Сара
— Два пальца в рот — и погнала.
В гостевом туалете узко для двоих. Стоя перед унитазом, Сара упирается взглядом в резную персиковую плитку. Узор на ней плывет, пузырится, как и весь мир, впрочем.
— Смеёшься? — фыркает девочка. Блевать при Тёрнере? Ха! Да Сара лучше на всю жизнь останется пьяной. Она неуклюже разворачивается, опускает крышку сортира и плюхается на неё. Сидеть хорошо. По башке не бьёт воспоминаниями стакан водки с соком. О`Нил закрывает лицо ладонями, слишком яркое свечение лампочек слепит её. — Выключи свет, он меня бесит.
Ты тоже бесишь. Уйди.
— Уйти? — переспрашивает Тёрнер.
Сара рада, что не видит его лица. Вместо этого она отчётливо слышит тяжёлое дыхание — неудивительно, в крохотном толчке достаточно жарко.
— Не уходи, — мямлит она. Майкл стреляет по ней хвойным взглядом, не целится, но попадает в чёртову цель. О`Нил отводит глаза в пол, перебирает в пальцах подол платья. — То есть, я бы не хотела, чтоб ты ушёл. Но ты уходишь, когда тебе хочется, поэтому, если хочешь, то, конечно…
Его напускное спокойствие давит на Сару не меньше градуса. Девочка хочет спрятаться где-нибудь от пробирающих до мурашек ясных, требовательных зелёных глаз. Она потерялась в лесу. Поднимается с сидушки унитаза, Сара теперь сама хочет уйти. Она ненароком вспоминает, какие на вкус губы Майкла. Случайно, не по своему желанию. Краснеет гуще, чем от водки с соком. Водка — горькая. Губы — сладкие. Сара — дура.
Дура.
Она отчаянно трясёт головой, чувствует, как дико стучит в висках спиртом. Немного больно. Останавливается, приходит в себя, смотрит вперёд — чёрное. Майкл часто надевает этот свитер мелкой вязки, наверное, он очень нравится парню. Саре, кажется, тоже. Так нравится, что она наспех прижимается носом к душистой груди Тёрнера, закрывает глаза. Света нет. Хорошо. Порошком пахнет, ручной стиркой, лесом. Как всегда.
— Перестань, — глухой бас щекочет край уха. — Ты пьяная, Сара.
— Тш! Я просто нюхаю.
— Ты играешься мной.
— Неправда.
— Ты издеваешься.
— Неправда. Издевался ты. Вчера.
— Я не буду говорить с тобой про
вчера, пока ты пьяная.
Вот это ультиматумы! А Саре и не нужно говорить про вчера. Что вообще произошло вчера? Саре и её подружке — водке — плевать. Она может вообще рта не открывать, тем более так, вдыхая глубоко-глубоко пряную хвою. Сигаретный дым. Хочется покурить. Отрываясь носом от душистой груди, девочка снова плюхается на сортир. Пачку мальборо и крикет — из кармана, из пачки — одну сигарету. Зажимает её губами, оставляя на ореоле след бордовой помады. Подкуривает, кольцами пускает дым. Крохотный санузел вмиг заполняется тугой мглой. Ещё чуть-чуть, и будет нечем дышать. Тёрнер недовольно ведёт носом, садится на корточки прямо у ног девчонки. Ловкими пальцами вырывает сигарету из губ Сары, затягивается ей сам. Она не сопротивляется. От дыма в глазах плывёт сильнее, чем раньше.
Он красивый. Сосредоточенный на чём-то своём, Майкл — невыносимо глубокий и красивый. У него точеные скулы. Впалые, гладкие. Губы — резные, как у фарфоровых кукол. Вишнёвые. Длинные чёрные ресницы, густые брови и
страшные глаза. Сара знает, из этой хвои ей не выбраться живой. Она проиграла, когда впервые посмотрела вглубь леса слишком внимательно. Грустно.
— Хочу, чтоб ты поцеловал меня.
