Задержка

      Дождь умывал город с особой нежностью, как мать умывает ребёнка по утрам. И пусть он брыкается и недовольно сопит, когда вода попадает в глаза, но понимает — «надо». И Петербургу это тоже надо было. Смыть с мостовых города пыль, с лиц измученных солнцем и жарой жителей, тоскующих по туману, следы температурных пиков, смыть с прошлого пары людей предыдущие главы, словно размывая акварель в забытом художником альбоме в парке на скамейке. Они и не замечали ничего, кроме друг друга. Это такое странное чувство, когда влюблён: вроде бы мир становится больше и шире, и ты готов делиться с ним своим ясным и светлым чувством, но при этом всё твоё внимание сосредоточено на одной маленькой точке — другом человеке, который вполне способен заменить тебе весь мир. Они тонули в вертикальной воде, или же просто — друг в друге.       Всё равно было на промокшую едва ли не насквозь одежду, тяжёлые мокрые волосы, в которых путались пальцы, на кончающийся в лёгкий воздух, на улыбки пробегающих мимо прохожих и отчаянные сигналы светофора. Это было похоже на срыв плотины: столько эмоций, переживаний, боли вырвались наружу, сметая всё на своём пути, чтобы под конец осталось самое простое и очевидное — эта химия между ними никогда не исчезнет. Оторваться от желанных губ было невозможно сложно и то только для того, чтобы сделать глоток кислорода и увидеть блеск голубых глаз напротив.       Но в конце концов мир вокруг всё же нарушил их ограниченное пространство, потому что игнорировать весёлый, но раздражающий сигнал автомобиля, замершего на мосту в заторе, не было никакой возможности. Костя и не мог представить, чтобы отпустить её сейчас — Юля ведь такая, только разомкни руки, и она упорхнёт, а этого он больше не допустит. Эмоции зашкаливали, а сердце колотилось внутри грудной клетки, и от переизбытка чувств, он легко подхватил её на руки, прокружив вокруг себя. — Костя, ну что ты творишь! — её улыбка и серебряный смех затмевали ему даже самые тяжёлые тучи, но всё же мужчина опустил Соколову на землю, крепко прижимая её к себе, ощущая тепло её тела сквозь ставшую тонкую от воды ткань. — Я скучал. — произнёс он тихо, невесомо целуя девушку в макушку. И он не лгал ни на мгновение, ведь, только произнеся это вслух, осознал, насколько точно это является правдой. Костя скучал по её обворожительному смеху, по её улыбке, по искрам в серо-голубых глазах, даже если они выражали злость их обладательницы, по мягкости её пушистых волос, по едва ощутимому её собственному аромату, по шёлку кожи, по теплу её тела, которое хотелось прижать к себе, спрятать, словно сокровище, внутри себя и никогда не отпускать. Да он даже скучал по её шуткам, подколам и ядовитым замечаниям, по её ревностным взглядам и оглушительно резким поворотам, когда она не желала продолжать разговор. Ему так её не хватало, и если это не любовь, то он не знал, какой магией пользуется эта рыжеволосая ведьма, способная лишь одним поцелуем перечеркнуть пять лет его жизни без своего присутствия. — Я тоже, — тихо прошептала Соколова, прижимаясь к нему ещё сильнее, казалось, желая спрятаться в этой крепости из его сильной и надёжной мужской груди, слыша, как его сердце оглушительно стучит в клетке из рёбер. Впрочем, её тоже ничуть не отставало, с чудовищной скоростью разгоняя по кровеносным сосудам жизненно необходимую субстанцию. Вот только Юле казалось, что оно гонит по венам и артериям совсем не кровь, а какую-то иную химическую смесь, полную нежности, грусти, сожаления и любви к этому мужчине. Она не видит его улыбки, так по-особенному преображающей лицо оперативника, но чувствует её где-то на совсем глубоком уровне. Лисицын мягко поглаживает женщину по спине и вновь привлекает её внимание, осторожно убирая упавшие намокшие пряди с её лица. — Замёрзла? — спрашивает он, видя мурашки на коже рук, и заглядывает в глаза, ведь дождь, на который они не обращали никакого внимания, всё ещё моросил, никак не желая успокоиться. Он готов был спокойно перетерпеть его, но если Юля заболеет после таких прогулок, ей придётся брать больничный, или, что ещё хуже, переносить болезнь «на ногах», а ему оправдываться перед Галиной Николаевной. Хотя, тогда у неё не будет сил сопротивляться, и она позволит ему поухаживать за собой, и он сможет как куколку укутать её в одеяло и никуда не отпускать, принося с кухни чашки тёплого чая с малиновым вареньем. Конечно, ему хотелось пофантазировать, о том, как они могут жить вместе, но Константин Львович совсем не желал товарищу майору подхватить ОРВИ от переохлаждения. Юля, конечно, самоотверженно отрицательно качает головой, но они оба знают, что у них уровень скрытности и терпения максимально высокий. — Пойдём, — произносит он, быстро чмокнув девушку в губы, едва преодолев соблазн, чтобы не поцеловать её вновь, и, приобняв Соколову за талию, уводит подальше от набережной, где и так гуляют беззаботные петербуржские ветра.

