Не жди от меня благодарности

***

Жизнь младенца похожа на сказку для каждого лентяя: тебя кормят, моют и одевают, ты не должен работать и платить налоги, твоя единственная функция — спать, быть милым, иногда улыбаться и ворковать. Никаких обязательств, бесконечное безделье. Мудзан со своей работёнкой справлялся на «ура» в течение многих месяцев после возвращения в Японию, однако, всем сердцем презирал отведенную ему роль. Быть слабым и немощным существом гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Он мечтал о том прекрасном дне, когда сможет встать на свои две, начать жить собственной жизнью, сбежав из-под родительской опеки. Материнской опеки, если быть точнее. Отец постоянно пропадал на заработках и в командировках, видел его Мудзан от силы пару-тройку раз, но и те — мельком. Темноволосый мужчина в костюме тройке и дизайнерском галстуке выглядел очень злобно со стороны, но стоило ему увидеть сына, как отец немного смягчался, но все же оставался холодным и отстранённым, не пытался заговорить с ним или улюлюкать, как это частенько делали дядя и тетя Убуяшики — вот комедия, скажет каждый. Он просто стоял рядом, оценивающе осматривал сына и молчал. Мыслями отец семейства был не в детской своего ребенка, а в каком-нибудь кабинете лид-менеджера*. Встречи были короткие и ужасно нудные, словно мужчину заставляли на них присутствовать, однако на следующий день экономка всегда приносила множество пакетов с игрушками и детскими вещами, говоря, что так босс распорядился. Почему мать была недовольна, Мудзан знал наверняка: даже ему казалось, что таким образом отец просто пытался «откупиться» за свое безучастие в воспитании мальца, за побег на очередное совещание директоров или на специализированный аукцион по продаже акций*. Поняв, что отношение к детям со стороны второго родителя не особенно изменилось за сотню лет, Кибуцуджи сделал вывод — японский менталитет точно прописан в какой-нибудь из хромосом и передается по наследству. Женам вновь досталась роль «хранительниц очага», а мужьям — «охотников». Дети для них — просто наследники семейного бизнеса и имени, способ самоутвердиться и почувствовать себя Божеством, способным создать что-то стоящее. Доказательств тому достаточно: вновь он получает наилучший уход и все, что душе угодно, от матери, словно благословление от добродушной Богини, но никакой особой симпатии со стороны второго родителя — вылитый христианский Бог, которому или плевать, или он просто слишком занят. До пяти лет Мудзан точно будет любимцем в этой миниатюрной пародии на пантеон богов, пока на него не навалятся первые обязанности: обучение, кружки и тому подобное. Это Кибуцуджи уже не раз наблюдал, и не стоит даже упоминания то, что однажды он на себе пережил то, как добродушная мать резко превратилась в строгого надзирателя. Но не подумайте неправильно, Мудзан не имел ничего против этого концепта — он был проверен временем, а любое изменение могло вылиться в деградацию. Не стоит прыгать выше человеческих возможностей, играть с устоями и иерархией, существующими не одну тысячу лет. Мудзан же по собственной глупости сыграл, отринув человечность, послав все правила и моральные ценности, а после хорошенько поплатился за это. Ему всё же повезло в том, что он не переродился насекомым или домашним кактусом, а человеком, так еще и жил в отличных условиях. Кибуцуджи не совсем понимал, почему его кармы хватило на достойную форму и чем он такую фортуну заслужил. Потому что все же спасал людей от болезней и проклятий? Давал им второй шанс, спасая от смертных казней или ранений? Проявлял частички эмпатии, которые яро отрицал, оправдываясь «Высшим планом по достижению абсолютного бессмертия»? Кто знает. Мудзан решил, что в этой жизни он будет действовать схоже: жить для себя, иногда помогать отбросам мира сего, конечно, полностью исключив каннибализм и напрасные убийства. Но вернемся к основной теме. Кибуцуджи был рад тому, как мало голов вокруг него кружится, и тому, что он является и будет дальше являться объектом обожания, центром маленькой планеты, а любой его каприз будет исполнен — Кибуцуджи остался все таким же честолюбцем, но таков уж его характер — его не изменить. Мать и пара служанок его устраивали, поэтому он не видел нужды в отцовской опеке. Работает, зарабатывает, обеспечивает — пусть старик веселится, пока это не отражается негативно на бывшем демоне. Только в этом столетии появилось одно существенное «но». Будни совсем маленького ребенка являли собой ужасно однотипное зрелище, которое Мудзан уже на дух не переносил. Ему хотелось чего-то нового и необычного, хотелось компании не в виде болтливых женщин, а кого-нибудь поумнее. Но где такого найти? А главное — как? План был до безобразия прост: бывший демон решил, что будет тренировать своё детское тело, чтобы как можно скорее встать на ноги. В возрасте четырех с половиной месяцев он уже мог самостоятельно садиться и держался весьма уверенно. Первое время он переживал, что слишком торопится и это может его раскрыть, ведь он плохо помнил то, с какой скоростью дети вообще должны развиваться. Но, к счастью, его мать была лишь приятно удивлена такой спешке — многие дети её знакомых начинали сидеть только к пяти-семи месяцам, а Мудзан, такой «особенный» ребенок, так позитивно отличился. Она только и делала, что гордилась им, каждой встречной богатенькой подружке расхваливая «достижения» сыночка. Прародитель уловил, что коль женщина до невозможности наивна, то нет причин переживать о вероятности разоблачения с её стороны. Примерно тогда же, в пять месяцев, Кибуцуджи начал во всю ползать по дому, изучать свои владения, скрываться от родственников и прислуги в тихих уголках. Пусть такими выходками он доводил мать до приступов истерики, а служанок до микро сердечных приступов, но его это только веселило. Через пару месяцев использования такого вида передвижения он решил, что этого недостаточно, так как он даже двери самостоятельно открывать не мог, поэтому в восемь месяцев он научился стоять с опорой, а в девять сделал свои первые шаги. Но если вы думаете, что ему, демону, проходившему по Земле тысячу лет, было легко — вы ошибаетесь. Весь прошлый прогресс был просто стёрт: его мускулистое тело, его потрясающая регенерация и контроль над каждой клеточкой — всё кануло в лету! Как только Кибуцуджи предположил, что к черту ему не сдалась опора в виде стены, что он и сам способен держать баланс, так тут же значительно пострадал интерьер дома, при чем далеко не один раз. Когда Мудзан, в надежде найти себе что-нибудь для перекуса, попытался дойти из гостиной до кухни, он умудрился потерять баланс прямо у своей цели, однако успел схватиться за скатерть. Он хотел было вздохнуть — все обошлось, он справился… Как вдруг скатерть сползла со стола, а за ней упала и стеклянная тарелка с фруктами, и забытые вымытые столовые приборы, и чашка горячего кофе. К счастью, с реакцией у Мудзана проблем не было, он успел отползти в сторону, но неприятный осадок после провала остался, а несчастная горничная получила нагоняй. Но Кибуцуджи не был бы собой, если бы сдался после первой неудачной попытки. Да саму Голубую Паучью Лилию он искал куда дольше, а ходьба – цель весьма достижимая! Во второй раз он пытался походить в кабинете отца, пока тот отсутствовал — туда уж точно никто не смел сунуться — но и там он потерпел крах. Мудзан ухватился за черный провод, который так удачно свисал с письменного стола. Следом полетел не только несчастный перерожденный, но и зарядное устройство, а после еще и тяжелый ноутбук. Долго можно было слышать брань отца: на горничную, на мать, на экономку, да даже на секретаря — парень вообще не при делах был — но не на Кибуцуджи лично, что радовало бывшего демона. Бог любит троицу, — частенько говорят люди. Мудзан надеялся, что третий его свободный забег уж точно пройдет успешно. Он тихо прополз на террасу, воспользовавшись тем, что мать была занята, составляя какие-то отчетности по делам их компании, горничная наводила порядок в подвале, а экономка уехала к семье на выходные. Казалось бы, в нежилой комнате уж точно не будет того, что можно будет разбить, но пройди все гладко, карма Мудзана не была бы его кармой. Он гордо и самостоятельно ходил по комнатке кругами на протяжении пяти минут, ноги уже начали уставать и подкашиваться, Кибуцуджи не рассчитал свою выносливость и начал терять баланс. Инстинктивно он схватился за случайный предмет слева — так грохнулся вниз какой-то австралийский папоротник в большом горшке. В такие моменты Мудзан искренне не понимал, зачем он вообще родился со всеми сохраненными воспоминаниями. Любой шаг, любой звук, любое банальное действие — всё получалось только через титаническое усилие или боль. Уж лучше было не знать всех своих возможностей, чем терпеть их отсутствие на протяжении долгих месяцев. Будучи демоном, Кибуцуджи без зазрения совести перебивал таких убогих слабаков, каким он сам стал по воле случая — вот так удача. Боги специально сохранили Мудзану память, чтобы он даже после тех пыток в Аду продолжал чувствовать себя таким жалким, не так ли? Отползая от когда-то красивого, но теперь разбитого керамического горшка с бамбуковой основой за несколько тысяч, отряхивая руки от грязи, он готовился выслушать пару ругательств со стороны матери, но их попросту не последовало! Она молча умыла его руки, лицо, ножки, сменила одежду, которая была испачкана в земле. Осмотрев ребенка на наличие каких-либо ранок, она дала задание горничной — убрать все, что Кибуцуджи умудрился разбить, одежки постирать, а злосчастный папоротник пересадить. Никакой ругани, никаких поучений или предупреждений. У Мудзана на следующий день просто появилась няня. Канроджи Мицури — ученица старшей школы, которая мечтала открыть со своим молодым человеком собственное семейное кафе, но так отчаянно нуждающаяся в финансовых средствах для поступления в хороший университет и открытия своего дела. Попала она на работу к семье Мудзана благодаря рекомендациям. Господин Кибуцуджи никогда не доверял людям из объявлений и предпочитал выслушивать советы только проверенных людей, особенно если дело касалось бизнеса или семьи. Он был знаком с классным руководителем Мицури, который положительно зарекомендовал девушку: очень целеустремленная, быстро учится, общительная, добрая и находит подход к любому человеку. Так как у неё был младший брат, опыт работы с детьми имелся. Важнее всего было то, что она представляла из себя чудесную ячейку общества, у нее было все: полная и любящая семья, репутация и планы на жизнь. После десятиминутного персонального собеседования с Канроджи семья Кибуцуджи пришла к выводу, что вежливая девушка, любящая котиков и европейскую кухню, не имеющая опасных вредных привычек, прекрасно подойдет им. Им не хотелось, чтобы за сыном присматривала узурпаторша с пятью высшими, прививала ему с детства излишнюю серьезность или плохие черты характера. Ребенок должен иметь счастливое детство, — считали они. Мудзана, конечно, никто не спрашивал — мнение дитя, которому еще и году от роду не исполнилось, вообще никого не интересовало. Да и как он мог объяснить свое нежелание сотрудничать с ней? «Знаете, я в прошлой жизни убил и съел многих её товарищей, а также оторвал ей руки в бою, что явно должно было ее убить… Поэтому, мне кажется, мы попросту не будем ладить.» Да, аргументы весомые, ничего не скажешь, вот только вероятнее их примут за цитату из фильма, которую ребенок запомнил — никто в этот бред верить не будет. Удивительно было то, что Мицури даже в лице не изменилась, когда увидела Мудзана и услышала его полное имя. Мудзан же относился к ней со вселенским подозрением на протяжении полугода. Он отказывался есть то, что она предлагала, если девушка не попробует это первой — боялся, что его отравят. Отказывался гулять за пределами участка — вдруг сбагрит его другим переродившимся охотникам. Не засыпал в ее присутствии, а устало шатался по дому, потирая глаза и постоянно зевая, ожидая, когда её смена закончится и мать вернется домой с работы — переживал, что его придушат во сне. Но через шесть месяцев он перестал быть излишне подозрительным к розововолосой, ведь Кибуцуджи пришел к выводу, что у нее попросту нет воспоминаний о предыдущей жизни. Иначе она бы точно не устроилась на работу нянькой для своего злейшего врага и убийцы, какие бы деньги ей за это не предлагали, и уж тем более не относилась бы к нему так, будто он самый обыкновенный ребенок, не дарила бы тепло и ласку. Она ни в коем случае не стала бы изо всех сил стараться привить ему положительные черты, если бы хоть что-то помнила.

