— Помилуйте, сеньор, — возразил Санчо, — то что там виднеется, вовсе не великаны, а ветряные мельницы; то же, что вы принимаете за руки, — это крылья: они кружатся от ветра и приводят в движения мельничные жернова. — Сейчас видно неопытного искателя приключений, — заметил Дон Кихот, — это великаны. И если ты боишься, то отъезжай в сторону и помолись, а я тем временем вступлю с ними в жестокий и неравный бой. Мигель де Сервантес. «Дон Кихот»
22 года спустя… Лето. 1665 г. от Рождения Солнца Шёл тринадцатый лунный день месяца Жнивня, по-новому, принятому в стране названию — августа. Королевские законы коснулись даже старинных языческих названий месяцев, но это было отнюдь не главной бедой. Люди, живущие в городах и сёлах, на хуторах и в деревнях, ютящиеся в крепких, оберегающих от холода избах на севере и белоглиняных хатах на юге, работали на износ. Славенский народ, разговаривающий на разных наречиях, носящий разный костюм, но понимающий друг друга, ибо по воле Создателя родившийся на одной земле, составлял единый механизм. Люди изготавливали вещицы. Стряпали еду. Подковывали жеребцов для знатных господ. Сеяли. Жали. Мололи муку. Разводили скот. Ткали. Строили. Каждый — во что горазд, по своему ремеслу! Они торговали, продавали, закупали тёплую одежду на долгую лютую зиму. Многие купцы и ремесленники в последний месяц лета готовили повозки, складывали туда товары и отправлялись в столицу или в ближайшие слободы, где на рынках можно было выручить для себя хоть какие-то деньги на жизнь. Простой люд, не жалующий чародейство, хотя не понаслышке знакомый с домовыми, лешими и водяными, вовсе не интересовался магией, его заботила только одна мысль, казалось бы, совсем не новая и понятная любому — прокормить семью. Больше всего везло крестьянам, жившим близ столицы, вышеупомянутых слобод, посадов — словом, всех тех городов, в которых неутомимо кипела торговая жизнь и налаживались важные связи. Через многие поселения пролегали торговые тракты, ведущие прямиком до столицы — Славенска. Везунчики на судьбу не роптали. С первого взгляда любому заехавшему погостить иностранцу могло показаться, что в Славении всё хорошо. Мало кто, родившийся в «захолустьях», жаловался на жизнь. Разве что — вечно не просыхающие пьяницы, игроки, погрязшие в долгах, да старики, сетовавшие на непомерные налоги нынешнего короля Леоша и вечно твердящие своё: «А вот раньше, при правлении князя и княгини жилось легче!» Рассуждали про все эти вещи люди, конечно же, только между собой. Ведали опасность, знали: любое неверно обронённое словцо может обернуться против них самих. Под страхом голодной смерти близких народ молчал. Славенский народ в целом отличался железным терпением и стойкостью духа. Жилось свободным славенцам непривычно и тяжко под новым сводом законов, принятых иноземным королём, однако они изловчались и надеялись, что когда-нибудь грань между дворянским сословием и ими, мало битыми холопами, разобьётся на тысячи осколков, как хрустальный бокал, внутри которого плещется сильный яд. В Южной Полесовке не было ни одного феодала, богатого господина или помещика. Она получила своё название вполне обоснованно: со всех сторон окружённая густым лесом, деревня располагалась почти на границе к юго-западной части Славении. Полесовку и впрямь можно было окрестить деревней, настолько маленькой и неприметной она слыла. В ней не было часовни, потому людям приходилось на праздничные и святые дни ездить в города, дабы посетить храмы. Паломникам везло больше: свернув на земли юго-запада, из Полесовки по тракту можно было за несколько дней добрести до великого Милградского монастыря. И всё же, жители деревеньки по-настоящему гордились тем, что рядом пролегал основной торговый путь прямиком в столицу — сердце Славении. … Девушку звали Настасьей, ласково — Настенькой. Дочка мельника, миловидная, на выданье, живущая с отцом на окраине деревни, казалась