— Каждому кланяться — голова отвалится. Пусть тебе медведь в ножки кланяется! — Ну, что ж, Иван, пусть по-твоему всё и сбудется. Медведь мне будет в ножки кланяться, а согнётся твоя спина… © Х/ф «Морозко»
Тучи таяли в вышине, разрывая грозовой занавес. Друзьям, пробиравшимся через густой лес, открывалось усыпанное звёздами иссиня-чёрное небо. Звёздная россыпь напоминала сверкающие самоцветы, какие во многих легендах, по обыкновению охранял в подземном мире крылатый змей Аспид — враг Единого Бога. Среди ночных сокровищ высоко-высоко висела в небе полная луна, освещая серебряными лучами путь. Рука об руку пробирались беглецы по заросшим тропинкам Южного Полесья. Сначала мчались со всех ног в чащу, не смея сворачивать на главный тракт, потом останавливались, чтобы отдышаться и понять, куда же их занесло. Со всех сторон величественно и надменно взирали на них деревья: стройные и корявые, ветвистые и сухие, молодые, а то и совсем дряхлые, уже давно обросшие лишайником. Как языческие чародейские идолы грозно взирали они на незваных гостей глазами-дуплами. Малахитовые ели казались путникам настоящими великанами, такими гордыми и царственными, но за каждым их стволом Настасье виделся силуэт тёмного колдуна, и от того становилось не по себе. Настя убеждала себя в том, что Властош ей всего лишь мерещится, однако на ночлег решила не останавливаться. Надо успеть до утра достигнуть столицы, но по главному пути идти опасно, да и не найдёшь его теперь, в такой кромешной мгле. — Надо успеть, — бормотала себе под нос девчушка, пробираясь сквозь колючки, кусты крапивы и коряги. — Чтобы не нагнал, чтобы он нас не нагнал… В какой-то миг она сама не заметила, как рука Данилки выскользнула из пальцев, и по наитию продолжала шагать вперёд, в самую глубь Полесья. — Насть, давай передохнём… Я больше…не могу, — голос Данилки, слабо прозвучавший где-то позади, вынудил остановиться. Обернувшись, девочка увидела еле плетущегося за ней отставшего братца. — Нет, Дань… Нам надо к дядюшке Любору, он сможет помочь! Иначе… пан догонит… Давай мне руку! Данилка тяжело вздохнул и, пересилив усталость, согласился. Крепко держась за руки, они устремились дальше. Сучья кривых деревьев цеплялись за их одежду, словно норовя схватить и оставить в лесном плену навеки. Острые камни изранили ноги в кровь, острая трава царапала кожу, но несмотря ни на что друзья одолели ещё треть версты. С каждым шагом идти становилось всё труднее и труднее. Данилка вскрикнул, когда его босые ступни ожгла злая крапива. Хотелось пить. Хотелось есть. Хотелось спать. И было непонятно, чего больше. Мальчик потянул сестрицу за рукав. Она оглянулась и встретилась с жалобным взглядом Данилы, в котором плескалась одна единственная просьба: остановиться, отдохнуть, набраться сил. — Я не могу больше, прости… Если хочешь, иди одна. Дрожащие ноги ребёнка подкосились. Не выдержав, он отпустил руку Насти и свалился на кучу прелых листьев, прямо в лунку между извилистых корней раскидистого вяза. — Даня, ну осталось ведь чуть-чуть, мы должны! Хочешь, я тебя на спине понесу? — Голос Настасьи прозвучал жалобно, отчаянно. Она смотрела на друга без особой надежды, стараясь не зарыдать от бессилия. Сердце от быстрого бега и долгой ходьбы гулко стучало внутри грудной клетки, голова кружилась волчком. Настя почти не ощущала собственного тела, дикой усталости, но догадывалась: стоит сделать ещё несколько шагов, и она тоже свалится на землю тряпичной куклой. Она попросту умрёт на месте. — Я тяжелее, чем мешок муки, Насть. Не хочу быть тебе обузой. Данилка шмыгнул носом: в ночной чаще холод пробирал до костей. Настя и сама поёжилась. Она чувствовала, как слёзы щиплют глаза, с ужасом видела перед собой одну и ту же картину. В ней вновь пылала мельница и отчий дом; отец сражался с паном, а колдовство, вырвавшееся из перстня, сызнова обращало батюшку в мышонка. Тихо застонав, дочь мельника позволила себе рухнуть на покрывало опавших листьев подле мальчика. «Я тебя найду, Настасья! Я тебя отыщу! Ты не спрячешься!» — кричал никому не слышимый резкий голос у неё в голове. Как бы Настасья ни желала избавиться от него, ей казалось, что он повторял эти слова бесконечно. С каждым разом крик колдуна всё острее вспыхивал ноющей болью в висках. — Мы заблудились, да, Насть? На вопрос Дани сестрица решила не отвечать, а утешить тем, что с восходом солнца они обязательно найдут нужную тропинку. Данилка недоверчиво поджал губы: если его подруга думает, что он ещё маленький, то сильно ошибается! Она пытается врать, считая, что принесёт тем самым облегчение. Глупая, совершенно бессмысленная идея — стараться казаться взрослее такими способами! — Мы заблудились, можешь не говорить, я понял, — Данилушка хоть и прильнул к боку названой сестрицы, однако, отвернулся от неё. Настасья, торопясь перевести разговор на другую тему, сказала: — Погоди, я попробую тебя согреть! Одной рукой обняла