Будзь смелым, як вецер, як воля сама! Знай, смелых не чэпе ні крыўда, ні цьма! Будзь смелым, як бура, што крышыць дубы, А будзе твой верх, тваё права ўсягды!
«Будзь смелым»
Янка Купала. 1913 г
Дядюшку Любора отнюдь нельзя было назвать нищим — он владел двухэтажным домом. На первом располагалась мастерская для работы с деревом. Там вечно царил страшный беспорядок из-за всякого мусора в виде древесной стружки и опилок. У дядюшки не было ни слуг, ни подмастерья, потому и следить за чистотой он попросту не успевал. При входе в дом, над крыльцом посетитель видел вывеску «У Любора. Лучшие деревянные поделки», затем открывал дверь. На ней висела табличка с указанием часов работы и самого святого — определения перерыва на обед. После, перешагнув порог, человек попадал в комнатку-лавку, обставленную разнообразными резными товарами и для хозяйства, и просто ради красоты. Вот здесь уж Любор старался соблюдать порядок, как-никак, а создать первое хорошее впечатление от ремесленника — залог успеха и надежда на то, что покупатель не уйдёт с пустыми руками! Что насчёт мастерской, так туда народ обычно не заглядывал, людей больше интересовал результат, нежели процесс. Комнатка-магазинчик, комната-мастерская и кухонька размером с каморку — вот каким богатством обладал дядюшка Любор на первом этаже. На верхнем же, под самой крышей, находилась небольшая купель и три комнатушки: две спальни и одна гостевая, собственно говоря, по названию нетрудно было догадаться, что она предназначалась именно для гостей. На сей раз гостями оказались верные деревенские друзья. Они сидели за круглым столиком, ножки которого Любор вырезал наподобие лап медведя, и ужинали, тихо переговариваясь. Мельник и его дочь уже успели поведать, что с ними приключилось, когда дядя ушел к себе домой. А вот Данилка, бегавший в торговые ряды прикупить маме сладостей, увы, не успел застать ни королевского советника, ни пана колдуна, потому слушал рассказы с интересом, впитывая всё до последнего слова. — … Сто славенских рублей требует к следующему четвергу, — с горечью заключила Настасья. Обречённо закрыла лицо руками, силясь скрыть выступившие слёзы. Теперь она понимала — несмотря на брошенную шутливую фразу дождик в четверг может действительно хлынуть, и маг нанесёт обещанный визит. Данилка прижался к подруге. — Настюш, не плачь, ты не виновата. Мы придумаем что-нибудь, — с этими словами он погладил сестрицу по голове. — Сто рублей за плащ, который можно отстирать от муки? Немыслимо! Откуда ж мне взять такие деньги? — размышлял мельник, глядя куда-то в пустоту. И хоть хотелось ему побранить дочку за то, что не умеет смотреть под ноги и вечно в облаках летает, всё же сдержался. Или просто отчаяние и усталость взяли над его «строгим отцовским» нравом верх? Мелинар продолжил бесстрастным голосом: — Контракт господин Вольцейховски со мной порвал… Боюсь, теперь мне вход на базар закрыт. Продать ничего не смогу. Откуда взялись эти черви? Почему их видели все, но не я? Или я ослеп, быть может? Объясни мне, Люб… — Не ослеп, — откликнулся Любор, доселе хранивший молчание, — проделки тёмного волшебника, не иначе. — Но зачем ему мне мешать? Он же деньги хочет получить! Любор издал смешок. Такой смешок обычно означает незлобную иронию над тем, кто не видит очевидных вещей: — Чудак-человек ты, мельник… Не деньги ему нужны, ежу ясно, не деньги, а… она, — плотник кивнул на Настю. Девочка вздрогнула. В васильковых заплаканных глазах блеснула капелька страха. — Но что ему надо от нашей Насти? — спросил Данилушка, всегда готовый защитить названую сестру, но знал: прежде чем кулаками махать, следует во всём разобраться. Так его с детства мама учила. — Господин богатый, как я понял, помещик… Вероятно, крестьян не хватает, чтобы спины на него