She's morphine queen of my vaccine

      Каждая ночь, проходящая в спальне, не давала ощущение легкости. Уолтер лежал, оцепенев от страха и боли. Когда мужчина засыпал, Уолтер чувствовал затылком, как Киллиан дышал ему на волосы, заставляя сердце сжаться. Спина была синяя, фиолетовая и желтая от побоев, поэтому лежать на боку было невыносимо. Дверь в комнату запиралась на ключ. Ощущение клетки держалось в теле до самого утра, а верёвка, связывающая их, как мать пуповиной с ребёнком, протирала запястья до крови.       В пятницу утром за столом Уолтер попробовал сказать об этом мужчине, показывая протертую руку, на что он ничего не ответил.       Беккет считал, что завтрак — самый важный приём пищи. Он придавал сил на целый день, отчего Уолтер мог забыть об обеде и ужине. Но на данный момент его тошнило. Овсянка со стаканом молока и маленьким кусочком масла, ни больше ни меньше.       На секунду ученый подумал о том, что хочет лишить себя жизни.       Киллиан был доволен. Наконец он смог довести этого мальчишку до такого состояния, что звук открывающейся двери доводил Уолтера до трясучки. Нужное количество изоляции, побоев, унижений, а главное в правильных пропорциях, и мальчик скоро сможет стать шелковым. Он не смог бы убежать, не хватило бы яиц.       Уолтер чувствовал, как бешено билось его сердце, шумело в ушах, а грудная клетка тяжелела.       Единственное, что помогало ему отвлечься — чтение детских книг. Если Киллиан пускал юношу в дом, то единственное место, где Уолтер отдыхал — гостиная. Она совершенно не вписывалась в дизайн всего дома. Ванная — темная, спальня — тёмная, кухня — чёрно-красная, а гостиная — в пастельных тонах. Лимонно-кремовые обои, сиреневые диван, ковёр и голубые подушки, на которых лежал юноша. Беккет мог перечитывать некоторые книги по несколько раз, потому что его детская натура до сих пор мечтала о всяких глупостях. Ученому хотелось попасть в этот мир, чтобы снова стать ребёнком, без этих взрослых проблем. Чтобы, когда становилось плохо, прийти и поплакать в плечо и почувствовать тёплые мамины руки.       Когда Уолтер вёл себя плохо, Киллиан запугивал его, закрывая на двадцать четыре часа в одиночестве, но на следующий день выпускал. Уолтер боялся, что всё повторится как в первые дни, поэтому старался вести себя смирно. Но иногда ошибался.       Была единственная попытка побега, которая не увенчалась успехом.       Это был вторник четвёртой недели. Киллиан в суматохе забыл про Уолтера и ушел. Надеясь на заветную свободу, когда же Беккет рванул к двери выхода, на встречу ему вышел мужчина. Это был полный провал. Тогда его избили настолько сильно, что он пролежал на полу около спальни еще дня два и стонал от боли, как побитый котёнок.       Вспоминая всё это, по Уолтеру прошла холодная волна. Сжимая в руках «Алиса в стране чудес», Беккет посмотрел на часы. Пятница. Пять часов вечера. Шрам на ноге ныл. Поглаживая дырочки от вилки, он смотрел, как они еще плохо покрылись корочкой. И начал сдирать её, кровь медленной струйкой потекла, пачкая диван. Уолтер испугался.       Но всё обошлось.       За воскресным ужином обычно Киллиан ел что-нибудь сытное: сырные макароны, курица с жареным картофелем или блинчики. А Уолтер просто смотрел, пытаясь проглотить встрявший ком в горле.       — Хочешь?       Уолтер кивнул и поднял свой взгляд на мужчину. Киллиан взял свою тарелку с гратеном, подошел к юноше и поставил её перед Беккетом, намеренно дразня. Уолтер не двигался, даже не смотрел на блюдо. Мужчина взял руку ученого в свою и перекатил вилку в его ладонь. Беккет думал, что именно сейчас можно ударить этой самой вилкой в живот Киллиана, а потом еще раз и еще раз, пока тот не истечет кровью, но Уолтер не осмеливался. Покорно держа её длинными пальцами, ученый смотрел на мужчину, будто загипнотизированный.       — Приступай.       И Уолтер ел. Закрывая глаза, он не хотел предавать свои принципы, не хотел показывать себе, что сдался. И за что? За картофельный гратен, хоть и очень вкусный. Пока глаза Беккета были закрыты, он рассуждал, сам ли готовит всю еду Киллиан, либо кто-то приходил её готовить, либо он заказывал на дом? Закончив, Беккет отдал вилку мужчине и, в который раз, смотрел, как мужчина мыл посуду. Веки сжались, и солёные капли скопились в пушистых ресницах, Уолтер старался не дышать часто, чтобы не расплакаться на глазах. Ему сейчас так стыдно…       Иногда Уолтер задумывался, что если бы Киллиан был отцом, то извращенно прекрасным. Он кормил тебя великолепными блюдами, давая ощутить мир по-новому, но затем постепенно убивал тебя изнутри. Хотелось, чтобы Киллиан всегда оставался таким, какой он сейчас: расслабленный, спокойный, сильный? Беккету не нравились свои мысли.       — Мне больно, — прошептал Уолтер, надеясь, что его не услышат, но его услышали.       — Так встань.       Ученый обрадовался, что мужчина не воспринял его слова в общей картине. Хотя Беккету было нереально больно внутри, его словно раздирали наживую без скальпеля, забыв вколоть спасительную анестезию. Над его головой, будто уже собралась стая голодных коршунов, чтобы сожрать умирающее животное, но тело всё еще боролось с ситуацией. Потому что животные живут инстинктами. А Уолтер человек, он просто устал.       Киллиан счёл, что тазобедренные кости ученого просто впились в деревянную сидушку.       — Сюда, — приказал мужчина, указывая пальцем на место рядом с собой, — только попробуй с места сдвинуться.       И Уолтер послушался. По кухне раздалась приглушенные песни радио: «Моё сердце — продаётся, твоё тело — сдаётся. Моё тело разрушено, твоё — истощено.»