Но полно, полно! Распри, прекратитесь! Дорогу, простофили! Расступитесь! В Медардовом приходе видит взор Могилы бедный и простой забор, Но дух святой свои являет силы Всей Франции из мрака той могилы; За исцеленьем к ней спешит слепой И ощупью идет к себе домой; Приводят к ней несчастного хромого, Он прыгает и вдруг хромает снова; Глухой стоит, не слыша ничего; А простаки кричат про торжество, Про чудо явленное, и ликуют, И доброго Париса гроб целуют, А брат Лурди глядит во все глаза На их толпу и славит небеса, Хохочет глупо, руки поднимая, Дивится, ничего не понимая.
Вольтер, «Орлеанская Девственница»
***
Грибок выпрямился и нацепил шляпу обратно. За то время что шляпа и голова были разделены Коннор успел увидеть что волосы у Грибка росли только на затылке и висках, а макушку украшала огромная блестящая лысина. Он и в самом деле похож на гриб, подумал Коннор. Ростом старик не вышел, а общая ветхость и шляпа, похожая на шляпку гриба, довершали образ. Казалось, оставь старика без внимания на пару минут, как тот врастет в землю, таким он был древним и утлым на вид. Но все же дед был очень бойким и шустрым, несмотря на кажущуюся дряхлость. После короткого диалога андроид продолжил свой путь, позволив Грибку сопровождать его. И хотя Коннор двигался очень быстро, стремясь успеть забрать чертежи и вернуться назад до заката, старый менестрель ни на шаг не отставал от него. Он не проявлял никаких признаков усталости и даже ни разу не запыхался. Грибок и вправду оказался весьма сведущ во многих вопросах, начиная от местного фольклора и заканчивая последними научными изысканиями множества исследователей Севера и Юга. Подобная осведомленность говорила Коннору о том, что образ «старого менестреля и сказителя», которым и представился ему сам дед, был весьма далек от истины. Впрочем старик не казался андроиду глупцом, а потому образ навряд ли был неудавшейся маской неумелого шпиона. Скорее Грибок не желал выдавать все о себе незнакомцу, хотя и желал показать, что являет собой нечто большее чем старик ловкий на рифму. В разговорах дорога прошла быстро, Коннор и оглянуться не успел, как перешел мост и оставил позади громаду княжеского дворца. Грунтовый маршрут петлял промеж бесчисленных холмов, оставляя Боклер далеко позади. По обеим сторонам во множестве цвели яблони и вишни. В обилии встречались и оливковые деревья. И, конечно же, более всего было на земле Туссентской виноградников, гордости всего княжества, что ровными рядами уходили в даль, скрываясь за горизонтом. Спустя два часа, в которые Грибок успел, казалось бы, перемыть все косточки обитателям княжеского двора, а заодно и всем местным вельможам, что в этот двор были не вхожи, андроид и старик вышли к руинам тюрьмы Бастой. Площадь развалин внушала уважение Коннору который, насмотревшись на скромные хотя и яркие домишки простонародья, отчаялся обнаружить в здешних краях хоть что-то монументальное, помимо замков разной степени ветхости, да дворца в Боклере. Впрочем, высотой стен Бастой, по всей видимости похвастать не могла: единственная сохранившаяся башня лишь на пять метров была выше чем окружавшие ее руины. Хотя, возможно что на поверхности земли был лишь верхний ярус, а большая часть построек за долгие годы оказалась погребена под землей. В пользу этого говорило и то, что нигде, ни в одной камере, не были видны полы: строить тюрьму с земляным полом стал бы только совсем совсем бездарный архитектор. Для ускорения поисков, Коннор и Грибок решили разделиться: пока Коннор осматривал бы башню, Грибок бы изучал развалины на земле. У башни не было ни единого входа на уровне земли, и потому Коннору пришлось лезть на стену, чтобы, уцепившись за вывороченную решетку, взобраться в единственную камеру, от