гнули. Может, понравилась, может, ещё что в голову взбрело. В первый раз отпустил, а тут так резко переменился, хм… — Любор в задумчивости потёр подбородок и отложил кусок пирога — тот от всяческих мрачных дум уже не лез в горло. Затем поднял серьёзный взгляд на мельника: — Обхитрить и получить твою девоньку бесплатно для них не составит особого труда. Кто мы? А кто они… Ради забавы из кожи вон вылезут. Впрочем, не мне тебе рассказывать. Ты и сам всё знаешь. Но то было бы полбеды… Вы говорите, этот Вишнецкий — чародей? Сию фамилию не раз сороки на хвосте в Славении приносили. Он всё же решил уточнить. Дядя Любор не помнил всех фамилий шляхтичей, но эта, похоже, оказалась знакома не только ему одному. Трое друзей одновременно кивнули. Настасья сомкнула губы и, кинув обеспокоенный взгляд на запястье, решила признаться: — Он видел мой знак. Его что-то зацепило в нём… Тонкие губы резчика тронула горькая усмешка: — Ох, попали вы, ребятушки, попали. Его заинтересовала твоя магия, Настенька. А помещики-колдуны бывают ещё хуже обыкновенных людей-богачей. Помяни моё слово, не отстанет так просто. — Дядь, я не… — Не волшебница, да-да, мы уже давно это поняли. Настя пропустила ироничный смешок мимо ушей, нарвалась на строгий взгляд отца. Почему она думает, что это можно скрыть, размышлял мельник. У неё дар от рождения! Негоже от него отгораживаться. — Незавидная участь — стать невольницей пана, да и к тому же чародея, — продолжал плотник. — Что ему взбредёт в голову, одному Единому известно. У волшебников иные боги, старые, а значит, и законы у них другие. Зря вы, друзья мои любезные, сидите в Полесовке и не интересуетесь происходящим в Славении… И Любор завёл рассказ. По его словам, свободным людям следовало надеяться на удачу, говорить о невольных помещичьих крестьянах не было смысла. Графьям, баронам и панам, их владельцам, в последнее время уделялось больше привилегий, позволялось жить раскованнее и не беспокоиться за своё бытие. Многие преступления зачастую прощались этим зажиточным людям, порой даже «случайные» убийства нерадивых холопов. Коль пан богат и сумеет откупиться, вопросов к нему возникнуть не должно. Для виду, правда, можно провести некую пародию суда, но на каторгу в конце концов отправят самих крестьян за «поклёп», ненужных свидетелей и пострадавших жертв. Однако с помещиками-магами, как говорил Любор, дело обстояло немного иначе. Безусловно, деньгами чародеи тоже лавировали в трудной ситуации, но знали: государь не жаловал волшебников и вёл с ними собственную игру. Когда-нибудь, игра должна была закончиться и привести одну из сторон к победе, только пока не было ясно, какой ценой достанется эта победа, и станет ли жизнь обыкновенных людей, не богачей и не чародеев, а того самого низшего слоя общества, цениться выше, чем, скажем, к примеру, жизнь худой больной свиньи или ящика кислого вина? … И всё-таки, без особого документа ни один дворянин не имел права закрепощать свободного человека. Таков был закон. — Потому побороться против колдуна можно. И нужно, — заключил старый мастер, поглядывая на встревоженных друзей. — Его Величество не больно любит чародеев. Против закона пан не попрёт. Надеюсь… Так что надо найти деньги во что бы то ни стало. Ежели, конечно, хочешь сберечь дочурку от вечного услужения. Мельник закивал. Приобнял Настасью за плечо и произнёс со всей твердостью, на какую был способен: — Всё сделаю, Люб, всё! Дай только совет, как быть. Я уже потерял жену… — Мы найдём её, дядя Мелинар! Мельник с резчиком горестно посмотрели на Данилушку. Не знает парень ничего. Резчик закивал, соглашаясь, погладил того по русым кудрям, а Мелинар продолжал: — Не хочу лишиться и дочери… Она — моя звёздочка, последняя опора и желание жить. Резчик тяжко вздохнул. Сгибая спину, которую вновь