университет Кейо, поступив на факультет фармацевтики. Танджиро, добив последние переводные, должен был в апреле наконец стать второгодкой. До начала первого триместра у школьников и студентов было две недели, чтобы передохнуть перед началом нового учебного года. Крупицы драгоценного времени каждым распределялись по-своему: кто-то проводил время с семьёй, друзьями или знакомыми, создавая новые яркие воспоминания, кто-то устраивался на подработки, зарабатывая на свои хобби или откладывая на будущее, а кто-то учился в поте лица, желая нагнать упущенное. А кто-то — Танджиро Камадо, который никогда не жалел себя и совмещал всё вместе. В подростке плескалась жизненная энергия, воля к просвещению и безудержная жажда светлых воспоминаний. С раннего утра его ждала смена в пекарне и работа по дому, в обед — встреча с Кибуцуджи и обучение английскому, вечера же он проводил с семьёй или в компании друзей. Но всё же Камадо больше фокусировался на учёбе, чем на чем-либо другом — не хотел ударить лицом в грязь перед Кибуцуджи и желал поступить в хороший университет. «Другая методика обучения», отличная от школьной, о которой говорил Мудзан в начале марта месяца, состояла из двух частей: из теории и практики. Весь март, сидя в уютном кафе, бедняга Танджиро в поте лица зубрил правила, неправильные глаголы, устойчивые выражения и многое другое, под строгим, не терпящим гундежа надзором Мудзана. Его труды окупились: сразу после выпуска Кибуцуджи поздравил Камадо с тем, что мальчишка знал необходимую грамматику и обладал приемлемым словарным запасом, что позволяло добавить в их программу и практику. Таким образом, Кибуцуджи вместо отпуска с семьёй, недельке в Нуса-Дуа на островах Бали, проводил первые дни каникул в излюбленном кафе вместе с Камадо, читая с ним книжки на английском. Однако, за ширмой обучения скрывался еще один личный мотив: желание Кибуцуджи оградить Камадо от негативного влияния окружающих его людей, которые могли испортить или усложнить его план по достижению бессмертия. Хоть метод он избрал весьма элементарный — с помощью медиа, Мудзан был уверен в том, что выбрал наилучший подход. — Сядь сюда, — похлопав рядом с собой по диванчику, сказал Кибуцуджи. Танджиро обошел столик и послушно сел рядом с темноволосым. Ёрзая, ища более удобную позу, он всё-таки смог комфортно уместиться, облокотившись на плечо бывшего демона как на ватную подушку. Довольно улыбаясь, он поинтересовался, для чего старший подозвал его к себе. Мудзан, за месяц привыкший к таким выходкам Камадо, который словно никогда не слышал о личном пространстве, уже смирился с тем, что сколько Танджиро от себя не отталкивай, тот все равно будет излишне дружелюбным и мягким. Потому он не сказал и слова против — не хотел бессмысленно тратить время. В любом случае, от мальчишки не исходило угрозы, как от отца или людей на улице, а физический контакт с ним не разъест кожу и кости, словно солнечные лучи уничтожают демона — настраивал он себя. Мудзан вздохнул, молча достал из сумки ноутбук и, вставив наушники, дал один из них Камадо. — Так зачем? — приняв предложение, ещё раз спросил он, хлопая ресницами. — Практика, — дал весьма ожидаемый ответ старший. — Мы будем слушать английские разговоры? — предположил он. — Как аудирование на уроке с этими очень странными диалогами? — Лучше. Мы будем смотреть и слушать, — запустил свою учётку он, — более или менее живой язык. — Мы будем смотреть фильмы? С английской озвучкой и японскими субтитрами? Или наоборот? — поинтересовался юноша. — Будем смотреть в оригинале, — уверенно ответил Мудзан, нажимая клавишу плей. — Без субтитров. — Я же ничего не пойму! — заволновался Камадо, жалобно смотря на, теперь, почти студента. Но тот был непреклонен. Поначалу слух Танджиро наотрез отказывался воспринимать иностранный язык. Он то и дело хмурил брови, пытаясь сконцентрироваться. Кибуцуджи, заметив это, поспешил уверить младшего, что они не на экзамене, голову никто никому не отрежет, а вопросы задавать разрешено. Камадо расслабился и дело, наконец, пошло. — Почему телевизор на цепи? — удивленно спросил юноша, но его вопрос оставили без четкого ответа, советуя внимательнее слушать то, что говорят, а не только смотреть видеоряд. — Куда они его везут? — Продать. — А зачем? — Продать за дозу. Просто слушай диалоги, — вздохнул прародитель. — Спрашивай меня о конкретных непонятных тебе вещах, а не настолько размытых. Какое-то время Танджиро молчал, пытаясь вслушиваться в диалоги, даже частично их понимая, но многие вещи всё же оставались неясны. Дёргая Мудзана за рукав свитера, он не раз пытался обратить внимание на себя и успешно с этим справился. — Почему она не купит новое платье? Она бедная? — соболезновал мальчишка, сёрпая чаем. — Носить его с момента выпуска сына… — Она просто сентиментальная, — усмехнулся прародитель, отрезая себе и Танджиро по куску пирога. — Эта глупая человеческая привязанность к вещам… — Говоришь так, как будто у тебя нет привязанностей, — усмехнулся Танджиро, с благодарностью принимая угощение. — Не поверю. Кибуцуджи показательно прокашлялся и сказал, что такой ерундой страдают лишь глупцы. Собственно, Камадо лишь кивнул и хитро улыбнулся, намереваясь узнать, к чему его новый друг неровно дышит, но позже. Весь фильм Кибуцуджи ловил себя на мысли, что он хочет поскорее выключить ту грязь и жестокость реального мира, которую он намеренно демонстрировал Камадо. Мудзан глубоко внутри хотел, чтобы его воспоминания хранились в чистой и непорочной головке, хотел изолировать Танджиро от внешнего зла и беречь, как своё драгоценное сокровище, как Кощей берег свое злато. Однако он прекрасно осознавал, что жизнь в вакууме или в розовых очках — то, что может навредить куда больше, чем кажется. Кибуцуджи ведь не сможет с того света опекать юношу от всевозможных преступников и отбросов, вбивать в голову парня, кому можно доверять, а кому — нет. Потому разбить конфетно-зефирное представление о мире подростка, не знавшего ничего кроме любви и заботы о родных — его долг. — Кошмар, так же нельзя, — эмоционально вздыхал Танджиро, прикрывая рот рукой, когда видел сцены с употреблением наркотических веществ, краж, убийств и их последствия. — Ужасно, просто ужасно, — разочарованно