Забота врага

Над Йокогамой медленно опускалось солнце, окрашивая в багровые тона открывшуюся взорам Ацуши и Рюноске картину: множество обветшалых уродливых зданий, спускающихся вниз в каком-то причудливом лестничном порядке, грязные люди в рваных тряпках, с надписью полного отчаяния на лицах, даже бродячие псы выглядели здесь так, как будто их пережевало и выплюнуло в грязь несколько раз. Песчаная пыль под ногами приобретала пылающий вид под закатными лучами, а поднимающаяся от земли жаркая рябь только усиливала ощущение, что всё пространство, включая дома, сплошь объято огнём. Жуткое место. Рюноске смотрел на эту привычную картину, несмотря на десяток прошедших лет, он всё ещё помнил, как «горит» это место в лучах заходящего солнца, и думал о том, что с тех пор, как его забрал Дазай-сан он больше никогда сюда не возвращался. Всегда помнил, но не приходил, зная, что ощутит лишь безразличие, когда будет стоять на вершине, над этим местом, а не на самом его дне и смотреть, как всё окрашивается красным. Безразличие казалось ему неправильным, хотя, скорее следовало подобрать для описания чувства, поселившегося в его голове, другое слово. Он так привык ощущать хотя бы что-то, хотя бы ненависть и ярость, что теперь его прошлая безэмоциональная сущность, вызывала лишь какой-то затаённый страх внутри: вдруг оно вернётся вновь, это врождённое безразличие. Вдруг смысл его существования, который он получил от Дазай-сана, исчезнет, вновь отобранный этим местом. Когда эта мысль проскальзывала в голове страх сменялся яростью, ведь он не такой слабак, как Тигр, чтобы позволить чему-то подобному произойти, и это мгновенно успокаивало: чувства были на месте. Ацуши сверился с планшетом в своей руке, растерянным взглядом шаря по пересечённой местности и пытаясь хоть как-то сопоставить то, что он видел на карте с целым выводком одинаковых, будто скопированных друг с друга, уродских зданий. Где в этой гуще нищеты и отчаяния искать нужного эспера для него оставалось сложным вопросом. — Так и будешь на месте топтаться? — Помогать Рюноске не собирался, несмотря на то, что для него, в отличии от Тигра, дома не казались однообразными. Они так и не изменились с тех пор так что он хорошо помнил все выщерблины и дыры едва ли не в каждом из них. Накаджима недовольно на него взглянул и пошёл вниз. Аккуратно спускаясь и поминутно сверяясь с навигатором, он всё ещё пытался определить нужный вектор направления. Акутагава молча шёл следом, засунув руки в карманы и отчаянно борясь с тем, что сейчас с ним творила его память. Каждый удар мелких камушков о туфли вызывал череду коротеньких образов-воспоминаний, которые не вызывали ничего, кроме глухого раздражения внутри, но вместе с тем, не было сил от них избавиться. — Ты какой-то притихший, — заметил Ацуши, сворачивая куда-то влево и снова спускаясь вниз. Может быть Акутагава зря не взял навигатор в свои руки, они ведь могут проходить здесь до самого утра, так ничего и не отыскав. Тому, кто не был здесь рождён, сложно было разобраться в хитросплетениях трущобных переулков. — Не вижу необходимости с тобой разговаривать, — отстранёно ответил Рюноске, чей взгляд только что зацепился за наполовину разломанную деревянную лавку. Именно на ней он корчился от холода и голода во втором месяце зимы своего пятилетия. Ацуши, идущий чуть впереди, обернулся, внимательно на него посмотрев. В жёлто-фиолетовом взгляде так и читалось: «да что с тобой?», за что Оборотень незамедлительно получил пинок под зад. — В навигатор смотри, а не на меня, Тигр, — придать своему голосу раздражённый оттенок, чтобы поселившееся внутри смятение нельзя было почувствовать, не составило труда. — Если ты заведёшь нас не туда, я тебе что-нибудь сломаю. Накаджима хмыкнул, видимо, приняв фразу и её тон как должно, и вновь вернулся к изучению сигнала. Рюноске полагал, что он почувствует в его словах подвох. Бестолковый зверь. Спустившись в самую глубину