одолела старческая боль, ушёл в другую комнату. Вернувшись, положил свернутую тряпицу на стол перед гостями. По столешнице, звеня, рассыпались монеты. Глаза у Данилы при виде денег заблестели. Это ж сколько пирожков и леденцов можно на такое сокровище накупить! — Здесь сорок рублей, — сказал резчик. — На чёрный день откладывал, вот, видать, он и наступил. Но ведь мельник просил дать совет, а не милостыню! — Я не возьму, — Мелинар вернул свёрток хозяину. Тот настойчиво возвратил. — Куда ж ты денешься, друг мой любезный? Возьмёшь-возьмёшь. Гроб я себе уже давно сколотил, похоронить, думаю, люди найдутся, так что эти деньги вам сейчас нужнее. — Но я… Я ведь… — под добрым, смеющимся взглядом друга пришлось сдаться. — Я всё тебе верну, клянусь. Плотник махнул рукой: — Забудь! Да не радуйся раньше времени, братец-мельник, здесь не хватает шестидесяти рублей, потому будем думать. Дочку твою следует отвезти в деревню, пока деньги собирать будем. Может, и продашь муку, кто знает… — Я останусь с отцом! — решительно заявила Настасья и добавила, что чародей может нагрянуть в любой момент. Пусть даже и не знает название деревни. — Хорошо хоть, что не знает. Деревень в округе много, да и мельниц тоже. Но с батюшкой ты не останешься, а поедешь домой. Извини, милая, но сейчас придётся послушать старших, — Любор наигранно развёл руками, мол, что уж тут поделать? — Я отвезу вас завтра с Данилкой. Благо мой ослик ещё в силе доехать до Полесовки. И помните, пожалуйста, помните: что бы ни случилось, вы всегда можете искать убежище у меня. Как тогда, помнишь… — Помню, друг мой, помню… Мелинар, обойдя стол, крепко обнял Любора. Не так уж и много лет они были знакомы, но мельник каждый раз убеждался, с какой осторожностью и любовью сам Бог выстругал душу резчика…***
Едва забрезжил рассвет, Любор разбудил детей, усадил их в повозку, запряг серого ослика Ишку, служившего ему без малого двадцать лет, и они отправились в путь. Мелинара с сорока рублями оставили в столице, видимо, дочке он не доверил отдать такую сумму. Мельник попробует что-нибудь продать, если не на главной площади, так на отдалённых рынках… Главное, дочку обратно домой отвезти… Домой, где безопасно. За время поездки никаких страшных происшествий не случилось. Настасья перестала постоянно оборачиваться и пугаться собственной тени. Ей почему-то казалось, что за ними по пятам скачет на коне тот колдун, но это были всего лишь её фантазии. Опасаться нечего. Где находится деревня, он не знает. И плохого ничего не произойдёт. Да, не произойдёт… Именно так думала Настасья. Данилка же погрузился в думы о своей захворавшей матери. Мальчонка лихорадочно размышлял, как помочь и маме, и подруге. Но что он мог сделать? На работу его никто не возьмёт, слишком мал, а идти подмастерьем к кузнецу желания не возникало никакого. Захарий Настю обижает. А Данилушка с обидчиками не дружил. Когда друзья приехали в Южную Полесовку, их встретила Лисавета, мама Данилки. Обеспокоенная, она выбежала из избы, бросилась обнимать чадо и долго не могла нарадоваться, что он вернулся целым и невредимым. — Ма-ам, ну я же не маленький! — обижался Данилка и даже сделал ей дерзкое замечание о том, почему она по пустякам встала с постели. Когда болеешь, необходимо лежать, пить горячий чай с мёдом и обязательно куриный бульон! Однако на курицу денег не хватало. Любор, знавший, как несладко обстоят дела у одинокой вдовы, отвёл её в сторону и вручил мешочек монет. — Ах что вы, любезный Любор, зачем… — начала было отказываться Лисавета, но плотник возражений не принимал. Знал, это единственное, что он мог сделать для неё. Выглядела деревенская жительница бледно и едва стояла на ногах. Совсем плоха… Данилка, оставшийся с Настей, издали следил за разговором двух немолодых и таких родных