ещё совсем девочкой и была, вероятно, единственной из Полесовки, кто зачитывался сказками про волшебство. Деревенские крутили пальцем у виска, говоря: «Видать для того, чтобы читать про бесовщину северная девка, дочь Мелинара, буковки научилась складывать». Бесовщины в сказках, читаемых Настей и пересказываемых её лучшему другу Данилке, соседскому мальчишке, отнюдь не было. В сказках магию сравнивали с добрыми силами, и добро по законам светлых легенд всегда побеждало зло. Возможно, эти сказки писали сами волшебники, кто знает… Вряд ли бы им хотелось себя очернять. К неизведанному ремеслу в жизни Настасья относилась с недоверием, впрочем, как и большинство жителей Южной Полесовки. Никто не желал разбираться в магии — науке шляхтичей, и детей своих учили не забивать голову всякой ерундой. Чудеса и творящие их волшебники, как сказано было в Священной Летописи, претили законам природы и Божьего Слова, они не должны поощряться. Так утверждал иноземец Леош. Забавно, но как поговаривали, он сам добился захвата Славении десять лет назад при помощи магии. Настасья и её отец жили не бедно. На краю леса возвышалась матушка-мельница с прилегающими к ней сараем, амбаром, курятником и хлевом, в котором жила корова Зорянка и гнедой красавец конь Орлик. Рядышком стояла хозяйская избушка, построенная по типу северных и восточных крестьянских домов. Сказывалось положение мельника — ему выпала честь поставлять муку для государева двора. Соседи обходили десятой дорогой мельницу, кидая косые взгляды на упитанную корову и кудахчущих кур, но больше всего они чурались дочери Мелинара. «Эка богато семейка ваша живёт!» — говорили порой завистники, натягивая кривые улыбки и уходили прочь с мельничьего двора. Но всё равно возвращались, ради покупки качественной муки. То, что творилось в думах жителей, сложно было описать. У людей мнения на один счёт разные, и не стоит порицать их за это. Одно было ясно: Настю поддерживали мало, и она особо не нуждалась в чужих советах. И вот вновь, сидя под крышей мельницы Настя читала очередную сказку соседскому мальчику, и, пока снаружи ветер дул во всю силу, приводя лопасти мельницы в движение, Данила помогал подруге, слушая сказку и одновременно бросая небольшой горсткой в жёлоб зерно. — … И вот храбрый Царевич, благодаря помощи благодатного Солнца достиг наконец подземного царства Змея, что пленил несчастную девушку… Настя читала громко, дабы шум работающего механизма внутри мельничного амбара не заглушал голоса. Подле девочки, навострив уши, усердно работал Данилка. Русокудрому ребенку солнышко отмерило лет семь, не больше. Сам читать, как и многие крестьяне, он не умел, но каждый день благодарил небеса за то, что его названая сестра знала грамоту. Настасья вообще казалась ему девчонкой необычной. Мало того, что читать умела, так ещё и странности всякие, когда она появлялась, происходили. Это Данилу очень веселило, в отличие от деревенских жителей. Случаи видали они разные: однажды Настя муку продавать отправилась, так ей кто-то слово нелестное вслед обронил, девчушка зыркнула в ответ, да так, что грубиян споткнулся на ровном месте; а бывало, взглядом одним чинила сломанные часы или человека захворавшего словом добрым исцеляла. Сама Настасья своих чудес не замечала, может, не хотела замечать, чтобы не привлекать к себе внимания. Мельникова дочь часто отшучивалась, мол, совпадения всё это, не колдунья она вовсе, но деревенские так не думали. Старались держаться от неё подальше и предпочитали чаще общаться с её отцом по поводу муки. Терпели её выкрутасы только потому, что голодать не хотели. Несколько смелых женихов, правда, ходили на мельницу сватать «ведьму», но своенравная девушка отказывала. Вот и сейчас раздался стук в дверь деревянной мельницы, и до слуха Настасьи донёсся зычный голос их местного молодого кузнеца Захария, зовущего девушку на улицу. — Насть, веник мокрый принести? — заговорщически