трущоб, солнца отсюда уже не было видно, несмотря на всё ещё светлое небо над головой, они остановились. Пока Ацуши вновь выбирал направление, вертясь на месте и сопоставляя реальность с картой, Акутагава продолжал блуждать рассредоточенным взглядом по облупившимся стенам домов. Вот в этой подворотне его избили едва ли не до смерти, когда ему было шесть. Рюноске хорошо помнил, как его рвало кровью и морозило ещё несколько дней после, а трещины в рёбрах срастались целых два месяца. — Смотрите-смотрите, — раздалось за их спинами и оба эспера обернулись, — кто вернулся… Безмолвный пёс Акутагава-кун, — к ним приближалось трое неряшливого вида типов с откровенно бандитскими рожами. Ацуши подумал, что это довольно странное поведение для людей, знающих, кто такой Акутагава: несмотря на уже продолжительное время их общения, хоть какой-то терпимостью к людям Рюноске так и не обзавёлся, так что подобный тон мог повлечь за собой вполне закономерные последствия. — Говорят, ты теперь шишка в Портовой Мафии. Весь такой чистенький, так теперь и не скажешь, что был отбросом в этих трущобах. Лицо Акутагавы не поменяло своего выражения, что, похоже, никого из присутствующих, кроме Ацуши, не удивило. Скажи такое он сам, Рюноске бы уже дважды попытался отрезать ему что-нибудь и не факт, что не преуспел бы. Сейчас же Акутагава безразлично смотрел на тройку мужчин, засунув руки в карманы и не проявляя ни агрессии, ни каких-либо других чувств. Ему не было дела до них сейчас, как и не было его когда-то давно. Лишь поэтому, наверное, эти трое до сих пор были живы, хотя снести их тупоголовые головы не составило бы никакого труда для него. — А это кто с тобой? Твоя ручная подстилка? Ацуши чуть навигатор из рук не выпустил, услышав это. Снова! Его снова приняли за игрушку Акутагавы! Он что, блин, никакого другого впечатления не производит?! — Дашь старым друзьям немного позабавиться с… Договорить мужчина не успел, так как в его голову прилетел кусок кирпича, отломленного от ближайшего здания и запущенного звериной лапой точно в лоб. При наличии такого ускорения импровизированный метательный снаряд становился практически смертельным оружием. Хорошо, что Ацуши, несмотря на всколыхнувшуюся ярость, хватило ума не применять всю доступную силу. Акутагава хмыкнул, глядя на то, как двое оставшихся с удивлением смотрят на поверженного товарища, с трудом осознавая произошедшее секундой назад. Затем он перевёл взгляд на тяжело дышащего Тигра, уже успевшего вернуть руку в изначальное человеческое состояние. Вот, снова он бесится из-за какой-то нелепой глупости, будто события месячной давности не стали для него наглядным уроком того, что идти на поводу у собственных эмоций бывает сильно чревато. Хотелось знать, убьёт он их, переступив через собственные убеждения, или всё же стерпит унижение, так что Рюноске не замедлил подлить масла в огонь: — Что, не понравились? Ацуши перевёл взбешённый взгляд на него, а затем, посверлив несколько секунд Акутагаву пылающими жёлто-фиолетовыми глазами, выдохнул, сковывая свою ярость. Тоже странный факт: скажи это кто-то из этой троицы и, Рюноске был уверен, Накаджима бы снова запустил в них первым попавшимся под руку предметом, а на слова Акутагавы он отреагировал лишь смирением собственной злости. Почему так? Это вновь заставило Рюноске почувствовать разницу между ними, что была одновременно и пропастью и маленькой трещиной: он бы не стал сдерживаться, позволив тупым головам покатиться по пыльной земле, окрашивая окрестности кровью. В конце концов, этим он только оказал бы миру услугу: незачем такому тупому сброду переводить еду и размножаться. Но Тигр был другим. — Иди ты к чёрту, Акутагава, — бросил Ацуши, направляясь к замершим мужчинам, которые сейчас смотрели на него со смесью злости и лёгкого страха. Это заставило Оборотня невольно сбиться с шага и прийти к осознанию, что сейчас он поступил так, как поступил бы Рюноске, задень его подобные