***
Как хорошо было проснуться в своей постели, особенно с мило посапывающим во сне Экслом в обнимку. Иззи нравились такие пробуждения: они дарили какой-то уют их холостяцкой халупе, в которую как будто светили сразу два солнца вместо одного — такой яркой она казалось в то самое по-настоящему доброе утро. С таким умиротворением Изз встретил новый день, всё ещё согреваясь дыханием одного истеричного и занудного человека, который так по-ребячьи хмурился чему-то в своем сне. Наверное, ему снился тот самый Джимми, к которому ревность пробирала до кончиков костей или его непорочная красота, от которой в совершенном восторге был Иззи. Ну или невкусное пиво. Кто бы знал. Тихо выпутавшись из цепких экселовских рук, Иззи решил приготовить что-нибудь на завтрак, раз уж его величество ещё изволит нежиться в постели. Через минут десять, когда желток уже запекся, а белок стал действительно белым, те цепкие руки, что нехотя выпустили из своих объятий гитариста, обвили его торс под темного цвета футболкой. — Эй, ты поосторожнее с руками, сосед. Я вроде как в отношениях теперь, ты забыл? Эксл убрал руки, сладко зевнул и потянулся. Он прекрасно помнил о «Джимми, таком красивом и безупречном, что аж глаз дёргается». (Про глаз после хвалебной иззиной оды добавил Эксл). Он всё помнил, но не был готов терять. Чтобы у Эксла отобрал его собственного друга (с некоторыми регалиями) какой-то там Пейдж! «Да никогда!» — сказал себе Роуз, плотнее прижимаясь во сне к Иззиному плечу. «Иззи будет моим!» — Не переживай ты так, — мягко мурлыкнул Эксл, — я твоему Джимми не соперник. Ебитесь, любите друг друга и будьте счастливы! Иззи аж лопатку из рук выронил. Эксл был дружелюбен к новой зазнобе Иззи, что сильно настораживало последнего. Или сегодня было полнолуние, и оборотень Эксл превратился в человека, или рыжую истеричную королеву подменили с утра пораньше, а прежняя сейчас с рассеченной головой в ванной лежит связанная и слова сказать не может. — Ох... Ну, спасибо, что без истерики, мам, — с нервным смешком прокомментировал Изз, раскладывая еду по тарелкам. Закатив синие глаза, Эксл уселся за стол. — Не за что, сынок. И послал Иззи воздушный поцелуй. Иззи моргнул. Ему срочно стоило проверить ванную.***
— Понимаешь, Пейджи, дорогой, я приехал извиниться. — Плант держал кружку в руке с несметным числом браслетов на запястье и крутил пальцем пшеничный завиток волос. Джимми стоял у окна, и случайному прохожему, поднявшему голову вверх на окна жилого дома, довелось бы увидеть слегка сутулую, в черном широком свитере спину. Джимми освещала тусклая лампочка в середине белого кухонного потолка, и даже этот свет не мог исказить прекрасного, узкого, с меланхолией в движениях губ, изгибе бровей и темных, как ночь, глазах, лица. — Роберт, мы уже обо всем говорили тогда, когда в очередной раз я лил слезы из-за тебя. Я выслушал тебя, понял твои намеки, но не намерен быть с тобой. — Тут Пейдж невольно изогнул губы в прелестнейшей улыбке, вспоминая такие любимые изгибы губ и их мягкость, — у меня появились отношения. Это точка. Я простил тебя и отпустил ситуацию, не мешай мне жить дальше, прошу тебя. Роберт, всё это время смотрящий на великолепного человека, сладкий голос которого ласкал его искушённый слух, со вздохом поставил наполовину полную чашку на стол и поднялся. — Ну, раз уж ты меня простил и выиграл тут удачную партию, то хорошо, я рад за тебя. Тогда мне здесь больше делать нечего. Прощай, Пейджи. Джимми не шелохнулся, всё так же стоя у окна, скрестив руки на груди. Плант дёрнул бровью, но упасть до мольбы проводить его гордость ему не позволила. Плант развернулся на каблуках своих остроносых сапогов в цвет змеиной кожи и пошел в прихожую. До ушей Джимми донёсся хлопок двери, а потом отдаляющиеся шаги в темноте подъезда. Пейдж устало сомкнул будто налившиеся свинцом веки.