Считай вслух

Сара Сара проснулась на больничной койке утром следующего дня и поняла, что больше не сможет разговаривать. Все слова, которые ей хотелось сказать, навсегда застряли в горле. Скопились где-то узелком в шее, больше не лезли наружу. Её это не расстроило. Лежащую в одиночестве на твёрдой кушетке девочку не могло ничего больше расстроить. Казалось, будто все переживания вышли из неё в яме. Она смутно помнила, какие слова выкрикивала. Не помнила, как потеряла сознания, как её везли в госпиталь. Не помнила сгущенного чёрного неба над головой. Наверное, подсознание решило, что без воспоминаний будет лучше — защитный механизм работал как следует. Впервые за вечность. Аллилуйя. В палате пахло ромашками — Сара начала чувствовать запахи особенно остро. Она оглянулась в поисках источника аромата и наткнулась заплаканными, опухшими глазами на крохотный букет луговых цветов на тумбочке. Не пришлось даже задумываться, от кого. Другой вопрос — где он смог достать раритетные растения в начале декабря? Для Тёрнера, впрочем, нет границ. Наверное, он её возненавидит. Решит, что Сара — истеричная дура, психопатка с отклонениями. Девочка грубо толкала тянущиеся к ней руки Майкла, она не хотела, чтобы он спас её. Хотелось умереть одной, не потянуть парня за собой. В этот раз, падая, О`Нил не ждала поддержки. Она её не заслуживала. На вопросы врачей отвечать не пришлось. Они что-то бесконечно спрашивали, уточняли о самочувствии девочки целый день — круглые сутки О`Нил сверлила стену впереди себя взглядом и не поворачивалась в сторону идиотов в белых халатах. На маму она тоже не реагировала. Та всё знала — и о криках Сары, и о её падении на гроб Моринга, и о расцарапанных щеках. Видать, от Никсона. Пусть оба заглотнутся своими языками. Сукин сын, шериф, в первую очередь. Кусок дерьмища. В первые сутки Майкла в палату не пускали. Мама пару раз обмолвилась о нём — сказала, что он не уходил из коридора до позднего вечера и кричал на врачей, отказывающихся открыть двери к О`Нил. Услышав такое, Сара впервые улыбнулась. Это отчего-то показалось ей забавным — Тёрнер такой же психопат, как она сама. Два психопата — нервные, орущие, нелюдимые и бесконечно странные. Тогда девочка поняла, ждать от хвойноглазого парня осуждения не стоит. Как он станет критиковать её истерику, если сам мало чем от неё отличается? Улыбнулась второй раз. Давали лекарства — Сара ничего не хотела пить, ничего не хотела есть. Миску с комковатой кашей перевернула на пол, долго наблюдала за тем, как жижа растекается в кривую лужу. Такой же судьбе она гордо придала чашку супа, пресные кексы и пластинки таблеток. Валокордин принимала — не от врачей, от матери. Иначе засыпать было невозможно. Ночью снился Люк, кто же ещё?.. Он играл на белом лакированном рояле озорного Моцарта и смеялся, пока не начинал плакать. Его музыкальные пальцы бегали по клавишам, носком дорогой туфли он жал педаль под инструментом. Встряхивал длинной золотой чёлкой и хохотал, не пряча слёз. Потом трясся, как припадочный, и падал на мраморный пол. Захлёбывался собственным смехом и белой пеной, его лицо приобретало мертвенный голубой оттенок, искажалось в безумных судорогах и замирало. Снова Моцарт, за роялем снова смеющийся Люк. Сара попала в зацикленный мир хохота и музыки. Если бы Ад существовал, он выглядел бы так. Проснувшись в холодном поту, девочка всё же выпила стакан воды. Пообещала себе больше не спать. В ночном фонарном свете, пробивающемся сквозь щели меж жалюзи, рассматривала грязь под своими ногтями. Вспомнила! Она копала землю руками, чтобы погребеть себя рядом с Морингом. А оказалась здесь — в узкой палате наедине с собой. Чертовски не по плану. Мыться не получалось, Саре помогали молодые медсёстры. Тёрли спину жёсткой мочалкой, намыленной дешёвым мылом, вытирали голое тело девочки от россыпи капель воды. Снова