людей. — Вам необходимы лекарства, — говорил Любор, глотая слёзы, сдерживая себя, чтобы не заплакать и не обнять в порыве чувств женщину, которую желал всю жизнь. — А лучшие лекарства — это вкусная, сытная еда. Потратьте с пользой. Мне печально видеть, матушка Лисавета, вас в одиночестве. Примите от меня дар. Увы, больше не могу. Прошу меня простить за это. — Лучше уж одной, чем с моим Некмиром, упокой Единый душу его грешную, — горько усмехнулась крестьянка, вспоминая сколько синяков оставил ей покойный супруг, как нещадно сёк сына за любую провинность и как лихо пропивал деньги. — Я благодарю вас, сударь, — Лисавета потянулась поцеловать руку резчика, но тот отпрянул, будто обжёгся: — Ах, что вы, матушка, что вы! Я же вам не какой-нибудь барин, негоже руки лобызать, мы с вами свободные… Мы ведь с вами все родом с севера, а северяне-славенцы токмо Богу одному подвластны. Я ваш друг. И я прошу вас: постарайтесь проводить больше времени с Данилушкой и Настей. Они вас любят. «И я тоже». Любор знал, что говорил. Знал, что думал. А ещё он знал, что скоро Даниил Некмирович останется совсем один. В последний раз печально бросив взгляд на маму мальчика, он наказал Насте ждать отца, ничего не бояться, но и не выезжать за пределы Полесовки без надобности. — Выздоравливайте, прошу вас, — обратился напоследок к маме Данилы старый резчик. Глаза его блестели от слёз. Вскоре Любор уехал, так и не решившись сказать главных слов Лисавете.***
Несколько дней не появлялся Мелинар дома. Подобно всем детям, дочь сперва переживала об отце, но как только погрузилась в работу, наконец отвлеклась от мрачных дум. Перестала отсчитывать дни календаря до следующего четверга. Перестала думать сколько заработал батюшка в столице и дали ли ему вообще такую возможность — попытаться заработать. С собственного хозяйства Настасья собрала в котомку зерна, муки, сыра и хлеба, и принесла угощение в жилище доброй соседке. Она помогала ей вставать, ходить… Она кормила, поила, выхаживала, пробовала утешить. Бывало, читала молитвы над болящей, обращаясь к иконе Единого, озарённой огоньком лампадки в красном уголке избы. — Как ты думаешь, матушка ведь выздоровеет? — спрашивал Данилка, когда бьющаяся в горячке Лисавета наконец засыпала под монотонное песнопение молитв. — Я уверена, всё будет хорошо, она поправится, — отвечала Настасья, сама в то не веря. Она хотела помочь матушке Данилки собственной магией, но как нарочно, ничего не выходило! Она от всего сердца желала Лисавете выздоровления, но с пальцев не слетало волшебных искр. Ничего. Чудес не случалось. «Я не волшебница. И никогда ей не стану. Зачем стараться, если не умеешь управлять? Лучше бы мать-природа не награждали меня таким даром, я неумёха. Я не хочу обладать этим проклятым даром!..» Так думала о себе Настасья. Запястье жгло огнём, кулон на шее слабо светился. Почему её собственная мать владела им? Почему передала дочери, перед тем как погибнуть? Наследственный ли у них дар? И что замыслил тот чародей? Много подобных вопросов вертелось в голове девушки, но задавать их вслух она не решилась. Через три дня Лисавета пошла на поправку. Жар спал, пришёл аппетит. Дети ухаживали за хозяйкой дома со всей любовью и заботой, на какую только были способны. К вечеру, правда, радостные новости сменились горем. Вернулся Мелинар. Завидев, в каком состоянии появился он рядом с околицей, окружавшей их мельницу, Настя охнула. Отец, весь ободранный, избитый, грязный, будто кубарем не раз скатывался в овраг, вёл за уздцы хромающего коня, что тащил за собой сломанную повозку. Ни заработанных денег, ни подарка Любора в виде сорока рублей у Мелинара не оказалось. — Ограбили, — выдохнул он и свалился обессиленный на землю. — Все шестьдесят рублей, которые сумел набрать… В лесу, когда