шептал он, иногда прикрывая глаза. Мудзан, слыша откровенно негативное отношение ученика к запретным плодам, расслабился. Он выбрал прекрасного наследника для своей памяти, который явно не решится гробить самого себя. Но закрепить представление о черноте мира всё же стоило. — Почему она ест на завтрак яйцо и грейпфрут? — не понимал смысл такого несбалансированного питания парень. — Чтобы просто залезть в то платье? Женщины совсем себя не любят… Кибуцуджи внимательно слушал забавные комментарии Камадо, но в ответ старался ничего не говорить. Ему нужно было, чтобы Танджиро сам приходил к выводам. Во время постельных сцен Камадо краснел так, как в августе–сентябре краснеют помидоры на грядках. Прикрывая руками глаза и вытаскивая наушник, чтобы не слышать стоны, он смущённо жаловался Кибуцуджи на то, что фильм он выбрал совсем не подходящий для просмотра в общественном месте, да и просто неприличный. Тот лишь сдержанно улыбался, но перематывать не собирался — реакция Танджиро была лучшим зрелищем из возможных. Великолепная плата за потраченное время! Уже под конец двухчасовой картины Камадо перестал донимать Мудзана вопросами и сам, адаптировавшись, начал понимать, о чем речь и к чему всё идёт. Хэппи энда он, конечно, не дождался. Все действующие лица закончили ужасно: в притоне, в тюрьме, в психушке… Кибуцуджи не был бы собой, если бы не заставил кого-то хотя бы один раз разочароваться в реальности. На глаза парня навернулись слёзы, которые он поспешил вытереть рукавом толстовки. Повернувшись лицом к совершенно спокойному на вид Кибуцуджи, Танджиро спросил: — Почему все так жестоко закончилось? А как же исполнение мечты? А как же телешоу, ателье, внуки? — Всё как в жизни, — пожал плечами Кибуцуджи, допивая свой мятный чай. — Редко бывет так, что конец действительно счастливый. Танджиро недовольно ворчал, говоря, что фильм был выбран явно не лучший, а мрачный осадок после него останется надолго. Но всё же картина про неудачников-наркоманов произвела на Камадо неизгладимое впечатление — Мудзан добился своего. Именно таким образом, демонстрируя негативные стороны людей, он стремился сформировать представление Танджиро о мире так, чтобы юноша не наделал глупостей, связавшись из-за своей невинности и розового мировоззрения с низшей, но весьма толстой прослойкой населения. Научить юношу избегать опасных личностей — способ продлить жизнь Камадо, а вместе с этим и бессмертие памяти о Кибуцуджи. Умно, не так ли? Мудзан в этом даже не сомневался. Что Кибуцуджи нравилось больше всего — факт того, что он по сути делал благое дело, отдаляющее его от Ада, в который он не намеревался возвращаться вновь. Кроме того, он находил забавным то, что он, когда-то могущественный прародитель демонов, так печется о столь доверчивом создании, прижимающимся к нему так же, как маленький слепой котёнок жмётся к маме-кошке. Но убеждая самого себя в том, что делает это исключительно в собственных корыстных целях, Мудзан занимался бесстыжим самообманом. Говоря по секрету, бывший демон наслаждался происходящим весь месяц кряду. Он уже не представлял себе обеда без компании яркого юноши, который даже в холодный и дождливый день нёс за собой аромат лета. Не представлял и дня без его светлой улыбки и доброго взгляда, заставляющего мурашки бегать по спине, не от страха — желания скорее доверить Танджиро всё, что у Мудзана есть: память, чувства, мечту. Теплый, но напуганный ужасами внешнего мира человек жаждет его поддержки, опеки, защиты, а прародитель, весь такой благородный, её готов оказать, не требуя платы — чем не лучшая из потех для раздутого эго Кибуцуджи? Но, на деле, вовсе не эго взяло его разум под контроль — сердце. Когда-то у него их было семь. Но он не был способен и близко прочувствовать то, что испытывал рядом с Камадо. Это странное, кипящее глубоко внутри желание завоевать всё: доверие, признание и, будь она, чертовка, три тысячи раз проклята, любовь. Мудзан не хотел обычного уважения, которое он получал от своих Лун. Ему нужно было больше, больше, больше. Вечно ненасытный и голодный демон, став человеком, всё так же яро желал утолить свою жажду, но не ломая всё вокруг, как это делали Боги: устраивая лесные пожары, затапливая цунами целые города, уничтожая землетрясениями многовековые сооружения, посылая пандемии. Мудзану нужен был только Танджиро — его надежда, его искупление, его право на бессмертие. Как бы Мудзан себя не оправдывал, не говорил, что он всё тот же: холодный, рассудительный, циничный интеллектуал без эмоциональных привязанностей… на деле он оставался тем, кем был — человеком. Может, он действительно был тем, кем себя считал, но как и у любого из живущих на Земле людей, у него была потребность в социальных взаимодействиях и физическом контакте. И уж лучше в таком слащавом, чем насильственного характера. Этого он, к счастью, не отрицал. — А давай посмотрим ещё какой-нибудь фильм? Фантастику? Приключения? Или о любви? — попросил Камадо, касаясь своей ладонью пальцев рук Кибуцуджи. — Пожалуйста, Мудзан. Я думаю, что ты сможешь подобрать интересное и доброе кино, чтобы избавиться от послевкусия прошлого. Что скажешь, м? Знает же Камадо, мелкий пакостник, как нужно просить: какой тембр голоса воспроизвести, как глазки состроить и какой жест показать. За месяц выучил, насколько падок Мудзан на лесть и комплименты. Посмотрев на часы, бывший демон одобрительно кивнул. — Один фильм. А потом я объясню тебе, как работает герундий. Нужно уложиться в три часа, чтобы ты не мчался как раненый подменить сестру в пекарне. Он ввел в поисковик название первого пришедшего на ум фильма и, ухмыльнувшись, запустил плеер. Кибуцуджи намеревался вытащить Камадо из вакуумного мирка, в который его поместили любящие и заботливые родители. Пусть знает, какие страшные, опасные и подлые люди скрываются среди прохожих и, может, знакомых. А ещё насколько несправедлива бывает глупая влюбленность, как часто разбиваются сердца. Пусть ещё запомнит, что Мудзан никогда не делает так, как ему говорят. Даже если речь заходит о выборе кино — он всегда у штурвала. Исключений не существует. — Хорошо, — радостно улыбнулся в ответ Танджиро, убирая свою руку с руки Кибуцуджи. Удобнее расположившись на плече Мудзана, взяв кружку чая в руки, грея ладошки, Камадо предвкушал хорошую любовную историю со счастливым концом. Но и этот фильм закончился трупом в бассейне, бездушным предательством, похоронами, несбывшейся мечтой об истинной любови и, как итог, хныкающим подростком на плече Кибуцуджи. — Мудзан, — Танджиро одарил выпускника совсем уж жалобным из-за слёз взглядом. — Где ты нашел этот фильм… — Он снят по книге, классике. Этого зарубежного автора часто проходят в университетах, — кратко ответил темноволосый, сдерживая позыв вытереть слёзы Камадо.