Майкл весь напрягается — видно даже невооруженным глазом. Замирает, не смотрит в сторону Сары. Она нисколько не смущается, чувствует силу в своих словах. Правда хочет. Сильно-сильно, больше всего на свете. Дым вторит мыслям девочки, она рефлекторно измеряет на глаз расстояние между её лицом и лицом Тёрнера. Совсем немного, комната настолько маленькая, что если Сара наклонится хоть чуть-чуть, она приземлится губами на его губы. Идея овладевает всем рассудком, О`Нил путается в других мыслях.
— Это жестоко, Сара, — Майкл бросает слова в обратную сторону, сжимает челюсть до хруста. Девочка тычется носом в гладкую щеку, вдыхает свежий запах бальзама после бритья. Она едва касается губами выступающей кости челюсти, закрывает глаза, оставляет на тёплой коже отпечаток помады. Чувствует губами, как нервничает Тёрнер. Ей нравится, как он прячет своё напряжение. Голова кружится. Интересно, у него тоже? Сара готова сойти с ума. Или с планеты. Хоть куда-нибудь. — Прекрати.
Низкий голос молит, Сара не верит в мольбы. Хорошие девочки не напиваются водкой с соком. Хорошие девочки не хотят целоваться с плохими мальчиками в узком сортире. Хороших девочек здесь нет.
Один раз можно? Можно ведь?
У Майкла сбитое дыхание.
И сладкие губы. Точно, сладкие. О`Нил пробует их на вкус мимолётно, бесстрастно. Облизывает морским прибоем, шипящей волной. Обжигается. Горячо.
Снаружи щёлкает. Дверь не заперта?
— Ох, чёрт… — чей это голос? — Что вы здесь…
Сара пугается. Её — маленькую преступницу — поймали за руку. Дёргается, она отстраняется от Майкла и чувствует, как колени становятся мягкими-мягкими. Перед глазами всё идёт кругом, она еле узнает в туалетном госте Дерека. Чёрт, Дерек… Кружится.
— Сара? — Никсон раздражён. Горит. Прямо сейчас он что-то скажет ей, что-то такое, что рушит сознание и загоняет в угол бесконечного, перманентного стыда. Так не должно быть, Сара ни в чем не виновата. Ни в чём, честно.
Кружится, кружится.
— Блять, Сара! — Никсон раздражён. Горит. Его дурацкая рубашка в клетку путает О`Нил, она заблудилась в череде тонких линий. Кружит, кружит. Не стоит, наверное, блевать?
Её выворачивает наизнанку на грудь Дереку. Обошлось без двух пальцев в рот.
***
Майкл
Дом Морингов огромен неслучайно: здесь с легкостью можно расположиться за раз и шумной компании, танцующей под лютое техно, и кучке подростков, нависающих над еле дышащим похмельным телом. Идеальное место для тусовок, первый класс. Никто никому не мешает, все — счастливые и пьяные.
Чувствую, как спину сверлит идиотский взгляд идиота Никсона. Иди к чёрту, щенок. Вырви сам себе глаза, мне не хочется пачкать руки.
— Вот дурилка… — сетует снующий туда-сюда по просторной комнате Моринг. Он растворяет шипящую таблетку в стакане воды, подходит ближе к лежащей на кушетке Саре. Девочка выключилась, как перегоревшая лампочка. Натворила дел и смылась по-быстрому, вот ведь… — А ты, Тёрнер? Не мог приглядеть за Морковкой? Нажралась, как свинюшка. Вы-то оба трезвые, черти.
Мне не нравится, как Люк ставит меня в один ряд с Никсоном, пускай вербально. Фыркаю. С другого края комнаты наблюдаю за тем, как заботливый Моринг приподнимает пьяную голову Сары, поит её, бессознательную, шипящим лекарством. Она бормочет в ответ что-то непонятное, хмурится и жмурится.
— Меня с ними не было, — Никсон почти харкается словами, одетый теперь в сменную футболку Люка, он стоит возле подоконника. Скрестил руки, поднял подбородок — наблюдает.
Вижу, как Моринг пропускает нервный смешок. Никсон — провокатор и урод.
— Ага-а, — бормочет Люк, он приглаживает волосы снова улегшейся на кушетку Сары. — Значит в морковкином пьянстве виноват ты, Тёрнер?