***

На втором году жизни Кибуцуджи понял, насколько же несовершенна японская методика воспитания, которую на нем испытывали родители ранее и испытывают после перерождения. Он даже признал, что в прошлой жизни был избалованным детищем вплоть до того дня, как стал демоном. Хотя, будучи Королем Демонов, он также особо не задумывался о последствиях своих решений и действий. Да, все-таки он до самого конца был большим капризным ребенком. — И поплатился за это, — картинки из Ада пронеслись перед глазами с бешеной скоростью, вызывая легкую дрожь в коленях. — Но все позади, хуже уже не будет, — надеясь на лучшее, пробубнил Мудзан, спускаясь с дивана и топая маленькими ножками на кухню с просьбой о перекусе. Получив почищенное яблоко от Мицури, которая в последнее время всё чаще и чаще подменяла госпожу Кибуцуджи, Мудзан направился на второй этаж дома к большому витражному окну. Отодвинув шторы, он плюхнулся на пятую точку и принялся наблюдать за тем, как новые соседи занимались переездом. Пока взрослые переносили коробки и мебель из грузовой машины, мальчишки одного с ним возраста, одетые в одинаковую одежду, сидели в саду и вяло перекатывали мяч. Они словно пытались создать видимость игры, пока разговаривали о чем-то своем. После десятиминутного созерцания незнакомцев, невероятно похожих друг на друга — явно близнецы, — Кибуцуджи доел яблоко и захотел подышать свежим прохладным воздухом. Он спустился на первый этаж, пошел в гостиную, открыл дверь на террасу, предварительно встав на носочки и прыгнув, но тут же пришла нянька, становясь прямо перед выходом и весело спрашивая: — Ну, куда ты собрался, дорогуша? — Никуда, — честно ответил Мудзан. — Жарко. — Кондиционер включать нельзя, ты можешь простудиться. Хочешь, мы с тобой погуляем? — присев перед ним на колени, спросила Мицури. — Там такая хорошая погодка снаружи, после дождя воздух такой свежий и лёгкий. Кибуцуджи еще раз выглянул в окно и подумал, что прогулка ему точно вредной не будет. Коль он демоном больше не является и солнце его не убьет, то можно воспользоваться этим небольшим преимуществом человека. Он кивнул в знак согласия и пошел за парой обуви, размышляя о надобности ветровки. Пока он притворялся, что не может завязать шнурки и надеть лёгкую куртку, Мицури собирала сумку для выхода. Он долго думал, почему она не наругала его за то, что он почти совершил побег из «Шоушенка». Кибуцуджи, если бы не имел разум взрослого, без присмотра старшего мог бы стать жертвой проезжающей мимо машины или случайных похитителей. Но ни слова запугивания, ни угрозы с ее стороны — ничего. Мудзану казалось, что столетия должны были хоть что-то изменить в устройстве воспитательного процесса, но, увы, что-то всегда остаётся прежним. Не важно, что Мудзан делал на зло прислуге, чтобы хоть как-то повеселиться в этих четырех стенах, что умудрялся сломать или уничтожить в процессе обучения, как бы он не рисковал — ему всегда и все сходило с рук. Няне тоже нельзя было отчитывать его и ругать — таков был приказ родителей. Пусть Мицури и была бойкой девушкой, но против в открытую не шла — не глупая. Конечно, делал Мудзан всё не специально, а в чисто научных целях. Например, ему было очень интересно, как долго мобильный телефон экономки сможет продержаться под водой, какой силы удар вынесет экран телевизора, сможет ли миксер размолоть камень. Результат опытов был неизменным: мать не повышала голос, не ругалась, о физическом наказании и речи не было, отец просто пихал пачку зелёных на ремонт и распоряжался, чтобы опасные вещи прятали с глаз ребенка. Конечно, для любого человека быть центром Земли и иметь неприкосновенность — наибольшая радость и счастье, но только вот Кибуцуджи давно перевалило за тысячу лет, он прекрасно видел и понимал, что происходящее вокруг хоть и являло собой нормы японского воспитания, но находил их абсолютно глупыми. Для Мудзана, сформированной личности, не было ничего плохого в баловстве со стороны опекунов, но на обычного ребенка подобное должно было негативно повлиять. Пример тому он вживую увидел после перерождения, выйдя на прогулку с Мицури за пределами их участка. Мудзан жил в богатом районе, а потому и здешние дети выращивались с золотой ложкой во рту, а в пятую точку им задували сахар. Прогуливаясь по улице, они наткнулись на старую знакомую няни, молодую девушку, удачно вышедшую за бизнесмена замуж, и её ребенка. Имени маленького дьявола Мудзан не узнал, потому что на протяжении целого дня к незнакомцу обращались только «мой хороший» и никак иначе. А вот возраст его удивил — четыре с половиной года. Почему удивил? Этот парень постоянно хныкал, девушка всю тройку часов напролет носила его на руках и, конечно, выполняла все прихоти и капризы. Он мог кинуть камень в чью-то припаркованную иномарку и даже подзатыльник не получить. Кибуцуджи очень часто скрывался в самых различных людских семьях, часто прикрывался и детской маской, поэтому прекрасно понимал, как работает психология. Мудзан мог пару минут перечислять плюсы того, что родитель и ребенок близки и у них царит взаимная симпатия, но вот минусов он выдал бы куда больше, дело было даже не в его пессимистическом настрое. Подобное отношение часто перерастает в гиперопеку, которая явно мешает формированию стоящей личности — Мудзан мог сказать со стопроцентной уверенностью. У него был прекрасный пример — Доума. Его Вторая Высшая Луна воистину был лучшим примером того, что будет, если с самого детства ребенку показывать, что он — посланник Божий, император и вообще центр Земли. Вырастет избалованный и излишне самонадеянный засранец, который сможет вывести из себя кого угодно. Благодаря своему многолетнему опыту, Мудзан уловил, что ребенок должен понимать, что он — отдельный субъект, что он один несёт ответственность за последствия своих собственных проступков, что он должен исправлять свои ошибки. На собственной шкуре Кибуцуджи пережил несколько процессов взросления, но только путёвка в Ад заставила его понять, что личность становится зрелой исключительно тогда, когда осознает взаимосвязь между своими поступками и их результатами. Убил кого-то — будь готов быть убитым. Сломал кому-то жизнь — ожидай мести. Согрешил — искупление будет дороже. Мудзан знал, что людской характер закладывается в детском возрасте, а вместе с ним и понимание многих вещей. Его лелеяли с самого рождения, его прихоти постоянно выполнялись и с его положением считались. Таким образом он мог обвинить собственных предков в том, что демоном его воспитали. Богатеньких и желанных детишек редко учат тому, что зачастую их действия ведут к результату, который может привести к краху — его, например, этому тоже не учили. Слабых людей, к слову, Кибуцуджи чаще всего встречал среди богатых семей из высшего сословия, где дети вырастают под гиперопекой родителей и слуг. Не сложно же сказать «разбил телевизор — не будет тебе мультиков», не так ли? «Разбил горшок с папоротником — поможешь пересадить его»? «Отцовский ноутбук опрокинул ты — пойдем вместе в ремонт»? Легко, но зато какое влияние имеет этот метод. Вот и все воспитание! Мицури, наверное, единственная во всем доме порой имела смелость и говорила ему, что есть хорошо, а что — плохо. Пусть это и не входило в ее обязанности, да и ее могли за самовольность отругать, она всё равно отдавалась работе на полную. Этим она ему нравилась, пусть и была в прошлой жизни назойливым столпом. Когда Мицури закончила школу, ей пришлось переехать в общежитие, ведь университет находился далеко от родительского дома, следовательно, ей пришлось уйти с работы. Мудзан знал, что школьники занимаются подработками не очень долгое время — пока не найдут место для дальнейшего обучения или работу, — но он не ожидал, что время пролетит так быстро. Ему было два с половиной, когда он впервые прямым текстом отказал матери, услышав ее предложение найти новую няню: — Я не хочу новую. В глазах госпожи Кибуцуджи читалась безграничная печаль и вина. Она десять минут объясняла ему, — тысячелетнему демону, — что людям часто приходится идти своими путями, что нужно жить и двигаться вперед. Но, выслушав то, что он и так не раз уже слышал и знал, ответил: — Тогда оставайся ты. Ох, отчаянное выражение лица матери Мудзан точно не забудет — настоящая потеха! — Прости, но у мамы очень много важной работы. Папа без мамы не справится, ты же знаешь, что он никому не доверит своё дело, да? Да всё он прекрасно понимал, но предчувствие, что лучше Мицури няньки ему не дадут, никуда он засунуть не мог. Но, несмотря на все отказы, мать поступила по-своему и нашла новую сиделку. Женщина пятидесяти лет стала самым ужасным воспоминанием за весь дошкольный возраст прародителя. Консервативные взгляды, буквально средневековые методики воспитания, а также постоянный надзор едва не довели Мудзана до ручки. Он хотел взять и утопить старуху в уличном пруду, но сдержался, поняв, что его маленькое тело на это еще не способно. Вы видели, чтобы двухлетку с небольшим заставляли сидеть целый час и выводить закорючки в прописях без перерывов? Мудзан — ни разу. Время, полное безделья, в современном мире должно было закончиться с поступлением в школу, но никак ни раньше! Терпение Кибуцуджи подошло к концу, когда ему повязали «ходунки» на прогулке. Он прекрасно умел ходить, поддержка ему не была нужна почти как год, под колеса автомобилей он не прыгал — ему просто нацепили ошейник. Тогда его нервы сдали.

***

— Мам, а няне можно брать твой планшет поиграть? — спросил он как-то, когда дома были только он и мать. — Нет, мой хороший, — ответила она, разогревая ужин. — У няни есть свой, с ним она и играет. — Но она играла, — наигранно удивленно сказал он. — Разве? — поддержала диалог она, не отвлекаясь от готовки. Женщина удивилась и изогнула бровь, надеясь, что сын лишь оговорился. — На нем стоит пароль, который знаем только мы с папой. Она поставила тарелку с рисом перед Мудзаном и пошла в гостиную, где она обычно оставляла свой планшет после того, как отправит важные мейлы. Как бы там ни было, женщина еще ни разу не слышала от Мудзана придуманных историй или событий. Он даже никогда не преувеличивал, поэтому ей нужно было просто для галочки убедиться в словах сына. — Звёздочка моя, — послышалось из комнаты, — ты не видел мамин планшет? — Нет, — крикнул он в ответ и расплылся в ухмылке, затем взял ложку в руки и принялся уплетать рис за обе щёки. — Няня играла. Но я не трогал. Честно. С кухни было слышно, как шкафы и тумбы то открывались, то закрывались, двери хлопали, а мать ворчала. Через десять минут, когда Мудзан уже наелся и собирался подлить масла в огонь, госпожа Кибуцуджи сама вернулась на кухню и села на свой стул, что-то листая в телефоне. — Мама, можно я поиграю в планшет? — Мудзан медленно подбрасывал угли в камин, ожидая, когда же мать придет к выводу, который он так яро ей навязывает. — Я все съел. — Ты умница! Но, мой мальчик, мама не может его найти. Ты точно видел, чтобы няня с ним игралась? — переспросила она еще раз, чтобы знать наверняка, что ей не послышалось. — Мама мне не верит? — надул щеки Мудзан, пользуясь детской физиологией, чтобы правдоподобней продемонстрировать обиду. — Верит-верит, — замахала она руками. — Но я написала няне, она сказала, что не видела и не трогала его. У меня в нем стоит сим-карта, которую можно отследить. Я сейчас это сделала, но на картах отмечено, что сигнала нет, он был в последний раз сегодня пять часов назад, когда няня с тобой сидела… Но горничная ушла шесть часов назад, так что она не могла его куда-то деть во время уборки… Рыбка попалась в сети. Мудзан посеял семена недоверия своими собственными руками и дожидался всхода долгожданных ростков. Идея пришла ему спонтанно, пока его «выгуливали» на проклятом поводке. К исполнению он перешел прямо на следующий день, подобрав удачные тайминги. Когда няня отлучилась в туалет во время их очередного занятия, он быстро проскользнул в гостиную, взял материнский планшет, выбросил его через окно в неглубокий декоративный пруд к рыбкам и вернулся на место, где его неразработанные пальчики заставляли выводить базовые иероглифы. Когда няня ушла, а мать вернулась с работы и отправилась в душ, Кибуцуджи перешёл ко второй части плана. Был вечер пятницы, это означало, что женщина пропадет в ванной минимум на полчаса: эпиляции, маски для лица и волос, укладка, макияж. Отец должен был вернуться через пару часов. По словам горничной они всей семьей были приглашены на чей-то день рождения, поэтому мать явно провозится дольше, чем обычно. Мудзан вышел на улицу через то самое окно к саду, достал из воды планшет, на который уже прилипли маленькие сомы. Он сбросил надоедливых рыб обратно в воду, пару раз ударил планшет крупным декоративным камнем, чтобы было возможно сложить его пополам, и не забыл собрать осколки. Затем он подошел к отцветшему дереву сакуры, у которого он часто гулял с Мицури. Там они вместе когда-то строили замки из грязи, а потому и осталась небольшая ямка. Мудзан положил туда планшет и зарыл его, утрамбовав землю и засыпав листьями. После он вернулся к пруду и помыл в нем руки от земли. Взяв ведро, в которое обычно садовник срезал розы, Мудзан встал на него и вновь залез через окно в дом. Кибуцуджи не хотел избавляться от своего «информатора», благодаря которому он узнал очень многое о современном мире. Один лишь запрос, как прародитель в ту же секунду получал миллион разнообразных ответов: тексты, картинки и даже видео. Хочешь знать что-то о системе образования и здравоохранения? Внутренней и внешней политике Японии? О мировых войнах и современных гражданских? Никаких многочасовых походов по библиотекам и архивам — просто пережди рекламу! После себя Мудзан подчищал историю поиска, чтобы его ни в чём не заподозрили. Перед глазами родителей Мудзан включал случайную игру и делал вид, что ему невероятно интересно водить гоночные машинки. Все находилось под его контролем и он постепенно набирал достаточное количество знаний, чтобы выжить в современном обществе. Бросив последний взгляд на дерево и «могилку» под ним, в сердцах Кибуцуджи пошутил, что похоронил первого и единственного своего полезного подчинённого. Когда он вернулся, мать все еще была в ванной, что означало, что ни одна живая душа не должна была его заметить. Карма Мудзана уходила в минус, поэтому он не надеялся на то, что такой поступок после смерти запишут в хорошие деяния. Но терпилой Кибуцуджи не был — становиться им не собирался. Если Боги не глупы — поймут мотив. Или Мицури, или никакая другая нянька — четко решил он и теперь обязательно добьется этого.