в постель — лежать и ненавидеть всё вокруг. Если бы Ад существовал, он выглядел бы ещё и так. Несколько дней повторящих друг друга событий — просьбы поесть, расспросы о самочувствии, холодный душ, слёзы матери и бессмысленные приободрения отца. Желание стянуть с шеи тупого врачишки стетоскоп и задушить себя. Ещё немножко хотелось увидеть Майкла. И рассказать папе о романе матери - чтобы он бросил её одну в Сентфоре и стал счастливым. Ромашки быстро успели завять, медсёстры бросили засушенный букет цветов в мусорку на глазах девочки. Размахнулась. Она чуть не попала пустым стеклянным стаканом по черепу одной из дур. Тем же вечером они нарочно выкрутили горячую воду до максимума, обжигая кожу Сары при мытье. Глупые. О`Нил ничего не чувствовала. Кипяток — ничто по сравнению с тем, что казалось ей страшным. Ужасом остались кошмары. Раз за разом извращенней другого — всякий сон только про Люка. Однажды он сдирал с себя кожу живьём. Бежал по горящему синим пламенем стадиону. Был заклеванным орущими воронами. Плакал столько, что хватило бы на несколько новых океанов. Сара тоже плакала. Просыпается утром неожиданно рано — в слезах. Воды на тумбочке не оказывается, дуры-медсёстры решили немного посмеяться. Смешно, пиздец. Когда вернутся, чтобы всучить девочке в ручки свои блядские таблетки, она вырвет им волосы. Все, до последнего клочка, пускай будут прокляты. Горло неприятно дерёт. Слышит: у двери кто-то копошится, Сара инстинктивно делает вид, будто она спит. Закрывает глаза, совсем как в детстве, лишь бы мама не отругала малышку за поздний просмотр мультиков. Перестаёт дышать. Шаги не суетливые, не расторопные, как у матери — наоборот. Неспешные. Размеренные. Кто-то тихонько проходит по широкой палате и присаживается у изголовья кровати. Шелестит бумажным пакетом — вдруг сильно запахло корицей и кофе. Не сливочным. Американо. Ещё хвоя и табак. Свежий-свежий запах никотина. Из-под опущенных век Сара с удовольствием разглядывает серьёзное лицо Майкла, растягивая секунды его спокойствия. Он лохматый, длинноватые каштановые волосы щекотят прореженный морщинками лоб. Под нижними длинными ресницами — тонкие синие тени, кажется, парень мало спит. Дышит размеренно, ровно. Отрывает от плетёнки кусочки румяного теста, ловко бросает их в рот. Беззвучно глотает немного горячего кофе. О чём он думает? Возможно, о матери? О том, что её выпечка куда вкуснее, чем из больничного буфета. Или о Люке — тот, кстати, ненавидел горячий кофе, тем более без капли молока. Саре хотелось бы стать мыслями Тёрнера. Может быть, тогда она никогда бы не покидала его головы. Пепелит хвойным, полным тоски и глубины взглядом стенку напротив, пока не ловит на себе изучающий взор О`Нил. Она тут же смущается, он тоже, оба отводят глаза в пол. Ненадолго. Тут же Майкл откладывает кофе и косичку на тумбочку неподалёку, он вытирает ладони о штанины джинсов и упирается ладонями в свой подбородок. Смотрит так, будто пытается разгадать тайну всего человечества, это вгоняет Сару в краску сильнее прежнего. Пускай он что-то скажет. Например, назовёт её истеричной дурой. Или больной психопаткой. Хоть бы как, сойдёт даже «шлюшка из Балтимора», девочке всё равно. Хочется услышать голос Тёрнера. — Правда не можешь больше… Не можешь говорить? — спрашивает первым делом. Это разве важно? Со скрипом двигает стул ближе к койке девочки, чтобы видеть её лицо отчётливее. Сара замечает редкие волоски над верхней губой парня. Не бреется, колючий. Она отрешенно качает головой и позволяет себе тихую улыбку. Не потому что смешно. Потому что не хочется расстраивать Майкла сильнее прежнего. Ему ведь станет спокойнее, если Сара продолжит улыбаться, как дурочка? Тоска из хвойных глаз никуда не делась. — Хреново, — заключает он. — Хочешь булку? С маком. Кивает несмотря на отсутствие аппетита. Ради Майкла можно и потерпеть. Он