улыбнулся Данила. Горе-жених в который раз имел наглость прервать чтение сказки и отвлечь внимание. — Погоди, Данилушка. Я с этим нахалом сама сейчас разберусь! Настасья резко захлопнула книжку со сказками. Стиснув хрупкие кулачки, быстро спустилась вниз по лестнице, так что золотые кудри выбились из косы, капризными прядями упав на горящие досадой глаза. На пороге горделиво ждал Захарий, парень высокий, загорелый, мускулистый. Красавец на всю Полесовку! Мечта деревенских девиц, сын умелого кузнеца, и уже не просто подмастерье, а настоящий знаток своего дела. Многие девушки давно заприметили его себе в женихи, а он, каков негодяй, выбрал дочь мельника! «Как будто баб других в деревне не сыскать» — ворчал его недовольный отец, но Захария переспорить ему не удалось. К тому же союз сына кузнеца и дочери мельника даровал бы неплохой доход, если учесть, что у Настасьи батюшка служил королевскому двору. Наверное потому, несмотря на звание «ведьмы», женихи всё же выстраивались в очередь и стремились добиться согласия своенравной девчонки. Деньги никому ещё не мешали. Кузнец застыл в проходе, за спиной он что-то держал, видимо, очередной подарок для выбранной им невесты. — Привет… — парень неуверенно, тепло улыбнулся, на измазанном сажей лице блеснули чистые серебристые глаза. Немудрено, он был влюблен, раз смотрел на дочь мельника с вожделением. — Пока! — издевательски усмехнувшись в ответ, Настя попыталась затворить за собой дверь, но Захарий оказался настырным — придержал её носком сапога. — Да не спеши ты с отказом, дурёха! Я ж правда люблю тебя, вот чем хочешь поклянусь! Даже прелесть одну тебе изготовил, во, глянь! — Захарий показал доселе спрятанный за спиной подарок. Настасья равнодушно поглядела на розу тончайшей работы, выкованную из металла. Закатила глаза и холодно отрезала: — Я тебе уже дала чёткий ответ. Нет. Не согласна. Девиц полно, кто хочет за тебя замуж. К ним и наведывайся. Я не из них, прости. Я свободная птица, хлопец, — Настасья устало вздохнула и по глупости добавила, дескать терпеть не может неживые цветы, а уж его поделку и подавно никто не примет. Переборщила немного, но, увы, не заметила ни ошибки, ни потускневших очей Захария. Кузнец покачал головой, словно убеждая себя в том, как промахнулся в выборе. — Вот, значит, як… Ну смотри, свободная птица, ещё аукнется тебе, ещё пожалеешь, шо не приняла моё предложение! — И правильно сделала! — раздался звонкий голосок Данилки. Мальчонка спустился с лестницы, встал рядом с подругой, сжав кулаки. — Она не любит тебя! Когда я подрасту, она выйдет за меня! Она мне обещала, вот так! Захарий хмыкнул. Данила — ребёнок, что с него взять? И Настя сказала это просто так, чтобы никто к ней не приставал. Кузнец понял: биться рыбой об лёд бесполезно, надо уходить. Правда, напоследок он решил совершить то, о чём давно грезил: поцеловать строптивицу. Но, едва потянулся губами, получил пощёчину и… ожог. Настя в порыве ярости схватилась за его крепкую руку и увидела, как из её собственных пальцев полыхнуло легкое пламя. С шипением Захарий отпрянул от девушки. — Ведьма! — принялся кричать он, созывая всю деревню. — Ведьма настоящая! Чёрт бы тебя побрал! Убереги Единый от силы нечистой! Настасья замерла в растерянности. — Прости меня… — зашептала она. — Прости, я нечаянно… Это вышло случайно! Девочка по-настоящему за него испугалась. В голове мелькнула мысль помочь. Может, ей удастся исцелить его? Волшебная сила, дарованная свыше, иногда приносила пользу, но контролировать её, и уж тем более управлять ей, Настя не умела. На правом запястье сверкал странный крохотный знак в виде солнца, точно такая же фигурка кулоном висела на шее. Как понимала Настя, символы солнечного языческого бога были неразрывно связаны с магией, но никто в них не разбирался и помочь не желал. — Захарий, прости меня… — Настя шагнула вперёд. Кузнец отшатнулся от неё, будто от прокажённой