«Пришла беда — отворяй ворота».
Русская народная поговорка
Прошло несколько дней с тех пор, как не стало Зорянки. Дела семьи мельника ухудшались. Настасью изводил страх: помимо коровы, померли все их куры, хотя не болели. В зерне завелись настоящие черви. Механизм на мельнице поломался. Всё происходило быстро. Резко. Беспощадно. Люди по-прежнему сторонились жилища на краю деревни, чурались и его обитателей. В каждой хате, как колосья под палящим солнцем, вспыхивали слухи о том, будто Мелинар и его дочурка водят дружбу с самыми настоящими бесами! Верными друзьями «прокажённых» оставались только Данила да матушка его Лисавета. Последняя, несмотря на свалившиеся беды, пошла на поправку. Настасья искренне радовалась за неё, но саму терзали тревожные мысли уже о собственном будущем. Пан ещё не объявился, как обещал, зато результаты его «изысканной работы» сейчас только слепой мог не заметить. Чего только стоило то ведро с кровью вместо молока! Чародей зло над ней шутил. Безусловно, потешаться он умел весьма изощрённо, однако подобные шутки уже начинали подавлять. Ужас перемешивался с унынием, а надежда на лучшее таяла, подобно свече. Настасья неосознанно ждала четверга. … Время близилось к полуночи. Дочка готовилась к приходу отца. Она варила щи, но гремела плошками так сильно, что даже взбесила пытавшегося уснуть домового духа. Она раскладывала яблочное повидло в деревянную миску и когда отвернулась, домовой в отместку подсыпал в него соль. Настасья кипятила в самоваре травяной чай, всё время поглядывая на окно. Батюшка вернётся голодный, и наверняка с не особо хорошими новостями… Предчувствие не подвело — так и случилось. Ворвавшись в стряпущую избу, где у печи копошилась Настя, мельник с раздражением кинул на пустой стол мешочек с пятью рублями и одним алтыном, равнявшимся сумме в пятьдесят копеек. На каждом рубле красовался профиль короля Леоша. Настя с Данилкой всегда удивлялись: как, имея столько подбородков и такие румяные сытые щёки, прелестное личико государя умещалось на монетах? Зато его советник, коему предоставили честь увековечить себя на алтыне, смотрелся вполне лаконично, хоть издали его можно было принять за индюка. — Что это? — спросила Настасья, недовольно покосившись на деньги. И тотчас ощутила на себе гневный взгляд отца. — А за сколько по-твоему можно было продать мясо коровы, которую даже не забили?! — Мелинар с такой силой стукнул кулаком по столу костлявой рукой, что монеты подпрыгнули и со звоном упали обратно. Наконец-то уснувший домовой, от шума чертыхнулся за печкой и недовольно закряхтел. Настасья смолчала. Но видя отца, зачем-то поплёвшегося в погребок, окликнула его и предложила выпить чаю. — Сама хлебай свою воду с травой! — рявкнул с несвойственной ему злостью. Вернувшись из голбца, поставил на стол бутыль самогона, хранимого на чёрный день. Рано сдался мельник, раз решил, что чёрный день уже наступил. — Мы скоро по миру пойдем, я, ты… — причитал он. — У нас не останется ничего. Ни-че-го! Понимаешь?! Ни муки! Ни зерна! Ни нашей мельницы! — каждую фразу он завершал, отхлёбывая жгучий спирт прямо из горла. Больно было видеть, как родной человек буквально умирает на глазах. Он поменялся. Кажется, только вчера делился весельем, радостью, да что там — в нём текла сама жизнь!.. А сейчас, когда всё пошло под откос, резко сменил настроение. Конечно же, не он был виноват в оном. «Это всё обстоятельства» — думала Настя. Да, именно обстоятельства. Наверное… — Меня, мало того, что не пускают продавать на рынок, так теперь меня гонят из наших деревенских торговых рядов, кто плюнет, а кто на смех подымает! — продолжал сетовать мельник. — Королевская кухня разорвала со мной договор, а налоги платить надо с каждым месяцем, не забывай! Ни один сосед в деревне не поможет нам, потому что боится! Мы сдохнем нищими, если так продолжится дальше! Настасья с горечью глядела на батюшку. Если бы она могла, она бы повернула время вспять, сделала что-нибудь, лишь бы предотвратить все ужасы! Она бы отговорила отца ехать на ярмарку в тот день! Она бы тогда не столкнулась в лесу, а затем и в самом городе с паном и ничего бы страшного не случилось! Но, к несчастью, Настасья такими силами не обладала. — Я знаю, что виновата, тять. Прости меня. Надо было мне до встречи с чародеем успеть обручиться, тогда, может, судьба повернулась бы к нам светлой стороной… Я просто… — Вот именно! — воскликнул Мелинар, делая ещё один добротный глоток. Спиртное обжигало горло, жгло лёгкие, вызывая кашель и слёзы. — Знаешь… Дело даже не в колдуне и в его бесовских делах, а в тебе, в твоём чёртовом характере! Мы в одночасье могли бы всё изменить, и изменить к лучшему, но нет, ты захотела по-другому! И я не про пана сейчас, а про женихов, которым ты отказывала! А Захарий! Теперь он и не взглянет на тебя! Старый я дурак, поддавался тебе, о чём сожалею! И вот, пожалуйста, мы нарвались на шляхтича, который скоро уничтожит всё, что нам дорого! Ты же знаешь, на что способна эта гниль!.. Вспомнить, каков вкус