***

У вас бывало такое чувство, словно весь белый свет настроен против вас? И нет, речь пойдет не о пролитом утром чае или забытом дома телефоне. Речь пойдет о том, как же нужно было согрешить в прошлом, чтобы после перерождения ты стал жить по соседству с человеком, который был твоим самым главным ночным кошмаром, причиной твоей паранойи, падения самооценки и фантомных болей. День рождения, на который они с семьей были приглашены, отмечал бизнес партнер отца — господин Цугикуни. Он занимался логистикой, что была попросту необходима в деле отца Мудзана. Взаимовыгодные сделки, а также схожесть во многих взглядах сблизила коллег, они посчитали, что вне кабинета совещаний можно дружить и семьями. Таким образом взрослые оставили Мудзана с создателем Дыхания Солнца, Ёриичи Цугикуни, и бывшим подчиненным, Мичикацу, в детской, пока сами начали праздничный банкет. Няньку приставить не успели, но сказали, что к ним скоро придет другой гость. Мудзан не хотел даже знать, кто это будет. — Вот так встреча, — после двухминутного молчания первым заговорил Мудзан, пытаясь не выдавать своих искренних эмоций. Ему было не по себе стоять рядом с тем, кто почти прикончил его однажды, оставил ужасные шрамы и вечное жжение после них. — Не ожидал, что мы вообще пересечёмся вновь. Ответом ему послужил соболезнующий взгляд в пол от Кокушибо, явно испытывающего чувство некого стыда, и пронзительно холодный взгляд от создателя Дыхания Солнца, но его истинные эмоции прочесть было невозможно. — Не скажу, что рад тебя видеть, — отрезал Ёриичи. — Живым. — Я сам не очень доволен ситуацией, — нахмурился Кибуцуджи. Только вот его детские черты лица явно не наводили на окружающих страх, скорее наоборот. — И солидарен с твоим мнением. Мертвым ты был гораздо более пугающим. Кокушибо молчал, стоя между двух огней. На одной стороне был брат, перед которым он ужасно провинился, но тем не менее близнец остался таким же любящим его членом семьи, каким был пять сотен лет назад, и стал его шансом на исправление ошибок прошлого. На другой стороне — тот, кто выслушал его просьбу, поделился своей силой и кровью, дал долгие годы жизни, всегда относился к нему лучше всех других Лун, был боссом, которому Цугикуни многое задолжал. — Сейчас ссоры бессмысленны, — в своей спокойной самурайской манере произнес Кокушибо. — Мы все не в самом выгодном положении. Он намекнул на то, что трое двухгодовалых детей выглядели максимально глупо со стороны, кидая друг на друга гневные взгляды. Но каким бы Кокушибо перебежчиком не был, истина была за ним. Мудзан расслабился, понимая, что бывший подчиненный еще не до конца его возненавидел. Не зря он был одним из его небольшого круга любимчиков. — Ты, — обратился Ёриичи к Мудзану, — не смей сходить с этого места, — сказал он, хватая брата за руку. — А нам нужно срочно поговорить. Мичикацу вопросительно взглянул на брата, секундой позже понимая, что разговор вдруг стал необходим, потому что истребитель не был доволен фразой бывшей Луны. Кокушибо бросил взгляд на бывшего Господина, сделал кивок Мудзану и, медленно переставляя детские ножки, поплелся за братом. Из-за двери послышалась дискуссия, которую Мудзан предпочел даже не слушать. Отойдя к окну, он сел на пол и навалился лбом на оконное стекло, желая охладить голову. Его едва от страха не трясло перед родоначальником всех дыханий, но он успешно скрыл дрожь в голосе, руках и ногах. Того гляди и через несколько встреч вообще перестанет его бояться. — Я родился для того, чтобы одолеть его, — настаивал Ёриичи, держа брата за плечи. — Мне дали второй шанс на убийство этого чудовища, почему же ты совершенно другого мнения? Ты видел своими глазами все те зверства, на которые он шел! — Да, видел, что он делал ради достижения своих целей, — согласился Мичикацу. — Но еще я совершал такие же поступки, если ты не забыл, брат. — Боги тебя покарали и дали второй шанс, — сказал бывший охотник. — Ты искупил свои грехи. — Да, — печально взглянул он на дверь. — Ты думаешь, что он — нет? — Глядя на него, я сильно в этом сомневаюсь. — Послушай, — серьезно сказал близнец. — Уж я-то помню, как сильно Мудзан тебя ненавидел, как долго он страдал от твоих шрамов. Я видел его радость лишь пару раз за четыре сотни лет, но искреннюю - лишь однажды, когда я принес весть о твоей смерти. Мне кажется, что если бы он не побывал в Аду, как и я, то он бы сразу налетел на тебя с первым подручным средством, чтобы убить. Поверь. — Тем не менее, — спокойно продолжил Ёриичи. — Разве мы можем быть абсолютно уверены в том, что он не решит стать демоном вновь? Нет, не можем. Скажу больше — я чувствую, что он точно оставил какой-то план на случай своей смерти. И перерождения. — Он не верил в то, что Боги его накажут, — благодаря личному общению с Кибуцуджи, он знал гораздо больше, чем кто-либо из живущих на Земле. — Да и что бы он оставил? — Демона, от которого сам мог бы обратиться, — предположил истребитель. — Это невозможно. Я уверен в том, что все демоны, которых обратил Мудзан, погибли в финальной схватке с охотниками. — Не все, — вдруг открылась дверь, и в разговор встрял уже успокоившийся Мудзан, которому порядком надоело то, что о нем говорят как о погоде. — Кокушибо прав. Демоны, обращенные мною, точно поголовно мертвы. Но один остался наверняка. — О ком Вы? — по привычке вежливо поинтересовался Кокушибо. — У вас есть какой-нибудь планшет или смартфон? — вопросом на вопрос ответил Мудзан. — Я могу показать даже доказательство того, что один все-таки жив и здоров. — Мы с техникой не дружим, — признался бывший демон. — Видели, как современные дети могут ими пользоваться даже раньше, чем научатся ходить и говорить. Брат прав — каждое поколение рано или поздно превосходит старое. Слишком сложные устройства, мы пока не разобрались. Нужно время. — М-да, Кокушибо, — вздохнул Кибуцуджи, — под моим крылом ты мог быстрее приспосабливаться. — Что ты имеешь в виду, Мудзан? — подозрительно спросил Ёриичи, не скрывая своего недовольства. — И его зовут не Кокушибо, а Мичикацу. — Ничего, — отмахнулся темноволосый, игнорируя замечание про имя. — Ладно, расскажу так. Юширо — демонёнок, которого сделала Тамаё. Он жив до сих пор. Я пролистывал новости, пытаясь понять, как сейчас устроена политика в Японии, кто стал Императором и Министром, но наткнулся на картину одной очень знакомой лисицы. Прочитал статью — Юширо точно и есть тот самый демон, но скрывается под видом нелюдимого художника. Пишет лишь её портреты. — Вот оно что, — удивленно протянул Мичикацу, уловив логику. — Значит, что всё-таки демоном стать можно. — Вот у меня и есть повод тебя убить, — пугающе проговорил Ёриичи. — Подожди, брат, — сказал Кокушибо, вставая между детьми. — Тамаё более не ела людей, её демоненок — тоже. Если он каким-то образом согласится сделать Кибуцуджи демоном, следуя логике, тот тоже не будет есть людей. — Он не сделает меня демоном, — отрезал Мудзан. — Ни за какие деньги или услуги. Если бы и был шанс, что он согласится, стал бы я вообще о таком плане вам говорить? — Ты ему как-то жизнь подпортил, — предположил Ёриичи. — Я убил Тамаё, — признался он. — Уж он точно не простит меня, скорее с радостью под колеса бросит. — Значит, что ты абсолютно беспомощен, — заключил бывший охотник. — Равно как сейчас и мы с тобой, — встрял Кокушибо до того, как Мудзан сумел агрессивно среагировать на выпад. Устало выдохнув, Ёриичи кивнул, соглашаясь с братом. Пусть в прошлой жизни Боги одарили его потрясающим телом и способностью видеть «глубже», то в этой решили сэкономить. Теперь же он мог видеть так, как способен любой другой обычный человек. И если его не одарили невероятной силой, то, возможно, Мудзан и впрямь не собирался устроить геноцид расы людской. Боги же не глупы, так? Ёриичи отправился в столовую к родителям. На застолье присутствовало лишь несколько семей, но одеты все были по канонам богатого общества: парадные костюмы, дорогие платья и изящные прически. Стол был пышно накрыт, присутствовало множество блюд европейской и азиатской кухни. Взрослые пили, шутили и рассказывали различные истории из жизни. Цугикуни подошел к одной из дам и потянул ее легонько за платье. — Милый, хочешь кушать? — поинтересовалась красивая женщина, мать близнецов, наклоняясь к сыну. — Да, — кивнул он, обнимая её. Ёриичи отдал бы не только способность видеть «прозрачный мир», но и глаза в целом, чтобы в этой жизни мать была здорова и прожила долгую счастливую жизнь. Он не смел жаловаться на то, что ему недоставало силы, коль всё, что он хотел защитить, было в безопасности. — Хорошо, вам накроют на кухне, ладно? — улыбнулась она, гладя сына по волосам. — А то папа начинает шутить, не контролируя матерную брань. — Ничего подобного, — запротестовал мужчина. — Разве? — изогнул бровь старший Кибуцуджи, загадочно ухмыляясь. — Тогда повтори, как ты там назвал своего первого диспонента*. — Хорошо, я понял, — сделал глоток полусладкого французского красного вина отец близнецов. — Ты права, лучше пусть детям отдельно накроют. И хватит с ним уже так сюсюкаться, мы мужчину растим или нюню? — Подожди немного, хорошо, солнышко? — поцеловала она в макушку ребенка. — Беги, поиграй. Кокушибо, который стоял в сторонке с Мудзаном, наблюдал за этой картиной с ревностью в глазах, которую мог бы увидеть даже слепой. Мичикацу развернулся и пошел по коридору в сторону кухни, Мудзан от безделья последовал за ним. Кокушибо, конечно, понимал, что как такового повода для ревности и зависти нет, но ничего не мог с этим поделать. Кибуцуджи, который почуял смену в настроении своего бывшего подчиненного, сказал: — Твой брат не знает стеснений в проявлении симпатии, но другие эмоции никогда не показывает, их невозможно прочесть, — нехотя признал он. — Даже у меня не вышло. Мне кажется, что взрослым это и нравится в нем. Попробуй похожий подход. Кокушибо не раз получал от прародителя советы, как и многие Высшие Луны: как маскироваться, как лучше разделываться с охотниками, чем столпы от простолюдинов отличаются и, конечно, методы борьбы с ними. Но этот совет его почему-то удивил. Дело было не в том, что сам Мудзан попытался ему помочь, а скорее в том, что Первый Демон не попросил ничего взамен: ни Голубой Лилии, ни головы Убуяшики, ни победившей солнце демоницы. — Спасибо за совет, — ответил он. — Но брат всегда был любимцем матери, во всех жизнях. Этого не исправить. — Твой отец явно не разделяет её точки зрения, — подметил Кибуцуджи. — Его любимец — ты, не так ли? — Да, — кивнул Мичикацу, в сердцах поражаясь проницательности Кибуцуджи. — Но он слишком требовательный. Не будь я перерожденным, то как ребенок быстро бы поехал головой с его заморочками. — Понимаю, — усмехнулся Мудзан и рассказал о историю том, как к нему приставили няню. Кокушибо лишь кивал, искренне соболезнуя. Тихо болтая, они не заметили того, как вернулся Ёриичи. Он стоял в дверях и молча наблюдал за тем, как двое самых опасных когда-то демонов, активно жестикулируя, обсуждают повседневные мелочи. Они разговаривали иначе, проявляли эмоции: недовольство или радость. Больше не было грязной демонической крови, что могла бы сковывать их в проявлении чувств. — А потом? — спросил Кокушибо, пододвигаясь ближе. — Что было потом? Отследили? — После того, как все его внутренности накрылись под водой, в том числе и карта, я закопал его на заднем дворе под деревом, — шепотом ответил он. Мичикацу залился тихим смехом, едва удержавшись от того, чтобы не захохотать в голос. Ещё бы — Мудзан тысячу лет прожил, каких-то пятидесятилетних детей ему хитростью и обманом уделать труда не составит! — Мне обязательно стоит попробовать этот приём как-нибудь, — ответил он. Ёриичи редко видел, чтобы брат так открыто, от самого сердца смеялся после перерождения, поэтому и не посмел прервать их диалог. Цугикуни не испытывал ненависти к Мудзану, если говорить на чистоту. Ни пятьсот лет назад, ни сегодня. Он просто опасался за жизни и счастье людей вокруг него, не хотел, чтобы они познали скорбь, которую он прочувствовал, потеряв Уту и их ребенка, чтобы невинные пережили боль и горе от утраты, которое постоянно нес за собой Кибуцуджи. Но вот он стоит, совсем ребенок, рассказывает о том, что успел повидать в этом мире, путешествуя по больницам из-за каких-то проблем со здоровьем, гуляя с потрясающей, на его взгляд, первой няней и развлекаясь с современными технологиями. Абсолютно не похож на то чудовище, которое Цугикуни встретил пять сотен лет назад. Вулкан, уничтожающий все на своём пути? Смешно. Он скорее летний бриз с моря, который хоть и может перерасти в шторм, но совершенно безобиден для тех, кто находится на суше. Размышляя о том, как же ему стоит поступить, бывший охотник почувствовал, как кто-то оказался за его спиной. — Всем добрый вечер, — раздался голос над головой Ёриичи. Мальчик десяти с небольшим лет стоял и спокойно улыбался, глядя на двух детей, ранее так весело болтающих между собой. Мудзан тут же переменился в лице, а Кокушибо сделал пару неконтролируемых шагов назад — он не был демоном, поэтому защитить себя не мог даже от гуся, что уж говорить о бывшем главе Охотников на Демонов. Рядом с Кагаей стояла и мать «родственника» Мудзана, помахивая рукой в знак приветствия. — Только тебя не хватало, — возмутился шепотом Мудзан, смотря в сиреневые глаза гостя. К счастью, расслышать его был способен только Кокушибо. — Убуяшики, тебе нравится меня постоянно преследовать, не так ли? — немой вопрос повис в воздухе. — Привет, — пролепетала госпожа Убуяшики. — Как поживет мой чудесный племянник? — Хорошо, — ответил Мудзан, готовясь к выносу мозга со стороны прибывших. Женщина, уже сократившая расстояние на пару метров, наклонилась, улыбнулась и внезапно подняла Кибуцуджи на руки. Тот подобного отношения не ожидал и принялся активно вырываться. — Отпустите меня на пол! Тетя, поставьте меня! — Ну что ты, я же хочу понянчить моего маленького племянника, — удивилась женщина. — Так быстро растешь, — меланхолично подметила она. — Только два годика, а уже такой недотрога. — Маленький братик уже во всю говорит, — иронично подметил Кагая. — Я так долго ждал этого момента, — в его тоне не было слышно сарказма, но перерожденные ощутили его всей поверхностью кожи. — Того гляди и женится, — пошутила мать Убуяшики и потрепала Кибуцуджи по волосам. Она подмигнула сыну и сказала, что ей пора идти, её уже заждались. Она передала ребенка в руки Кагаи и удалилась. — Не ломай комедию, поставь меня на пол, — приказным тоном сказал Мудзан, когда след дамы простыл. — И на кой черт ты вообще сюда явился? — Не ради тебя пришел, не льсти себе, — ответил Кагая, вызывая у Кибуцуджи легкий скрип в зубах. — Не мог же я отказать моим дорогим и любящим родителям, я не в силах их обидеть своим «не хочу». Но когда мне сказали, что и маленький Музя придет, я даже воодушевился. — Назови меня так еще хоть раз и ты никогда больше не сможешь заговорить, — бросил угрозу Кибуцуджи, которую намеревался выполнить, как только руки дотянутся до хрупкой шеи бывшего главы истребителей. — Ты такой смешной, когда злишься, — выдал Кагая «двоюродному брату», не скрывая своей снисходительной улыбки. — Теперь я могу сказать тёте, что ты меня бесишь, — напомнил Мудзан о том, что в два с половиной года словарный запас ребенка уже довольно большой. — Если не поставишь меня, я обязательно навру с три короба. Знаешь, а еще лучше будет просто задушить тебя во сне! Раздался очень тихий, приглушённый, но всё ещё слышимый смех Ёриичи, который до этого просто молча наблюдал со стороны, а за ним и Мичикацу. Кагая замер, смотря на ребенка, у которого расцвела самая нежная улыбка, которую он только видел. Он счёл её невероятно похожей на улыбку его одного бывшего подчинённого, Танджиро. Кибуцуджи перестал вырываться и грозно посмотрел на своего самого страшного врага после самой Смерти. И как только этот человек смог в прошлом втоптать его в землю? Как наследники его техник смогли одолеть Первого Демона? — Ты такой смешной в этом теле, — сказал он, не скрывая улыбки. — Я был не прав на твой счет — от тебя можно не ожидать ничего ужасного. Такой беззащитный, живи дальше. Мудзан замолчал, не понимая, как ему реагировать. Стоило ли что-то сказать в ответ? Начать спорить? Предложить Цугикуни лично побороться с Убуяшики, что был на восемь лет старше их? Кибуцуджи ничего не сделал и лишь раздражённо вздохнул. Кагая, давно потеряв всякий интерес к притихшему братцу, аккуратно вернул его на пол. Тот поправил одежду и посмотрел на родственника злобным взглядом, но его проигнорировали. — Вы ведь Ёриичи? — поинтересовался Убуяшики. Получив кивок в знак положительного ответа, он вежливо поклонился. — Благодарю за ваш вклад за победу над Кибуцуджи Мудзаном. «Я, между прочим, всё ещё здесь», — мысленно возмутился бывший демон. — Вам большое спасибо за то, что довели дело до конца, — в такой же манере ответил Цугикуни. Мудзан метался между «убью» и «терпи, это всего на один вечер», словно акции телевизионных компаний. Ему хотелось высказать все, что он думает об охотниках и их глупой организации, только вот преимущество было не на его стороне. Лезть в перепалку, заведомо зная о мизерных шансах на победу? Ну нет, подобной ошибки Кибуцуджи более не повторит. Как только с любезностями было покончено, Кагая и Ёриичи пришли к тому, что на публике придется опустить привычные манеры и перейти на детское «ты». Старые слова, которые часто использовались до языковой реформы, тоже пришлось «забыть». Японский язык — как и любой другой язык, на котором все ещё говорят люди — живой, и меняется он столь же быстро, насколько сменяются поколения. Что для Ёриичи было обыденностью, для современного человека стало чем-то бесполезным, осталось лишь на страницах древних писаний. Многие слова, которыми часто в быту пользовался Убуяшики, тоже потеряли свое право на жизнь, были вытеснены новыми иностранными. Большая часть древнего японского языка, словно латынь, пусть и была забыта новыми поколениями, но она осталась неизменной, навеки загадочно прекрасной. Мудзан же, который был старше всех присутствующих вместе взятых, к таким изменениям очень легко приспосабливался. Он мог говорить открыто, зная, что ошибок не допустит — мастерство не пропить. В то же время другие его «новые» знакомые были вынуждены семь раз подумать, прежде чем озвучить свою мысль. Вскоре зашла кухарка, она накрыла детям на стол и пожелала им приятного аппетита. Уходя, она помяла Мудзану щеку, назвав его «надутым хомячком». — Когда же это кончится, — тяжело простонал он, когда женщина скрылась за дверью. — Мне надоело. Кокушибо лишь понимающе кивнул. Светская вечеринка родителей продлилась ещё пару-тройку часов, после чего Кибуцуджи наконец-то спасли от игры в гляделки с бывшими врагами. Впервые он всерьез понял значение выражения «в гостях хорошо, а дома — лучше». Завалившись в кровать, Мудзан тут же проводился в мир грёз. Дорогой его сердцу и излюбленный сон оброс самыми различными деталями. Помимо звуков и запахов Кибуцуджи начал ощущать тепло и холод, дуновение ветра. На протяжении многих месяцев сон не менялся, но впервые Мудзан смог увидеть события после того, как восходил голубой цветок. Тот самый юноша, который рассыпался в прах в начале сна, целый и невредимый подходил к цветку и вырывал его из земли. Он недолго держал его в руках, отряхивая от земли и снега, после бережно передавал растение Мудзану. Цветок был похож на Красную Паучью Лилию, на ликорис, но имел голубой оттенок. Впервые Мудзан увидел «мифическое» растение настолько близко и впервые взял его в руки. Из глаз едва ли не текли слезы — почему же он никак не мог найти этот проклятый цветок в той жизни? Он был недостаточно усерден? Растение цвело только днём? Вымерло? Или таково было его наказание за убитых и обращённых? Увы, это уже давно не имело значения. Кибуцуджи держал растение так аккуратно, будто находился не во сне, а все происходило наяву. Незнакомый юноша, когда Мудзан был сосредоточен на растении слишком долго, брал руки бывшего демона в свои и аккуратно разжимал пальцы. Когда же ему это удавалось, он брал цветок и украшал им волосы прародителя. Мудзан ненавидел этот момент больше всего на свете — он видел улыбку, но никак не мог разглядеть лицо незнакомца. Незнание раздражало больше всего на свете.

