***
Майкл познакомил её с Чёрными Драконами без причины. Сара не понимала: зачем Тёрнер представил её другим чернокурточным, зачем приглашал её и дальше на вечера у кладбища автомобилей. Она не знала, чем занимаются Драконы. И главное: понятия не имела, как объяснять свои исчезновения маме, отцу и другим друзьям. Сара терялась из виду два раза в неделю: по вторникам и субботам. В будний день Тёрнер забирал ее на машине с парковки у школы, в выходной — поджидал на перекрестке у её дома. Они выезжали за город под Эми Уайнхаус и свист колес. Чаще всего молчали, но каждая новая поездка (Сара знала!) сближала её с Майклом, хотя быть немного, на крошку-йоту. И это радовало до мурашек на плечах. Как и общая тайна, пусть и нелепая. В этот вторник всё заранее пошло не по плану. Физкультура в очередной раз не радовала: Сара задыхалась уже на третьем кругу кросса. Чтобы скрасить дурацкий бег, девочка в голове прокручивала слова любимых песен. Ей казалось, от этого становится легче. Плацебо, мышцы ведь всё равно болят. — Эй, Морковка! В облаках летаешь? Люк догоняет Сару со спины и ровняется с ней. Девочка знает, для парня это не такая уж и сложная задачка. С его-то икрами и бедрами, дебильный кросс в начале занятия — детский лепет. Для малышки О’Нил — стеклянный потолок. Сколько башкой ни бейся, выше натренированных блондинов не прыгнешь. — Думаю, как несправедлив мир, — после каждого слова приходится ртом ловить много-много воздуха. Иначе легкие лопнут, и не спросят у Сары разрешения. Люку от её ответа очень смешно. — Люблю тебя за это! — Моринг все-таки стирает со лба проступившие крупицы пота. — А после уроков что делаешь? — Буду думать, как несправедлив мир. Или у тебя есть идеи получше? У Люка есть. — Можно подумать об этом вместе за стаканом твоего любимого айс-кофе, — Моринг снова скрывает смешок. Он знает, что Сара терпеть не может эту мутную гадость. — Ха-ха, не злись! Тебе возьмем черри-колу. Согласна, мыслитель? — За черри-колу — конечно! Сара вспоминает про кладбище автомобилей только вечером вторника.***
— У меня для тебя подарок! Пускай завтра — мой день рождения, хочу порадовать тебя, — голос Люка всегда такой. Веселый и обдающий светом. Сара и не помнит, чтобы она видела друга грустным. Казалось, его ничего не может расстроить. — Прекрати! Какие еще подарки? — она отмахивается от добродушного жеста друга. Пьет вишневую колу и откидывается на красную спинку дивана. Он рыщет по внутреннему карману куртки. Саре не по себе. В подарках нет ничего плохого, нет. Плохое есть в чувстве, появляющемся после таких внезапных презентов: малышка О’Нил не хотела бы быть должной Люку. Подарки обязывают. — Никаких «прекрати»! Я нашел его на чердаке в нашем доме, мне показалось, что камешек подойдет твоим глазам, Морковка, — Моринг наконец протягивает Саре черный небольшой пакетик. Она принимает его, открывает и охает. Внутри — кольцо. Сара не знаток в драгоценных металлах, но на вид — серебряное. Не самое простое, украшенное резными узорами. Главное в кольце: инкрустированный камешек. О’Нил таких раньше не видела: внутри будто спрятан кусочек звездного неба. Синий прозрачный осколок неба. — Крутой камень? Это танзанит, — говорит Люк. — Был бы какой-нибудь топаз или сапфир, я бы даже не взглянул на кольцо. А этот — необычный. Как ты, Морковка! Примешь? Сара растерялась. — Очень красивое! Но мне слишком неудобно, Люк. Это же открытка какая-нибудь… — Представь, что открытка! Ты меня сильно порадуешь, если будешь его носить. В этом был весь Люк. Как он таким получился — неизвестно. Взглянуть на его мать, заносчивую сестру, горделивого отца — кровь Морингов не отличалась добродушием и повышенной чуткостью. А Люк таким был. И Сара рада, что ее друг — это он. — Засранец! — она смеется. — Не могу тебе отказать, ладно! Сара надевает кольцо на указательный палец — в самый раз для него. Не может не признать, что смотрится очень красиво. Было в украшении что-то нетривиальное, что-то необычное и непонятное девочке. Рев мотора прервал идиллию. Люк и Сара занимали столик у окна и могли разглядеть, что происходит на парковке. У