смерти решила?! Погоди, недолго осталось! Всё из-за тебя! Ты не думаешь о семье! Мама твоя отдала жизнь из-за чёртовых чар, чёртового кулона, который спрятан у тебя под сорочкой заместо звезды Единого! Но отнюдь Светланья не была такой дурой, как ты! Настасья молчаливо смотрела в пол, сносила обидные слова, но не перечила. Это будто не отец говорил, а его тёмные стороны. Его будто подбивало на ссору что-то или… кто-то. — Прекрати пить, пожалуйста! Она осторожно попыталась взять у него бутылку, но получила сильную пощёчину. Первый раз за многие годы… Девочка не вскрикнула, но отошла в сторону, держась за покрасневшую щёку. В глазах застыли слёзы. Полное безмолвие воцарилось в избе. Домовой дух замер за печкой. Даже боль не вынудила Настю проронить хотя бы звук. Казалось, тишина продолжалась целую вечность, пока в один момент мельник не сказал более спокойным голосом, но то, к сожалению, было не извинение: — Завтра пойду, попробую продать сдохших кур бабке Феодосье. Вот чёрт, на северную окраину деревни придётся переться. Но, ладно, может, и получу грош другой… — Завтра четверг, отец… Тот шляхтич… — И что? Фиг ему с маслом, а не деньги! У нас их и нет. Ежели заявится, не убьёт же он нас в самом деле, хотя… — мельник горестно рассмеялся своим рассуждениям. — В любом случае, сама виновата. Покойной ночи! — Мелинар, словно осознав собственный непривычно резкий для дочери тон, чуть смягчился и добавил: — Настенька… Спать он ушёл с бутылкой водки в руках. Настасья присела за стол, подняла взгляд на окно. За мутными стёклами виднелась матушка-мельница, теперь, увы, не работающая. Девочка долго держалась, но в какой-то момент опустила голову на скрещенные руки и зарыдала.***
На следующий день над Южной Полесовкой светило золотое царское солнце. Дети, кроме Данилушки, который сутками сидел с матерью, выбегали из домов, играли в салки, лапту и горелки. Крестьянские ребята смеялись, водили хороводы, радовались свободе и приятной летней погоде, удивительно лёгкой, совершенно не предвещающей беды, да и к тому же, не такой знойной, какая обычно бывает в августовские славенские дни. Мелинар отправился к Феодосье ближе к вечеру, когда солнце совсем утратило силы тепла, а дети разбежались по хатам и уже не преграждали дорогу. Настасья долго не хотела его отпускать. Часами она ходила взволнованная и вздрагивала при любом шорохе. — Да успокойся ты ей-богу! — не выдержал Мелинар. — На небе ни облачка, а ты нюни распустила! Где твой дождик? Не чую, что хлынет! И лиходей не придёт! Пока меня не будет здесь, займись-ка делом. — Тебя словно подменили, раньше ты был другим, — пролепетала Настасья, правда, мельник ушёл быстрее, чем она успела договорить. И едва он скрылся из виду, как внимание девушки привлекла огромная серая туча, надвигающаяся на деревню с запада. Всё-таки хлынет, поняла Настя. Сердце гулко застучало, дрожащие пальцы осенили грудь божественным звёздным знамением — символом защиты Единого Бога. Когда тёмное полотно сплошь заволокло собой вечернее бледно-малиновое небо, в вышине прогрохотал гром. Настасья отчего-то позабыла все молитвы и побежала топить самовар. Батюшка же вернётся, а чай не приготовлен, да и кашу можно на оставшемся от Зорянки молоке заварить! Непорядок. Надо и впрямь заняться делами, а не мотаться по дому в дурных думах! Настя заплела пшеничные волосы в косу, помолилась и принялась за готовку. Отправила в печь горшочек каши, застыла в задумчивости. На столе плевался в стороны огонёк каганца. Непогода за окном сильно волновала душу. Помещение укутал мрак. Щепкой Настасья зажгла ещё одну лучину. Поглядела вокруг и медленно подошла к сундучку подле красного угла. В нём она хранила материнские вещи, приданое, которое пока ей не пригодилось. В сундучке посреди рушников, полотенец и ожерелий жила тряпичная безликая куколка в красном сарафане. Головку куколки украшал вышитый бисером кокошник. Здесь, на юге кокошников не носили, это был праздничный головной убор вольных славенских северных девушек… А игрушка, она не то чтобы слыла волшебной, но сил придавала. Как-никак, мамин подарок… Оберег. Закрыв глаза, Настя с любовью прижала к груди куклу. С такой же нежностью мама когда-то обнимала дочку. Хотелось заткнуть уши: шум обеспокоенной природы за окном не только нагнетал, но и раздражал. По окну хлестали тяжёлые капли дождя. Казалось, ещё немного — и они попросту выбьют стёкла! Настя старалась пересилить волнение и не смотреть в окно. Как там отец? Доберётся ли до дома в такой ливень? Девочка дрожала от холода и тревоги, но ледяной страх вгрызся в позвоночник, лишь когда ветер, со свистом распахнувший дверь, задул лучину и каганец. Светлица погрузилась во тьму. Настасья пошарила по карманам, оглядела избу и поняла, что нечем зажечь огонь. Домовой будто нарочно спрятал щепку! — Что же ты так меня не любишь, нечистый… Домовёнку бы хотелось ответить: «А потому шо рисованным доскам кланяешься, меня угощать забываешь, шумишь да баклуши бьёшь!», но вежливо смолчал. Показываться было