***

Спалось Кибуцуджи лучше, чем когда-либо ещё. Боль в голове после вчерашней встречи окончательно унялась, а от усталости и стресса не осталось и следа. Утро начиналось просто чудесно. Он встал с кровати и подошёл к зеркалу. Бывший демон подметил, что уснул он в другой одежде. Видимо, мать решила, что спать в джинсовых штанах и тесной рубашке — плохая идея. Мысленно хваля женщину за подаренный ему комфортный сон, Кибуцуджи спустился на кухню. Там его встретил приятный аромат свежеприготовленных панкейков. С небольшим трудом забравшись на стул, Мудзан потянулся за завтраком, но его вдруг прервали: — Доброе утро, мой хороший, — весело сказала мать, отодвигая тарелку. — Доброе утро, — ответил он, вновь протягивая руку к еде. — Ничего не забыл? — снимая фартук, спросила она. — Давай-ка проверим уровень глюкозы. «Глупое, больное, несовершенное тело и глупый диабет», — хотел выругаться он, но промолчал, вспоминая, что все могло быть куда хуже, родись он не в двадцать первом веке. Мудзан приподнял кофту, демонстрируя небольшой монитор помпы. Женщина взглянула на числа и кивнула, даря добро на начало трапезы. На личном опыте Кибуцуджи приходилось терпеть многократные болезненные инъекций инсулина, которые, даже игнорируя боль, жутко раздражали. К счастью, «пытка» продлилась не так долго, а спустя несколько тщательных обследований ему приобрели дорогую, но одну из самых современных инсулиновых помп. Она с высокой точностью подбирала нужные дозы спасательной жидкости, в отличие от матери, которая умудрялась ошибаться, пока использовала шприц-ручку. Вскоре постоянные синячки и шишки сошли на нет. Кроме того, у помпы, за которую отец отдал несколько тысяч, был ещё целый ряд плюсов. Например, она могла предсказать снижение или повышение уровня глюкозы. Так же она была способна останавливать подачу инсулина при гипогликемии. Кроме того, она являлась водонепроницаемой, не было нужды снимать её даже в душе. Так что и Мудзан, и родители могли спокойно спать, а днём, оставляя его с няней, не волноваться из-за инъекции. Благодаря этому прибору, Кибуцуджи мог есть любую еду в любое время, главное, чтобы взрослые не забыли до приема пищи ввести необходимые данные и нажать на кнопку для введения болюсного инсулина. Но так как Мудзан имел далеко не детский мозг, то порой сам вскользь напоминал матери о необходимости указания данных, если она витала в облаках. Когда с завтраком было покончено, госпожа Кибуцуджи записала съеденное Мудзаном количество углеводов. Тогда помпа просчитала и ввела нужное количество инсулина. После завтрака довольный прародитель лег на диван и хотел включить телевизор, дабы узнать о нынешней ситуации в мире, как вдруг услышал невероятно «печальную» новость от матери: — К сожалению, няня сегодня не сможет прийти, — поникшим голосом сказала она, присаживаясь рядом с Мудзаном. — А завтра? — воодушевленно поинтересовался Кибуцуджи. Но он уже догадывался, что ответ будет отрицательным — её однозначно уволили. Его труд и терпение окупились! — И завтра, боюсь, тоже, — взяв ребенка на руки, сказала она. — Но не грусти, я взяла всю недельную работу на дом. Пока документы и заявку в садик рассматривают, я буду сидеть с тобой, — весело дополнила она. — В… — Мудзан запнулся, — в какой садик? Не этого он ожидал. В интернете он читал информацию о том, как устроены будни среднестатистического японского ребенка, где черным по белому написано — до четырех лет он может ни о чем не волноваться, сидеть дома с матерью и не думать об опасности окружающего мира. Но… Всё пошло не по плану. «Проклятая карма», – подумал Кибуцуджи и бросил на мать прохладный взгляд. — Хоикусё*, — улыбнулась она, подбадривая сына. — С тобой будут целый день играть, а ещё у тебя появится много новых друзей. «Я не об этом спрашивал», – в мыслях возмутился он и нахмурился. — Кроме того, — продолжила она, — туда уже давно ходят твои новые друзья. — Какие друзья? — не понял прародитель. — Как «какие»? — поглаживая Мудзана по волосам, удивилась она. — Ёриичи и Мичикацу! Вы так хорошо вчера поладили, я уверена, что вы станете отличными друзьями. — А, ну да, — только и выдавил из себя бывший демон, вспоминая вчерашний вечер. На самом деле он грезил о том, что больше никогда не встретится с родоначальником всех дыханий, с его главной головной болью. А от Кокушибо, который после Адовой терапии явно изменился в «лучшую» сторону, можно было не ожидать чрезмерной преданности, как это было в прошлой жизни. И как Мудзану выживать рядом с тем, кто желал отрубить ему голову, с тем, кто посвятил свою жизнь этому? Кто же прикроет Первого в случае непредвиденной опасности? — Я не хочу, — честно сказал Кибуцуджи, даже не надеясь, что это хоть как-то изменит мнение матери. — Тебе будет очень весело, — настаивала женщина, тиская сына. — Не будет, — начал брыкаться и вырываться он. К сожалению, силы его двухлетнего с небольшим тела не было достаточно, чтобы оказать должное сопротивление. — Я хочу сидеть дома. — Мой хороший, — вздохнула она, заключая ребенка в объятия, — иногда нам приходится подстраиваться под ситуацию. Мне очень неловко от того, что я провожу так много времени на работе, но… — Пусти, — перебил её Мудзан, безуспешно пытаясь выбраться из объятий. Ему не нравились эти телячьи нежности, свойственные обычным людям. Он ведь тысячелетний демон, чтоб он провалился! — Пойду я в садик, только пусти. — Ох, — выдохнула женщина, наконец отпуская ребенка, добившись положительного ответа. — Какой же ты у меня недотрога. Мудзан спрыгнул с коленей матери и пошел на кухню, бросая на неё хмурый взгляд, из-за чего женщина обронила смешок. Усевшись за стол, он принялся размышлять, как лучше стоит избегать встречи с близнецами Цугикуни. Ничего не сообразив, прародитель решил, что в случае непредвиденной проблемы просто будет прятаться за спиной воспитательницы — гениальная стратегия, пусть и весьма унизительная для него. День пролетел довольно быстро. В ожидании начала конца минула неделя, а за ней и все зимние праздники. Седьмого января каникулы и «отпуск» родителей подошли к концу. В тот день мать, вернувшись домой с кучей пакетов, сообщила Мудзану «радостную» весть: — Всё необходимое я купила, — улыбнулась она. — Завтра ты встретишь своих друзей! — Да, — уныло ответил Мудзан, подчищая историю поиска на новом гаджете и торопливо включая уже надоевшее приложение с машинками. — «Друзей». Лег Кибуцуджи спать раньше обычного. Его плохое настроение могла скрасить только яркая и теплая улыбка незнакомого юноши из излюбленного сновидения.