протягивает сверток со вкуснопахнущей сдобой, Сара достаёт булочку и чуть-чуть откусывает. На конкурсе выпечки миссис Тёрнер всухую бы победила столовку больницы. Всё равно жует, замечает на лице Майкла тень радости. Он трогательно милый, когда строит из себя заботливого дурака. Театр одного зеленоглазого актёра. Сара выкупит все билеты, она обожает эти представления и не хочет делить зрелище ни с кем другим. Обойдутся, черти. — Еле пустили к тебе, прикинь? — произносит парень почти шёпотом. Поводов на убийство врачей становится больше и больше с каждой новой секундой. Еле пустили? Сволочи беспардонные. — Я ничего не понял, но… Он вдруг склонился над лицом девочки так, что уткнулся своим холодным носом в её. На неё дунуло хвоей и табаком. Задышал редко, глубоко. Громко сглотнул подкативший к горлу ком, шумно выдохнул и зашептал: — Подслушал разговор врачей с твоей мамой сегодня. Они думают, что ты… Неуравновешенная. Говорили какие-то идиотские термины. Что-то из психологии: расстройства, травмы. Сара, я переживаю, — его голоса почти не слышно. — Нет, я уверен, что ты полностью адекватная. Слава Богу. — …но ебучие врачи, кажется, нет, — разумеется. Придурки в халатах ни в чём никогда не уверены, им обязательно нужно всё тщательнейшим образом проверить, иногда по миллиону раз. Сара злится сильнее. Представляет, как бьёт головой об стену медсестёр по очереди. — Не знаю, что ты на это скажешь… Осекается. Да, Тёрнер, всё верно. Ничего. О`Нил больше ничего не скажет. Это разве повод для грусти? Совсем нет, молчание - лучшее из способов общаться. Ты узнаешь это позже. — Хочешь, я тебя заберу? Домой. Мы никому не скажем, — говорит тем же беспокойным шёпотом и кривенько усмехается. Сара ловит боковым зрением мельтешение за окном — Сентфор впервые за эту зиму увидел снег. Крупные хлопья планировали с неба вниз, медленно-медленно, как в сказке. Захотелось выкурить сигарету где-то в объятиях свистящей трассы, наслаждаясь пушистыми снежинками вокруг. Больница осточертела. Врачи тоже. Медсёстры и их кипяток — сильнее всего. Надоело без свободы и Майкла, без его тёплых рук. Он сплетает пальцы девочки со своими и опускает голову вниз. От таких предложений не отказываются. Саре плевать на последствия — ей хочется сбежать от глупостей и ответственности. Ночью она комкает плед под одеяло — будто бы это её тело. Тихо-тихо, на одних носочках спускается вниз по аварийной лестнице, захватив с собой вещи. Сара торопится, боится, что её поймают. Не поймают. Слишком большая честь для охранников и врачей Сентфора - проверять коридоры ночью. Пускай думают, что она исчезла. Испарилась. Просто буквально растворилась в воздухе, упс. Всякое случается. Это таблетки так влияют на организм - молекулы, из которых состоит О`Нил, расщепились, и белокурая девочка превратилась в пропахший инъекциями и лекарствами воздух. Майкл встречает её у чёрного выхода на машине. Внутри салона сладко пахнет домом, мылом, хвоей, прошлым и будущим. Ей никто больше не нужен - лохматого Тёрнера хватит вместо целого мира. Иди к чёрту, дрянная реальность. Он целуют её грязную макушку, заводит поскрипывающий мотор и, не торопясь, едет напрямую домой. Туда, где не будет лекарств, медсестёр и невкусной выпечки. Сара пишет маме смс: "Со мной всё в порядке. Не ищи". Мама не станет искать. В её жизни и без крошки О`Нил много забот - женщина усердно пытается разобраться с лучшим из двух мужчиной. Сару тошнит от Никсона. Отца стоит пожалеть - она обязательно займётся этим в свободный вечер, когда будет готова поплакать и повспоминать беззаботное детство. Не ищите её. Просто бросьте немую девочку, она разберётся без советов, без помощи, без чужих слёз. Бросьте её, как бросаете всех других - бесцеремонно, не спрашивая. Она этого заслуживает. Объявляя байкот миру, Сара готова быть брошенной. Пускай. Нестрашно.

***