слова. Может быть, он и не убил, говорившего, но страх, который поселился в глазах оставшихся, ясно дал понять, что влияние Бешеного пса просочилось в его душу сильнее, чем он мог бы ожидать. — Вы видели этого человека? Накаджима извлёк из кармана штанов фотографию, показывая её оставшимся. — Да ты… — начал было второй, поднимая кулак, но остановившееся у его горла лезвие Расёмона, резко изменило его тон, — нет. — Лезвие царапнуло горло, пустив пару капель крови. — Да… Да! Вспомнил, — лезвие чуть отодвинулось, позволяя вдохнуть спокойнее. — Где? — Там, — мужчина махнул рукой в сторону, — возле дома Бешеного пса. «Возле моего бывшего дома», — зачем-то мысленно поправил Акутагава, отзывая способность. Накаджима убрал фотографию и уже собирался отвернуться, чтобы пойти в указанном направлении, но, видимо, глупость у некоторых людей не исправляется даже с применением насилия, потому что очнувшийся третий мужик, начал подниматься со словами: «что, защищаешь свою шлюху, бешеная псина», после чего его лицо исказилось болью, а по улице разнёсся душераздирающий крик. Ацуши даже развернуться толком не успел, когда плечо недоумка оказалось насквозь пробито Расёмоном. — Он не моя шлюха, — раздалось из-за спины Накаджимы вместе с тихим покашливанием. Сказано было таким тоном, что кажется, у всех мурашки побежали от холода. У всех, кроме Оборотня. Он всё ещё был чертовски зол, что кто-то посмел это повторить и что теперь нельзя было набить этому "кому-то" морду, потому что после доводов Акутагавы можно только добивать, а не срывать злость. Постояв ещё пару секунд и посверлив взглядом корчащегося в муках боли мужика, Накаджима пошёл назад к своему напарнику, сжимая в руке навигатор на который больше не смотрел. Поравнявшись с Акутагавой, раздражение в Тигре ещё не утихло, скомандовал: — Ну, веди. — Не зарывайся, — лезвие Расёмона молнией скользнуло рядом со щекой Ацуши, оставляя кровоточащий порез. Тот даже не дёрнулся, резко развернувшись на пятках и отправившись в указанную сторону самостоятельно. Вот что случалось, если действительно задеть Тигра за живое. Он психовал, совсем как Акутагава, а затем некоторое время молчал, старательно смиряя собственные эмоции. — Не ожидал, что ты ударишь его, — Рюноске сказал это, спустя несколько минут, когда догнал намеренно замедлившего шаг Оборотня. Всё же Ацуши понятия не имел куда идти. — Тебя до сих пор так бесит отведённая тебе пассивная роль? — Удержаться, разумеется, было невозможно. Тигр полыхнул глазами, явно мечтая вернуться и набить уцелевшие рожи. — По-моему, ты куда больше для этого подходишь, — не стал пропускать эти слова Ацуши, предпочтя физической расправе над не очень умными людьми, словесную перепалку с Рюноске. — Правда, я тоже не думал, что ты сдержишься и не убьёшь его, — что правда, то правда. Накаджима даже не стал бы его останавливать. Может быть. Всё же эта бурная реакция была нездоровой. — Ты себя явно переоцениваешь, — Тигра захотелось немедленно проткнуть. — Я, конечно, мог подождать, когда ты сам захочешь превратить их в фарш, пересилив своё идиотское человеколюбие. Думаю, ещё пара фраз о… — Хватит, — перебил его Ацуши. — Я вообще не понимаю, чего ты так цепляешься за эту тему, — он явно был на взводе и это отзывалось в Рюноске приятным осознанием причастности к такому неустойчивому состоянию Тигра. — Хочешь со мной переспать?! — Много чести, — фыркнул Акутагава, обращая внимание на то, как обернулись на них люди, после этого чересчур громко заданного вопроса. — Вот и я о том же, — Ацуши тоже заметил пристальное внимание в свой адрес, густо покраснел и поспешил заткнуться. Рюноске нахмурился, пытаясь как-то растолковать для себя смысл последней фразы. Она, конечно, прозвучала совсем в духе бесхребетности Оборотня, но, казалось, имела за собой и ещё что-то, что не удалось понять с первого раза. Как, впрочем, и со второго и с третьего. Как бы не прокручивал в голове их разговор, Акутагава