Забота врага

Ацуши поднял взгляд вверх, безошибочно находя уже знакомый балкон на девятом этаже. Почему он здесь стоит? Зачем он пришёл сюда посреди ночи, предварительно совершив набег на круглосуточный супермаркет? Какое ему дело до того, есть у Рюноске температура или нет? В конце концов у него есть сестра и верная помощница, он точно не останется один. Это его он может убить, снеся голову своим Расёмоном, так что ни одна регенерация не поможет, а их он не тронет. И всё же он здесь. Перехватив пакет зубами, Накаджима присел, трансформируя руки и ноги в звериные лапы и прыгнул, оказываясь сразу на втором балконе. Делать это отдохнувшим, да ещё и с несравнимо более лёгкой ношей, было в разы проще. Он даже не запыхался, когда уже человеческие ступни коснулись холодного бетона на балконе девятого этажа. И всё же собственное присутствие здесь всё ещё казалось ему абсурдным. Настолько, что даже пришлось потоптаться целую минуту перед стеклянной дверью, прежде чем он решился войти. Что если Гин дома? Что он скажет? «Я вам тут продуктов принёс, а то вчера в вашем холодильнике видел повесившуюся мышь» или «Я просто мимо проходил, вот решил зайти в гости, проведать, не помер ли ещё Акутагава, если нет, то я ещё и лекарства притащил». Бред. В квартире было тихо и темно, как и впервые, когда он сюда зашёл. Аптечка стояла нетронутой на кухонном столе. Вчера он так её и оставил. Значит, Гин не возвращалась… Никто не приходил сюда, чтобы проверить, действительно ли их шеф ещё жив. Странно, Ацуши думал, что у Рюноске есть люди, которым он был дорог, несмотря на то, что сам он всегда этот факт подчёркнуто игнорировал. Поставив пакет с продуктами на стол, рядом с аптечкой, Накаджима прикрыл глаза, прислушиваясь. Ни шума плеска воды в ванной, ни гудения компьютера, никаких признаков того, что тут кто-то вообще есть. Может быть, его всё же отправили в больницу? Это было бы к лучшему. Тогда Акутагава никогда не узнает, что его раздражающий напарник наведывался к нему. Ацуши прошёл по коридору, не зажигая свет, и остановился рядом с той дверью в которую, он помнил, вчера зашёл Рюноске. Коснулся холодной металлической ручки, обвивая её пальцами и прислушиваясь: если его там нет, то это будет очень грубое вторжение на личную территорию. Всё, что он сейчас делал уже было грубым вторжением в личное пространство, но, как говорится, не пойман не вор. До чуткого уха донеслось тяжёлое неровное дыхание. Он там. И, похоже, у него жар. Накаджима коротко постучал, не ради протокола вежливости, а скорее, чтобы его не убили, как только он откроет дверь, и затем вошёл. В комнате было темно и душно: окна плотно закрыты и зашторены, увлажнитель воздуха отсутствовал. Только сбивчивое дыхание со стороны кровати. Ацуши подошёл ближе, различая в темноте очертания лица и разметавшиеся по подушке волосы: похоже, у Рюноске был не просто жар, а горячечный бред, потому что казалось, что его губы шевелятся, беззвучно что-то произнося. Оборотень наклонился ко лбу, убирая мягкие чёрные пряди и касаясь его своим, чтобы определить температуру: делать это руками было бесполезно, они были практически нечувствительны к температуре. Действительно очень горячий. А ещё без сознания, потому что никакой реакции на прикосновение не последовало. Сейчас Акутагава был беззащитнее, чем когда-либо и любой мог бы его убить. Накаджима выровнялся и пошёл к окну, собираясь отодвинуть тяжёлые шторы и впустить в комнату свет месяца, а ещё немного свежего прохладного воздуха: проветрить помещение необходимо было просто катастрофически. Затем он принёс таз с холодной водой, полотенце и аптечку, чтобы сделать компресс, а на кухне оставил закипать воду: был ли у Акутагавы увлажнитель для воздуха или нет (должен был бы быть, с его-то постоянным кашлем), Накаджима не знал, так что решил обойтись просто парующей водой, для него так когда-то делали, когда он заболел в приюте. Отыскав выключатель, Ацуши зажёг свет, ожидая увидеть что-то вроде чёрных обоев с потёками крови и его фотографию, изрезанную на кусочки. Это было ожидаемо. Однако вместо этого Накаджима обнаружил лишь обычную, довольно светлую, как