не положено. Даже этой юной никчёмной чародейке. Настасье пришлось отложить куколку на стол и отправиться за огнивом, его почему-то мельник хранил в сарае. Выйдя на улицу, сквозь шумный жестокий ливень, Настасья туда и рванулась, но… застыла на полпути. До её слуха донеслось мычание умирающей Зорянки. Что за чертовщина? Зоря же померла! Предчувствие чего-то зловещего закралось в душу. Скованная страхом, она осторожно зашла в хлев. Она ждала увидеть там море крови, призрак их кормилицы или новые надписи на стенах, но… ничего такого там не было. Загон как загон, опустевший и тоскливый, только сено и валяется. «Это лишь мне послышалось…» Дочь мельника выдохнула и направилась в дом, совсем позабыв об огниве. Дождь затихал. Промокшая до нитки, она торопливо зашла в сени. И вскрикнула. В почти непроглядном мраке на фоне серого распахнутого окна неподвижно стояла фигура высокого человека. Вспышка молнии озарила её на секунду. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть нежеланного гостя. — Вы!.. — Я, — мужчина скривил губы в усмешке. — Ох, ты испугалась? Бедняжка. Ну право, не стоит. Не стоит бояться, ты ведь знала, что я приду. И не притворяйся, милая, будто не ждала меня. Она хотела было ответить, что не ждала никакого гостя, но сжала зубы. В конце концов, это ведь неправда. Разумеется, она думала о нём и неосознанно ждала. Со страхом, но ждала, знала, что приедет, чувствовала… — Помнишь, я пообещал навестить тебя после дождичка в четверг? Забавно, но всё так и случилось. Я держу обещания. — Властош повернулся к окну. Ещё одна сверкнувшая молния осветила во тьме серебро его длинных волос. — Хотя дождик скорее напоминает настоящий ураган. Холодно нынче было ехать к вам, плащ пришлось новый прикупить. Мой любимый в муке кое-кто испачкал… Одна очень глупенькая, наивная девочка, — маг поёжился и вновь повернулся к застывшей Настасье. Что делать и как с ним говорить, дочь мельника попросту не знала. Ужас отчаянно боролся с ненавистью. А на языке вертелся лишь один ненужный вопрос: — Как вы нашли нашу деревню? Кто вам помог?! — Зов сердца, он привёл к тебе, — Властош негромко рассмеялся и добавил, наслаждаясь непонимающим выражением лица Настасьи: — Ты забыла огниво, душа моя. Ну ничего, мы это исправим, — он вскинул руки. — Запалиш свитло! — С волшебными словами щёлкнули пальцы, сверкнули ослепительные искры. В тот же миг, в помещении вспыхнуло несколько лучин, лампадка перед иконой и одна масляная лампа, висящая около окна. Настасья протёрла глаза от яркого света, постаравшись скрыть удивление за серьёзной маской. Не каждый день видишь настоящее волшебство, пусть и самое обыденное для знающих колдунов! Властош довольно улыбнулся, насквозь чувствуя, что сумел поразить. — Так же лучше, верно? Чаем уставшего пана угостишь, душа моя? Позволишь хоть присесть или так и будем статуями стоять? Настасья сомкнула губы. Она не двинулась с места. Тогда волшебник сам шагнул навстречу к ней. Решительно. Уверенно. Словно это он значился здесь хозяином. — Я не позволяла вам входить в дом моего отца, — голос Настасьи дрожал, но с каждым словом приобретал твёрдость. — И я прошу вас… Прошу, уходите! Уходите немедленно, слышите?! Она понимала, что совершает очень неосторожный поступок. Перечить человеку из высшего сословия, да ещё и колдуну было крайне глупо. Любой житель деревни, пусть даже вольный, хочешь не хочешь, но хотя бы из-за приличия поклонился бы пану. Однако кланяться человеку, который уже успел «наградить» их столькими событиями, желания не возникало. Да, девочка корила себя за несдержанность. Чувство глубокой тревоги отчего-то терзало душу. Да, она читала много сказок о волшебстве, но во многих книгах волшебство было иным, чудесным и добрым, а волшебники представляли собой самых светлых людей. (Конечно, ведь, по большей части книги о них писали сами волшебники!) Людей, ведающих тайны мира, а не убивающих чёрной магией всё, что дорого простым смертным! «Что же ему надо от меня? — думала Настя. — За долгом пришёл. Но он ведь знает, что нет денег. Он сам всё и подстроил как пить дать! Почему он ко мне привязался?» Сердце требовало разъяснений! Зашло бы к ней в дом чудище лесное, она бы того приняла как отца родного, но только не этого пана… Господин чародей между тем усмехнулся и спросил: — Ты боишься меня, Настенька? Понимаю. Можешь не скрывать, я тебя как открытую книгу читаю. Боишься… Но это хорошо. Власть на страхе держится. Так же, как и магия. На наших эмоциях. Ты не представляешь, какое это чувство — знать, что тебе служит почти целый мир. Уметь управлять людьми, играть с ними, как с куклами — истинное наслаждение! — Его взгляд вдруг упал на обережную куколку Настасьи, лежавшую на столе. — Хм, какая дивная вещица, — недолго думая, Вишнецкий взял её в руки, повертел, внимательно осмотрел орнамент и миниатюрный кокошник. Дочь мельника испуганно глядела, словно кукла была новорождённым младенцем, а колдун — волком, изголодавшимся по живой плоти. — Хм, северянка, значит, — не сводя