девочки сердце в пятки грохается. Гулко. Возле входа в кафе останавливается черная машина, Сара знает, чья. Вместе с мокрым от сентфорского дождя Майклом Тёрнером в кафе врывается запах. Мыло и густая зеленая хвоя. Сара вспоминает: вторник. — Какие люди! Привет, Майки! — Люк машет другу ладонью. Саре хочется провалиться под землю. — Жду тебя завтра на вечеринке, помнишь? — Я о таком не забываю, — отвечает он слишком хмуро. Мог бы хоть постараться сделать вид, что все в порядке. Майкл пропускает Сару глазами, не смотрит на нее. У прилавка заказывает американо в бумажном стаканчике. — Не посидишь с нами? — легкомысленно спрашивает Люк. Малышке О’Нил хочется треснуть ему по затылку, чтобы он такого больше не спрашивал. И провалиться под землю очень хочется. — У меня дела, прости, — Майкл дожидается заказа и не поворачивается в сторону столика. По одной его напряженной спине видно, как он зол. Повисает неловкая пауза. Кажется, воздух наполняется электричеством и вот-вот задребезжит искрами. Сара отводит глаза в пол. — Ваш американо. — Спасибо. Чао. — Стой! — Сара едва узнает в хриплом вздохе свой голос. Она встает с красного дивана, хватает с него свою сумку и черную куртку. Майкл дёргается, но не останавливается — он стремится к выходу. — Люк, я вспомнила… Мама ждет меня сегодня на семейном ужине. Может, Майкл сможет меня подбросить… Оправдания звучат нелепо, но они останавливают Тёрнера в дверях.***
Он не притронулся к своему американо. Обе руки Майкл держал на руле, он внимательно следил за дорогой под свирепым дождем. Это не мешало ему разогнаться до семидесяти миль в час. Сара впервые пристегнулась. Она крепко держалась за сидение и считала, сколько секунд им осталось до неизбежной аварии. — Мы так разобьемся, ты знаешь? — можно было говорить шепотом. В машине не играет музыка. Это первые слова Сары за десять минут напряженной тишины. Майкл давит на газ сильнее. Восемьдесят миль в час. Он обгоняет редко встречающиеся тачки на своей полосе, водители провожают его матерными словами. Дождь не прекращается, стучит барабанами по крыше. Кажется, даже усиливается. — Между нами не было никакой договоренности. Я могу проводить вторники, как мне хочется, — Сара стреляет наугад, но попадает в яблочко. Шины свистят, Тёрнер съезжает на обочину и глушит мотор. Переводит дыхание. — Ты только прикидываешься дурой — или реально ничего не понимаешь? Обида тут же колит в легких. — О чем ты? — В пизду, — Майкл тяжело выдыхает и распахивает дверь. Выходит из машины под дождь, он тут же промокает до ниточки. Сара не теряется, она выбегает на улицу вслед за Тёрнером. Обходит машину и уже не понимает, это слёзы брызжут из ее глаз — или дождь смывает тушь с ресниц. Ей холодно, и лёд трещит внутри, не снаружи. — Ты заболеешь! Иди в машину! На улице приходится кричать, иначе голос провалится в шуме холодных струй. — Объясни мне, что происходит! Майкл делает шаг навстречу девочке. Она заставляет себя быть храброй и не отшатывается назад. Заставляет себя посмотреть в его помутневшие зеленые глаза. Внутри них — в глубине его чащи — обида бурлит вместе с гневом. — Мне это всё так надоело, ты не представляешь! Остопиздело делать вид, что все в порядке, когда мы тусуемся втроем. Я… — он на мгновение замолкает. — Я устал делить тебя с кем-то! Устал быть запасным вариантом, твоим вечным вторым другом. Все эти идиотские игры — это всё так надоело! Саре нечем крыть. Она хочет спрятаться от его требующего справедливости взгляда. — Ты ломаешь меня, ломаешь дурака Люка! Но я этого терпеть не буду. Когда девочка закрывает глаза, она чувствует пожар внутри. Горячие губы ложатся на её – холодные, и Сара не может сопротивляться. Она и не хочет, ее ноги медленно слабеют. Майкл держит ее за талию – и иначе О'Нил упала бы. Тёрнер целует её настойчиво, он сжимает мокрые волосы на её затылке. Сара уже не чувствует холода: она не слышит шума трассы, не знает о сегодняшней погоде и окончательно забывает про вторник. Мир рушится, и малышка О'Нил не против. Она осталась бы на его развалинах навсегда, лишь бы Майкл целовал ее дольше, настойчивее, крепче.***