из столицы возвращался… Ограбили мерзавцы-ы, — мельник зарыдал, отчаянно забив кулаками по траве. Перед его глазами возникла сцена в лесу, когда на него набросился неизвестный, избил и, выхватив кошель, скрылся за деревьями. Настасья хотела было утешить, но не смогла. С губ сорвалось лишь: — Хорошо хоть не убили! Ты видел их лица? — Разбойник как разбойник, измазюканный и выше меня, я не помню… Он был один… Что я теперь скажу Любору? Что мы будем делать, Настя? Всё из-за тебя! Если бы ты вышла замуж, мы бы не нуждались в деньгах! Если бы ты не была такой дерзкой, быть может этот пан не стал бы нам вредить! От такого резкого тона дочка отшатнулась. Мельник всегда обращался с ней мягко. Но перечить она не стала, понимая, что он не зло на неё выплёскивает, а отчаяние. — Не горюй, батюшка. Тебе надо отлежаться. Найдём мы деньги, найдём… Надо верить! И потом, ведь есть Зорянка. Она и прокормит нас в такое трудное время, — Анастасия тщетно пыталась успокоить отца, имея в виду их добротную корову, живущую в хлеву. Одна единственная, но такая незаменимая, самая настоящая кормилица. К тому же, помимо коровы оставались ещё и куры! Рано горевать! Скоро их страдания прекратятся. Надо просто подождать. Ведь в жизни бывают ситуации и похлеще, а тут! Всего-то временная нищета, подумаешь! К такому можно привыкнуть и выкрутиться… правда, если ты закалён и подготовлен, но когда подобные беды наваливаются на тебя разом, а ты оказываешься совсем к ним не готов, то, разумеется, можно очень быстро впасть в уныние. — Верить, говоришь? Хах, вот по-другому запоёшь, когда к нам заявится этот проклятый лиходей! Захарий бы обеспечил тебя и меня, такой хороший хлопец, он бы защитил нас, была бы ты его женой, а ты… Эх, погубишь меня, погубишь… Светланья была не такой. — Мама вышла за тебя по любви. Разом потерявший надежду на лучшее и веру в Бога, Мелинар махнул рукой и ушёл, понурив голову. Дочь вздохнула, сдерживая себя, чтобы не зарыдать. Данилка нахмурился. — А меня вот больше интересует, где этот хлопец прохлаждается, — сказал он с нескрываемым подозрительным тоном. — Дня два как должен был уже вернуться. Настасья задумалась.***
— Неправильно всё это, он же старик, а я ему синяк поставил… — Ты всё сделал правильно, коваль, — ухмыльнулся Вишнецкий, забрав из рук Захария кошель с монетами. Пан и кузнец устроили небольшой привал на берегу реки Вязьмы, протекающей по опушке леса. Коней привязали к берёзам, а сами сидели на траве и перекусывали купленной в Славенске выпечкой. — За разбойника себя выдал… — качал головой Захарий, от голода даже не прожёвывая пирог с мясом, а глотая и давясь. — А если… Ик… Если он… он меня узнал? Ик! Властош не глядел на него. Прищуренным задумчивым взглядом, с острой улыбкой, он следил за сверкающими солнечными зайчиками, весело прыгающими по волнам реки. — Не узнал, не волнуйся, — волшебник налил в кружку кваса и сделал глоток. — У мельника не должно быть денег, иначе как по-твоему мы с ним совершим сделку? Ничего, осталось недолго. Скоро я навещу твою невесту… Ты ведь хочешь, чтобы она была твоей, правда, Захарушка? — Хочу, пан! Больше всего на свете! Только… — Что только, Захарушка? — Мне кажется, нечестно всё это. — Нечестно получать отказы и дерзость в свой адрес. Ты достоин лучшей девушки, а влюбился в эту замухрышку… — Нет, не называйте её так. Я продолжу вам помогать. Я вам верю… Вот увидите, она полюбит меня! Властош кивал с тёплой улыбкой. Солнце слепило ему глаза. Спустя какое-то время он вытащил из-за пояса кинжал, поднялся с земли. Следует провести небольшой ритуал, чтобы замарашка поняла, с кем имеет и будет иметь дело. Слегка припугнуть. — Вы куда? — Давай без вопросов. Подстрели мне небольшую птицу, любую, лучше всего рябчика. И принеси его мне. Чёрный волшебник