***

Встать в шесть тридцать утра для Мудзана оказалось непосильной задачей. Глаза отказывались разлипаться, шея — держать голову в вертикальном положении. Вылезать из-под одеяла совершенно не хотелось — снаружи его ждало прохладное январское утро, куча новых обязательств и ужасная компания. — Мудзан, звёздочка моя, — весело пропела женщина, залетая в комнату ребенка. Она распахнула шторы, но повстречала лишь темное зимнее небо. Тогда она включила свет, — просыпайся! — Да, — ответил Кибуцуджи и накрылся одеялом с головой, прячась от яркого света люстры. — Пять минут. — Никаких пяти минут, — ответила она. — Мы ведь не хотим опоздать, так? — Хотим, — саркастично сказал Кибуцуджи, зарываясь носом в подушку. — Ты у отца научился этой ужасной иронии, да? — отбросив одеяло на другой край кровати, усмехнулась женщина, беря ребенка на руки. — Жаль, что ты только говорливый и маленький как жаворонок. Лучше бы вставал так же. — Я встал, — тут же ответил он, оказавшись в капкане из материнских объятий, просыпаясь окончательно. — Поставь меня на пол. — Вот так бы сразу, — мать отпустила несчастного Кибуцуджи, дала ему одежду и спросила, сможет ли он одеться или ему понадобится помощь. — Сам, — отрезал бывший демон. — Как хорошо, что няни обучили тебя самостоятельности, — уныло ответила она, потрепав его по волосам. — Только вот вырос ты как-то слишком быстро… Мудзан вопросительно взглянул на женщину, переживая, что она могла о чем-то догадаться. Но продолжения размышлений не последовало.  — Нам нужно заправить и вставить резервуар помпы инсулином, поторопись, — все, что она сказала перед тем, как удалиться на кухню готовить коробку с ланчем. — И витаминки нужно выпить! — Хорошо, — ответил он, бросая взгляд на одежду. «Вот и конец свободе выбора», – пронеслось в разуме бывшего демона, который с неприязнью взял «абсолютно безвкусные одёжки».