взора с куклы, прошептал он, похоже сам себе. — Ну да-да, ваша избёнка выделяется среди мазанок в этой забытой богом деревне… Вы, навжийцы, северный народ, больно уж волю любите, — он скривил губы. Воспоминания о первой гражданской войне западных панов со свободным славенским народом и победа последних, всегда оставляла в сердце ясновельможных шляхтичей досаду, горечь и злобу. — Я не правительница, чтобы так рассуждать, как смеете рассуждать вы. И на страхе людей держать не умею. У нас… У нас с вами разные представления о волшебстве и о власти. Положите мою куклу! Она от матери! — Вижу, что материнское. Приданое… Хорошо, что замуж не вышла, не то мороки было бы с тобой больше… — О чём вы? — Настасья качала головой в недоумении. Спокойный и даже удовлетворённый вид чародея ей не нравился. Он так и не ответил на вопрос. — То, что — не правительница, это видно сразу, — только и сказал пан, шагнув вперёд. Настя, напротив, отошла. — Однако больно дерзкий нрав для крестьянки, не находишь? Поди и не служила никому. — Только нашему государю и Господу Богу. В нашей деревне нет ни феодалов, ни помещиков. Мы с отцом на нашей мельнице — люди вольные, потому я не знаю особого страха перед такими, как вы, и выслушивать, пан, ваши бредни я не собираюсь! Изумрудные глаза Властоша на мгновение сверкнули злобой. Сделав несколько быстрых шагов, он прижал острословницу к стене. Буравя девочку надменным взглядом, положил ладонь на стену рядом с её головой, другой же схватил за плечо. Настасья попыталась выскользнуть из цепкой хватки, но не получилось. — Отпустите… Если вы надеетесь получить деньги, то знайте — у нас их нет! И вам ли не знать, почему так сложилось! Ни намека на удивление не промелькнуло в лице пана. — Не повышай на меня голос, радость моя. Как я понял, ты читать умеешь, но книги тебя ничему так и не научили. Ни уважению к старшим, ни хорошим манерам. Как начитанная девица ты должна знать поговорку, что долг платежом красен! — Хорошие манеры у меня есть, пан, — отрезала та. — Только у вас их, видимо, чёрт отнял при рождении! Свидетелей не было, росписей мы не ставили. Да и вы прекрасно знаете, что у нас нет ни гроша! Вы же всё и подстроили для этого! Властош улыбнулся, видимо, довольный тем, что девчонка в кои-то веки попала в точку. Она припомнила сцену с батюшкой, с грубостью и угрозами тогда, при первой их встрече, повторное роковое свидание и все беды, случившиеся после из-за какого-то испачканного мукой плаща. Волшебник тихонько посмеивался. Неужто девочка такая наивная, думал он, что не знает, как господа обращаются с простым людом! Чуть ли не плача, Настасья продолжала: — Только зачем? Объясните толком, зачем? Что вам надо от нашей семьи?! — От твоей неполной семейки — ничего. А вот от тебя… Чаю налей, замарашка, побеседуем. Я обещал тебе разговор по душам. Маг ослабил хватку. Девочка вырвалась. Пан проводил её прищуренным взором. В голове он держал чёткий план. У неё есть способности к необычной магии, иначе стал бы ОН бегать за обыкновенной девкой, дочуркой мельника! Но после весьма оскорбительных слов пан точно решил, как надо действовать. — Мне кажется, будто я знаю тебя всю жизнь, — сказал чародей. Настасья фыркнула: — Когда что-нибудь кажется, это первый признак того, что не всё в порядке с головой. Понимая, что сейчас за такие слова её могут испепелить на месте, она умолкла и ринулась наливать кипяток из самовара. Мёд положила в маленькую чашку, вырезанную когда-то из дерева дядюшкой Любором. Между тем, пан Вишнецкий, который уже пребывал, мягко говоря, в недобром расположении духа, резко расстегнул, да что там, почти сорвал серебряную застёжку, скрепляющую у горла плащ и бросил его на лавку. Дочь мельника с осторожностью покосилась на чародея. Самой себе мысленно призналась, что никогда ещё не видела одежды краше, чем у этого господина. Действительно, судя по одежде, сударь был очень состоятельный. Расшитая серебром, но вместе с тем довольно простая укороченная чёрно-фиолетовая туника доставала владельцу до колен; на кожаных сапогах Настасья разглядела витиеватые узоры, а на поясе, помимо дорожной сумы, увидела тонкий, точно игла, кинжал. Пальцы волшебника, унизанные перстнями, как раз покоились на рукоятке клинка, сжимая его так, что костяшки побелели. Анастасия успела заметить кривую улыбку пана, когда тот начал следить за её любопытным выражением лица, и тотчас отвернулась заваривать чай. Молча погрузилась в любимое дело: поставила на стол глиняные кружки, взяла сушёные травы, добавила к ним мелиссу с мятой, достала сахарницу. Руки девушки дрожали. Скоро и на дорогостоящий сахар при такой жизни у них денег не останется… Властош же по-хозяйски расположился за накрытым скатертью столом. — Две ложки сахара мне в чай положи, — приказной тон господина резанул Насте по ушам. Хоть бы «пожалуйста» добавил! Впрочем, она не сомневалась, что после панского «пожалуйста», люди обычно кончают с собой, чтобы не быть ему должными… Девочка шумно выдохнула. Всё же надо создать