так ни к какому определённому выводу по этому поводу и не пришёл. Зато понял кое-что другое, что повергло его в какое-то странное состояние неверия в действительность происходящего. По мере того, как Накаджима успокаивался и начинал грызть себя за повышенную несдержанность, можно подумать, что он уже забыл, к чему это привело в прошлый раз, до него стали доходить и другие простые истины. Наверное, мысль о том, что они всё-таки меняют друг друга, влияя на характеры и приобретая привычки и манеры один другого, пришли в голову и Рюноске тоже, потому что молчание между ними внезапно превратилось из раздражённого в неловкое. Ацуши нарушил это молчание первым, желая смягчить обстановку и заодно как-то сгладить впечатление от собственных последних слов. Правда, тему он выбрал для этого не слишком удачную. — Почему ты не сказал, что знаешь это место? — Накаджима, похоже, следуя каким-то внутренним представлениям о тактичности, изменил очевидно напрашивающуюся формулировку «почему ты не сказал, что ты отсюда». — Это бы нас ускорило. — Во-первых, я не обязан тебе ничего говорить, Тигр, — Акутагава говорил это спокойным обыденным голосом, так что сказанное воспринималось лишь как привычная словесная форма для изложения собственных мыслей. — А во-вторых, искать флешки — это твоё задание, а не моё. — Если бы я тебя не знал, то решил бы, что ты просто хочешь потаскаться со мной где-нибудь, — подколка была явной местью за вставленные Акутагавой слова во время маленького конфликта с мужиками из трущоб. — Сейчас по шее отхватишь, Тигр, — Рюноске остановился. — Мы пришли. Небольшая лачуга, как и все здания здесь, была обветшалой до такой степени, что, казалось, чихни на неё и она развалится. Деревянное окно без стекла, дверной проход прикрытый проломленным в трёх местах подобием двери, трещины толщиной в палец, расползающиеся причудливой паутиной по стенам и, Акутагава был уверен в этом, дыра в крыше, ставшая наверняка ещё больше за прошедшие десять лет. Здесь он существовал когда-то. Здесь родился Безмолвный пёс, прозванный так и врагами и людьми, которые заменяли ему друзей. Человек без сердца, не знающий, зачем он живёт и не способный найти причину, чтобы существование приобрело хотя бы какой-то смысл. Здесь он испытал свою первую и чуть ли не единственную, на долгие годы, эмоцию: ненависть. Рюноске толкнул дверь, делая шаг внутрь. Он столько раз твердил Оборотню, что его прошлое никак не должно влиять на него теперешнего, столько раз упрекал его за это, называя бесхребетным трусом и немощью, что теперь, оказавшись лицом к лицу с собственными воспоминаниями, чувствовал болезненную злость на себя за неспособность следовать своим словам. Это была минутная слабость. Мгновение, растянувшееся на целую вечность, когда взгляд наткнулся на то, на что должен был: пятна давно высохшей крови покрывающие комнату едва ли не полностью. Здесь погибло восемь человек. Восемь детей, таких же как он, выброшенных жизнью на обочину, вынужденных влачить существование в постоянных голоде и холоде и нашедших единственную форму для возможного бытия: забота друг о друге и жестокость ко всем остальным. Без этого они не смогли бы выжить здесь. Это был последний раз, когда Акутагава защищал кого-то, проявляя свою неумелую, безразличную, но всё-таки заботу. Просто для того чтобы существовать, чтобы найти ответ на вопрос о смысле такого существования. Дуновение сквозняка из дыры в противоположной стене (она появилась здесь в ту ночь, когда он встретился с Дазаем и его приняли в Портовую Мафию), прошлось знакомым холодом по пальцам, забралось под плащ, проникая в то место, где у обычных людей располагалось сердце, заполняя ту пустоту, что заменяла его Акутагаве, вытесняя крупицы чего-то хорошего, что успело там появиться. Знакомый до мельчайших подробностей холод, пробирающий до костей, вымораживающий. Он сковывал мысли, сковывал ненависть, которую Рюноске использовал, как