***

Путь на машине не занял слишком много времени, что совершенно не радовало Мудзана. Плохое предчувствие буквально ходило за ним по пятам. Когда ему помогли вылезти из машины и холодный воздух ударил в лицо, Кибуцуджи захотел своё демоническое тело обратно. Быть человеческим ребёнком уж слишком тяжко. Пусть у него никогда не было проблем с игрой на публику, но сейчас все мастерство словно позабылось. Бывший демон хотел начать кидать угрозы в сторону матери, чтобы та вернула его в уютный, просторный и теплый дом, но вовремя взял себя в руки. Вспыльчивость — черта подростков, а не совсем маленьких детей. Сделав пару вдохов и выдохов, Кибуцуджи нормализовал своё дыхание и пульс, а заодно и успокоился. У входа в сад их встретила одна из воспитательниц, девушка с длинными темными волосами и ниспадающей на глаза челкой. Она тихим голосом поприветствовала прибывших и пригласила в здание. Темноволосая забрала верхнюю одежду пришедших и сняла своё пальто, оставляя всё в гардеробе на входе. Тогда у Мудзана не осталось никаких сомнений на счет того, кто перед ним стоял. — Зовите меня Накиме, — тихим голосом представилась она. Пока мать Мудзана обменивалась с ней любезностями и обсуждала формальности, прародитель играл в угадайку. «А остались ли у неё воспоминания о прошлой жизни?» — Сколько человек в группе? — интересуется госпожа Кибуцуджи, оглядывая классическую и простоватую мебель детского сада. — У нас группы по шесть-девять человек. Они переформировываются каждые полгода, — начала краткий экскурс девушка с длинными волосами, — мы делаем это для того, чтобы дети научились взаимодействовать с другими, не привыкали слишком сильно друг к другу и воспитателям. — А много ли всего воспитателей? — спрашивает женщина. Далее разговор Мудзан предпочел не слушать. Ему хватило пищи для размышлений на ближайшие часы. «Как проверить, остались ли у Накиме воспоминания из прошлой жизни, из жизни демоном и воспоминания из Ада?» Спросить напрямую — не вариант. Если он обознался? Если она ничего не помнит? Может, в таком случае Накиме и могла бы списать все на «детский лепет», но выделяться Кибуцуджи не собирался. В его планах было оставаться в тени и вести себя так, как вел бы себя любой скромный ребенок. — А вот и твоя группа, — сказала Накиме, распахивая одну из раздвижных дверей. Мудзан окинул взглядом комнатушку, в которой находилось несколько полусонных детей, и нахмурился. Из всех возможных групп ему посчастливилось оказаться в одной с близнецами Цугикуни — будь он семь раз четвертован! — Вы сказали, что они уже знакомы. Так вашему сыну будет намного проще адаптироваться к новой обстановке, — объяснила распределение девушка довольной госпоже Кибуцуджи. — А воспитателем Мудзана будет Гёмей Химеджима. Высокий мужчина с короткой стрижкой, примерно два метра ростом, с крепким телосложением встал со своего места и подошел поздороваться с госпожой Кибуцуджи и новым воспитанником. — Несмотря на его грозный вид, дети в нём души не чают, — сказала Накиме, вызывая улыбку у коллеги. — Рад знакомству, — вежливо ответил парень и поклонился в приветственном жесте. «Чтоб тебя черт побрал, Накиме», – хотел выпалить Мудзан, но лишь злобно зыркнул на неё. «Если распределением занималась ты, то я обязательно тебе это припомню. Что одногруппник, что воспитатель — оба проклятые охотники.» — Мы оставим детей на Гёмея, — сказала Накиме и предложила госпоже Кибуцуджи пройти уладить оставшиеся вопросы наедине. — Не переживайте, все, что касается требований по уходу за Мудзаном, мы запомнили. — Позвольте продемонстрировать, как вводить количество потреблённых углеводов, — сказала женщина, садясь на корточки и приподнимая кофту Кибуцуджи. — Сначала нужно нажать сюда, а потом на эту кнопочку, тогда начнется подача. — Понял, — кивнул Гёмей. — Если случится что-то, я обязательно вас уведомлю. — Не переживайте, прибор сам остановит подачу, — улыбнулась она, трепя сына по волосам. — Приятного дня, — сказала женщина и поцеловала сына в макушку. — Веди себя хорошо. Вечером заберу тебя, — пообещала она. Мудзан ответил скомканным «пока» и поправил волосы, которые мать наглейшим образом взъерошила. Она посмеялась и проследовала за бывшей Четвертой Луной. Кибуцуджи ничего не оставалось кроме того, чтобы последовать за бывшим Столпом Камня. «Которому я когда-то оторвал ногу, впечатал в стену дома, сломал парочку костей», – пронеслось в мыслях. Гёмей представил Мудзана другим детям, из которых лишь трое выделились чрезмерно спокойной реакцией. Посмотрев внимательнее на незнакомого ребенка, который не был «воодушевлен» новым знакомством, Мудзан какое-то время не мог понять, где же он видел его ранее: темные волосы, светлые ресницы и голубые глаза. — А это Коюки, Юки, Умэ, Гютаро, Ёриичи, Мичикацу, Хакуджи и Рюноске, — назвал всех присутствующих детей Химеджима. — Твои новые товарищи. Мудзан хотел было начать смеяться, но сдержался и тактично проронил: — Рад познакомиться. Хакуджи — настоящее имя того, кто, будучи жалким мальчишкой, перебил несколько десятков человек голыми руками. Аказа — имя, которое Кибуцуджи дал ему после того, как обратил в демона. И вот он сидит, холодно и рассудительно оглядывая бывшего Господина. Как же забавно, что воспоминания сохранились именно у того, кто не особо хотел становится кровожадным монстром. Но внимание Кибуцуджи быстро переметнулось на других двоих — Умэ и Гютаро. Его Шестые Луны, на которых он возлагал большие надежды, но которых так просто одолел один раненый столп, новоиспечённая демоница и три слабеньких ребенка. Бывшие демоны мило беседовали между собой, игнорируя происходящее вокруг. Не было похоже на то, что у них могли сохраниться воспоминания о прошлом. Мудзан перевел взгляд на Кокушибо и вопросительно поднял бровь. Тогда бывшая Первая Луна взглянул на брата и сестру, после чего отрицательно мотнул головой — воспоминаний у них не осталось. Через несколько минут одна из воспитательниц привезла тележку, на которой стояли подносы с едой. Она помогла накрыть на столы и удалилась. Гёмей пожелал всем приятного аппетита и сел за свой стол, чтобы заполнить какие-то бумаги. Мудзан понял, что сейчас самый прекрасный момент для получения каких-нибудь данных от окружающих. Он подошёл к одному из столов и оценивающим взглядом окинул еду. — Давно не виделись, Аказа, — расплылся в ухмылке Мудзан, присаживаясь к детям и беря палочки в руки. — Как поживаешь? — Замечательно, — кратко ответил когда-то могущественный Третья Луна, ковыряясь в овощах. — Встреча не из самых веселых, — выдохнул прародитель, разминая плечи. — Даже стыдно разгуливать в таком облике. — Достойное нам всем наказание, — ответил Аказа, переводя взгляд с еды на бывшего начальника. Обмениваясь краткими фразами, не несущими в себе никакой смысловой нагрузки, Мудзан налаживал общение с бывшей Луной, как бы невзначай намекая, что не держит на него зла или обиды за то, что Аказа оказался бездарным подчинённым: не смог одолеть одного мальчишку и одного столпа. Кокушибо тоже бросал пару фраз в беседу, но по большей части просто слушал. Ёриичи же наблюдал со стороны за действиями Мудзана, не проронив ни слова. — Я советую отойти, — вдруг выпалил Аказа. — Что? — не успел среагировать Кибуцуджи, как на него налетел какой-то ребенок. К счастью, он уже доел и еда не встала поперек глотки. Умэ, его бывшая гордость, потерявшая все воспоминания, ставшая простым ребенком, напоминала маленькую юркую лису. Каким-то образом она подкралась сзади и вцепилась Первому Демону в шею с криком: — Ты теперь водишь! — Чего? — не до конца улавливал смысл сказанного Кибуцуджи. Он облегченно вздохнул, когда девочка отпустила его и отбежала в сторону. Он положил на стол палочки, которые чуть не использовал в целях самозащиты. — Нужно её догнать, — устало ответил Аказа, все так же пренебрежительно глядя на помидоры в своей тарелке. — Такое бывает часто. — Я не собираюсь играть с ней в догонялки, — недовольно заявил Мудзан. — Что за глупость? — Если с ней не поиграть, то Гютаро может подсыпать соль в чай или насыпать песок на голову, — предупредил Третья Луна, перекладывая помидор из своей тарелки в тарелку сидящей рядом девочки. — Врезать, кстати, тоже может. — Советую догнать её, — дополнил Кокушибо, попивая чай. — Даки не успокоится, если не победит хотя бы в двух раундах. Умэ смотрела на Кибуцуджи, ожидая хоть какой-то реакции с его стороны. — Я сдаюсь, ты слишком быстрая. Я же тебя даже не заметил, — выдал Мудзан, довольный реакцией светловолосой. Ее большие зеленые глаза с удивлением смотрели на нового воспитанника. — Вот так сдался? — не верила она своим ушам. — Сдался, — подтвердил слова он. — Ты слишком хороший игрок. У тебя вон и ноги сильные и длинные. Ещё у тебя быстрая реакция. Я тебе не ровня, — продолжал лукавить Мудзан. Он сам любил лесть и прекрасно знал, какой замечательный эффект она оказывает на сердца других людей. А Даки была совсем проста — будучи демоном ей было достаточно услышать «ты особенная», как она тут же расплывалась от счастья. — С-спасибо, — смущенно проговорила она, но тут же взяла себя в руки. — Да, я очень хороша, мне братик постоянно так говорит, — гордо заявила она. Аказа и Кокушибо удивленно смотрели на Мудзана, который со спокойным выражением лица и поддельной улыбкой «хвалил» переродившуюся Даки. Уж чего, а того, что её можно угомонить лестью, они и представить себе не могли. Постоянно унижаясь, играя с этим гиперактивным ребенком до состояния ужасной усталости, бывшие Луны делали всё, лишь бы избегать конфликтов с их нерадивыми кохаями из предыдущей жизни. А их, оказывается, можно было просто купить обыкновенной лестью! — Ты чего это с моей сестрой заигрываешь, засранец?! — закончив трапезу, выпалил трехлетний Гютаро, вставая перед Умэ. Мудзан не знал, где мог ребенок научиться таким словам, но ему не нужно было напрягать мозг, чтобы найти подход и к нему: — Мы говорили о том, какой же ты хороший старший брат. Даки сказала, что она тобой гордится, — привирал Кибуцуджи. — Было бы здорово, если бы ты почаще с ней играл. Она скучает и хочет твоего внимания. Двухлетняя Даки, вся красная от смущения, прикрыла лицо маленькими ладонями, ожидая реакции брата на такие откровения. Но, услышав его предложение поиграть с мячиком, она, вся сияя от радости, взяла Гютаро за руку и потащила на другой конец комнаты. — Готово, — отмахнулся Мудзан, возвращаясь к пустой болтовне с Аказой. Он только сейчас заметил, что за собеседником тихо-мирно сидела маленькая девочка с необычайно красивыми глазами. — А это кто? — Коюки, — сказал Третья Луна, отодвигаясь немного в сторону, демонстрируя её смущённое личико. — И как давно она подслушивает? — усмехнулся Первый, глядя на немного скованную девочку. — Я, — тихо прошептала она, — не подслушиваю. Я была тут с самого начала, — уткнувшись носом в спину Аказы, сказала она. — Кто-то из твоих родственников? — поинтересовался Мудзан для галочки. — Невеста, — признался он. — Она этого не помнит, к сожалению. Нам не повезло в той жизни, но в этой — весьма. Второй шанс от Богов. — Таки второй шанс? — подперев щеку рукой, поинтересовался прародитель. — Отец жив и здоров, а она родилась по соседству, — подтвердил свои слова Аказа. — Не могу понять, — задумчиво произнес Мудзан, — как именно работает эта система перерождений. Мир ведь не может быть настолько тесен. Мне посчастливилось родиться у тех же родителей, обзавестись теми же внешними данными и таким же хилым здоровьем. Даже близнецы вновь близнецы, — он бросил короткий взгляд на крайне спокойного Ёриичи. — А ведь шанс на подобное невероятно мизерный. — А я не пойму, зачем нам сохранили память, — признался Кокушибо, убирая пустую чашку в сторону. — Может, чтобы мы извлекли хоть какой-то урок? — предположил Аказа. — Не повторили старых ошибок? — Ада тебе не хватило? — мрачно спросил Мудзан. Воздух вокруг тут же потяжелел, Кокушибо и Аказа нахмурились, признавая правоту прародителя. Уж чего, а пыток там они во веки веков не забудут. Не забудут тот страх и ужас, что пережили. — Но у многих охотников воспоминаний не осталось, — после короткой паузы подметил Кибуцуджи. — Разве что у Убуяшики и… — замолчал он. — Брата, — дополнил Мичикацу, переводя взгляд на Ёриичи, который всё время лишь внимательно слушал, но молчал. Встретившись с ним взглядами, Цугикуни замялся. — Мы случайно пересеклись со Столпом Ветра пару недель назад, когда были в магазине. — Уверен? — переспросил прародитель. — Внешне один-в-один, не мог спутать, — кивнул Мичикацу. — Да и с ним его новорожденный брат был. Я узнал по имени, которое слышал не раз в бою, но… Я почему-то уверен, что они оба потеряли воспоминания. Иначе бы бывший истребитель не ревел на весь продуктовый… — Неужели это все и впрямь сделано случайным образом? — озвучил общий вопрос Аказа. — Я не вижу никакой закономерности. — Может, её попросту и нет, — подвел черту Мудзан. — Да и не важно уже, так? Похлопав в ладоши, Гёмей сообщил об окончании завтрака. Дети встали и принялись помогать убирать со стола. Кому-то досталась миссия уносить по одной тарелке на поднос, кому-то — протирать столы, кому-то — подметать. В японских детских садах с раннего детства приучают к порядку и труду, но ни в коем случае не заставляют словами или силой. Подобный метод благоприятно влиял на формирование характера ребенка: обучал работе в команде и ответственности. Пока обычные дети воспринимали все как игру, перерождённые мастерски подыгрывали. Химеджима подошёл к Кибуцуджи и ввёл данные о завтраке в помпу. Началась подача инсулина, воспитатель довольно кивнул, спрашивая о самочувствии ребенка. Услышав, что причин для беспокойства нет, он расслабился и принялся успокаивать других детей, которые не поделили игрушку между собой. В ожидании конца дня Мудзан только и делал, что размышлял, игнорируя происходящее вокруг. И так ему предстояло проживать день за днем на протяжении трех-четырех лет? Играя с детьми, которые так и норовили напускать на него слюни? А затем следовало и обучение в школе с такими же тупоголовыми людьми? И в университете? Затем работа до самой смерти? Мудзан не понимал смысл. Ради чего ему приходится переживать всё это? С его диабетом живут где-то лет шестьдесят, что означало, что он обречён волочить такое короткое и жалкое существование, а ему даже не дожить до пенсии. Конечно, во всем всегда есть свои маленькие плюсы. Мудзан, который благодаря диабету мог отнекиваться от излишней физической активности и игр с мелкотнёй, сидел целый день у окна и наблюдал за тем, как с неба падали снежинки. — Столетие назад в это время года снега было больше, — пометил Кибуцуджи. — Даже климат терпит перемены, — меланхолично добавил Кокушибо, который по-тихому ушел от брата, играющего с другим маленьким ребенком. Нахождение в садике лишь для Мудзана с Мичикацу казалось наказанием, чего нельзя было сказать о Ёриичи, который искренне любил детей, или об Аказе, которому было не важно где находится и чем заниматься, лишь бы быть вместе с Коюки. — Мы — не исключение. Даже нам приходится меняться, чтобы выжить, — закончил мысль Кокушибо. Мудзан ничего не ответил и устало прикрыл глаза. Подчиненный был прав. «И только моё слабое здоровье остается неизменным», – пронеслось у Кибуцуджи в мыслях. — Мудзан, — тихо сказал Химеджима, боясь напугать полусонного ребенка, он осторожно коснулся его плеча, — за тобой мама пришла. Распахнув глаза, Кибуцуджи бросил полный надежды взгляд на входную дверь, где стояла женщина с длинными черными волосами и радостно помахивала ему. — Иду, — выдал он, направляясь к выходу, искренне радуясь тому, что пытка подошла к концу. Лишь через месяц он поймет, как же сильно заблуждался, называя обычную, размеренную и спокойную детскую жизнь «пыткой».

***

В какой-то момент Мудзан начал странно себя чувствовать: появилась слабость, сухой кашель и насморк. Казалось бы, ничего серьезного, поэтому Кибуцуджи более недели не обращал на это никакого внимания — списывал все на элементарную простуду. Как бы там ни было, у него была важная миссия — стать сильнее, изучить этот мир и занять в нем хоть какое-то значимое место перед смертью. А репутация зарабатывается с самого рождения, поэтому все «детские» обязанности Мудзан выполнял исправно, но в одно утро он понял, что сам по себе излечиться не сможет. Испытывать дискомфорт и боль прародитель более не желал. — Горло болит, — сипло произнес Кибуцуджи, подходя к матери. — И голова. Сильно, — подчеркнул он. — Что случилось? — взволновалась она, присаживаясь и прикладывая ладонь ко лбу сына. Эмоции на её лице менялись с невероятной скоростью: удивление, испуг, задумчивость и, наконец, спокойствие. — Нужно измерить температуру: ты весь горишь. Кивнув, Кибуцуджи сел за стол и устало потёр глаза. Утомление ощущалось в разы сильнее, чем в день, когда он родился. И чувствовал себя Мудзан более чем отвратительно: боль в мышцах и суставах доставляла жуткий дискомфорт при передвижении уже с неделю, головная боль мешала здраво и быстро размышлять, а насморк не позволял вдохнуть полной грудью. Мать вышла из комнаты и через несколько секунд вернулась с электронным градусником в руке. — Подними ручку, я поставлю градусник. Без перепираний Мудзан сделал так, как ему было велено. Спустя минуту градусник издал громкий противный писк, небольшой экранчик на нем окрасился в красный цвет, цифры показали тридцать восемь градусов. — Так, срочно в кровать, — скомандовала женщина, бросая ледяной взгляд на градусник. — Надень что-нибудь поудобнее и бегом под одеяло. Спорить не имело смысла. Кибуцуджи, вяло переставляя ноги, пошел в свою комнату, надел пижаму и вернулся в койку. В детский сад идти не было нужды — хоть какая-то польза от его состояния. Спустя несколько минут в комнату зашла горничная, оставила на тумбе кувшин с горячим чаем и кружку. В чай девушка закинула замороженную малину и дольки лимона, после чего добавила столовую ложку мёда. — Тебе нужно выпить хотя бы пару стаканов, — сказала она. — А потом постарайся хорошенько поспать. От каждого глотка, который Мудзан пытался совершить, горло раздирала невыносимая боль. Он нехотя выпил один стакан, но на большее его не хватило. Когда госпожа Кибуцуджи вернулась, то сразу начала расспрашивать ребенка о том, как давно ему нездоровится. — Неделю, — прикинул на память Мудзан. — Неделю… Почему ты молчал?! — резко спросила женщина. Она была потрясена тем, что ребенок скрывал свой недуг так долго, а она, его мать родная, этого даже не заметила, проводя большую часть дня на работе. Испытывая чувство стыда, она смягчила тон — сама виновата, что не заметила. — Почему же ты раньше мне не сказал? — Не хотел, чтобы ты… — Мудзан хотел ответить: «носилась вокруг сутки напролет, шумела и раздражала». Однако, он сформулировал мысль куда приличнее. — Не хотел, чтобы ты волновалась за меня. — Больше никогда так не делай, — отчитала она его. — Что тебя ещё беспокоит помимо боли в горле и голове? — Нос, — Кибуцуджи замолчал. «Заложен» — совсем не то слово, которое сказал бы маленький ребенок. И он не слышал его от родительницы ни разу, что означало необходимость подобрать синоним. — Дышать не могу. — Я куплю спрей, — сказала женщина, гладя ребенка по голове. — Что-то еще? — Мне холодно, — Кибуцуджи бы прямым текстом сказал, что у него озноб и сильная ломка, но это было бы перебором для дитя, которому даже трех не было. — Еще я хочу спать. — Ты простыл, — сделала вывод она. — Но где ты успел? В садике? Мудзан был уверен, что не подвергал свое тело какой-либо опасности — он же не дурак, в конце концов. На сквозняках он не сидел, босиком он не ходил, холодное не ел, не пил. Единственный доступный вариант — он заразился. Но и в тесном контакте он находился лишь с немногими и те были весьма здоровы. — Не знаю, — ответил он, ложась и укрываясь одеялом. «И знать не хочу, просто вылечи меня и дело с концом». Самолечение — самая отвратительная вещь, которая могла придти Кибуцуджи в голову. «Просто простуда» оказалась ничем иным как гриппом. Первую неделю организм Мудзана пытался бороться с ним, но он успешно проиграл этот бой. Так как у него были проблемы с обменом веществ — диабет, — тело не могло заниматься поддержанием баланса и борьбой с вирусами одновременно. Таким образом он пролежал в постели еще две недели, каждый день едва ли не умирая от боли. Мать, когда Мудзан уже начал на ровном месте задыхаться и падать в обмороки, наконец, удосужилась вызвать врача на дом. Приехав и выслушав Мудзана, он высказал свое недовольство далеко не в самой мягкой форме. Мужчина сообщил о срочной необходимости перевода Кибуцуджи в больницу для детального обследования и дальнейшего лечения. В госпитале у него взяли анализы и положили в изолированную палату на одного. — Обследование показало, что грипп, который вы лечили как простуду, вылился в бронхит, — отчеканил доктор. — Это вызвало тяжёлые осложнения для дыхательной системы. — Мы ставили прививки, — не понимала проблемы женщина. — Не так уж и давно, даже года не прошло. С чего он вдруг подхватил грипп? — Природа вирусов постоянно меняется, — поправив очки, объяснил мужчина. Он измерил температуру своего юного пациента, бросая недовольные взгляды на бланки, которые ему предстояло заполнить. — Не высокая, сбивать не будем, — сказал он Кибуцуджи. Мудзану предложили какую-то таблетку, которая, по словам врача, должна была «облегчить ему жизнь». Бросив на неё пустой взгляд, Кибуцуджи взял в свою маленькую ручку лекарство. Ему предложили запить медикамент водой, он нехотя согласился. Доктор же продолжил объяснение: — Видов вирусов гриппа становится только больше. А эффективность вакцины зависит только от того, насколько попавшие в организм вирусы совпадают с вирусами, которые содержались в вакцине. — Вот оно как, — взволнованно произнесла она. — Как он? — А вы как думаете? — хмуро сказал мужчина, когда перешел к прослушиванию органов дыхания. — Как давно у него появились хрипы? — Несколько дней назад, — ответила она. Мудзан по интонации доктора понял, что его положение было дурным. Он хотел сказать, где и какие боли его преследуют, чтобы упростить диагностику, но как только он открыл рот, вновь начался сильный приступообразный кашель. — Не нужно ничего говорить и волноваться, ты поправишься, — сказал врач. — Ложись спать. Перерожденный едва держал голову в положении «прямо», поэтому подобное указание его только порадовало. Он лег, накрылся одеялом, повернулся к стене и попытался заснуть. Полностью отрубить организм за пару минут не вышло. Делая вид, что он спит, Мудзан слушал диалог между взрослыми. — Чтож, — сняв стетоскоп, мужчина поправил очки и посмотрел на госпожу Кибуцуджи, — придется потрудиться, чтобы он пережил это без тяжелых последствий. — Это же всего лишь грипп, — дрожащим голосом сказала она. — Был грипп, — подчеркнул мужчина, снимая перчатки. — Мог бы им закончится, обратись вы в больницу раньше на три недели. На дворе двадцать первый век, а вы со своими средневековыми методами только хуже делаете. Теперь нужно лечить бронхит, после которого явно останутся серьезные осложнения. — Я… — женщина замолчала, признавая свою вину. Переводя взгляд на Мудзана, она хотела было начать извиняться перед ребенком, который сносил ужасные боли из-за её необразованности. — Выйдем, ему нужен покой, — сказал доктор, беря записи в руки и проходя к двери. — Ещё придется ограничить посещения. — Как же он будет совсем один? — заволновалась она. — За ним будет круглосуточно следить персонал, а вы можете принести вирусы с работы, с улицы, да откуда угодно, — отрезал мужчина. — Его иммунитет с какой-нибудь очередной болячкой точно не справится. Риски необходимо снизить до минимума. — Хорошо, — понимающе кивнула дама. Она больше не имела права на ошибку, ей оставалось только слушать профессионала. — Поправляйся, мой хороший, — обронила она на выходе, закрывая за собой дверь. «Чёрт», – выругался про себя Мудзан, смотря на белоснежный больничный потолок. «Как же я вернулся к тому, с чего начинал?»