– Полезно ознакомиться с его работой, если когда-нибудь решишь поступать. Кино, конечно, не самое веселое, но слёзы лить… Танджиро, ты ведёшь себя как сентиментальная девочка. — Это просто ты бесчувственный, а я вполне нормальный, — растирая глаза, сказал он. — Любой бы заплакал. В следующий раз мы будем смотреть фильмы, где никто не умирает, — четко проговорил Камадо, отлипая от плеча Мудзана, не желая слышать отказа. Убирая ноутбук обратно в сумку, Кибуцуджи сказал, ностальгируя: — Удивительно, что американцы умеют делать интересное кино. Были нищие голодранцы колонисты, но глянь на них теперь. Хоть какой-то прок. — Их кино жестокое и даже их любовные истории залиты кровью, какой интерес? Как так можно? — ворчал парень, доедая пирог. — Все как в жизни, — усмехнулся он. И в этот раз мой финал будет печальным. Тебя нужно к этому подготовить. Ведь времени, чувствую, у меня будет не больше пары лет. Всё равно плакать бесполезно, слёзы никогда никому не помогали. — В жизни всё не так, — отрицательно махнул головой он. — Вот как, — усмехнулся Кибуцуджи. — Расскажи мне, как там в жизни бывает. Я же совсем ничего не видел. — Ну, люди встречают друг друга, любят, женятся, заводят детей, растят их и потом умирают в глубокой старости, — не понял чистой воды сарказм он. — И никто не заканчивает свои дни убитым в бассейне! — Сколько живых примеров подобного хорошего конца ты знаешь? — спросил Мудзан устало, перебирая спутавшиеся пряди волос Танджиро. Его внутренний перфекционист частенько проявлял себя подобным образом, не слушая разум хозяина. Мудзан и демоном любил, чтобы всё было идеально: внешний вид, планы, убийства истребителей и работа над препаратом. Он терпеть не мог неряшливость и интуитивно её избегал. Кибуцуджи мог, не контролируя собственные действия, чисто на автопилоте, поправить пуговицы на рубашке Танджиро, аккуратно смахнуть крошки на лице мальчишки, поправить капюшон или молнию на куртке. Танджиро же считал это актом дружеской заботы, а потому никогда не говорил старшему об этой его удивительно забавной черте. — Ну… Например… Моя бабушка, — ответил Камадо. — Один случай на сотни твоих знакомых, — сделал вывод Кибуцуджи. — Так что давай, бросай жить в сказочном мире и вернись на Землю. — Я буду этим примером. Ты тоже обязательно будешь таким примером, — ответил юноша, заставляя Кибуцуджи тяжело вздохнуть. — И даже не начинай негативить, так и будет. — Камадо… — убрав руки с волос Камадо, прародитель хотел было разочаровать подростка парой своих диагнозов, но его прервали. — Просил же называть меня по имени, мы ведь друзья. Почему ты такой упёртый? — надул щеки он. — Целый месяц запомнить не можешь. — Танджиро, хватит болтать попусту. Мне нужно, чтобы ты сосредоточился не на этой чепухе, а на английском, — перевел тему прародитель. — Хорошо, — резво ответил он, уже собираясь пересесть на противоположную часть столика. — Мне не удобно писать вверх тормашками. Сиди тут. — Тут? — спросил Танджиро, не веря своим ушам. Кибуцуджи, который вечно грубил и старался максимально избегать близости с ним недели, в последнее время и впрямь стал вести себя более сдержано и даже ругался реже. Но вот позволять сидеть рядом подолгу — что-то удивительное! Танджиро улыбнулся своему успеху — у него получалось приручить самого неприступного человека из всех, кого он только знал. Пусть окружающие и говорили ему, что это — пустая трата времени и сил, что Кибуцуджи — злой и бессердечный подросток. А если бы послушал учителя Томиоку, то не завёл бы себе такого хорошего друга — уверял себя Камадо. — Если не хочешь оставаться, иди на ту сторону, я не заставляю. — Хочу рядом! — с сияющими глазами ответил Танджиро. — Так и правда удобнее. — Да что с тобой не так… — тяжело вздохнул он. Действительно, Танджиро сильно отличался от своей предыдущей реинкарнации: значительно ранимее, назойливее, мягче, сентиментальнее, может даже добрее. Коль не было воспоминаний о разорванных телах родных, о демонице-сестре, о кровавых сражениях между охотниками и демонами, то не было и повода для становления более жёсткого и твердого характера. Мудзану, конечно, роль няньки никогда не доставляла должного удовольствия, но всяко лучше быть обожаемым, чем зарезанным в темном переулке жаждущим справедливости охотником. Пусть лучше ластится, чем пытается убить. — Спасибо большое за помощь, — через полчаса сказал Камадо, закрывая конспект, расслабленно выдыхая и подтягиваясь. — Лишь бы на пользу шло, — в душе гордясь своим мастерством обучать, ответил Кибуцуджи. — Уверен, что идёт. Я уже очень многое знаю, — поспешил уверить старшего он. — За месяц с тобой понял больше, чем за годы в школе. — И замечательно, — доставая из кармана брюк телефон, сказал он. Выключив сработавший будильник, прародитель достал из бокового кармана сумки таблетки и вытащил себе одну белого цвета. Проглотив лекарство, он мельком посмотрел на Камадо, чей взгляд был пропитан печалью. Было ли это осадком от печального кино? Даже слепой понял бы, что дело было в другом. Но не Мудзан. Не в этот раз. — Завтра в это же время? — спросил Танджиро, выдавливая из себя улыбку. — Да, — утвердительно кивнул Кибуцуджи. — Тогда… до встречи! — помахав рукой на прощание, побежал он на обратную сторону улицы. Уходя, Мудзан отметил про себя, что Камадо всё-таки не глуп и скоро поймёт, что будильники, стоящие для напоминания о каждом приеме лекарств, явно не обозначают то, что с ним все будет хорошо. Кибуцуджи посмотрел вслед уходящему Танджиро и укутался в бордовый шарф. Если мальчика тронули придуманные сценаристами истории, может, и история о несчастном демоне сможет оставить след в его сердце?

