Фамильяр и его ведьма

Когда Вита вернулась домой, она все еще была полна решимости сварить варенье из крыжовника. И не просто какое-то, а именно то, которое готовила бабушка, по старинному семейному рецепту и все такое. Девушке это казалось, своего рода, данью памяти — будто бы если она сможет сделать то самое варенье, то бабушка простит ее за все те годы, что Вита ее не навещала, и почувствует, насколько она была любима. Главной проблемой оставалось то, что готовила Вита из рук вон плохо, а семейный рецепт и не помнила даже, видела всего разок в далеком-далеком детстве пожелтевший от времени тетрадный лист, на котором что-то было написано мелким забористым подчерком. Бабушка тогда сказала, что это и есть тот самый рецепт, и поводов не верить ей у Виты не было. А где теперь найти этот листок, она и понятия не имела. — Невелика беда, — пробормотала себе под нос девушка с твердым намерением перевернуть весь дом с ног на голову, но все-таки найти пресловутый рецепт. Пораскинув мозгами, Вита пришла к выводу, что рецепт бабушка могла хранить в своей комнате. Так-то, конечно, хранить его она могла буквально где угодно, даже не обязательно в этом доме, но тогда бы пришлось признать, что поиски были обречены на провал с самого начала, а к этому она оказалась не готова. Еще менее готовой Вита была только к тому, чтобы открыть дверь бабушкиной комнаты. Раньше это никогда не составляло труда, и в детстве она вихрем проносилась по всему дому и влетала в комнату, постоянно забывая про то, что воспитанные девочки должны сначала стучать в дверь, а уже только потом входить. Бабушка ее ласково журила за это, тихо посмеиваясь, а Вита каждый раз обещала исправиться и каждый раз об этом благополучно забывала. Сегодня она, наверное, впервые за все время, проведенное здесь, в самом деле постучала в бабушкину дверь. В этом не было никакого особого смысла, только отчаянная надежда на то, что вот-вот она услышит: «Входи, моя милая, входи. Я здесь». Но в доме было по-прежнему пусто и тихо, поэтому Вита толкнула дверь и вошла в бабушкину спальню. Комната была все такой же, какой запомнилась из детства: тесная, но наполненная светом, льющимся из огромного окна над кроватью и приобретавшим из-за тонких розовых занавесок приятный розоватый оттенок. Помимо кровати в комнате стоял только массивный шкаф для одежды, занимающий все пространство от пола до потолка. А рядом со шкафом притаился небольшой и гораздо менее массивный и впечатляющий комод, в котором бабушка хранила платки, веера, украшения и письма. Вита в детстве от любопытства взяла один из незапечатанных конвертов и собиралась уже вытащить само письмо, но бабушка шлепнула ее веером по руке и строго-настрого запретила читать чужие письма. Движимая воспоминаниями, девушка открыла второй сверху ящик комода, готовясь снова увидеть кипы белых конвертов и марок, но их там не было. Вместо груды исписанных бумаг там лежало одно-единственное письмо в кремовом конверте, поверх которого шла аккуратная надпись: «Виталине». Вита поморщилась — свое полное имя она никогда не любила, предпочитая его сокращенную форму. Бабушка это знала, но все равно нет-нет, да, забывшись, называла ее так и смеялась, когда внучка начинала возмущаться и хмуриться. Теперь возмущения не было, только сердце будто бы сжало в тиски от чувства утраты — никто больше так ее не назовет, и не на кого будет теперь злиться и обижаться из-за нелюбимого имени. И не с кем потом смеяться и идти на кухню пить чай с мятой и заедать обиду сладкими пряниками. Вита грустно улыбнулась и еще раз перечитала надпись на конверте. «Виталине». Ей, и правда, теперь будет очень сильно не хватать всего этого. Помедлив, она протянула руку к конверту и замерла в нерешительности, так и не дотронувшись. Это письмо было написано бабушкой еще до ее смерти, ее подчерк Вита всегда узнала бы — никто другой не любил рисовать на буквах столько ненужных, но очень изящных завитушек, из-за которых «В» выглядела скорее, как увитые плющом ворота в волшебный сад, чем как обычная заглавная буква. Это было так странно — будто получить послание из другого мира. Бабушки уже нет рядом, а ее письмо — вот оно, лежит на расстоянии вытянутой руки. Стоит только открыть и прочитать. — Наверное, она хотела попрощаться, — очень тихо прошептала Вита. Ей казалось, что от громкого звука сейчас все рассыплется, что письмо исчезнет, а ящик снова наполнится множеством конвертов, ни на одном из которых уже не будет красоваться ее имя. И тогда бабушка исчезнет окончательно, а сама Вита с ней так и не успеет попрощаться, как… как уже не успела. Чувствуя, как сердце заходится в груди, Вита перевела дыхание и быстро, чтобы не успеть передумать, схватила конверт. Он оказался чуть шершавым на ощупь и почти невесомым. Порадовалась, что он не запечатан, а то бы решимость ее точно покинула за то время, что пришлось бы его вскрывать. И наконец развернула письмо. «Моя дорогая Виталина, если ты это читаешь, значит, я умерла…» — с этих слов начиналось письмо, и, прочтя их, Вита похолодела. Было жутко осознавать, что бабушка — а это определенно был она, теперь у Виты сомнений никаких не осталось, — знала о своей смерти. Еще хуже стало понимание, что предупредить она об этом хотела не кого-то, кто действительно мог бы ей как-то помочь, что-то сделать, а свою внучку, которая узнала обо всем… постфактум. И теперь не представляла, что ей делать дальше и как со всем этим жить. Вита моргнула, сгоняя непрошеные слезы. Строчки перед глазами плыли, но девушка продолжала упрямо вглядываться в белый квадрат письма. А потом взгляд Виты метнулся на следующую строчку, и письмо выпало из рук девушки, когда до нее дошел смысл прочитанной фразы: «Меня убили». Весь мир покачнулся, но все-таки сумел устоять. Сама же Вита оказалась менее подготовленной к подобному, поэтому в следующий миг ее ноги подкосились, и она сползла на пол, не в силах подняться. В ушах набатом раздавалось: «Убили-убили-убили», и казалось, что других звуков в мире попросту не осталось. — Убили, — прошептала Вита. Из лежащего на полу конверта вывалился сложенных вчетверо желтых листок бумаги, и Вите не нужно было даже разворачивать его, чтобы точно знать — вот он, тот самый рецепт знаменитого семейного варенья из крыжовника, будь он неладен.