иллюзию того, что прозвучала вежливая просьба, только и всего. Попробовав не обращать внимание на злую насмешку, горящую в зелёных колдовских глазах, дочь мельника исполнила «приказную просьбу». Однако понимая, что пить обычный чай, пускай и с мёдом, но без основного сладкого угощения как-то не по-людски, принесла ягодный пирог. Последний пирог, испечённый на их муке. Разрезав его на кусочки, не говоря ни слова, подала один кусок пану. Прежде, чем начать трапезу, маг решил завести разговор. Девчонка же хочет знать, зачем ему всё это, так пусть узнает. Рано или поздно должна узнать, если сама не догадывается! — Я бы забыл о тебе навсегда, душа моя, но благо, госпожа Судьба соединила наши дорожки во второй раз, там в Славенске, — начал он, ковыряя ложкой начинку пирога. — Твой символ на запястье говорит о многом. Когда я его увидел, то понял, что нашел свою помощь. Много лет не находил, а тут!.. В каком-то захолустье, неуклюжая крестьянская девка да с таким даром… Ироничный характер у высших сил, весьма ироничный, — Властош странно усмехнулся и, подняв глаза на Настасью, стоявшую буквально над душой, твёрдым голосом молвил: — Боги чародейские даровали тебе необычные способности. Магию Искусников. Разве ты не замечала, что одарена ими? Это — большая редкость. Я бы помог раскрыть твой талант. Обучить тебя. Если ты только согласишься. По-хорошему… Только бумагу одну подпишешь и уедешь отсюда со мной. Настасья присела за стол напротив волшебника. Сотни разных мыслей птицами пролетали в голове. Ну уж, нет! Учиться чародейству, возможно, она бы согласилась, но не у него! Избавьте! После всего того, что этот негодяй сотворил! И он ещё называет это «по-хорошему»?! И, что за бумага?.. Вишнецкий отпил глоток чая и поморщился: напиток сплошь пропитался солью. Настасья, почуяв внутри себя разрушительную ярость, глянула на пана, который дабы заглушить вкус особенного чая, приготовленного Настенькой, поднёс ложку с кусочком пирога ко рту. Пирог оказался приготовленным на славу, однако под тяжёлым взглядом Искусницы гость закашлялся. Чёртов кусок попал не в то горло! И то ли помещик был настолько голодным, что поторопился, то ли девочка ненароком как-то не так посмотрела. — Отродясь магией не занималась и заниматься не собираюсь! Нет ни грамма волшебства во мне! — заголосила Настасья, не сводя пламенного взгляда с задыхающегося чародея. Вот бы помер на месте… — Но если на мне и лежит сие проклятье, то всё, чего я хочу, это — избавиться от него! А вы… Околесицу несёте! Я вашей игрушкой не стану! Уйдите вон! И никогда не возвращайтесь в наш дом! Слышите, никогда! Вишнецкий, хватаясь за шею и пытаясь откашляться, вскинул руку: в тот же миг в лицо девочки из его ладони ударил яркий залп света. Настасья вскрикнула, прижав пальцы к ослеплённым глазам. И только тогда кусок злополучного пирога вылетел из дворянского горла. Властош облегчённо выдохнул. Следом рванул к Насте, схватил за волосы и заставил поглядеть на себя. — Значит, ни грамма магии в тебе, да? — шипел он, больно стискивая волосы на затылке девчушки. — Ребёнок еще совсем, не ведаешь, что говоришь! А что это было по-твоему?! — Случайность! Ах, больно! Маг горестно рассмеялся: — Видел я, какая случайность! Ворожба у тебя на эмоциях прорастает! И проявляется, чёрт бы тебя побрал, когда не надо. Хотела, чтоб я подавился, да, дорогуша?! Настасья испуганно глядела на разъярённого колдуна. В ответ сорвалось холодное «нет». — Брешешь! — Нет, — повторила девочка надтреснутым голосом в ответ, только в глаза постаралась не глядеть. Внезапно, в этот же миг, из дорожной сумки пана на поясе, сама собой, словно она была живая, выпала колода карт. Чародей нередко брал их с собой, впрочем как и волшебный перстень, как склянки с разными зельями на случай особой необходимости. Карты именовались Оракулом. На таких картах однажды некая жрица с дальнего востока, приехавшая с табором гадалок и заклинателей, поведала маленькой Анастасии о будущем муже, который по мнению Оракула должен обладать великой силой, об испытаниях и возможных горестях, и о… Да она много всяких странностей наговорила! Соль заключалась в том, что это были те самые карты! Настасья их узнала. Ходили слухи о возможности сих карт в точности предугадать грядущее. Но судьбу и человек может в любой момент поменять, Настя искренне в это верила. — Та-ак, интересно, что тут у нас? — волшебник наконец отпустил волосы девочки и поднял с пола колоду. Он положил на стол первую карту, отлетевшую в сторону от остальной колоды. Настя успела заметить её изображение: на карте красовался чёрный, как дёготь, петух с позолоченными клювом и глазом. — Чёрный петух, — констатировал Властош, указывая на карту. — Символ лжи, девчонка. Даже Оракул говорит, что ты нагло врёшь мне! Анастасия опустила взгляд. Да, врала. И смерти про себя желать — последнее дело, но… Но ведь этот лиходей того заслуживает! — Да ты очи ясные не прячь, голубка, я прекрасно знаю, о чём думаешь. Боишься и ненавидишь. Чтобы всё вернулось, как