***

Вернувшемуся домой Мудзану первым делом бросились в глаза открытые ворота и чёрный Мерседес класса S, припаркованный рядом с семейным особняком. К большому несчастью, прародитель знал, кому принадлежал этот автомобиль. Дойдя до входной двери, он остановился и принялся искать ключ по карманам сумки, но его опередили. — Видел же машину, почему просто не позвонил в звонок? — недовольно спросил появившийся в проходе отец. — Мозг совсем не соображает? — Не хотел беспокоить, — спокойно сказал Мудзан, мысленно скрипя зубами. В прошлый раз ты бросил в меня вазу, потому что мой звонок тебя разбудил, старый маразматик. Чтоб я ещё раз повторил ту же ошибку? Не в этой жизни. — Заходи живее, всё тепло выпускаешь. Встал, как вкопанный. Закрыв за собой дверь, Мудзан снял с себя пальто, обувь и направился к себе в комнату, в надежде, что к нему не прикопаются на ровном месте. Мечте не было суждено сбыться. — Где шлялся? Шляешься ты по кабаре и закрытым клубам, а я занимаюсь полезным делом. — Репетиторством занимался. — На кой черт подтягивать идиотов? Самому нечем заняться? — мужчина оказался недоволен ответом. — Видно, что вырос избалованным маминым сынком, никакой пользы ни себе, ни семье не приносишь. Раньше Мудзану нравилось разбивать головы обнаглевших людишек, которые считали себя центром мира сего, когда явно таковыми не являлись: жалкие, порочные, скользкие, мерзкие существа. Но после перерождения Кибуцуджи больше нравились дни, когда синяки и ушибы после побоев не болели и не красовались недели напролет, так что он тактично ответил: — Что Вы, отец. Я просто учусь зарабатывать средства на жизнь. Работа с людьми пойдет мне на пользу. Каждый раз, когда ему приходилось выдавливать из себя поганую вежливость, Кибуцуджи жаждал лишь одного — ударить кого-нибудь о стену пару десятков раз, желательно собеседника. — Если в твоём понятии это — жизнь, то я огорчён. Я молчу о том, какой факультет ты выбрал. Столько дорог открыто, а ты решил возиться с порошками? — не унимался темноволосый. — Самое большое разочарование в моей жизни — такой бестолковый ребенок, как ты. — Знаю, что Вы хотели, чтобы я ушел в бизнес, дабы позже я возглавил компанию, но и фармацевтика — весьма прибыльная отрасль, особенно в наши дни. И она имеет тесную связь с одним из Ваших филиалов, — напомнил он, стараясь как можно вежливее аргументировать свою позицию. — Так я буду знать строение бизнеса изнутри: чем занимаются наши работники и какие условия нужно им создать. Благодаря подобному опыту я смогу самостоятельно зарабатывать на жизнь и ни в чем себе не отказывать. — Хочешь сказать, что я тебе денег недостаточно даю? — сведя брови к переносице, спросил он. — А у паразита лицо не треснет от таких запросов? — Дело не в деньгах, — игнорируя словесный выпад отца, сказал Кибуцуджи. Дело в бессмертии. Но такой примитивной форме жизни этого не понять. — Ты смеешь отрицать мои слова? — ударил он рукой по столу. Нет, я прекрасно знаю, что карма у меня чернее вороньего крыла, но чтоб оказаться в таком глупом положении? Я ловлю дежавю… — Я по-твоему совсем тупой? На самом деле да. Мозгов у тебя действительно не так много, как хотелось бы. Мудзан ничего не ответил. Он знал, что этот разговор не приведет ни к чему кроме смачных побоев, потому, состроив виноватый вид, дал мужчине время успокоиться. Отец, поумерив гнев, окинул его оценивающим взглядом и презрительно сказал: — Это так теперь молодежь в двадцать первом веке одевается? У нас так только нетрадиционные и проститутки выряжались. Смотреть тошно, словно нищенку обокрал. Ну так не смотри… Бросив взгляд на свои джинсы и черный свитер, Кибуцуджи, негодуя, приподнял бровь. Серьезно? Классический прикид миллионов, а он и им недоволен? Да проститутки вообще такую закрытую одежду не носили ни в одной из эпох, что за бред он несёт? Оскорбление получше придумать не мог? Как бы там ни было, отец все равно нашел причину, из-за которой можно начать скандал — удивительная сверхспособность! Магия крови отдыхает. — А что, мне стоит выряжаться так, как это делали в двенадцатом веке? Мне не сложно дойти до Вашего гардероба, отец, раз уж мой не подходит под это описание, — с поддельной улыбкой выдал Мудзан, где-то в уголках разума жалея, что открыл рот на такую явную провокацию. Он же не ребенок, в конце-то концов, мог бы и стерпеть, если бы постарался. Но он устал стараться. — Ты как с отцом разговариваешь?! — повысил тон он, хотя, казалось бы, куда ещё выше. — На улицах, шляясь до вечера, понабрался фразочек от черни, теперь думаешь, что самый остроумный нашелся? — Если бы Вы интересовались чем-то кроме ваших обожаемых любовниц и компании, то знали бы, что круг общения Вашего сына ограничен лишь Вами и врачами. А раз уж