которой и осталась то пара стен. Андроид осмотрел пол, но ничего кроме истлевшего скелета не обнаружил. Поковырявшись в стенах, Коннор вынул один из кирпичей, за которым нашел несколько исписанных листов, на обороте одного из которых оказался чертеж стального меча. Остальных чертежей обнаружено не было. На этих страницах неизвестный пламенный приверженец пророка Лебеды описывал то, как доведенный долгим заключением до отчаяния Мертен внял увещеваниям своего соседа по камере о греховности распутства (из-за которого Мертен и очутился в застенках) и уверовал в благость учения Лебеды настолько, что отказался от ведьмачьего ремесла и ушел в пещеру пророка, совершая покаянное паломничество. — Есть успехи? — Поинтересовался Коннор. — Пожалуй, — донеслось снизу. — Но не совсем. Погляди со своей верхотуры, чай углядишь чего приметного. Коннор окинул развалины взором и в нескольких метрах к югу от себя разобрал в кустах у стены еще один скелет. Спустившись вниз и изучив останки вблизи, андроид нашел начавший ржаветь меленький ключик, а также старое письмо, чернила на котором размокли и поплыли от некогда орошавших развалины дождей. Все что смог разобрать Коннор было наказом отдать ключ в руки тюремного надзирателя лично. — Есть какой-то ключ. — Задумчиво сообщил менестрелю Коннор. — Так тащи его мне скорее! — Ответствовал Грибок. Пару раз свернув за угол, Коннор вновь увидел старика. Глаза того горели от нетерпения, а в руках он сжимал маленький железный сундучок. Как пояснил Грибок, сундук с жалованием и указаниями начальнику тюрьмы растяпа интендант прислал без ключа. В одном из найденных стариком донесений упоминалось о посланце привезшем недостающий ключ. По счастью, ключ найденный андроидом подошел, что вызвало у обоих недоумение: а как вообще посыльный мог помереть не донеся ключ до начальника какую-то пару метров? И почему его труп не то что не убрали, а даже поленились обыскать? Как ни странно, но ответ нашелся в сундуке, помимо монет, подсчетом которых тут же занялся Грибок, Коннор обнаружил письмо адресованное начальнику Бастоя. В нем князь Генрих, владыка земли Туссентской, указывал на необходимость смягчения режима заключения для узников тюрьмы. — Вот те на! — Протянул узнав о такой новости Грибок. — Все то считают что дескать мягкость княжеская устои тюремные расшатала и бунт вызвала, а приказ то начальник так и не получил. Выходит что не от милости, а от суровости стены Бастоя пали. Грибок еще пару минут посетовал на превратности судьбы. — Но не будем более об этом. — Продолжил он. — Ты главное на улов на наш погляди: цельных три сотни флоринов. По полторы на брата. С таким капиталом и в разгул уйти не грех. А у тебя как? Отыскал ты ту мазню о которой мне по дороге поведал? — И да, и нет, — огорченно признался Коннор, — только часть нужного мне в руки попала. Остальное, должно быть, Мертен с собой унес. Он упоминал о какой-то пещере пророка… — Той в которой Лебеда просветление обрел что-ли? — уточнил Грибок. — Возможно, но тут нет конкретики. Сколько всего у Лебеды пещер? — Пара десятков наберется. Но в Туссенте всего-то две. Но раз ведьмак в паломничество ушел, то коли желаешь узнать где он прочие чертежи сныкал, то держи путь в те же места что и он. А паломничества у Лебежатников знать в пещере Просветления начало берут. Она на востоке лесов Кароберты, к юго-востоку от заводи Сансретура. Отсюда до нее часов пять ходу. Впрочем, особого выбора у Коннора все равно не было и они с Грибком поплелись в сторону упомянутой пещеры. Путь был неблизкий и добраться до нее андроид и менестрель смогли лишь на закате. Последних лучей солнца не хватало для освещения и начинающим паломникам пришлось разжигать факелы с помощью знака Игни, накладываемого