прежде, мечтаешь. Но как прежде, уже не будет. Хм, хочешь, я тебе судьбу ближайшего грядущего предскажу? — с ухмылкой маг прикрыл глаза и, не дожидаясь ответа, начал тасовать карты. — Нет, я не хочу! — голос Насти прозвенел, как разбитый вдребезги хрусталь. За окном зловеще сверкнула молния, хотя дождь уже давно прекратился. На пол из колоды вновь вылетела одна карта. — Опять ложь, душа моя, — пан, посмеиваясь, показал ту же самую карту с изображением чёрного петуха. — Гнусная ядовитая ложь… Довольствуясь страхом девушки, он пригласил её присесть за стол, а сам навис над ней, напоминая хищного сокола, следящего за беспомощной мышкой. Настасья судорожно вздохнула, когда маг наклонился к ней, положил руки на хрупкие плечи. — Что вы делаете? — Пытаюсь с тобой по-хорошему. Объяснить тебе, что всё здесь решается по моей воле. И даже Оракул сейчас это подтвердит. Ловкие руки мужчины, испещрённые венами, принялись тасовать большую колоду. Настя замерла. Она слышала запах длинных волос чародея, которые касались её щеки. Чувствовала аромат роз и лилий от его чёрно-фиолетовой туники. Ещё он пах лесом: соснами, полынью, горькими травами… и самой магией. От такого дурмана у Насти закружилась голова. — Неужто настолько боишься меня, радость моя? — тихо прозвучал в ухо совершенно неожиданный вопрос. Настасья прикусила губу. — Нет. Опять солгала. Чародей засмеялся, почти ласково уткнулся носом в золотистые, пахнущие мёдом волосы Настасьи. Он умеет применять нежность, когда надо. Одна беда — нежность его фальшивая! — Ты — первая, кто пренебрегает моим предложением. Любая другая на всё бы уже согласилась. — Но я не «любая другая». Я не такая дура. Пан как-то печально, и даже не с притворством, выдохнул: — Ну как знать, как знать… Посмотрим, как запоёшь после своих ошибок. Итак, прошу, — Настю затрясло мелкой дрожью, когда волшебник почти прикоснулся губами к её уху и прошептал: — Три карты, девчонка. Вытяни три карты из моей колоды, коли не боишься. Они-то и расскажут правду. И поверь, ты сейчас убедишься в том, что лучше мне не отказывать. Я тебе учёбу предлагаю, а не женитьбу. Настасья попыталась прийти в себя, сделала вдох-выдох и, закрыв глаза, достала из колоды те карты, к которым тянулась рука. Чародей отложил колоду, но сам от Насти не отошёл, напротив только сильнее приобнял позади. Но уже далеко не с нежностью, как мгновение назад. Анастасия даже испугалась, что он сейчас её попросту придушит, однако изумрудные глаза мага, коих она не могла увидеть, глядели с неподдельным интересом только на стол, где лежали вытянутые девичьей рукой карты. Казалось, всего лишь на миг, но пан забыл о дочке мельнике. — Пожар, Бой и Клетка, — озвучил господин Вишнецкий названия карт. Картинки на них были нарисованы чёрные, мрачные, полностью соответствующие описанию. Анастасия с ужасом взирала на них. Огонь, поглощающий дом. Толпа людей с обнажёнными мечами, сошедшихся в жестокой схватке. Птица, запертая в маленькую клеть с золотыми прутьями. Удивительно, но если приглядеться, то могло показаться, будто изображения движутся! Вот воины дерутся друг с другом. Слышится звон стали и крики погибающих в схватке людей. Кровь. Страх. Смерть. Вот, пламя взмывается в траурное небо, поглощая горячей волною дом. А вот — несчастная птица клювом и крыльями бьётся о прутья клетки. Ей тесно. Ей не улететь. Ей не вырваться на свободу. Её заперли… — Что ж, Настасьюшка, быть тебе моей пленницей! Шум оружия и треск пожара прервались бархатным, но в то же время отдающим морозом, голосом чародея. — НЕТ! — Настасья змеёй выскользнула из мёртвой хватки. Она отскочила к бревенчатой стене, едва не задев висящую масляную лампу. Властош встал. Выпрямился. — Аккуратнее, милая, не то дом, а затем и мельницу батюшки спалишь. Где же он жить-то будет? Хотя сарай, может, и найдёт какой. Мышатам есть где устроиться, главное, чтобы на кошку не нарвался! — Какой сарай, какие мышата, о чём вы! — Настасья задрожала. Грудь её сдавило неприятное, не позволяющее вдохнуть чувство страха. В смятении запустила она пальцы в светлые волосы, принялась кричать и прогонять лиходея: — Уходите отсюда, прошу! Пожалуйста, покиньте мой дом! Выметайтесь! Сгиньте! — Зря, Анастасия. Ты меня не знаешь полностью. Ты также не знаешь, на что я могу быть способен. Последний раз спрашиваю: пойдёшь ли ко мне в ученицы? Не упирайся, позволь раскрыть твой дар! Ты должна помочь мне. — Нет, не должна, пан. Я лучше умру в нищете, чем зачахну в неволе! Глупая девочка, ему наплевать! Он никогда этого не поймёт! — Если откажешься, случится всё, что показали карты, — произнес серьёзно чародей. — От Судьбы не убежать. Подпиши договор, стань моей! По-хорошему предлагаю. Откажешься — прольётся очень много крови и слёз. И церемониться с тобой и твоим папашей я не стану, клянусь! Вот тебе последнее моё предупреждение, Анастасия. — Мельница и отец — моё счастье! Но уж точно не вы и ваше чёрное колдовство! — девушка схватила со стола материнскую куклу в одну руку, а в другую — кухонный