и убежал во всю прыть, держась за опалённую кисть руки. Настроение подпортилось изрядно. И у Насти, и у Данилушки, и у мельника, вскоре пришедшего домой. — Опять отказы, опять обиды! — всплеснул Мелинар тонкими руками. Человек он был худосочный, под стать дочке, с приятными чертами гладко выбритого лица. Не совсем ещё дряхлый старик, но и не резвый юнец. Он постоянно появлялся в подпоясанной рубашке-косоворотке, в кожаном картузе на голове и лаптях на ногах, вечно запылённых мукой. Он до сих пор не привык носить одежду южан — лёгкие шаровары, шапки-колпаки, широкие яркие пояса… Нет, он по-прежнему отдавал предпочтение родному костюму. — Это вышло у Насти случайно, — вступился Данилка, попытавшись оправдать подругу. — Да леший с ним, с кузнецом, авось проживём как-нибудь, хоть и тяжело, — отмахнулся Мелинар. Они с дочкой присели на траву под вращающиеся крылья мельницы. — Так бы и высек за неумение сдерживать себя! — отец замахнулся, но не ударил. Настя крепко в него вцепилась и, уткнувшись ему в грудь, тихо заплакала. К ним в объятия присоединился Данилка. Понятное дело, почему Мелинар так сильно гневался на свою златовласку. Чувства порой побеждали разум, а при нынешней жизни лишняя чувствительность могла привести к плачевным последствиям. Подобно кипящему чайнику, мельник имел свойство быстро остывать. Отцом он был мягким, для виду иногда старался показывать строгость, чтобы соседи не засмеяли, но отчасти понимал родную девочку. Он не знал, как ей справляться с протекающей по жилам магией, но понимал, каково это, когда тебя заставляют жить с тем, кого не любишь. Он-то женился в своё время по любви и овдовел, когда Настасье не исполнилось и десяти лет. Семья Мелинара не родилась в Полесовке, они жили на севере, за непроходимыми лесами, куда не распространялись законы о властвовании невольничества. После трагической кончины Светланьи, его супруги, пришлось бежать оттуда как можно дальше. Благодаря таланту Мелинара, смекалке и хорошему другу из столицы, они нашли пристанище в Южной Полесовке. Они, вольные северяне, всегда были для жителей чужими, а про дочку, ведавшую колдовство последние так и вовсе боялись говорить. Только Данилушка и мама мальчика Лисавета снисходительно относились к ремесленникам. Много, кто знал, что взаправду произошло со Светланьей, но про то, хвала Небесам, сильно не судачили. Данилушка так вообще жил в неведении: дабы не рассказывать жути, для него создали легенду, будто матушка Насти бесследно исчезла. Искали отец да дочь её, искали, да так и не нашли. Данилушка вечно порывался совершить подвиг — хотел отправиться на поиски несчастной женщины, обойти весь белый свет, но Настя всегда его останавливала. Сие удивляло ребёнка, печалило знавших правду и разрывало девичье сердце, но боль заглушалась работой. Простой жизнью, которую каждому обычному человеку следовало прожить в вечном труде. Не будешь трудиться — не прокормишь себя и семью. Не прокормишь семью — станешь просить милостыню у врат храма; и в конце концов, в один день умрёшь от голода и холода. Настя твердила себе наставления отца, и порой из головы приходилось выбрасывать страшные воспоминания прошлого, приходилось заставлять себя жить реальностью… Пришедший домой отец неожиданно развеял мрачную тишину. Поинтересовался, как обстоят дела с мукой. Задумчивая дочка ответила не сразу. — Почти все мешки собраны, батюшка, — вытирая слёзы, сказала девочка. — Не серчай на меня. Мелинар кивнул, сообщил, что завтра утром уезжает на ярмарку. Пора было продать часть муки королевским поварам. — Поедешь со мной, милая? Медовый праздник, в столице весело, погостим три дня у нашего друга Любора. По городу погуляешь, пряников купим. Настасью его слова воскресили. С радостью она согласилась. Данилка смотрел на них, смотрел, и неуверенно пролепетал: — А можно мне с вами? — Ну коль мешать не будешь… — начал было Мелинар, но Настасья решила