Коннором. Практики у него в этом деле было немного, и потому он чуть не спалил при этом действе часть прибитых к стене молитв, адресованных пророку. Пока Грибок с наслаждением бросился вычитывать разные прошения, Коннор решил и сам поинтересоваться о том что именно просят у пророка. После пары-другой записок он потерял всякий интерес: все они сводились к тому чтобы Лебеда одарил просителя благодатью, а гнусного соседа хворью какой или иной пакостью. Данная откровенность в нелюбви к ближнему своему несколько удивила андроида, так как не была присуща ни одной религии в его родном мире, однако ознакомившись с изречениями, что по словам Грибка, на стенах выбил сам Лебеда, он все же уложил это в своем сознании. Изречения гласили: «Помни об умеренности во всем: в еде, и в питии, и в плотских утехах, ибо тот, кто злоупотребит радостями этими, проснется наутро с великой головной болью и вялым членом.» «Не делай ближнему того, чего себе не желаешь, если только ближний не причинил тебе чрезвычайного ущерба и если не изобиловали подлостью деяния его.» «Всегда говори правду, кроме тех случаев, когда правду говорить вредно. Вот тогда можешь врать.» «Воистину убогого подаянием поддержи. Но вместо того, чтобы дать убогому целый арбуз, дай ему пол-арбуза, ибо иначе убогий может свихнуться от счастья. Еще лучше дать убогому четверть арбуза. И вовсе уж хорошо сделать так, чтобы кто-то другой дал убогому арбуз. Поскольку, истинно говорю вам, всегда отыщется тот, у кого есть арбуз и кто склонен им одарить убогого, ежели не из благородства чувств своих, то по расчету либо иному поводу.» Данная псевдохристианская мораль сильно напоминала Коннору двусмысленные изречения некоторых земных философов, а еще одно изречение американского генерала Паттона, жившего за сотню лет до того как Коннор сошел с конвейера: «Я хочу, чтобы вы помнили, что ещё ни один ублюдок не выиграл ни одной войны, умирая за свою страну. Выигрывает тот, кто заставляет других бедных тупых ублюдков умирать за свою.» Размышления Коннора прервал окликом Грибок, направлявшийся в сторону андроида и несколькими особенно заинтересовавшими его листками бумаги. — Ты погляди, что у меня есть! Я, кажись твой чертеж нашел, а заодно и еще пару весьма знаковых прошений. — И что же в них такого особенного? — Удивился Коннор. — А то, что это гербовая бумага. С щитом графа де Леттенхофа. В ней граф Паскаль просит у Лебеды чтобы его непутевый сын Юлиан успешно добрался до Ковира. Уж я этого Юлиана знаю. Собрат он мой по ремеслу. Правда зеленый еще совсем. Дурила каких поискать, но менестрель и поэт справный. Дело свое добре знает. — Это ясно. А вторая просьба чем тебя зацепила? Тоже на гербовой? — Нет, бумага обычная, да текст особенный. Девица, что вопреки обыкновению не указала имени своего, просит пророка прибрать недостойного супруга ее, как изволит писать сия мазель, «ублюдского непотребного греховника и ветропраха Раймунда». Ни разу не встречал ни единого кхмета или обывателя с таким заковыристым именем. На ум приходит только суженый ее княжеского высочества. — И чем же ей так супруг не угодил? Не понимала что ли за кого она выходила? — Да как же, понимала все. Да их светлостям, ее родителям было все равно. Граф Раймунд последний в своем роду, а земли его как раз под боком у княжества. Так что у молодицы никто мнения и не спросил и года два уже как ее за графа отдали. Да только князь с княгиней преставились прошлой осенью и с тех пор ее светлость Анариетта на ножах с графом, что желает сам в Туссенте править. У Раймунда прав на престол нет, да упрямство истинно баранье. Да он и вправду тупица и ветропрах, которого все в княжестве на дух не переносят, но и управу на него найти не могут. Вот и пишет