врачи не могут быть чернью по определению, то остаётесь только Вы, отец, — не смог вовремя остановиться Мудзан, пуская когда-то изученное им искусство литературы совсем не в то русло. — Переводить стрелки на меня — потешное решение. Эх, как жаль, что мать отказывается верить в мои рассказы о Ваших «шляниях до вечера». Тогда бы и она убедилась, кто есть чернь на самом деле, — презрительно дополнил он. Воздух стал тяжелее. Испарения серной кислоты казались цветочками по сравнению с ядом, который исходил от кровных родственников. Отец и сын стояли, прожигая друг друга гневными взглядами. Каждый из них мечтал врезать другому, но пока никто не решался. Кибуцуджи намеревался начать манипулировать отцом еще в прошлом году, когда заметил, что у того уж слишком молодые и привлекательные бухгалтерши да секретарши завелись. Его отец — человек, который никогда не доверял дело непроверенным людям, вдруг нанял молодых работниц организовывать себе встречи, следить за расписанием и разбираться в важных бумагах? Мудзан в это в жизни не поверит. А потом, в одной из газетёнок, появилась статья о том, что, возможно, у одного из самых богатых бизнесменов в Японии появилась любовница. И догадки Кибуцуджи начали казаться не просто догадками. Жаль, что весомых доказательств ни у него, ни у пиявок-журналистов не было. Но Мудзан намеревался их отыскать, дабы ему не прилетало по голове каждый раз, когда он просто открывает рот. Шантаж — грязно и подло. Как раз под стать прародителю демонов. На что только не пойдешь, дабы держать свою шкуру в тепле? — Что ты несёшь? — Ничего, просто я не слепой, — пожал плечами он. — Но как появятся доказательства, я сразу их покажу, можете не волноваться, отец, — намеренно удлинённо произнёс последнее слово Мудзан. Покажу и буду тыкать ими тебе в лицо каждый раз, когда решишь замахнуться на меня. Нет ничего хуже для бизнеса, чем падение акций из-за дерьмовой репутации директора. Ты это знаешь. Буду играть на твоей алчности. — Мало тебя лупили, — гневно произнес мужчина, разозлившись на то, что ему буквально угрожал его отпрыск. Протянул руку к ближайшему предмету, дабы вмазать нерадивому сынку — не повезло попасть под раздачу пульту от телевизора. Мудзан успел увернуться от брошенного в него предмета, быстрым шагом ушел в коридор, обулся и довольный вышел из дома — отец завёлся не на шутку потому, что прародитель пропал не в бровь, а в глаз. Разве не замечательно? Дела идут в гору — он начнет его опасаться! Вслед ему летела нецензурная брань, какие-то декоративные предметы, угрозы лишения наследства, но Кибуцуджи было наплевать. Он и сам без труда сможет отстроить империю, если только захочет — ума и опыта у него целый вагон. Но пока единственное, что было у него в планах — поскорее добраться пешим ходом до отеля, в котором он часто оставался ночевать, когда выводил отца из себя, и не замёрзнуть без проклятого пальто, которое он не успел прихватить с собой. Дойдя до отеля, попутно отморозив себе нос, он, наконец, облегченно вздохнул. Мудзан вежливо поздоровался с девушкой на ресепшене, которая пусть и выглядела так, будто работала пять смен без перерыва, но доброжелательно улыбнулась ему в ответ, согласно правилам этикета. — Как обычно, комнату на втором этаже на южной стороне? — поинтересовалась она. — Да, — ответил он, достав удостоверение личности из кошелька. Благо носил он его не в кармане пальто. Взяв документ Кибуцуджи, девушка заполнила формуляр о регистрации и вернула удостоверение владельцу. Передав карту-ключ, она пожелала ему приятного отдыха. Поднявшись в номер, Мудзан устало завалился в постель, обессиленно снимая с себя обувь. Потом, перед тем как уснуть, он решил проверить инсулиновую помпу на оставшееся количество инсулина в ней. Его озарило — он не взял сумку, в которой лежал не только ноутбук, но и пакет с лекарствами. Кулаком ударив по стене, разбив костяшки в кровь, Кибуцуджи, шипя от боли, проклиная свою несдержанность, достал телефон — заряд близился к нулю. Вернётся домой в ближайшие сутки за сумкой и зарядкой — ему снесут голову чем-то покрепче вазы или пульта от телевизора. Проклиная отца и свое слабое тело, он в быстром наборе нашел номер Кагаи и оставил короткое сообщение: «Сумка с лекарствами и пальто в коридоре. Привези в ближайший к дому отель. Сообщи девушке на ресепшене.» Через пять минут мучительного ожидания он, наконец, получил ответ: «И тебе вечер добрый. Я сейчас немного занят, поэтому попросил Амане помочь. Она в дороге. И, может, перестанешь уже ругаться с отцом, ты же тысячу лет уже не подросток…» Мудзан закатил глаза и хотел было колко ответить, как вдруг телефон разрядился, издав предсмертный писк. — Да что за напасть… Благо, Амане действительно приехала очень быстро.