закрыл глаза. Сосредоточился. Зашептал заклинание. Чары острыми когтями вцепились ему в душу, начали нещадно тянуть силы. Прошло несколько секунд, и на земле возник удобный арбалет. Воплощать вещи из пространства магическая наука считала самым сложным разделом, но Властош подобному был хорошо обучен. И всё же на лбу его проступил пот, а в суставах, точно кости поломались. Волшебник прислонился к берёзе, мысленно прося помощи хозяина леса. Коваль с изумлением глядел чудо, совершённое колдуном — появившееся буквально из воздуха оружие. Едва не осенил себя божием знамением, но вовремя остановил себя и неуверенно молвил: — Мы ж перекусили, пан колдун… Куда ж пузо-то больше набивать? — А я разве сказал, что он для еды нужен? — усталым голосом отозвался тот. — Делай, что велено… Шляхтичу нестерпимо хотелось добавить слово «холоп», но следовало держаться. Кузнец подчинился, взял в руки арбалет. — Я помогу вам, помогу, — повторил Захарий. — Забирайте всё, что хотите, а Настенька влюбится в меня по уши. Вы ведь поможете? Птицу подстрелить для любовного ритуала вам надо, я угадал? — Конечно, — Властош, вновь почуявший в теле силы, кивнул с мягкой, почти сахарной усмешкой. Захарий мечтательно взглянул в голубое небо. — Девка по уши влюбится в меня теперь… Вот увидите, она будет моей! «А дурак-то прав, — подумал пан, внутренне рассмеявшись. — Да, очень скоро девчонка будет моей».***
На следующее утро Анастасия проснулась рано. Чуть светало, а она уже успела переодеться, надеть поверх сорочки легкий голубой сарафан, повязать косынку на золотистые локоны и отправиться с коромыслом наперевес доить Зорянку. Молоко коровы семьи мельника славилось на всю деревню, ровно как и мука. Но то было раньше. Ныне народ странно реагировал на их продовольствия. Ежу было понятно, что всё это козни чародея (хотя точно утверждать понимание ежей о замыслах колдуна мы не в силах), но и тому же ёжику четко было ясно: так не могло продолжаться вечно! Анастасия старалась верить в лучшее. Всё наладится. Торговля вновь пойдёт в гору. Мелинару опять разрешат поставлять продукты для королевского стола, а сама Настя заживёт своей обыкновенной деревенской жизнью за работой, без особых хлопот и на отдыхе, читая увлекательные книги. — Эй, Настёнка! — моросящую утреннюю тишину прорезал весёлый голосок. От испуга Настасья с грохотом обронила два ведра на траву. В тревоге оглянулась, но потом спокойно вздохнула: к ней вприпрыжку бежал босой мальчик. — Данилка… Ох, ты меня напугал… — Что, думала пан чародей явился по твою душу? Ха-ха! — Данилка рассмеялся и вдруг резко повалил девушку наземь, бодаясь головой, щипая и щекоча. — Данилка, щекотно! Ай, что же ты творишь, дурачок! — Настасья невольно расхохоталась. Радость заполняла её сердце. Словно маленький непослушный братик Данила часто так «нападал» на неё. — Данила, мы всех разбудим! Даже петухи не пропели! Хочешь, чтобы вся деревня… ха-ха! Прекрати! Но Данилка упорно продолжал щекотать подружку: — И пана разбудим! Придёт и захочет заколдовать нас! Ну уж я-то ему покажу! И отец твой покажет! — Данилка, слезь с меня, — на сей раз голос Насти обрёл твёрдость. — Это не смешно, а очень серьёзно. Я ведь не могу просчитать его следующие ходы… Он… Он вернётся, я уверена. Знаешь, я уже стала побаиваться, скоро четверг… — Ага, я заметил, — хихикнул мальчик и наконец слез с Настасьи. Оба уютно разлеглись на влажной, усеянной росою траве. Вставать не хотелось. Над ними раскинулось бледно-серое, плавно переходящее в светло-голубой оттенок небо. С востока начинали пробиваться первые лучи солнца. — А ты почему так рано? Что-то случилось? — Настасья повернулась к мальчику. — Да! Матушке уже совсем хорошо! Передаёт большое спасибо! Говорит, если бы не ты, то Бог ещё вчера её душу бы к себе