бедняжка записки пророку, дабы тот сраного графа извел. Эх, тяжела доля власть имущих. Каждый день бороться с каплунами в ананасовом соку… Ты главное смотри: вот еще чертеж, а также указания где прочие искать. С этими словами Грибок протянул Коннору лист с чертежом верхней части доспеха, на которой упоминалось что Мертен ушел на север, к старому храму Лебеды, в котором проповедовал Великий Нищий. — И где же это? — У самых Ног Лебеды. Мда… В шести часах от нас. И в одном от Бастоя. Не мог этот дурила Мертен по прямой паломничать, как все нормальные люди… — Огорченно протянул Грибок. — Сегодня уже не успеть. Остановимся в ближайшей корчме на постой, а завтра на рассвете продолжим путь. Они побрели на запад, к ближайшей деревне. По пути Коннор поинтересовался: — Скажи, Грибок: а много ли в княжестве мест с Лебедой и учением его связанных? Чтобы во второй раз нам так не заплутать, лучше обойти их все по мере продвижения, дабы не возвращаться. — Дело молвишь, — согласился Грибок. — Есть Пещера Испытаний в которой Часовня Скрытая у Лебеды была. Она нам по пути будет, заглянем. Наверняка ентот ведьмак и в нее захаживал. Да озеро святое на северо-востоке, в коем Лебеда исцелял своих последователей. В него тоже зайти можно, но только после Старого Храма. Нищий Помер давно, но кто знает… — А что за Ноги Лебеды? — О. это тоже история справная. Там, на берегу Сансретура хотели статую Лебеды воздвигнуть. Высоченную. Еще при Кароберте, бабке Анариетты дело было. Да с поставками камня что-то не заладилось, так что только ступни и успели высечь, прежде чем строительство окончательно заглохло. Вот и повелось место Ногами Лебеды называть. Остановиться на ночь спутники решили в корчме «Алый Кардинал» деревни Франколар, что к западу от лесов Кароберты. Грибок настоял что богатый улов надобно обмыть, а заодно и в народе доброе имя о себе поддержать, и закатил на часть своей доли славную пирушку, куда пригласил всех желающих. Вся деревня сошлась на этом внезапном праздновании, где каждый получил хотя бы по бокалу Эст-Эста, а вина попроще и вовсе лились рекой. Коннор, по совету Грибка пробовал обмазывать камамбер (поразительно похожий на его земной аналог по вкусу) паштетом из гусиной печени, но данное сочетание андроиду по вкусу не пришлось. Утолив голод (а точнее, потребность в восполнении энергии и тириума), Коннор решил подняться в свою комнату, где планировал проанализировать произошедшее за день и откалибровать настройки системы. Когда он уходил, порядком захмелевший Грибок вовсю отплясывал на столе, запрокинув голову и резво вращая бородой как вертолет лопастями, бренчал что-то задорное на лютне и горланил во весь голос похабные куплеты под бурные аплодисменты селян, подпевавших ему. Заперев дверь, Коннор сел на пол и ушел в себя, когда снизу доносилось хоровое «А с ежиком вышел буквально прокол!».***
На следующий день, едва солнце показалось из-за горизонта, Грибок и Коннор снова отправились в путь. Казалось, вчерашние возлияния не оказали никакого негативного влияния на Грибка — он был как всегда бодр и свеж, насколько вообще может быть бодр и свеж столетний дед. Спустя час они дошли до полузатопленной пещеры на берегу заводи. Грибок предупредил Коннора об опасности галлюциногенных грибов, из-за которых пещера и обрела как культовый статус, так и дурную славу. Однако спустя еще полчаса после того как Коннор полез в Пещеру Испытаний, он вновь показался на поверхности, с очередной исповедью Мертена в руках. На этот раз уловом стал чертеж серебряного меча. — Ты был прав в своих подозрениях. Мертен и правда был здесь. И насчет озера прав. Туда он тоже отправился. — Ты себя хорошо чувствуешь? — Побеспокоился о «ведьмаке» Грибок. — Грибы в пещере зело сильные. Помню