Я?
— Разумеется. Спаивать малышку О`Нил — лучшее из удовольствий.
Люк оценивает мой сарказм, Никсон — нет. Кретин не в силах выкупить приколов, он весь на взводе, готов выть от напряжения. На рефлексе протираю ладонью щёку, здесь совсем недавно был бордовый след пьяных губ, я смыл его полотенцем. След оставила вот эта девчонка — белокурая пьяница в чёрном коротком платье. На рубашке Никсона она отпечаталась по-другому — юмористка — оставила на память развод утреннего завтрака и алкоголя. Предполагаю, водка. Такие на вкус её губы — водка и вишня. Отчётливее вкуса губ помнится только аромат её ребёр: жасмин и груша. Сара О`Нил пахнет жасмином и грушей.
— Майкл? — меня одёргивает голос Люка.
— А?
— Можешь сходить на кухню за минералкой?
Отвечаю кивком, мне несложно. Тем более, находиться в одной комнате с кретином Никсоном — неприятнейшее из занятий, мечтаю поскорее отсюда слиться. Почти пересекаю порог комнаты, как вдруг вспоминаю, сегодня Дерек — опасный враг. Он знает то, чего знать другим не стоит. Особенно Люку.
Чёрт!
— Дерек, не хочешь сходить со мной? — звучит, наверное, странно. Никсон чуть не заглатывается застрявшим в горле смешком. Придурок.
— Не справишься с 0,5 минералки? — пошёл нахуй. Если бы синяки под глазом проходили по просьбе, по щелчку, быстро, обязательно оставил бы пару таких на мерзотной рожице Дерека. Тем не менее, отбросив тупые выебоны, Никсон кивает и идёт следом за мной. Вижу краем глаза, как Люк мягко присаживается возле Сары, берёт её ладонь в свою и что-то тихо говорит. Что-то тихо говорит…
— Люку нельзя знать о том, что ты увидел в туалете, ясно? — в лоб, без прелюдий, когда оказываемся за дверью. Мы в спешке меряем шагами ламинат, следуем к лестнице. Не смотрю в сторону Никсона, мне плевать, что там изображается на его морщинистом младенческом лице. Слышу, как он злобно пыхтит. Пёс.
— Будешь раздавать мне команды, Тёрнер? Думаешь, я не могу разобраться, что и кому знать нужно, а что — не нужно?
Да-да. Так и думаю.
— Сбавь обороты, мальчик, — остудить его пыл несложно. — Люк сильно расстроится, ты разве этого хочешь?
— Мне нужно спасти твою жопу? Понятно, хочешь и рыбку съесть и на хуй сесть — то есть — и с Люком в дружбу играть, и с Сарой в толчке лизаться? В твоём стиле.
Закатываю глаза, я не хочу разводить долгих дискуссий о характере своих отношений с малышкой Сарой и Люком. Какой же он…
— Я не буду с тобой это обсуждать. Если я не ошибаюсь, Моринг — твой друг. Ты хороший мальчик, Дерек, не расстраивай друзей. Больше молчишь — с большим количеством целых зубов возвращаешься домой. Так понятно?
Хруст челюсти — моей? Никсона? Чем ему хрустеть? У него девичье личико.
— Хочешь меня запугать? — малыш распыхтелся. Выбивать ему зубы — кощунство, батя не простит. Накатает заяву, придётся платить штрафы… Нестрашно, конечно. Тайна того стоит.
Боже, Сара! Малышка Сара не смогла найти другого места и времени, чтобы лезть целоваться. Глупая и пьяная. Сладко пахнущая грушей.
— Я не собираюсь нести ответственность за
вашу ошибку, Майкл. За твою — уж точно. И если я не стану говорить об этом кому-либо, так только потому, что дорожу Сарой и её репутацией, — лепечет Дерек быстро-быстро, поражая меня чудесами дикции.
Какой храбрый.
— Она тебя не стоит, кретин, — он плюется в меня этими словами. Думает, что это круто. Думает, что мне есть дело до того, что он скажет. Ошибается.
Будет молчать — уже хорошо.
***