нож, и выставила перед собой. — Уходите, пан! Отца вы не тронете! И только попробуйте подойти ближе! — Ты мне цветочком угрожаешь? — красивое лицо пана испортила кривая улыбка. Настасья посмотрела на оружие в руке, но вместо ножа в ней оказалась алая роза, которая тотчас оцарапала шипами ладонь девушки. По коже заструились алые ручейки. — Вот и первая кровь, — бесстрастно произнёс тёмный волшебник. — Ох, что же ты так смотришь? Ты ведь любишь живые цветы… Властош беззвучно посмеялся. С чародеем не шути, с чародеем не шути, так и твердил внутренний голос Настасье. Опять за окном раздался гром. И послышались звуки шагов. В сенях показалась тощая, измотанная жизнью фигура… Это был отец. Сверкнула молния. Мелинар вошёл в избу, мокрый и дрожащий. На лице его не было и следа прежней радости, с какой он всегда возвращался домой. Поначалу он даже не заметил ни дочку, ни «долгожданного гостя», все мысли занимал сегодняшний отвратительный вечер. Старушка Феодосья вручила всего несколько рублей за подохших кур, на такие гроши особо не разгуляешься, да ещё полил чёртов дождь! Надо было раньше выходить! — Отец!.. — голубые глаза Насти заблестели от слёз. Никогда прежде она не видела батюшку таким подавленным. Мелинар не заметил чародея, стоящего в тени. Он подошёл к дочери, положил голову ей на плечо. Голос его, усталый, изнемогший, зазвучал с прежней лаской, с какой он всегда встречал своё чадо: — Золотце моё… Тут всего несколько рублей. Но, быть может, прорвёмся… Да, прорвёмся, дитятко… Прости меня… — Всё будет хорошо, — отозвалась дочка без особой веры в собственные слова. Нет. Уже не будет, Настенька. — Какая сцена, ах как трогательно! — из темноты раздалось хлопанье ладоней. Мельник дёрнулся и обернулся на насмешливый голос. Глаза Мелинара округлились, но костлявые руки сжались в кулаки, да так сильно, что послышался хруст костей. — Вы… Мерзавец! Что вы тут делаете?! — желание жить, чтобы защитить родную дочь и дом вернулось к мельнику, и вспыхнувшая в сердце ненависть буквально пропитала воздух. Однако, пан оставался невозмутим. Злость Мелинара его скорее забавляла. — Знаешь, я не перестаю удивляться, почему вся ваша семейка делает вид, будто меня не ждала! Я сказал тогда чётко: после дождя в четверг приеду. И я приехал. За долгом. Деньги или твоя девчонка. Выбирай! Властош говорил уже без улыбки. — Ни денег, коих у меня из-за вас теперь нет, ни дочку мою вы не получите, пан Вишнецкий. Вы нарочно всё это делали! — не помня себя от злости, Мелинар подбежал к пану и схватил его за грудки. — Что я делал нарочно? — маг в изумлении выгнул бровь. — Не притворяйся, лиходей! Сказано тебе: ни рубля от нашей семьи не получишь. А если я ещё раз увижу тебя в своём доме… — начал было мельник, но пан холодно перебил, прожигая свирепым взором крестьянина: — Как быстро на «ты» перешёл, надо же! Мой титул для тебя уже пустой звук?! В очах Властоша сталью сверкнула угроза. Настя тревожно следила за развернувшейся сценой, понимая, что сейчас её отец не должен поддаваться гневу. Чародей ведь специально разжигает в нём злобу! Разве нет? Он ведь это прекрасно умеет делать! Мелинар колдуна не отпускал. Тогда Настасья, подойдя, мягко прикоснулась к плечу батюшки: — Тять, не стоит. Пусти его, пускай идёт своей дорогой! Отец послушался с неохотой. Властош продолжил скалиться. В последний раз велел Настасье сделать «правильный выбор», и в последний раз она твёрдо отказалась. — Тронешь мою девочку хоть пальцем, — заявил Мелинар, — самолично глотку перегрызу. Терять мне нечего. Вишнецкий на секунду замер. Рука его поправила на пальце изумрудный перстень, и Настасья вспомнила про его волшебную силу. На всякий случай, заслонила собой отца. Однако тонких губ помещика вновь коснулась едкая ухмылка: — Смело, мельник, смело. Только как бы тебе потом не предстать перед судом и нашим государем. Я ведь не отступлюсь от своего. — И я тоже! Никто не знал, чем бы закончился их разговор, если бы в дверь избы внезапно не постучали. С улицы доносился плач, и тоненький голос с отчаянной просьбой впустить в дом. Мельник, задев плечом чародея, вряд ли случайно, уверенным шагом направился открывать дверь. — Прохвост! О, ты как всегда не вовремя! В светлицу вбежал плачущий мальчонка. — Данилка! Что произошло? — Настасья, совершенно позабыв о пане чародее, стоящем рядом, об отце и всех бедах, рванула к названому братцу. Ребёнок, всхлипывая, пролепетал одно-единственное слово: — Мама… — Лисавета? Что с ней, дитятко?! Вытерев мокрый нос рукавом рубашонки, Данила судорожно выдохнул и ответил, запинаясь: — П-п-п… П-померла… Померла м-моя м-мамка… Настасья ахнула. Мелинар, уже безэмоционально, опустился за стол, как подкошенный. Первая мысль, возникшая у него в голове предстала в виде небольшого размышления о том, сколько дерева, сил и времени понадобится для того, чтобы сколотить какой-никакой, но гроб. Ребёнок один с такой проблемой не справится… А Любор уже в столице. Господи, что он скажет, когда узнает… Данилка утонул в объятиях подруги