и весь дом, комнату. Разве что вещей здесь было ещё меньше, чем в зале: кровать, письменный стол со стулом и высокий шкаф для одежды. Всё было простым, но даже на вид, крепким и надёжным. Везде практически военный порядок, никаких уютных деталей или личных мелочей. Книги аккуратной стопкой на столе, рядом с белой настольной лампой, в центре чистая бумага и пара наточенных карандашей, ничего больше. Даже тумбочки возле кровати нет. Наверное обстановкой зала и кухни занималась Гин или дизайнер, но точно не сам Рюноске. Впрочем, картины, что висели в коридоре, выбирал он. Ацуши понял это, когда повернул голову, чтобы изучить стену на которой был выключатель, и остолбенел, открыв рот от удивления. Огромная картина, от пола до потолка, занимавшая практически всю стену, была единственным предметом интерьера, который что-либо говорил о хозяине. Она была не закончена больше чем на четверть и должна была изображать… тигра. Свирепого, испачканного в крови и жаждущего чужой смерти. Баночки с чёрной и красной тушью стояли под холстом плотно закрытые, с присохшей краской под ободком крышек. Судя по виду, их давно не открывали. Маленький пузырёк яркой жёлтой краски совершенно незаметно пристроился в углу. Непонятно было для чего он, ведь на картине не было никаких деталей, выбивающихся из чёрно-бело-красной гаммы. Наверное, Акутагава бросил рисовать сразу же, как только они познакомились, на корню разочаровавшись в тиграх. Но кто бы мог подумать… Даже предположить, что Рюноске может создавать что-то столь прекрасное, пусть даже и мрачное, в свойственной ему манере ненависти и ярости, было невозможным. Накаджима подошёл ближе, рассматривая детали законченной морды зверя. Были видны мельчайшие шерстинки, запачканные алым, а в белых глазах зверя отчётливо прослеживалась жажда крови. Очень кропотливая работа. Как, должно быть, Акутагава злился, когда больше не смог притронуться к кистям из-за него. Против воли это заставляло сожалеть о том, что его форма оборотня была именно такой. Ему бы хотелось увидеть эту картину законченной. Ацуши вернулся к аптечке и тому, что собирался сделать. Порывшись среди медикаментов, Накаджима выбрал ампулы нужных лекарств: жаропонижающие, несколько антибиотиков, болеутоляющее. Вчера он очень подробно ознакомился с тем, как следует ухаживать за кем-то после серьёзного ранения: пить таблетки на первых порах валяющимся в бреду людям не представлялось возможным, так что он выбрал инъекции. Так и быстрее и надёжнее. «Не разорвал его вчера, так отравлю сейчас», — мрачно подумал парень, наполняя шприцы и готовясь выполнить свой первый внутривенный укол и поставить свой первый катетер. Об этом он тоже вчера прочитал. Наверняка у него не получится сделать это также быстро и легко, как у Рюноске, но зато технически всё будет верно. В вену Ацуши попал только с третьей попытки, изрядно вспотев от нервов и уже практически отказавшись от этой идеи. Зато когда катетер был установлен и надёжно зафиксирован лейкопластырем, дело пошло легче: ввести лекарства в уже готовое сообщение не составило труда. Затем он сменил компресс и решил проверить рану и повязку: если у Акутагавы открылось кровотечение, то пичкай не пичкай его антибиотиками, это вряд ли сильно поможет. Откинув одеяло в сторону, Накаджима резко выдохнул, чувствуя как заливается краской до самых корней волос, и резко отвёл глаза в сторону, убеждая себя, что он ничего не видел. Ещё одна неожиданность, заставшая его в этой комнате. Кто бы мог подумать, что Рюноске предпочитает спать нагим. И это при том, что живёт вместе с сестрой. Заставив себя успокоиться, в самом деле, что он мужиков голых не видел, Ацуши вернул свой взор к бинтам, закрывавшим рану, убеждаясь, что они не пропитаны кровью. В любом случае рану следовало обработать повторно, а повязку сменить, так что этим Накаджима и был занят ещё минут пятнадцать: из-за того, что кровать Акутагавы стояла возле стены и левый бок как раз был для Оборотня дальним, приходилось перегибаться через всё тело и работать в неудобном положении, что ещё больше замедляло процесс и вызывало смутное ощущение беспокойства. Что если