***

Утром Мудзан сходил в душ, высушил, уложил непослушные кудрявые волосы и понял, что чертовски голоден. Потому после приёма лекарств пошел на поиски пропитания. К счастью, совсем рядом с отелем находилось простенькое кафе и ему не приходилось перенапрягать тело, устраивая марафоны по всему Токио, чтобы просто вкусно позавтракать — в отеле еда была паршивой. Владелец кафе узнал его: в последнее время Кибуцуджи и правда зачастил, спасибо любителю домашнего насилия, благодаря которому у бизнеса пожилого человека был постоянный клиент. — Мне фирменный завтрак, — сказал он и сел за столик около окна. Через пару минут на столе стоял чай, яичница с беконом и пара жаренных тостов. Давно Мудзан не испытывал детскую радость от приема пищи. Пока он болел, вкусы притупились, почти вся пища казалась пресной, оттого он и позабыл, насколько приятно бывает побаловать себя разнообразной едой. Пожалуй, в этом заключалось единственное преимущество людей перед демонами — они могли есть все, что попало под руку, при этом получать от этого удовольствие. Спустя пару минут кто-то зашёл в помещение — об этом уведомил колокольчик, висящий на двери. Уж кого Кибуцуджи не ожидал так скоро встретить, так это своего «старшего» братца. Хотя, это — ближайшее к отелю кафе, неудивительно, что Кагая его так быстро и легко нашел. — Часто сюда заходишь? — оглядывая убранство кафе, спросил Убуяшики. — Когда один старый маразматик доводит меня до ручки, — спокойно сказал он. Пусть это случалось чуть ли не каждый день, когда мужчина находился дома, Мудзан решил эту подробность опустить. Убуяшики понимающе кивнул.  — Вкусный чай подают? — Да, — убрав в сторону пустую тарелку, ответил Мудзан, размешивая сахар в чае, показательно звонко ударяя ложкой о чашку. — А кофе стоящий? — поинтересовался мужчина, присаживаясь за столик. Кибуцуджи одарил его холодным взглядом по типу «я тебя не приглашал, найди себе другой столик или возьми на вынос», но всё же ответил: — Прекрасно же знаешь, что я не могу позволить себе такую роскошь, — голос парня прозвучал немного разочаровано. — Тогда сейчас узнаю, — Кагая подозвал молоденькую официантку и сделал заказ. — Может, когда-нибудь и тебе посчастливится попробовать, — добавил он. Его фиалковые глаза мягко смотрели на собеседника, словно убеждая в том, что когда-нибудь это случится. Через пару минут на столе появился горячий ароматный капучино. Насыпав немного сахара из пакетика в чашку, Убуяшики начал разговор, объясняя, почему он нарушил мирное уединение Мудзана:  — Мне сказали передать тебе, что сегодня вечером состоится важный ужин. Будут не только члены семьи, но и важные деловые партнёры с их семьями, а также члены комиссии директоров. — А я опять узнаю обо всем последним. — Если бы ты вчера не ушел из дома, то… — То я наверняка был бы избит или мертв. Так что давай без «если бы». — Вероятно… — тише добавил Кагая. — Так к чему проводят этот фарс? — спросил Кибуцуджи недоверчиво. — Вероятно, родители и их коллеги собираются познакомить своих наследников или приемников с другими важными членами компаний, — предположил Убуяшики. — Налаживание связей. — Звучит так, будто это должно так выглядеть, — устало произнес он. — Обычно настолько массовые мероприятия богатеев заканчиваются пробитыми снайперами головами. — Ты веришь в теории заговоров? — улыбнулся Кагая простодушной улыбкой. — Не знал. — Конечно, со здоровьем у меня проблемы, но я не душевнобольной, — отрезал бывший демон. — Просто излагаю факты. — На дворе не эпоха якудзы, так что твои переживания устарели. — Уж лучше послушать интуицию, чем стать причиной пятна крови на белой скатерти. — Честно, мне тоже не нравится то, что они решили собрать абсолютно все верхушки и их семьи в одном месте в один день, — признал он. — Однако, думаю, охрану усилят и нам будет не о чем переживать. — Я могу быть уверен только в том, что видел своими глазами. И «мы усилили охрану» — последнее, во что я поверю. — У твоего недоверия есть все права на существование, — честно признал Кагая. — После твоих трюков в эпоху Тайсё вообще ни во что не верю. — Но поверить придется всем, — улыбнулся он. — У нас нет иного выхода. — Это обязательно? — нервно спросил Кибуцуджи. — Какую можно придумать отговорку, чтобы не явиться? — Зная твоего отца, который сказал мне заставить тебя прийти, — задумавшись на пару секунд, Кагая продолжил, — ты можешь сказать, что умер. — Твоё чувство юмора явно уступает интуиции, — безэмоционально ответил Мудзан, делая глоток остывшего чая. — Зная отца, он не поверит, вытащит меня из могилы и выстрелит по телу пару десятков раз, чтобы убедиться. — И то верно. Может, умрёшь по-настоящему? — шуточно спросил Убуяшики, ловя на себе гневный взгляд. — Извини, неудачная шутка, сам знаю. А если серьезно, не думаю, что даже твоё ужасное самочувствие — аргумент для дяди. Как бы печально это не звучало. — И почему я забыл, каким козлом он был в прошлой жизни? — задал риторический вопрос Кибуцуджи, на что Кагая лишь пожал плечами, отпивая кофе. С родом Кибуцуджи, к счастью, он до этой жизни знаком не был. — Может, ты редко его видел, поэтому и не помнил. Хотя, — выловив секундную паузу, Кагая продолжил, — возможно, он попал в другую среду после перерождения. Его характер мог измениться. — Ни у одного из переродившихся, которых я встретил, не изменился, — Кибуцуджи не видел логики в предположении. — Ты все так же сильно меня раздражаешь. — Но ты изменился. Это уже говорит о многом, разве нет? — спокойно ответил он, потирая кружку большими пальцами, согревая руки. — Я остался собой, — отрезал Кибуцуджи. — Если бы ты остался собой, Мудзан, то ты сидел бы сейчас в тюрьме за массовые убийства или был бы убит при задержании, а не пил чай с тостами, — аргументировал Убуяшики. — С трудом сдерживаюсь. — А что плохого в том, чтобы вести себя как нормальный человек? — Ты хочешь сказать, что я не веду себя как «нормальный» человек? — вопросительно вскинул бровь он. — По-моему «нормальнее» меня в этом веке не найти. — Я имел в виду другое, — отрицательно покачал головой мужчина. — Ты не навредил людям за эти девятнадцать лет — да. Но ты стараешься показать себя максимально