за него. Маленького друга в скучной деревне в канун праздника оставлять она не собиралась. — Тогда беги к своей маме, скажи, что завтра с утра с нами едешь, — произнёс мельник. Крестьянский мальчишка, визжа от восторга, помчался домой. Мелинар взглянул в юное чистое лицо своей ненаглядной девочки. — Всё хорошо, милая? Думы тяжкие головушку одолевают, чую. Не проведёшь старика, как ни старайся. — Всё как обычно, батюшка… Тебе ли не знать… Настя с отцом ещё долго сидели под мельницей, молчаливо обнимали друг друга и слушали безмятежное пение птиц да скрип крыльев матушки-мельницы. На улице господствовала относительно спокойная тишина, немного даже напряжённая, такая, словно вскоре должно было что-то произойти. Что-то резкое. Неожиданное. Переломное. По крайней мере, в сказках Настасьи затишье всегда царствовало перед бурей…***
Уехали они рано утром, когда ещё солнце не встало. Мельник приготовил повозку, сложил туда мешки муки и зерна, запряг коня, верно служившего ему много лет, взял с собой дочку, их маленького друга, и они отправились в путь. Дорога из Южной Полесовки в столицу занимала около четырёх часов, а потому за такое время можно было много чего хорошего сделать: пропеть весёлые песни, прочесть интересную сказку и минимум трижды встретить чёрную кошку, перебегающую дорогу и сулящую по местным поверьям, вот удивительно, но — удачу. Однако, прошло уже два часа в поездке, а кошку путники так и не повстречали, да и задорные песни разом забылись. В воздухе висело странное ощущение. Несмотря на золотые лучи солнца, прорезающие кроны деревьев, по главному тракту расползался туман. Холод вынудил Настю пожалеть о том, что не взяла с собой кроличий тёплый плащ. — А горе-женишок тоже в Славенск поехал? — развеял вопросом Данилка промозглую тишину, нарушаемую лишь скрипом колёс и ржанием гнедого коня. Настасья истерически рассмеялась, прижимая к себе названого братца и всеми силами стараясь защитить его от утренней прохлады: — А то, как же! Поехал-поехал, куда он денется! В кузнице будет подрабатывать весь праздник по наставлениям своего тятеньки… — Настя вздохнула и ненароком обронила: — Противный… Небось, всем растреплет, как я его обожгла, да скажет, что нарочно. — Ну ты-то сама не лезь особо на рожон, — посоветовал сидящий на козлах, Мелинар. — Кузнецы по обыкновению не такие болтуны. Однако, ежели станет приставать, то будет иметь дело со мной… Орлик, родной мой, чуть быстрее, мы должны успеть к открытию ярмарки, но-о! Мелинар хлестнул вожжами гнедого, и тот ускорил шаг. Настасья же с тревогой думала, что даже если отец решит заступиться за неё, то проиграет, и не дай Бог, ещё получит хорошую такую сдачу… от сына-то кузнеца! Отец худющий, как и сама Настенька, драться ему будет тяжело, его руки не кулаками махать приучены, а зерно через жернова перетирать. Да, лучше лишний раз на глаза Захарию не попадаться. В гневе оскорблённый мужчина всякое может вытворить. — Кстати, золотце моё, — обратился Мелинар к девочке, — войди в положение: не покупай ты хоть в этом месяце книги. Денег осталось мало, цены растут, как на дрожжах, я еле рассчитал на наше проживание зимой. Анастасия кивнула. — Я бы всё равно не стала покупать новые книги: последние несколько сказок прогрызли голодные мыши. Да, и денег бы у тебя не взяла, тять. — Эх, разбойники-мышата, им только дай волю! Проклятые грызуны, — буркнул Мелинар, и больше разговоров от них Полесье не слышало. Многовековой лес хмурился, давил, неохотно пропуская путников вперёд. Едва слышно шелестели листья. Песню, понятную только ему самому, тихо насвистывал ветер. Казалось, время замерло, застыло, и только топот копыт коня мельника напоминал о жизни. Даже Настасья вслух читать не решилась и просто молча сидела в повозке, подогнув колени под подбородок. Тишина вскоре на неё повлияла, и она задремала вместе с Данилой. Мягкое сено, словно перина помогло ей окунуться в