Рюноске как раз именно в этот момент очнётся и застанет над собой Оборотня, когда сам он в таком… кхм… виде. Накаджима даже будет согласен, чтобы его прибили после этого. Наложив чистую повязку, Ацуши вернул одеяло на место и, всё ещё испытывая смущение, ушёл на кухню: готовить что-то легкоусвояемое и питательное, потому что когда жар спадёт и Акутагава придёт в себя, то он будет голоден. По крайней мере должен быть. Так было написано в интернете. Идиотское чувство вины. Какое ему, в общем-то, дело до того, есть ли жар у Акутагавы или нет. Они не друзья, не товарищи, напротив, каждый раз, когда они сталкивались на поле боя, Накаджима всё больше убеждался, что вместе они способны работать лишь при наличии общего врага, достаточно сильного, чтобы не давать им времени собачиться между собой. Так, какого чёрта? Это не было привязанностью, не было влечением, как предположил вчерашний поверженный эспер… Честно говоря, Ацуши начинал подозревать, что у него вырабатывается тот же стиль поведения, как и у Акутагавы с Дазаем. Он не был так болезненно этому подвержен, может быть только пока, но что-то во всей этой заботе было… неправильное. Они должны вести себя не так, как ведут сейчас. Как он ведёт себя сейчас. Ацуши вернулся в комнату, чтобы сменить компресс. К его удивлению, глаза Рюноске уже были открыты, хотя прошло не более десяти минут с того момента, как Тигр видел его без сознания. Действительно феноменальная живучесть. Хотя может всё дело в том, что Рюноске просто интуитивно чувствовал, что за ним ухаживает кто-то, кого бы он не пожелал видеть ни под каким предлогом? Их взгляды встретились и Акутагава нахмурился. Хорошо, что у него сейчас не было сил. Наводить разруху в чужой комнате, уворачиваясь от атак и тем самым подставляя под угрозу уничтожения картину за своей спиной, Накаджиме не хотелось. — Выметайся. — Заткнись и болей молча. Обмен приветственными любезностями состоялся. Ацуши подошёл и принялся менять компресс. Обычная его робость в общении с другими людьми исчезала, стоило Акутагаве только открыть рот. Это происходило само собой, и Накаджима просто не мог промолчать, не огрызнувшись в ответ. — Я не просил тебя о помощи, — зло. — Я и не спрашивал, нужна ли тебе моя помощь, — прохладное полотенце опустилось на всё ещё горячий лоб. То, что Рюноске уже не бредил было хорошей новостью. А то, что он находил в себе силы ещё и огрызаться: просто прекрасной. — Почему о тебе никто не позаботился? Почему Гин не пришла? — Ацуши замер, открыто встречаясь с раздражённым тёмным взглядом. Пауза. — Не твоё дело, — снова короткая пауза, как будто Акутагава собирается с силами, чтобы сказать что-то. — Дай мне телефон. Они ещё несколько секунд сверлили друг друга взглядами, прежде чем Ацуши протянул брюнету мобильник. То, что Акутагава не знает, где его сестра и почему её нет уже практически сутки, стало очевидным и тревожным фактом. Не то, чтобы Накаджиме было до этого дело, но он изучил Рюноске достаточно, чтобы предположить, что в скором времени тот попрётся на работу: прямо так, с дырой в боку. Ацуши тактично прикрыл за собой дверь в комнату, когда Акутагава прислонил трубку к уху. Там на плите уже кипела рисовая каша с яблоками, так что лучше он проследит за ней, а не получит по шее за подслушивание. Тем более, что это действительно было личным. Акутагава вышел из своей комнаты полностью одетым. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. При более пристальном изучении обращал на себя внимание распущенный шейный платок, небрежно висевший на шее, и как-то неправильно севшая рубашка, наполовину заправленная, хотя обычно Рюноске носил её навыпуск. — Что случилось? Ацуши не удивился, увидев его одетым. Он знал, что так будет, точно ожидал этого, и теперь собирался всячески препятствовать совершенно идиотской затее. Если Акутагаву не остановить, этот баран пойдёт и сдохнет где-нибудь в подворотне, так и не добравшись до места, а если и доберётся, то вряд ли выживет: боец из него сейчас был никакой. Они были в этом похожи: в безотчётной преданности кому-то и готовности прошибать лбом стены, если близким людям грозила беда. Разница