отстранённым от всего мирского. Люди стремятся найти друзей, любимых, поладить с семьей, а ты совсем нелюдимый. — Не тебе меня судить, — ответил Кибуцуджи, расплываясь в ухмылке. — Ты не видишь элементарной истины. Красота жизни не в её «идеальности». Эмоции и привязанности — нормально. Отношения и взаимодействия с людьми — тоже. — Я хотя бы не подрывал свою жену и двоих дочерей, — ехидно ответил он. — Мудзан, мы с тобой договаривались, что не будем говорить о прошлой жизни в публичных местах, так? — напомнил Убуяшики, пристально смотря на двоюродного брата. — Твоя инициатива, между прочим. Не нарушай свои же условия. — Это тебе не стоит переходить границу и всюду сорить тем, как мне правильно жить, а как — нет, — холодно сказал он. — Как скажешь, я был не прав, — уступив, ответил Убуяшики, делая глоток капучино. — Забудем об этом. — Отлично, — ответил Мудзан, оставляя последнее слово за собой. Спустя три минуты, которые в тишине тянулись как часы, Кибуцуджи спросил: — Ты поедешь? У тебя вроде бы работа до самого вечера, пусть сейчас и каникулы, примерный директор-трудяга, — насмешливо сказал он. — Возьму на день больничный. — И всю свою шумную семейку притащишь? — Не думаю. Но раз уж и тебе тоже придется идти, то с младшими оставить некого, я в раздумьях, — ответил мужчина. — Какой толк от детей на собраниях в целом? Сущий бред. — Мне тоже не нравится то, что они требуют обязательную явку даже для тех, кто отношения к корпорации не имеет даже на бумаге. Звучит максимально подозрительно, но раз уж требуют, то мы ничего не можем с этим поделать, — вздохнул Кагая. — Акане может попросить Камадо присмотреть за младшими девочками. Соврём, что они приболели. — Камадо? — проигнорировав все вышесказанное, кроме злополучной фамилии, переспросил он. Кибуцуджи уж было думал, что у него слуховые галлюцинации. — Да, госпожа Камадо дружна с Акане, — подтвердил Убуяшики, поднимая взгляд на Мудзана. — Они часто помогают друг другу в этом плане. А что? Совесть проснулась? — Нет, просто не знал, что вы знакомы, — вновь сказал, как отрезал, прародитель. — Знаешь, ты можешь позвать кого-нибудь с собой, — допивая кофе, подметил Ояката-сама. — Хоть девушку, хоть друга. Я уверен, что так тебе будет не слишком скучно на этом мероприятии. Может, сможешь избегать компании отца. — Ты не понимаешь устную речь? — иронично спросил Мудзан. — Я не хочу идти вообще. — Твою позицию я давно понял, — улыбнулся он. — Отнесись к этому проще. Неужели у вас не было семейных обедов, ужинов? — Мой обед проходил в четырех стенах моей комнаты, — напомнил он. — И проходит по сей день или там же, или в богом забытых кафе. — Прости, — вежливо извинился Убуяшики. — Каждый раз забываю о том, что ты изначально не самый везучий человек во вселенной. Осушив чашку чая, Мудзан попросил счёт. Юная девушка в сарафане-форме подошла и подала счёт Убуяшики. Кибуцуджи бросил ей сухое: «счёт просил я». Девушка извинилась, едва ли не кланяясь в пол, и приняла оплату картой. Введя пин-код, Кибуцуджи сказал Кагае, что считает абсолютной глупостью то, что старшим считают не его. На что бывший глава охотников лишь загадочно улыбнулся.

***

После встречи с Кагаей Мудзан решил побродить по Токио, чтобы хоть как-то скрасить нудный день, наполненный лишь ожиданием вечера. Всё-таки прогулки полезны для здоровья, а солнечные ванны не обратят его в пыль. Льготами людскими нужно пользоваться. Уже во всю цвела сакура. Розовые лепестки, сорванные игривым ветром, проносились по улицам города. Каждое вишневое дерево выглядело волшебно, как если бы сошло с зачарованной картины. Края дорог были покрыты толстым слоем лепестков, которые словно украшали шлейф длинной церемониальной юбки королевы или императрицы. А, казалось бы, просто цветет вишня, что в этом такого красивого? Но вещи не должны быть сложными, чтобы они могли быть красивыми. Танджиро, к примеру, тоже простой. В сто раз проще, чем решение уравнения через теорему Виета и в десять раз проще Дискриминанта. Такой простой, что одного взгляда на него хватит, чтобы составить психологический портрет. Болтает без умолку о таких же простых вещах, как он сам: о семье, друзьях, школе, клубной деятельности, обедах, пирогах, тортах… Такой простой, что даже врать не умеет, притворяться — тоже. Такой простой, что доверяет Кибуцуджи, толком о нем ничего не зная. Поступки его ничуть не сложнее самого Камадо: дарит жизнь, своё внимание и поддержку всем, кто попросит, защищает слабых, помогает немощным, никогда не просит благодарности за это. Что удивительно — он сам готов принять руку помощи, ещё он вечно ластится к своему кровному врагу, зовёт его дорогим другом и даже пытается растопить черствое и циничное сердце прародителя своими тёплыми беседами после занятий. Танджиро хочется просто хвалить, просто защищать, просто ласкать, просто давать ему свои знания и мудрость, а после нее и всё то, что сам Камадо только пожелает, лишь бы он оставался таким же славным. И не хочется делать сложных вещей с таким простым парнем — хочется забыть о плане по достижению бессмертия и спокойно наслаждаться временем рядом с ним. Танджиро Камадо такой простой. Но от этого не менее красивый. Мудзан, наблюдая за цветением сакуры, осознал одну вещь — сколько бы ему не осталось дней, месяцев, лет… он хочет провести их не так, как это было всегда. Кибуцуджи всегда убегал, как лепестки сакуры бежали прочь с веток деревьев, не зная, что, опав, они начнут просто гнить на земле. В первом своем перерождении он убегал от факта того, что обязательно умрет, что это неизбежно. Будучи демоном, Мудзан убегал от охотников, от ответственности за свои злодеяния, от самой Смерти. В Аду пытался убежать от наказаний и принятия своей вины. Сейчас же убегает от теней прошлого, от отца, от новоявленных родственников, от собственной человеческой сущности. Как же это глупо — вечно убегать. Может, Тамаё была права? Он — трус и всегда им был? Но стал бы трус бороться до победного? Стал бы он жрать пачки таблеток, терпеть уколы, ингаляции, операции, чтобы просто выжить? Трус бы сдался. Трус сказал бы: «Всё, я устал, я слишком слаб, чтобы сражаться со всем этим, я хочу зарыть