царство грёз. Вечность прошла во сне, в реальности — всего четверть часа, меньше горящей лучины. Сон приснился странный, даже жутковатый. Будто бы кузнец в отместку за отказ поджёг мельницу и смеялся. А вокруг горящих построек бегал, зовущий на помощь Мелинар, у которого сзади развивался мышиный хвостик, а на голове появились серые ушки. И рядом с ним трусило много-много испуганных мышей… — Пожар! Горим! — закричала Настасья и… проснулась. Из ярких сновидений силой вытащило девчушку то ли громкое ржание коня, то ли собственный страх. — Насть, тебе сон приснился, успокойся, — утешил её сидящий подле Данилушка. Открыв глаза, Настасья разглядела спину спящего впереди отца. Он тоже задремал, да так, что даже крика дочки не услышал. Разумный Орлик сам ехал вперёд, точно зная дорогу. Невольно Настасья посмотрела на ноющую затёкшую руку и с удивлением обнаружила, как странно искрится и жжёт запястье сверкающий колдовской символ. Телега выехала на развилку. Впереди мелькнуло серое ушастое пятно. Колёса едва не задавили крупного зайца, стремительно перебежавшего путникам дорогу… В этот миг раздалось тревожное ржание Орлика, явно чем-то напуганного и незнакомый мужской вскрик. Всё произошло очень быстро. Из-за тени деревьев вылетел вороной жеребец со всадником в седле. Конь заржал, встал на дыбы прямо перед Орликом, заставив того отпрянуть и опрокинуть повозку. Дети вместе с мешками повалились навзничь, как и сам мельник. С преградившего им дорогу коня на землю свалился его всадник в плаще. Путники ударились хорошенько, но благо ничего себе не сломали. Данила первым делом вскочил и принялся успокаивать испуганного Орлика. Мелинар же рванул к незнакомцу, коего так неудачно опрокинул конь. Настасья, потирая локоть, с огорчением засмотрелась на мешок, из которого по грязной земле рассыпалась добрая часть муки. — Сударь! Сударь, с вами всё в порядке?.. — начал было мельник, до смерти перепуганный тем, что несчастный мог убиться. Настасья посмотрела в их сторону, и первое, что ей бросилось в глаза — яркий изумрудный перстень на руке мужчины. От перстня исходил зелёный свет. Странно! Неужели, этот неизвестный владеет колдовской премудростью? Ну, или тогда объясните, откуда у обычного человека будут камни в кольцах сиять? Настя тотчас спрятала под рукавом вышитой рубахи собственный магический символ на запястье. Мало ли, ещё заинтересуется… — Нет, не в порядке, — произнёс тихим, но в то же время твёрдым голосом волшебник. Держась за руку, он встал на ноги. Чёрный капюшон в порыве ветра спал с его головы. Длинные, перехваченные на лбу бисерной тесёмкой, волосы серебром рассыпались по широким плечам, обрамляя строгое лицо с благородными чертами. Мужчина не был молод. Настасья дала бы ему лет тридцать, может, чуть больше, однако про себя не могла не подметить — он был хорошо сложен и красив. Почти красив — перекошенная кривая улыбка всё портила. — Ты, видимо, слепой или задумался о своём, раз не увидел, куда едешь! — горько усмехнулся он, потирая ушиб. Мельник спохватился, дёрнулся. Понял: не крестьянин стоит перед ним. Прояснилось это сразу, и по одежде, и по богатому коню, да и по манере общения. — Непростой вы человек. Если не ошибаюсь, панских кровей… — Какая проницательность! Какой ум для обыкновенного мельника, я поражён! Насмешливый бархатный голос бичевал с явным сарказмом. Но Мелинар пропустил слова мимо ушей. Настя помрачнела, поджала губы, стиснула кулаки. — Простите меня, пан, — мельник поспешно принялся извиняться, отряхивая грязь с плаща господина. — Который год уж езжу по этой дороге, а никто наперерез мне не встречался! Разве что, чёрная кошка, и то заместо неё сегодня шустро пробежал зайчишка. Не был готов я к такому повороту событий. — А надо было быть готовым, — протянул чародей, надменно взирая на мельника, стряхивающего пыль с его дорогих одежд. — Ведь в любой момент может произойти такой поворот событий, что