и из-за её спины встретился со взглядом тёмного волшебника. В глазах пана блеснули зелёные звёзды. В этих звёздах можно было разглядеть нечто, похожее на жалость. Властош снял с пальца перстень, спрятал в суму и потянулся к дорожному плащу, стараясь больше не глядеть на мальчишку. — Ну, похороны — дело святое, — молвил он с прохладцей. — И мама тоже. Помогите хлопчику, утешьте. Три дня даю вам. Надеюсь, успеешь всё сделать, мельник? А ежели не вёрнешь долг, расплатишься ею, — без тени жалости он кивнул на Настасью. А ты ей расплатишься, как бы то ни было. — За пирог и особенно за чай благодарю, замарашка. Никогда ещё с солью не доводилось пить. Видимо, домовой дух тебя очень любит. — Приблизившись к Настасье, Властош понизил голос, тихо предупредил: — Поверь, это не последняя чашка чая, которую ты мне подаёшь. Оракул не лжёт, я заполучу то, что хочу. А я всегда получаю желаемое, запомни. Наконец, понимая, что сегодня ему здесь делать больше нечего, покинул дом со словами: «До скорого свидания, Настенька. Не прощаюсь». Когда пана колдуна и след простыл, Настя заперла дверь и дозволила маленькому сироте приникнуть к себе, прижаться. Она не знала, что ему сказать, как утешить. В нужных словах нашёлся Мелинар. Только его слова были неутешительными, а скорее честными, правдивыми. — Смерть скосит, а любовь засеет, — устало прошептал он. — Всё идет по кругу. Прими как должное. В этом и есть жизнь, маленький друг. Данилушка кивнул. Он старался унять слёзы, но не смог. Не сдерживая себя, уткнулся в голубой сарафан Насти и зарыдал во всю силу. Обережная куколка Насти, сидящая на столе, казалось, печально склонила голову, будто плакала вместе с мальчиком. Что ждало их всех впереди, было страшно представить. Но они и не пытались вообразить. Надо было заняться другими, более важными делами, пока им дали немного времени.***
Пан встретился с Захарием около леса глубокой ночью. Они выбрали северо-восточный край, куда никто не ходил: оттуда чаще всего выбегали волки. Потому двоих людей никто не видел. На лице мага, когда тот объявился, кузнец успел заметить задумчиво-печальное выражение. — Ну, как прошло, господин? — Перехожу ко второму варианту, — ответствовал Властош. — Не переживай, коваль. Скоро она будет твоей. Планы чуть поменялись, мама вашего деревенского мальчика померла, пусть похоронят, следует подождать. — Данилки, что ли, мамка? Властош кивнул. — Это… Ваших рук дело? Чародей медленно поднял на Захария глаза. Неподдельное изумление отпечаталось на его лице. — Не суди меня так низко, коваль, — сказал он. — Я хорошо знаю, каково это — терять мать. Мама мальчика померла от болезни, я тут непричастен. И только попробуй ещё раз обо мне так подумать, пожалеешь… Захарий умолк. Тишина длилась какое-то время. За Властошем последовало объяснение, как кузнецу действовать дальше. Вскоре, если Захарий всё правильно понял, через три дня, ему следовало пойти к отцу Настасьи и предложить денег, которые пан спокойно вручил ему в кошеле. — Не бойся, всё по справедливости. Тебе девчонку, мне — имущество её папаши. Влюбится Настенька в тебя, я постараюсь, не говоря уже о том, что официально жинкой твоей станет. Вот ваш брачный договор! Читать же ты умеешь? — Вишнецкий махнул рукой, и в его пальцах, окутанных тёмным дымом, возник контракт, исписанный тысячами до ужаса мелких букв. Глаза Захария чуть не вылезли, пытаясь прочесть хоть несколько предложений. Разобрал. Действительно, про свадьбу там что-то и впрямь говорилось. — Нужна только подпись отца, она всё решает. Вот здесь, главное, чтобы расписался. Видишь, куда указываю пальцем? — Да вижу, вижу я, пан. «Это формальность, но я хочу быть честным перед законом, — подумалось колдуну. — Господь Всемилостивый, уж извини, что к Тебе обращаюсь, просто ответь: зачем мне такие трудности?! Почему я не ищу лёгких путей? Их бы всех заколдовать, и дело с концом! Силой же могу девчонку заполучить, но нет, захотел, ёлки-палки, чтобы всё было по закону! Ох и намучаюсь я с этой семейкой… И с этим идиотом». Властош исподлобья покосился на кузнеца. Тот, радостный, что разумеет грамоту, изучал брачный договор, совсем не представляя, как ловко, с помощью магии можно переставить буковки на листочке, превратив его из контракта о продаже человека в некий «брачный договор». Одна беда — подпись, которую стереть потом уже будет невозможно, закрепляет истинную суть контракта, чтобы там не было написано. — А вы… Вы, господин, на нашу вессилю-то придёте? — вдруг спросил Захарий, имея в виду свадьбу. — Обязательно. О чём речь?! — Властош прикусил губу, сдерживая смех, а затем поинтересовался, какие у Настеньки любимые цветы. Без подарка на праздник как-то не по-людски! — Васильки, пан. Они такие же красивые, как и она сама. — Ну вот и подарю ей один василёк, — прошептал чародей, нащупав в суме магический перстень. Захарий же мечтательно улыбнулся, любовно продолжая глазеть на «брачный контракт». Властош не прекращал благодарить богов за выгодную встречу с этим дурнем-кузнецом.