***

      Юля стоит на ступенях какого-то полуподвального помещения, обвив себя руками, дабы сохранить побольше тепла, не пытаясь скрыть с лица совершенно глупую счастливую улыбку, раз за разом прочитывая надпись над оградой. «Поцелуев мост». Она никогда и не задумывалась, что её желания, озвученные когда-то очень давно, могут так внезапно исполниться. Но она знала, что дело не в мосту, и даже не в городе. Дело в них самих, и пусть будущее пугало её, так как было покрыто туманом, полное неясностей и запутанных чувств, а главное, решений, которые им обоим предстоит принять.       Сейчас хотелось отринуть все другие ощущения, ведь внутри неё будто крошечный котёнок, свернулось в комок необъяснимо тёплое и живое чувство, которое почти заполнило всю душевную пустоту. Ей ещё не было так хорошо, за последние несколько лет, которые стали едва ли не переломными, в буквальном смысле, в её жизни.       Вынужденный переход в другое отделение, подготовка в рядах специалистов ГРУ, после которой она во многом понимает Майского, долгая и мучительная «командировка», которая оставила новые шрамы на теле и, самое главное, на душе, и о которой она вряд ли кому-то когда-нибудь решится рассказать, и вовсе не из-за страха обвинения в распространении засекреченной информации, «лишние» эмоции, мешающие в работе, которые она упрятала в надёжный ящик, который больше походил на сейф. Да, всё это было её теперешним опытом, который долгими ночными кошмарами разъедал её душу, оставляя огромные дыры, которые сейчас, как по мановению волшебной палочки, затягивались невидимыми заплатами, стягивая края душевных ран пока ещё не крепкими, но уже надёжными нитками. Удивительно, но ей стало легче, хотя груз всё ещё принадлежал только ей. И даже тот факт, что на данный момент Кости не было физически рядом, был нисколько не обидным, а женщина не могла выкинуть его образ из своего сознания.       Соколова проводит кончиками пальцев по собственным припухшим от поцелуев губам, не в силах удержаться от улыбки. В конце концов, она сама отказалась идти с ним в магазин, больше напоминающий бар, и теперь ждала его под покатой крышей. В таком виде их вряд ли бы пустили в место поприличней: Костину одежду можно было отжимать, в ботинках у обоих хлюпала вода, её собственные волосы висели мокрыми «сосульками», тушь наверняка размазалась, а платье промокло и неприятно прилипало к ногам, обтягивая всё, что можно и нельзя, отчего ей периодически приходилось одёргивать влажный подол. Лучшие эксперты ФЭС, ничего не скажешь! И это точно будет чудом, если они не заболеют и не свалятся завтра с высокой температурой. — А вот и я, — раздался рядом с её ухом знакомый голос, и Соколовой пришлось приложить усилия, чтобы не подскочить на месте. Она быстро перевела взгляд на напарника и открытую бутылку вина в его руках. — По-другому не продали. Стаканов тоже у них нет, так что, только если из горла, — неловко разводя руками, произнёс Лисицын, придирчиво изучая этикетку красного вина, — Но за качество алкоголя в этом заведении я ручаюсь, — наконец произносит он, переводя озабоченный взгляд на свою возлюбленную, — Так, держи, тебе срочно нужно согреться изнутри, а то подхватишь воспаление лёгких, а я буду виноват, — произносит он, протягивая майору бутылку со спиртосодержащей жидкостью. — Это же ты вытащил меня под дождь. Надо нести ответственность за свои поступки, — произносит Соколова с лукавой улыбкой, перехватив тяжёлый сосуд из пальцев мужчины. — Хочешь сказать, я безответственный? — удивлённо приподняв бровь, произносит Костя, хотя на губах его тоже мелькает улыбка, впрочем, как и всегда, когда он смотрит на Юлю, — Я предпочёл бы звание «отважный авантюрист».       Он бы отдал Юльке свою одежду, но толка в этом не было, потому что он скорее сам согревал вещи свои телом, чем они защищали его, промокшие насквозь. Мужчина осторожно одной рукой обнимает оперативницу, вновь утыкаясь носом в её влажные волосы, в глубине души боясь, что она его вновь оттолкнёт, но этого не происходит, ведь Юля, кажется, поглощена изучением вина в своих руках. — Может всё-таки в отель? Ты согреешься, примешь душ, одежду высушишь, — максимально соблазнительно произносит он бархатистым баритоном, обжигая её ухо горячим дыханием, но женщина лишь упрямо мотает головой: — Нет. — Ну, тогда я согреюсь, приму горячий душ, просушу одежду, а ты просто посидишь