голову в песок». Трус оборвал бы свою жизнь, лишь бы больше не страдать — Кибуцуджи таким не был. Значит, он — вовсе не трус. Тогда какой смысл в его марафоне? В чем суть его побега от собственных чувств и новой человеческой натуры? Кагая верно сказал: «совсем нелюдимый». А кто остался бы «людимым», узрев сотни лет человеческой истории? Весь этот бесконечный поток насилия, войн, геноцида, предательств, интрижек, измен, убийств, грабежей, который никогда не прерывался: ни в эпоху Хэйан, ни в эпоху Эдо, ни в эпоху Тайсё, ни в эпоху Рэйва. Люди всё те же, какими они были: когда торговали на улицах Вавилона, когда отстраивали Великую Китайскую Стену, когда прокладывали Шелковый Путь, когда начинали охоту на ведьм, когда открывали Америку, когда проводили первое испытание ядерного оружия, когда рушили Берлинскую Стену. Люди всё так же порочны, грязны и жалки. Сколько бы не прошло тысячелетий, они не меняются. Разве есть смысл в том, чтобы хвататься за них, пытаться построить мосты, наладить связи? Люди просты, как лепестки сакуры, которые стремятся скорее опасть и сгнить. И кто бы мог подумать, что Мудзан усомнится в своем мировоззрении вновь. И опять, конечно, виноват Кагая Убуяшики и его сомнительные высказывания в пустоту, как столетие назад. Разве так уж она уродлива — эта короткая и мимолётная жизнь? Разве наблюдая за процессом цветения, представляется только конечный результат — гнилые лепестки? Нет, вовсе нет. Цветением наслаждаются, пока оно происходит. А когда оно заканчивается, никто не задумывается о том, что примет в себя земля. Ведь на этих деревьях появится что-то лучше цветов — съедобные плоды. Может, Кагая, будь братишка проклят, снова прав? Бессмертие — в мыслях, а красота — в простоте и мимолетности? Что, если не показывать миру, какого ты о нем мнения? Что, если не искать везде подвох и обман, а самому перестать лгать, начать приносить что-то хорошее в этот мир? Что, если попытаться не использовать окружающих в своих целях? Что, если давать, а не отбирать и требовать что-то взамен? А, может, попробовать начать любить, а не ненавидеть? Станет ли жизнь чуточку лучше? Легче? Кибуцуджи остановился у толстого дерева и посмотрел на него снизу вверх. Исхудавшей рукой он прикоснулся к стволу. Кибуцуджи размышлял, проводя подушечками пальцев вверх-вниз по коре дерева: Сколько же мы с тобой повидали? Но именно ты всё ещё цветёшь каждую весну, именно твои плоды зреют летом, осенью опадают и гниют твои листья, а после зимы набухают твои почки. Прискорбно, что рано или поздно всё сгнивает. Но ты продолжаешь свой цикл. Ради чего? В сердце томилась ностальгия. Без сомнений, это она пробудилась в ту роковую ночь в поместье Убуяшики. Она заставила грудь сжаться. Воистину странное чувство. Неприятное, потому что какое-то оно слишком печальное, нагнетающее. Мудзан умер один раз. Он умрет ещё раз. И не факт, что он переродится вновь. Но Кибуцуджи может постараться оставить после себя что-то. Как сакура оставляет вишню и семена внутри. Нет, он не намеревался заводить ребенка — отпрыски занимают кучу лет труда, а у него в запасе столько времени уж точно нет. Остаётся лишь улучшать готовое. Танджиро — мрамор, Мудзан — скульптор. Мрамор сам по себе очень красивый камень, но если скульптор примется за его обработку, то итог станет чем-то невообразимо прекрасным. Но Кибуцуджи не был дураком, да и прожил не мало. Он знал, что одним молотком и зубилом шедевр не создать. Нужно куда больше инструментов и дополнительных материалов. Кроме того, нужен и эскиз, и макет, и только затем следует создание самой скульптуры. Найдя себе скамейку неподалеку, Кибуцуджи открыл сумку и принялся рыскать по ней в поисках блокнота. Найдя желанную бумагу и простой карандаш, Мудзан принялся за работу. Хоть рисовать Кибуцуджи умел великолепно, благодаря упорству матери, этап с эскизом для него все же был труден. Нужно было представлять финальный результат — какой он хочет видеть свою скульптуру. Однако точного представления не было. Каким должен быть его наследник? Когда-то Кибуцуджи желал создать сильного демона, способного ходить под солнцем, использующего людей исключительно как скот. Демона, который смог бы без труда и жалости разрывать тела неугодных охотников на мелкие кусочки. Но план прогорел. Значит, стоит изменить требования, перевернуть все с ног на голову: пусть сильный, но не способный на убийство; питающийся не человечиной, а обычной едой; не злобный монстр, а дружелюбный парень. Собственно, таким и был Танджиро. Перевернув листок, Кибуцуджи попробовал ещё раз, по той же схеме. И снова. И снова. Опять получился Камадо: с той же обворожительной доброй улыбкой, нежным взглядом, взъерошенными волосами… По мнению Мудзана, уже не было нужды в том, чтобы что-то кардинально менять в мальчишке — достаточно лишь сточить острые углы в виде излишней доверчивости к людям. А так подсознательно его всё устраивало. Прародителю оставалось создать макет да вырезать саму скульптуру. Под макетом он имел в виду лепку разума юноши: дать ему знания, необходимые для выживания и долгого существования. Этим он и решил заняться. Кибуцуджи скинул своё местоположение водителю, позвонил и попросил подбросить его до кафе Мицури, собственно, как тот и делал каждый день в течение месяца. Но в этот раз нужно было предварительно довести его до ателье — домой за костюмом для званого ужина он вернуться не мог, так что оставалось лишь купить новый. Шафер пообещал, что будет через десять минут и положил трубку. Мудзан в ожидании не заметил, как его повидавший виды блокнот заполнялся рисунками не подвешенного за ноги над соляной кислотой отца со вспоротым тупыми ножницами животом, а разнообразными портретами Танджиро по мотивам излюбленного сна Кибуцуджи. В любом случае, Мудзан за одну прогулку осознал одну важную вещь. Камадо, стоящий или в цветах ликориса, или же на зелёном лугу перед деревом глицинии, или в снегах странного леса, или сидящий в их любимом кафе, всегда выглядит великолепно. Улыбающийся такой доброй улыбкой юноша — самое красивое, что выходило у него из-под пера. Оказывается, искусство, привитое матерью, действительно могло приносить удовольствие.