потом всю жизнь будешь вспоминать и сожалеть. Дочь Мелинара не выдержала. Больно было глядеть на рассыпавшийся мешок муки, опрокинутую повозку и до сих пор испуганного коня. Господин ей не нравился. Однажды она встретилась со знатью, и встреча та оказалась роковой. Редко она вступала с ними в диалог, но здесь рискнула. — И вы ещё заставляете моего отца падать ниц, извиняться, когда сами виноваты! Если бы не вы, мешок остался бы цел! — сорвались резкие слова с её губ. Она, конечно, их тотчас сомкнула, коря себя за несдержанность, но было поздно. Тёмные брови колдуна взлетели на лоб. — Невелика-а потеря, дорогуша, — покачивая головой, казалось, он поражался сам себе. Лицо его выражало насмешливое удивление. Наверняка, с ним ещё ни одна кметка так не разговаривала! Мелинар умоляюще взглянул на дочь, а Данилка сжал руку подруге, но девочку было не удержать. Какая-то неясная сила сподвигла её повторить слова и даже ярко их приукрасить: — Вы сами виноваты! Наперехват нам устремились! В седле удержаться не смогли, какой же вы пан после этого, коль на лошади даже умудриться усидеть не можете?! — Конь, — спокойно поправил чародей, правда, в прищуренных малахитовых глазах полыхнул злой огонёк. Данилка с любопытством переводил взгляд с сестрицы на помещика, и наоборот. — Что? — студёно спросила Настасья. — У меня конь, а не лошадь, девчонка. Это — во-первых. А во-вторых, твой отец сам не увидел, куда едет, носом клевал. И вы с мальчишкой. Из-за вас я мог разбиться. Так что, в-третьих, я имею полное право потребовать законное возмещение. Мелинар вздрогнул, строго поглядел на Настасью. Господин же поправил длинную прядь волос, упавшую на глаза, и сказал, обратившись к отцу девчонки: — Ну что ж, теперь плати, мельник. Едва меня не убил. Пять золотых, можешь и нашими рублями, равными сумме золота, коли есть. Твои извинения — и я, так уж и быть, забуду о случившемся. Мелинар растерялся. На лбу старика выступили капельки пота. — Но, господин… У нас же… Э-э, у нас нет ничего! Я пока не продал муку. Мы только собирались… — крестьянин запинался на словах и, видя холодное выражение лица пана, немедленно предложил: — Вот, можете взять мешок, два, коль хотите! Зерно, мука… — Не старайся, твоя серая мука мне без надобности, — презрительно бросил колдун, поигрывая с перстнем на пальце. Затем притворно вздохнул: — Значит, говоришь, денег совсем нет? Вот ведь незадача… Седовласый пан поцокал языком, перевёл взгляд на дочь мельника и жестом велел ей подойти к нему. Попытавшись выглядеть смело, девочка подошла. Длинный червлёный сарафан скрывал трясущиеся коленки. Нет, страшно ей не было, по крайней мере она всеми силами старалась себе это внушить. Приблизившись вплотную, Настя смело посмотрела снизу верх на мужчину. Он был выше на голову и вблизи показался ещё красивее. Взгляд ярких глаз господина пронизывал насквозь. Вызывая странный холодок по спине, очи его отливали точно таким же изумрудным цветом, как камушек в перстне на его руке. А ещё… было в них что-то колдовское. — Эта дерзкая девчонка твоя дочь, верно? — тонкие губы пана искривились в ухмылке. Зелёный взор медленно оценивал девушку с головы до пят. Таким взглядом господа оглядывают на рынке невольных крестьян, принимая решение, стоит ли покупать такой «товар» или он непригоден. — Да, дочь моя, — коротко ответил Мелинар, сглотнув неприятный комок в горле. Что задумал этот лиходей? — Ну и как нас зовут? — спросил чародей с улыбкой, приподняв голову Настасьи за подбородок. — Нас… — Я не тебя спрашиваю, мельник! А твоё прелестное дитя, которое, видимо, ни разу не общалось с господами. Или не научилось правильно общаться. Настасья покраснела, не смея отвести взгляд от насмешливых глаз, слушая, как по ушам режет язвительный смех, но всё же взяла себя в руки и на выдохе произнесла: — Анастасия. — Довольно возвышенная форма имени для крестьянки, не находишь? Забавная дочь у