в номере, — коварно улыбается Лисицын, но хотя бы внимание Соколовой переключается на него, и она смеривает его подозрительным взглядом, а после мягко и также хитро улыбается: — Нет. — Почему? — Потому что мы потратим слишком много времени на оформление, а его у нас и так осталось довольно мало. — Но ехать в таком виде в аэропорт ты тоже отказываешься, — подчёркивает очевидный факт Константин Львович, неотрывно смотря за эмоциями на лице Юлии. Девушка смешно хмурит носик и вновь утвердительно кивает: — Зачем? У нас есть ещё время. Мне не холодно, тем более сейчас ты выпьешь это и согреешься, — она чуть приподнимает в руках бутылку, вытаскивая уже открытую пробковую крышку. — Это всё твоя паранойя, Юль, — мягко произносит Лисицын, сдаваясь. Упрямство — это одна из её главных черт, и он вполне к этому привык, — И твоя одежда тоже так быстро не высохнет. — Пусть так, — на секунду закатив глаза, отвечает девушка. Она столько раз видела, как эксперты информационного отдела и лаборатории, нажав несколько кнопок и потратив на это несколько секунд уже узнают кто, где, с кем и когда был, что параноидальные наклонности могли считаться лишь профессиональным отклонением. Не то, что бы Соколова скрывалась, да и вряд ли бы кому-то в голову пришло за ними так активно следить, но ей сейчас хотелось покоя и максимального отсутствия следов того, чем они здесь занимаются. — Товарищ майор, неужели вы просто боитесь остаться наедине со мной в весьма противоречивой обстановке? — пошловатый блеск в глазах Лисицына не скрыть, но его поведение дамы сердца и правда забавляло, учитывая, что они взрослые люди, да и уже заходили гораздо дальше в своих отношениях, правда, это было несколько лет назад. Неужто с ней что-то случилось, и это так её изменило? Мужчина слегка смутился, ведь то, что происходило с этой женщиной на протяжении долгого времени всё ещё было для него тайной. Он осторожно освободил её руку и медленно поднёс к своим губам, согревая холодные пальцы своим дыханием, оставляя на ладони невесомый поцелуй. — Юль, ты же знаешь, я не сделаю ничего против твоей воли, — откровенно заглядывая в глаза женщины, произносит он, с ужасом боясь увидеть там холод и боль. Но Юлия Александровна спокойно и открыто смотрит ему в глаза, а после слегка смягчается, чуть склоняя голову и легко улыбаясь. — Не в этом дело, Костя, — тихо произносит она, на мгновение отведя глаза, а когда они вновь сталкиваются взглядами, оперативник видит в них какие-то незнакомо-забытые нотки, то ли озорство, то ли лукавство, то ли… возбуждение? — Я боюсь с в о и х желаний… — недвусмысленно чувственно произносит девушка с притягательной усмешкой и, резко выдохнув, ставит точку в разговоре, делая несколько глотков красного вина из купленной Лисицыным бутылки. Алкоголь обжигает ей горло, тут же начиная впитываться в кровь, оставляя на языке привкус терпкого винограда и лёгкой горечи. Она прикрывает глаза, хотя её так и подмывает прочесть эмоции мужчины, которые, в прочем, весьма красноречивы: смесь приятного удивления, смущения от её откровенности и скрытого вожделения. Константин судорожно сглатывает и недоверчиво качает головой почти скромно улыбаясь Юле, когда вновь встречает с ней глазами. Да, они оба были живыми людьми, и естественно, как мужчина и как женщина испытывали влечение, но скажи кто майору Лисицыну, что когда-то его хрупкая капитан Соколова будет настолько обезоруживающе откровенна с ним, он бы точно встался за честь девушки, смачно заехав нахалу по челюсти. Но что-то в — теперь уже — майоре изменилось, и это не просто интриговало, но и притягивало к ней ещё больше. Всё ещё в приятном шоке, Константин, не отводя взгляда, как загипнотизированный, берёт протянутую бутылку и делает под присмотром женщины несколько глотков, уже ощущая себя слегка пьяным и без необходимости принятого спирта. Юля же довольно медленно переплетает холодные пальцы с его, и берёт всё в свои руки, мягко, но настойчиво вытягивая мужчину из-под крыши. — Куда мы? — немного глуповато спрашивает тот, явно удивлённый сменой ролей, ведь это он был гидом для неё весь день, а сейчас, теряя инициативу и контроль за ситуацией ему становится немного не по себе. Юля лишь легко взмахивает плечами в неопределённости и кратко смеётся. — Испугался? — коварно сверкает голубыми глазами девушка, — Лучший способ узнать город — потеряться в нём, разве нет?