забрал. Спасибо тебе и дядюшке Любору, конечно, и… твоему отцу. Теперь я знаю, вы никогда не подведёте! Настасья не стала спрашивать, что такого сделал Мелинар для Лисаветы, но кивнула. В конце концов, именно он давал разрешение делиться продуктами с соседями. Мельница-то и хозяйство его. — Знаешь, Даня, без матери жизнь несладка, но я благодарю небеса, что они оставили мне отца. Я с ним как за каменной стеной. Он добрый человек и никогда меня не предаст. — Хм, думаю, ты права. Жаль только пан этого не видит. Упрям, як баран, так говорят южане! Настя слабо засмеялась. — Нет, соколёнок, просто у него свои принципы, а у нас свои. Он лишь злой волшебник, не знающий любви и жалости. — Как из твоих сказок? — уточнил Данилка. — Да, солнышко, как из моих сказок… — подтвердила Настя и добавила: — Он живёт по другим законам, если, конечно, не сам их создает… — А мы пошутим над ним как следует! Разрушим к чертям его законы! Разрушим его планы! — с восторгом предложил Данилка и вскочил с земли. Настасья улыбчиво глядела на мальчишку. Даже чуть прикрыла глаза от удовольствия, пространно слушая речи маленького полководца. Ах, лежать бы так на траве подольше, чувствовать запах утренней росы и слушать трель просыпающихся птиц. Забыть о несчастьях, о бедах, о жестоких людях, обо всём мире… Хоть на время! — Настя! Настя! — тоненький голос вернул девочку в реальность. — Да?.. Даня, ты что-то говорил? — Да так, — ребёнок недовольно поджал губы, маленькие руки упёрлись в бока. — Хм, ясно с тобой всё. Ты меня не слушаешь. Тебе бы отдохнуть… Когда ты в последний раз ела? — Кажется, вчера утром. — Мда, горе ты моё луковое, — Данила покачал головой, взял в обе руки два тяжёлых ведра, а после повесил их по концам коромысла и закинул его себе на плечи. Настасья уже было поднялась, но Данила грозно велел ей продолжать валяться на траве, заявив, что Зорянку он подоит самостоятельно: — Не вставай, я сам. Я всё сам. Я большой! Я мужчина! Вот кто-кто, а Данила умел убеждать! Настасья широко улыбнулась, наслаждено прикрыла глаза. Босые ступни жадно теребили мокрую траву, руки девушка закинула над головой, зевнула, сладко потянулась. Чувство свободы и утреннего блаженства захлестнуло её душу. Но внезапно… Легкие приятные ощущения сменились язвительным голосом в голове: «Я найду и тебя, девочка моя, и твоего отца. Я не отступлюсь от своего. Возможно, я предложу тебе ещё кое-что, только не спеши отказываться сразу, Анастасия… — говорил он. — Я всегда получаю то, что хочу». Всегда получает то, что хочет… Всегда… Такой же убийца… Раздался крик. Не в мыслях, в реальности. Настасью точно ледяной водой окатили. Молниеносно вскочив, стрелой она помчалась в хлев: именно оттуда во всю кричал Данилка. Забежав туда, дочь мельника успела зажать рот ладонью, чтобы не завопить подобно мальчонке. В загоне, на сене лежала корова. Откинув голову назад, она пронзительно мычала в предсмертной агонии. Рядом с умирающей Зорянкой стояло наполненное до краёв ведро. Девушка, прикрывая рот от рвущегося наружу отчаянного крика, подняла глаза на стену. На брёвнах отчётливо алели какие-то надписи. Это был древне-славенский язык, написанный заковыристыми буквами глаголицы. Магический язык Настя не знала, но, поразительно, смогла тотчас перевести и верно прочитать фразу, которую некто написал кровью. — Зачэкай мянэ. По дэшчу у чацвер… — прочитала дрожащим голосом Настасья. — Что сие значит, Настён? — «Жди меня. После дождичка в четверг»… Обомлевшую от страха девчушку дёрнул за рукав Данилка и указал на ведро с молоком от умирающей Зорянки. Белая вкусная жидкость на глазах начала краснеть и становиться всё более густой и липкой. Настя не сдержалась и, сквозь слёзы, закричала во всё горло, когда увидела, что молоко в ведёрке превратилось в кровь…