***

Стоит отдать должное доктору, который взялся за лечение Кибуцуджи и без ошибок подобрал подходящие лекарственные препараты, опираясь на все особенности и слабости организма Мудзана. Больница же создала все необходимые условия для того, чтобы бывший демон как можно скорее выздоровел: его радовали абсолютным покоем, полным отсутствием посетителей в палате, а полупостельный режим был настоящим благословением. Ему разрешали выходить с медсестрами на короткие прогулки, в то время как на домашнем «лечении» мать держала его изолированным в четырех стенах. Воздух в помещении всегда был теплым, несмотря на то, что было начало ферваля. Пока он гулял, комнату несколько раз в день проветривали и с помощью ультрафиолетовых ламп убивали заразу, что накапливалась там за день. Для поддержания влажности медсестры включали увлажнители воздуха, благодаря которым дышать становилось чуточку легче. Больничная еда на вкус хоть и не была произведением искусства, но Мудзана устраивала. Спустя несколько дней во время прогулки Кибуцуджи заметил, как в больничном саду резвятся другие дети. Присмотревшись внимательнее, он убедился в том, что не был ранее знаком с ними. — Ну же, Кёджуро, пинай не так сильно! — возмущался мальчишка с черными волосами. — Я не успеваю! — Разве не хорошая тренировка? — посмеивался огненноволосый подросток, которому на вид было лет пятнадцать. — Такими темпами ты разучишься даже ходить! — Брат, пожалей нас, — взмолился маленький мальчик один-в-один похожий на старшего, только на лет десять помладше. — Мурате ведь тяжело бегать с гипсом на руке! — Ладно-ладно, — кивнул он, пиная мяч высоко в небо. — Ой, переборщил, — посмеялся он, когда мяч приземлился прямо на голову темноволосого друга. Мудзан, сев на скамейку вместе с медсестрой, безразлично наблюдал за тем, как незнакомцы весело проводили время. Шуму они доставляли не слишком много, так что Кибуцуджи предпочел не уходить далеко от госпиталя. Иногда Мудзан находил забавным посмотреть на то, как пустоголовые людишки проживают свои деньки почем зря. — Не хочешь поиграть с ними? — спросила девушка в медицинской форме. — Нет, я устал, — соврал Кибуцуджи, укутываясь в плед. — Мне и так хорошо. — Ох, понимаю, — поникши ответила она. — Но тебе уже лучше с каждым днем, скоро должны вернуться и силы. Кибуцуджи знал, что он идет на поправку, но его общее самочувствие оставляло желать лучшего. Постоянная усталость и вялость не давали ему и шанса на увлекательные будни — единственным развлечением на неделе был телевизор. Раздался очередной глухой звук удара ноги о резиновый мяч. Мудзан с трудом увернулся от мячика, пролетевшего лишь в паре сантиметров от его лица. Оглядываясь на игрушку, которая ещё пару раз подпрыгнула прежде чем полностью остановится, Кибуцуджи ругал про себя Богов и все, на чем только свет стоял. — Смотрите, куда бьете, — возмутилась медсестра, осматривая ребенка на наличие травм. — Так же и убить кого-нибудь можно! — Простите, — сказал четвертый ребенок, подходя к скамейке. — Это я пнул не в ту сторону. Но признайте, удар был блестящим! У подростка были длинные светлые волосы, а на голове сияла шапка с огромным количеством блесток и камней. Отражая от себя солнечные лучи, украшения забавно играли на свету. Его широкая улыбка была подтверждением того, что чувства стыда за свою косую подачу он не испытал, скорее наоборот — гордость. Подобрав мяч за скамейкой, парень принялся осыпать свой удар комплиментами, демонстрируя медсестре своё мастерство в подаче мяча. — Узуй, кидай давай, — крикнул Кёджуро, помахивая рукой. — Мы ждем. Но друга парень не слушал. Он предлагал медсестре провести соревнование, в котором, по его словам, он одержал бы безоговорочную победу. Слушая весь этот бред, Кибуцуджи с трудом держал себя в руках, чтобы не пнуть незнакомца под колено. — Иди уже, напыщенный идиот, — выругался Мудзан. Медсестра и Тенген замолчали, смотря на ребенка. Только через пару секунд Кибуцуджи понял, что сказал это вслух. Он уже приготовился выслушать воспитательный монолог от девушки и ответку от Узуя, как двое старших засмеялись. — Блестящее ругательство, — сказал светловолосый, звонко смеясь. — Но можешь называть меня просто грандиозным Божеством! «Сколько в нем пафоса на килограмм веса?», – задумался Кибуцуджи, пренебрежительно окидывая его взглядом. «Точно ли он не клон Даки?» — Нам пора, — улыбнулась медсестра, беря ребенка за руку и поднимаясь со скамейки. — А вы будьте аккуратнее. Увижу, как вы балуетесь — заберу мяч и отдам только родителям. — Хорошо, — хором ответили ребята и вернулись к игре.

***

Спустя неделю Кибуцуджи стало гораздо легче, его жизни ничего не угрожало. Болезнь почти полностью сошла на нет, лишь горло покалывало во время питья, но боль не была резкой и постоянной. Вдохи стали даваться чуточку сложнее, чем было до болезни, но как такового повода для беспокойства никто не видел: ни врачи, ни Мудзан лично. На второй неделе его наконец посетила мать, которой хоть и разрешили навести ребенка еще раньше, но та предпочла дать сыну достаточно времени для восстановления, а себе для завершения крупного проекта на работе. Обнимая сына после долгой разлуки, она обливалась слезами и осыпала Кибуцуджи несвязными извинениями. — Ты не виновата, — сказал Мудзан, после десятиминутного монолога женщины, пытаясь вырваться. — Хватит рыдать. «Плохо было мне, а слезы и сопли льет она», – не понимал причины подобного поведения бывший демон. Женщина засмеялась, вытирая слёзы и ответила: — Вот теперь ты похож на себя. Мудзан облегченно вздохнул, когда часы посещения наконец подошли к концу и мать покинула палату. Ему сообщили, что через три дня доктор рассмотрит возможность выписки и курс домашнего лечения. Также ему сообщили, что из-за осложнений в садик он не сможет ходить еще какое-то время, что только радовало бывшего демона.

***

Тот «безобидный» грипп вышел Кибуцуджи боком в виде бронхиальной астмы, которая начала преследовать Первого демона постоянно. Малейшее раздражение и вот ему приходится тянуться за ингалятором: реакция на аллергены, на табачный дым, на физические нагрузки или на эмоциональные перепады. Пусть доктора и утверждали, что с течением времени приступы удушья у него будут случатся реже и значительно легче, но истиной это так и не стало. Первые школьные годы не сохранились в памяти Кибуцуджи — он так часто болел, что мозг в это время информацию усваивать и сохранять отказывался. Остались лишь образы. Пошел на учебу, подхватил заразу, слег на пару недель, заполучил парочку осложнений, попал в больницу, выписался и опять вернулся на учебу — колесо Сансары делает очередной оборот. Четыре серые стены комнаты, четыре белые стены палаты и четыре бежевые стены классного кабинета — воспоминания о «счастливом детстве» вплоть до средней школы были очень ограничены. Мудзан усердно следовал указаниям врачей, несмотря на свой скептицизм, он всегда вовремя принимал необходимые препараты. Вселенная его усердие не поощрила, напротив — стала подбрасывать только больше и больше испытаний. Родители постоянно находились в разъездах, отчего Мудзану приходилось самостоятельно посещать докторов, покупать себе лекарства и учиться их на себе применять. Кибуцуджи не горел желанием будучи больным заниматься подобными делами, но, проглатывая недовольство, выполнял все, что было необходимо для поддержания собственной жизни. Как-то раз, когда мать была с отцом в командировке в Сингапуре, а он только выписался из больницы после отита, ему приставили «поддержку». И им, как на зло, стал именно «братец» Кагая Убуяшики. Невольно в голове Мудзана всплыло воспоминание из былых дней, когда он заявился в поместье Убуяшики с целью убить главу. Тогда его встретил лежачий больной, умирающий и жалкий человек, а не великий и могучий Ояката-сама. Но вот Кибуцуджи оказался на его месте, а тот — на месте демона. — Жалко выглядишь, — сказал ему тогда «двоюродный брат». Мудзан этого, наверное, вовек не забудет. И не только из-за того, что Кибуцуджи почувствовал себя оскорбленным, а потому, что через пару месяцев сам Кагая слег с пневмонией. Именно Кибуцуджи попросили навещать больного и приносить ему чего перекусить, чтобы он «не чувствовал себя одиноко». Судьба любит бросаться из крайности в крайность — понял он тогда. Прародитель язвил так часто, припоминая Убуяшики те два случая, что в конечном итоге их слабое здоровье стало чем-то вроде «семейной» шутки, которую понимали только те двое. — Вроде бы осложнений не будет, — делился последними новостями с госпожой Кибуцуджи на семейном застолье Кагая. — Я был вчера у врача. — Жаль, что не у патологоанатома, — ответил ему двенадцатилетний Мудзан, после чего очень долго выслушивал лекцию матери о том, почему нельзя оскорблять старших. Как же ему хотелось сказать, что старше Первого демона в комнате никого нет и вряд ли еще будет, но он, смиренно кивая, делал вид, что ему стыдно за свои слова. Как бы забавно не было доводить Убуяшики до приступов немого возмущения, Кибуцуджи четко решил для себя, что не подпустит Кагаю к себе во время болезни ни на шаг больше. К счастью, у его семьи были деньги на прислугу: и на горничную, и на экономку, и на водителя. Если Кибуцуджи было что-то необходимо, то он просто говорил об этом работникам и дело решалось само собой — участие родственников ему к черту не сдалось. Так пролетали год за годом. Когда Мудзану стукнуло четырнадцать, он подхватил очередную острую респираторную вирусную инфекцию.