тебя, сколько ей? — Пятнадцать, — ответил побледневший мельник. У него тряслись руки. Данилка подошёл и приобнял его. Волнение только вредит, особенно в его возрасте. — Девица на выданье, — констатировал волшебник и наконец убрал пальцы с подбородка Насти. Он смотрел на её медовую косу, на стройную фигуру и словно о чём-то размышлял. — Стало быть, ещё годик и замуж пойдёт. Да, только кто возьмет её, мельник? Хорошенькая на личико, но-о… не красавица. Худющая, как тростинка, и сарафан мукой испачкала. Замарашка. Пан негромко посмеялся, выдёргивая из золотых волос девочки сено. Недолго молчал, а затем преспокойно предложил: — Ну коли ситуация такая выходит, может, дочкой откупишься, м?.. В моём поместье, как раз дворни не хватает. Девочка дёрнулась, будто птица, которой подбили крыло. Нет… Только не это! К счастью, Мелинар на сказанных словах растерял былую робость и заслонил собой дочку, оказавшись между ней и паном. Данилка, засучив рукава, подобно настоящему защитнику, занял место рядышком с ним. — Не переходите границы, господин, вы не на своих землях. Мы — люди вольные. — Я получаю то, что хочу, мельник. — Но не живого же человека! Настя — моя дочь. А деньги я заплачу, как только продам часть муки. Вы встретите меня на базаре в Славенске. Я буду там три дня. Прямо на Красных Рядах. Колдун рассмеялся. Этого крестьянина ещё и искать надо по городу? Нет уж, избавьте!.. В лице чародея что-то переменилось, когда он глянул на мальчишку, испуганно обнимающего Настасью, но старающегося показаться храбрецом. Всего лишь дети. Решил отпустить. — Чёрт с вами, — скрипнул зубами пан. — Видно, совсем с голоду подыхаете, так что ладно. Но помните: второго шанса не дам. И я очень надеюсь, что твоя серая мука и червивое пшено придётся по нраву таким же оборванцам, как ты и твоя замарашка. Настасья открыла было рот, но отец крепко сжал ей запястье, дав знак молчать. — Пусть извинится и руку поцелует, — велел маг. — Тогда всё забуду. Настя не хотела этого делать, но строгий взор отца заставил. Мелинар лихорадочно молился про себя, чтобы ни дочь, ни он сам не сболтнули ничего лишнего. Кто знает, что неожиданно повстречавшийся им путник задумает ещё? Этим помещикам, да и колдунам к тому же, всякое в голову может взбрести. Настя поклонилась, сухо попросила прощения и поцеловала тыльную сторону ладони пана. — Не советую больше попадаться мне на пути, милая. Дерзостей в собственный адрес я не терплю, тем более от таких замухрышек, как ты, — чародей шутливо ущипнул девочку за нос и подмигнул. Весело, игриво, как могло показаться сначала. Настасья в недоумении прижалась к отцу, к своей единственной защите. Слова пана неприятно кольнули душу, царапнули несильно, зато ощутимо. Человек в чёрном вскочил на своего коня. — Как вас зовут, сударь? — задавший вопрос незнакомцу мельник буквально озвучил мысли Настасьи, отчего-то не сумевшей вымолвить ни слова. Сребровласый придержал жеребца, обернулся и, не снимая с лица насмешливой ухмылки, ответил: — Властош. Меня зовут Властош Вишнецкий. Удачной тебе дороги и продаж, мельник! После этих слов он скрылся в чаще леса. Пан пожелал удачи, видимо, настолько от чистого сердца, что вскоре позади, у повозки отвалилось колесо, в которое странным образом попала палка. — Мда, всё произошло, потому что мы чёрную кошку по дороге не встретили, — раздался вздох Данилки, разорвав тревожное молчание. Настя, между тем, крепко прижалась к отцу. Ей стало страшно. Страшно впервые за все года, с того момента, как погибла мать.***
Ехавший в столицу господин был мрачнее тучи. Настроение попавшаяся ему случайно дочка мельника подпортила весьма искусно. Нервы тратить он не захотел, хотя обычно поступал жёстче, потому и решил, грубо говоря, плюнуть на всё произошедшее. Однако, если бы пан Властош Вишнецкий успел заметить на шее девочки кулон, скрываемый сорочкой, или символ на руке, то он бы её никуда не отпустил…