по молодости и дурости своей полез туда, да чуть не сгинул… — В порядке я дед, в порядке. На меня грибы те не действуют. А вот Мертена знатно повело: про драконов каких-то писал. Ну да теперь немного уж осталось. С этими словами «ганза Коннора» продолжила свое паломничество. И как истинным «Лебежьим праведниким» им долженствовало предстать пред истовым и праведным последователем пророка. А кто был более праведным чем Великий Нищий? Как рассудил пятьдесят пять лет назад народ Туссента — любой. —…Вот так беднягу в его храме и замуровали. — Повествовал о делах давно минувших дней Грибок. — А, вот мы и дошли. Фасад храма был один в один как у пещеры с прошениями, даром что оба они были вытесаны в толще камня. У входа были расположены два саркофага, один из которых оказался пустым. Пробив проход в свежей кладке знаком Аард, Коннор зашел в помещение. Поспешивший за ним Грибок первым делом подбежал к какой-то куче на полу в которой опознал останки Великого Нищего. Прежде всего он настоял чтобы Коннор погреб останки в пустом саркофаге «чтоб дух покойного обрел мир и покой, а не нас по голове», а сам принялся изучать записки Нищего. По иронии судьбы, Великого Нищего прикончили через три дня после того как у того побывал Мертен. Среди бумаг нашлись чертежи штанов и сапог. По словам Грибка, в составе доспехов должны были также быть и перчатки, а значит что до озера очищения идти все же им придется. Еще через два часа они вышли к берегу. Озером этот скромный водоем мог назвать разве что низушек. При чем низушек с диагнозом «карликовость». — Предполагается что я должен буду лезть туда? — Поинтересовался Коннор. — Истинно так. Последователи Лебеды верят что только через омовение в святых водах Озера Очищения можно переродиться, оставив воспоминания о прошлой порочной жизни. Вместе с греховными предметами. Навроде денег и драгоценностей. Увидишь как что блестит — сразу хватай. Тем более что за святость вод я не ручаюсь. Годков шестьдесят назад я во хмелю знатно в него напрудил, так что… — То есть ты сказать хочешь что мой чертеж за пятьдесят лет мог превратиться в кашу! — Растерянно перебил его Коннор. — Ты главное занырни, а там видно будет. Делать было нечего, и Коннор отправился покорять глубины пруда. Через час проведенный под водой, Коннор извлек целое состояние в виде разных колец, монет и самоцветов. И как только это все не разобрали раньше? Ведь так плохо лежит. Должно быть даже бандиты в здешних краях боятся гнева пророка. Кроме резных ценностей, Коннор выудил в песке полусгнившую кожаную ведьмачью сумку. Сделана она был на совесть и содержимое ее не было затронуто водой. На единственном листе бумаги, что был в сумке, нашлись последний чертеж, да окончание истории Мертена. — Так значит он принял постриг и ушел на север под именем Щавеля… — Задумался Грибок. — припоминаю. Есть с таким именем настоятель в Лиге Хенгфорса. Слыхал о нем, да никогда не видывал. Может и к лучшему. Ну что, идем назад?***
В Боклер они добрались лишь к закату. Однако Коннор успел перед закрытием лавки вручить удивленному столь скорым возвращением и уже выполнившему норму по гвоздям Лазарю. Тот, пообещав что закончит работу за пару дней, умчался в мастерскую: ему не терпелось как можно скорее приступить к исполнению заказа. После оплаты в двести флоринов у Коннора благодаря щедрости паломников, посещавших озеро, скопилась внушительная сумма, потратить которую Коннор хотел с пользой, но пока еще не решил как. В прочем у него пока не было и планов на ближайшую пару дней. Из размышлений его выдернул задорный голос Грибка. — Хэй, Коннор, нечем заняться, пока доспех собирают? Сдается мне, я знаю как мы можем себя развлечь в эту пару дней. Скажи, ты слыхал когда-либо о Гвинте?