***

Слишком жарко, чтобы спать под любимым мягким одеялом, но слишком холодно, чтобы снять его — вот тебе и дилемма. Голова то ли гудит, то ли пульсирует — из-за боли толком не разобрать. Холодный пот на висках и бурлящая кровь в венах — слишком яркий контраст едва ли не ослепляет. Всё это — проклятый озноб, вызванный чертовой лихорадкой, которую Мудзан ненавидит больше всего на свете. Жаропонижающее принимать нельзя — он не знает причины подъёма температуры. Простуда негативно сказалась на слабом теле? Вирус подхватил, а лейкоциты пытаются его побороть? Сосуды шалят? Если да — сужаясь или расширяясь? Он честно не знает и, если быть откровенным, знать не хочет. У него нет желания вызывать врача и выглядеть максимально разбито в глазах прислуги, которая обязательно бы отвлеклась от дел и обязанностей, чтобы понаблюдать за тем, как же ему дерьмово. Он не хочет видеть эту мерзкую жалость в чужих глазах. Она ему надоела ещё в прошлой жизни, равно как и в этой — больше не было сил её терпеть. Кибуцуджи боится, что такими темпами просто убьёт всех окружающих его людей, чтобы больше не слышать и не видеть какого-либо сочувствия с их стороны. Мудзан с трудом, опираясь на холодные серые стены, дошёл до ванной комнаты. Ноги и руки были ватными, владельца не слушали, их до жути сильно ломило, скручивало и едва ли не трясло. Встав перед раковиной, он посмотрел в зеркало и нахмурился. Мудзан был бледнее, чем обычно. Губы потеряли свой розовый оттенок. Румянец на щеках, который был характерен ему при температуре, исчез. Нос и уши вовсе не чувствовались. Руки и ноги обрели странный голубовато-красный мраморный оттенок. Внутри всё горело, а снаружи Кибутсуджи выглядел как ходячий мертвец, который пролежал далеко не один день в глухом лесу и его тело уже давно прошло стадию трупного окоченения. Лёгкие болезни, как эта, преследовали Кибуцуджи с самого рождения, но они не особо мешали ему жить. Мешали жить только их последствия. Один недуг мог вызвать осложнение, которое могло раздражать на протяжении полугода. Как-то в начальной школе Кибутсуджи простудился. Излечился он довольно быстро — за одну неделю, но после болезни четыре месяца кряду страдал от боли в шее. В кабинетах физиотерапии он стал частым гостем. Ему нередко советовали заняться спортом и больше времени проводить на солнце. Проблема была в том, что его организм не мог вынести нагрузок «нормы», как бы бывший демон не старался. Тем не менее, по требованию врача в средней школе он занялся бегом. Только вот надолго его не хватило — через три минуты лёгкой пробежки подскочило давление, а он потерял сознание. Эксперимент прародитель так и не решился повторить вновь. А как же Мудзана бесило то, что одноклассники не раз говорили, что он очень уж бледный, предлагали выйти прогуляться на солнце. На что у Мудзана был отдельный триггер, он порой применял жесткие меры по борьбе с такими малолетними умниками. Довольно забавно — что-то и после смерти остаётся неизменным. Ему хотелось сжечь живьём любого, кто не понимал, что простым солнцем его не вылечить. Да, настоящая ирония. Мудзан получил иммунитет к солнечным лучам, которого жаждал тысячи лет, но не испытывал былого ажиотажа на этот счёт. У Кибуцуджи не было желания объяснять, что когда-то бронхит привёл не только к проблемам с бронхами, но и к последующим заболеваниям вроде астмы. Он не хотел уточнять, что диабет первого типа совал палки в колеса не только в виде ежедневных инъекций, которые ни в коем случае нельзя было пропускать, приходилось еще и подбирать себе должное питание. Не было мотивации пояснять, что прямые солнечные лучи на его коже сказываются лёгкими, но всё же аллергическими пятнами. Да и у всех этих людей, которые всовывали свои советы словно кукурузу на базаре, не было желания слушать его. Так к чему попусту сотрясать воздух? Он принялся искать спрей, который мог облегчить ему заложенность в носу, но бутылек оказался пуст. Бывший демон тяжело вздохнул, поднося руки к крану. Сенсор среагировал и потекла холодная живительная влага. — Придется идти и покупать новый самому, — лишь спустя пару минут, вспомнив, что у всей прислуги выходной, подмечает он. — Бесполезные лентяи. Мудзан набрал воды в ладоши и облил своё лицо. Стало чуточку легче, однако, боль в голове это не уняло — он и не надеялся. Кибуцуджи повторил обряд несколько раз. К сожалению, ноги окончательно перестали слушать своего владельца и подкосились. Сползая вниз по стене, прародитель проклинал всё на белом свете, начиная от Богов, заканчивая приличным расстоянием между домом и аптекой. Холодный кафель охладил спину. Мудзан сел, согнул ноги в колени и уткнулся в них лбом. — Как же я устал, — прошептал он сам себе. Просидев в позе эмбриона с десяток минут, Мудзан почувствовал, как поясница начала затекать. Он встал, едва удержавшись на ногах, но в глазах зарябило, затем всё вокруг оказалось в полной темноте. Возникло ощущение, что он провалился в бездну, обратно в Ад. Через несколько секунд окружающие его предметы вновь стали видны, а краски вернулись. Кибуцуджи вышел из ванной комнаты. Собравшись с силами, он переоделся, накинул на плечи легкое черное пальто, отыскал пару купюр на лекарство, не забыл взять ключи с комода и вышел из дома. Ему предстояла пятнадцатиминутная прогулка до ближайшей аптеки. Погода была чудной, словно Мудзан попал в свой собственный сон, но вместо бескрайнего поля и одинокого дерева вдали — множество зданий. В первую же секунду Мудзан ощутил такой приятный и знакомый запах, что сопровождал каждое начало его сна. Аромат свежести, нового начала и чего-то неуловимого, но такого родного. Несмотря на ужасное состояние здоровья, у Мудзана было хорошее предчувствие насчет первой за долгое время прогулки. Город старались облагородить, украшая его всевозможными цветочными клумбами, деревьями и газоном. По желтовато-зеленой траве, потерявшей за лето свой ярко-зеленый цвет, были рассыпаны бусинки воды, отражавшие свет от фар проезжающих мимо машин и рекламных билбордов. Они казались похожими на драгоценные камни: аметисты, рубины и топазы. Птицы, которые не улетали на юг, щебетали громче обычного, радуясь долгожданной влаге. Легкий ветерок, дувший с востока, трепал волосы бывшего демона, словно подбадривая. В груди растекалось теплое чувство. Мудзан впервые за много лет ощутил себя живым по-настоящему: запахи проникали глубоко под кожу, собственное слабое дыхание было слышно наравне со звуками природы, а глаза радостно воспринимали новую палитру цветов, не ограниченную серыми стенами комнаты. Забыв о плохом самочувствии, Кибуцуджи наслаждался атмосферой города после дождя. Удовольствие продлилось не так долго — вскоре ему пришлось покинуть частный район и выйти на людную улицу. Там все звуки смылись в один нечленораздельный шум, вся красота превратилась в кучу размытых ярких пятен, которые только вызывали неприятную рябь в глазах и головокружение. Тогда вернулись головная боль и насморк, отстранившиеся на несколько минут. Недовольно цыкнув, прародитель направился в аптеку. Он отдал несколько йен за волшебную водицу и вышел из здания, делая пару впрысков. Дыхательные пути расширились и неприятный запах углекислого газа, создаваемого автомобилями, впился в легкие. Бывший демон недовольно достал маску из кармана пальто и надел её, оберегая дыхательные пути от раздражителя — ему не хотелось словить приступ астмы среди кучи народа. Возвращаясь, он совершенно случайно обратил внимание на нескольких детей, проходящих мимо него. Ошибки быть не могло. Мудзан прекрасно помнил не только бордовые волосы и красные глаза, но и каждую черту лица того, кому передал всё, что у него было: нажитую столетиями память, удручающие чувства и несбыточную мечту. Танджиро. Говорят, что в новой жизни влюбленные, разлученные когда-то судьбой, или враги, которые так и не простили друг друга, часто сталкиваются после перерождения и продолжают свой прерванный обстоятельствами диалог. Как же много живет людей на свете, которые искренне считают, что те, кто так и не смог разорвать «кармический узел» в предыдущей жизни, обязательно встретятся в новой и узнают друг друга среди многомиллионной толпы. Обычно, так люди описывают любовь с первого взгляда, а в их случае — «ненависть с первого взгляда». В предыдущей жизни Кибуцуджи, встретив этого глупого подростка, захотел прикончить Танджиро с той же силой, что и мальчишка — его. И вот первая встреча после перерождения, но Кибуцуджи не испытал былого чувства. Никакого желания отомстить, разорвать на кусочки, сожрать — ничего. Никакой антипатии. Мудзан посмотрел на удаляющегося мальчишку и возжелал убедиться в своей правоте. Убедиться в том, что Танджиро, его «последняя воля», действительно переродился. Он снял маску с лица, ускорил шаг и нагнал бывшего истребителя, хватая того за плечо. У Кибуцуджи не было никакой цели, никакого плана или намерения. Он просто сделал какую-то абсолютную глупость, послушав собственные инстинкты, впервые заткнув самый важный — самосохранения. Тяжело дыша, он, стоя пару секунд в легком ступоре от собственного решения, не имеющего логичных доводов, ожидая, когда же ребенок, на вид младше его тремя годами, развернется и хоть что-то ответит. — Ох, — остановившись, мальчик обернулся и посмотрел на незнакомца удивленным взглядом, который после сменился на искреннее дружелюбие. — Чем-то могу помочь? — Я… — Мудзан замолчал, когда Камадо полностью развернул корпус. На руках Танджиро расположился маленький короткостриженный ребенок, а за курточку одной ручкой его держала длинноволосая девочка двумя годами младше. Она стояла частично спрятавшись за братом, а мальчишка на руках зарылся в шарф старшего. Кибуцуджи узнал их — Незуко и младший ребенок Камадо, имени которого он не знал, но жизни которого он лишил. — Кто это, братик? — она рассматривала брюнета заинтересованным взглядом. — Твой друг? — Нет, Незуко, мы вроде бы не знакомы, — ответил ребенку Танджиро, переводя взгляд на удивленного Мудзана. Он смотрел в красные глаза прародителя, не отводя собственных, вглядываясь в самые потаенные уголки темной души. — Или я могу чем-то помочь? — Нет, я обознался, — отрезал он, понимая, что Камадо полностью утратили воспоминания о прошлой жизни. Пусть ему и было четырнадцать лет, но внешне он несильно отличался от своего истинного обличия, которое Танджиро успел повидать и точно не забыл бы — с какой же ненавистью истребитель смотрел на убийцу семьи столетие назад! Мудзан пошел прочь в прежнем направлении, нервно сжимая чек в кармане своего черного пальто. Кусая нижнюю губу и разрывая гладкую бумагу на клочки, Кибуцуджи шел быстрым шагом к светофору, на котором должен был перейти дорогу. «Зачем я вообще решил проверить?», –задавался вопросом бывший демон. «В чем вообще был смысл? Что бы это мне дало?» Загорелся зеленый цвет светофора, толпа хлынула потоком на другую сторону улицы, словно река, прорвавшая плотину. Мудзан последовал за толпой, а после свернул на знакомую улицу. — Ничего, — ответил он сам на свой вопрос, окидывая взглядом ландшафт, которым так наслаждался минутами ранее. — Ничего бы мне это не дало. Вернувшись домой, Кибуцуджи упал на кровать, не снимая с себя даже верхнюю одежду. Сил не было, желания — тоже. Сон потихоньку становился реальностью, шутил демон. Пусть место действия и не было равниной с одиноким деревом, но запахи, звуки, атмосфера — все воплотилось точь-в-точь. А мальчишкой, стоявшим рядом с ним, одарившим его теплой улыбкой, а после прикосновения рассыпавшимся в «прах», оказался Танджиро Камадо — что за злой рок судьбы? Рассыпался он, конечно, не буквально. Когда Кибуцуджи ушел и потерял Танджиро из виду, появилось подобное чувство — хороша метафора злодейки Судьбы. Но нутром бывший демон чувствовал, что они еще встретятся, причем далеко не один раз. А Кибуцуджи никогда не ошибался, если дело касалось его собственных инстинктов. Когда пошел третий год его обучения в старшей школе, Мудзан начал сомневаться в своем шестом чувстве и решил смириться с тем, что Камадо он в многомиллионном городе никогда не встретит. «Ничего не поделать, такова судьба», – принял с чувством глубоко разочарования свое поражение Кибуцуджи. Но пять долгих лет ожидания не прошли даром. Когда Танджиро был нужнее всего, он появился — точно ангел с небес.