была лишь в том, что для Ацуши такими людьми были все в Агентстве, а для Рюноске только сестра. По крайней мере, Накаджима так думал. Акутагава его проигнорировал, продолжив движение к входной двери. Его походка была крайне неустойчивой, того и гляди вот-вот свалится. — Черт, ты полоумный придурок, — Ацуши схватил его за плечо, разворачивая к себе за что едва не поплатился ударом Расёмона в грудь. Атаки Акутагавы были ужасно не сконцентрированы, но из-за них все равно пришлось его отпустить, — ты не боеспособен. — Захлопнись, — Акутагава снова двинулся к двери. — Тебя не спросил, когда мне заткнуться, — Ацуши не сдавался и теперь просто заслонил собой дверь. — Что случилось? — Тебя не касается. — Ты всё равно ей ничем не поможешь сейчас, — Накаджима нахмурился. Процентов девяносто он ставил на то, что проблемы были у Гин. Ради кого-нибудь другого Рюноске не стал бы так шевелиться. — Я могу помочь. — Не… — Ты меня знаешь, — перебил Ацуши, не желая выслушивать очередное «не твоё дело» или «не лезь куда не просят». Это было пустой тратой времени, которое, скорее всего, было сейчас слишком ценным, для жизни одной молодой девушки. — Ты прав. Я тебя знаю. Ты слабак. Вопреки произнесённым словам сейчас в Рюноске происходила борьба между ненавистью и презрением к Оборотню и пониманием сложившейся ситуации. Накаджима буквально видел её, ощущал в напряжённом взгляде, во вздувшейся венке на лбу и в превратившихся в тонкую линию плотно сжатых губах. Видимо, сестру он все же любил больше, чем ненавидел Ацуши. А, может быть, это их постоянные стычки сделали своё дело: Акутагава знал, что у Тигра найдётся достаточно силы и упёртости, чтобы справиться с передрягой, в которую вляпалась его сестра. Интересно, это можно назвать своеобразным подобием доверия, что образовалось между ними? Оно должно было быть достаточно глубоким, чтобы Акутагава вверил жизнь своей сестры этой, как он сам полагал, белобрысой бестолочи. — Причалы в северной части. Что-то не заладилось с переговорами, — Рюноске сдался, тяжело выдыхая. Накаджима подставил своё плечо и тот без пререканий на него опёрся, перекидывая руку на противоположную сторону, и позволяя Ацуши послужить для себя поддержкой. На лбу были заметны бисеринки пота: находиться в вертикальном положении Акутагаве удавалось с большим трудом. Кажется, именно сейчас это случилось. Переломный момент в их отношении друг к другу. Пусть вынужденно, но Рюноске сдался, открылся, доверился и Ацуши почувствовал, как тяжело на его плечи ложится это доверие, которое, он был готов спорить, раньше никому не оказывалось. Ну или почти никому. Накаджима был не так уверен в себе, как, похоже, Акутагава в нём, но он точно сделает всё, чтобы не оплошать. Смешно. Кажется, он действительно начинает действовать так, как Рюноске поступает, когда дело касается Дазай-сана. — Я найду её, — сейчас Накаджима не думал о том, что фактически собирается оказать услугу Портовой Мафии, спасая одного из их оперативников. Сейчас имело значение лишь чтобы Рюноске не рванул в заведомо проигрышный бой, подчиняясь своей болезненной преданности. Если так нужно было, Ацуши был готов забыть о том, что они по разные стороны баррикад, и, что важнее, по разные стороны человеческой морали. Он помог Акутагаве вернуться назад в комнату, а затем тот толкнул его, опираясь о стену. — Иди, — Рюноске смотрел прямо на него, — с остальным я справлюсь сам. Ацуши остаётся только кивнуть и направиться к балкону, не забыв выключить закипевшую на плите кашу. Что-то подсказывало Накаджиме, что в этот дом, где он был незваным гостем, вернуться ему доведётся не скоро, и что больше он никогда не увидит того, что увидел сегодня. Когда вернётся Гин в нём больше не будет необходимости. Накаджима опёрся руками о балкон, собираясь оттолкнуться. Болезненно хотелось обернуться. Сегодня он получил больше, чем мог бы рассчитывать получить за десяток тех миссий, что они выполнили вместе. Совершенно неожиданно, не будучи к этому готовым внутренне, хоть внешне и старался показать, что это не так. Но сегодня он не будет сомневаться в себе. Он не станет оборачиваться. Тигр спрыгнул вниз.