причину жить, вталкивая в его тело безразличие, заменял собой подаренный наставником смысл существования. Акутагава думал, что он был готов встретиться с ним один на один. Но он ошибся. Власть холода оказалась слишком сильна. Ацуши скользил взглядом по следам когда-то давно произошедшей здесь кровавой бойни. Пятно здесь, пятно там, оставалось лишь догадываться, что здесь произошло, но, судя по застывшей спине Акутагавы, ничего хорошего. Накаджима практически ничего не знал о прошлом Рюноске, только слышал краем уха, что тот родился в трущобах и жизнь его была не сахар, но сейчас, стоя здесь, он чувствовал, что для него эта тайна приоткрывается и что вряд ли он найдёт в ней хоть каплю света. Тигр не знал, хотел бы Акутагава, чтобы кто-то вроде него узнал обо всём этом, или ему было всё равно, что было бы вполне логично, если вспомнить, какими словами Рюноске называл его, когда узнал о степени влияния прошлого на самого Накаджиму, но было поздно уже пытаться что-то скрыть или изменить. Да и не стал бы Акутагава этого делать. Подул сквозняк и Ацуши поёжился. Несмотря на жару, что царила снаружи и заставляла людей плавиться, здесь почему-то было холодно. И это был не просто холод, это был пробирающий до костей мороз, который был знаком Накаджиме со времён проведённых в приюте. Только тогда он не был таким колючим, таким безжалостным, мгновенно вытесняющим всё тепло из тела. Как здесь вообще можно было жить? Накаджима прошёл чуть вперёд и в сторону, осматриваясь по сторонам и стараясь приметить что-то необычное. Вряд ли бы тот человек, которого они ищут, приходил сюда просто так. Ацуши взглянул на навигатор: сигнал исходил откуда-то из другого места, что располагалось за той стеной, где зияла проломленная дыра. Видимо, этот дом служил лишь местом перехода куда-то дальше, куда просто так с улицы зайти было нельзя. Ацуши повернул голову, чтобы сказать Акутагаве, что им пора двигаться дальше, и замер, испытав крайнюю степень смятения от внезапно увиденного. Лицо Рюноске, обычно выражавшее безразличие ко всему и всем (кроме, пожалуй, Ацуши, для которого оно приобретало очертания ярости, и Дазая, вызывавшего в ученике глубокое чувство уважения), стало ещё более безразличным. Эта была какая-то новая грань отсутствия эмоций, более глубокая, чем была до этого. Как будто бы стёрли даже ту малость чувств, что иногда проявлялась в Акутагаве. Как будто бы исчез красный свет за плотным матовым стеклом, оставив после себя лишь абсолютно пустое ничего. Как бумажный фонарь, в котором больше не было огня. Рюноске стоял прямо, безвольно расслабив ладони и блуждая хаотичным взглядом по следам произошедших в его доме событий прошлого. Сейчас он сам себе казался пустышкой, наполненной лишь холодом, слабый, не способный вырваться из его плена. Прошлое всегда было для него лишь просто прошлым: безликим и далёким, неприглядным и давно прошедшим. Но не сейчас. Плечо и тыльную сторону кисти обожгло теплом. Оно ворвалось, стремительное и неумолимое, пронеслось по телу, со звоном разбивая холодный сковывающий лёд, вытесняя, вышвыривая его из пустоты, что была вместо сердца, не давая безразличию и шанса остаться в теле. Оно было таким яростным, таким согревающим, что это немедленно отрезвило. Рюноске повернул голову в сторону, глядя на Ацуши. На Тигра, который просто стоял рядом, касаясь его плеча своим, его кисти своей, и который смотрел на окружающее их прошлое Акутагавы не с жалостью, как можно было бы от него ожидать, а с безмолвным пониманием. С осознанием человека, пережившего что-то похожее. — Нам нужно идти дальше, — сказал Ацуши, бесстрашно встречаясь с пристальным взглядом Акутагавы. Он сделал шаг вперёд, на мгновение чуть толкнув Рюноске плечом, затем ещё и ещё, явно направляясь к дыре в стене. Акутагава молча пошёл следом, вернув руки в карманы и больше не ощущая пробирающего до костей холода. Так вот, что чувствуют люди, когда кто-то показывает им свет.