ребёнка, другую выставила вперёд, предпринимая попытку колдовать. Чудом ей удалось вырваться из тумана отчаянных мыслей и воплотить энергию в жизнь. На пальцах слабо заискрился светлячок. Не спеша, с треском, он начал разрастаться. Магия отнимала последние силы. По коже побежал разряд, точно её кололи иголками, рука отяжелела, будто налилась свинцом. И всё же, Настя старалась удержать огонёк на ладони как можно дольше, пока тепло не проникло в тело озябшего Данилушки. — Не надо, не надо, прошу, — прошептал тот, схватив подругу за руку. И только юная самоучка-волшебница отвела взгляд, магический огонёк тотчас погас. — Почему? Тебе холодно! Я пытаюсь найти что-то хорошее в своём даре… или проклятии. — Лучше не надо. Ты не умеешь правильно колдовать, и оттого тебе больно, — Данилка, видя удивление на лице Насти, пожал плечами: — Прости за мою прямоту, мама меня всегда учила не врать. Разве что — во благо или в крайних случаях. Но здесь лучше сказать правду. А ещё, свет приведёт сюда если не зверей, так пана Властоша. Он уж наверняка рыщет по лесу. Ты хочешь, чтобы он нас заметил? Не искушай судьбу, ты же устала! Давай спать… Пожалуйста… С такими разумными речами, хочешь не хочешь, пришлось согласиться. Правда, Настасья не сдержалась. — Подумаешь, — процедила она, — Ишь, какой умник нашёлся!.. И, чтобы ребёнок не обиделся, она тут же, как можно сильнее заключила его в объятия, поцеловала в макушку. Данилка хотел оттолкнуть её локтем, но Настя держала крепко. Пришлось сдаться. Нельзя было сказать, что ни Настя, ни Данилка не испытывали страха. Испытывали, да ещё какой! Тревога терзала им душу, желудки скручивала неприятная пустота, а в памяти возникали самые плохие воспоминания из недавнего прошлого. И всё же, стоило попробовать уснуть: сон издавна считался лучшим лекарством от всех горестей. Главное, не замёрзнуть и выбраться из чащобы. Светланья, мама Насти, постоянно твердила, что, если заблудишься в лесу, можно попросить его хозяев о помощи. Леший может помочь или Лесовичок. В разных губерниях восточных и северных земель, и в разных волостях южных и западных, и на окраинах, и в богом забытых местах простой народ называл духов разными именами, но суть-то оставалась одна. Этот дух слыл Хозяином Леса. В сказках для детей имя его звучало добро и ласково «Старичок Лесовичок, коренной Боровичок», в простонародье он звался «Лешим», а магическая знать уважительно обращалась к зелёному духу, называя его «Лесным Паном» или «Сударем». В славенских повестях, которые любила читать Настасья, шляхтич и чародей, Анджей Кирецкий, также прославившийся на страну как известный исследователь-этнограф даже приводил специальные заговоры дабы вызвать или задобрить лесного духа. Настасья долго не хотела произносить их. Добрых историй для неё на свете уже не осталось, она это уже поняла. Все несчастья, случившиеся за последние несколько дней, похоже, сошли со страниц самых страшных сказок. Так, можно ли было и дальше рассчитывать на помощь добра?.. Но всё же, не зря говорят: надежда умирает последней. Опустив руку в кармашек сарафана, сжимая тряпичную куколку матери, Настя, чуть не плача, едва слышно попросила: — Сударь Лесной, смилуйся над гостями твоими. Не губи нас, обогрей, защити от зверей и лихих людей. Покажись, сударь Лесной, помоги нам! Данилушка слышал, как много раз повторяла Настасья одни и те же слова, точно молитву, пока окончательно не провалилась в глубокий сон. Сам Данилка засыпал с улыбкой на губах, довольный тем, что в Насте ещё сохранилась вера — опора любого человека, попавшего в беду. Друзья уснули быстро, уютно убаюканные шелестом листьев. И сквозь пёстрые сны, в которых каждый видел близких людей, видел свой дом и ощущал радость, чувствовалось приятное тепло. Казалось, кто-то невидимый укрыл их, сжавшихся в комочки кутят, от холода и голода, большим мягким одеялом.***
Серым ранним утром их разбудили странные звуки. Неловко начинали запевать птицы, колыхались листья, свистели юго-западные ветра, но помимо всего привычного, слышался такой звук, будто кто-то со звоном мерно постукивал спицами. Насторожившись, Настасья приподнялась со своего «ложа» и с изумлением обнаружила, что они спали в тени раскидистого вяза под тёплым клетчатым одеялом. Так, вот почему холод не добрался до их косточек! Но откуда в лесу одеяло и, главное, кто их им укрыл?! Когда Настя разбудила Данилку, тот в отличии от неё, отчего-то совсем не поразился неизвестно откуда взявшемуся в лесу предмету. — Это нам Лесной Сударь подарил, как ты просила, — объяснил он с блаженной улыбкой. — Чего ты удивляешься? Гляди, и лес уже не такой страшный, как ночью, только тумана много. — Не переживай, малец, — послышалось из-за ствола вяза, — он скоро рассеется. Потеплеет, и погодка станет получше. Скоро наступит жара похлеще, чем пекло в Огненном Царстве, месяц Жнивень, такое времечко непростое, ни хухры-мухры, так сказать… Данилка обернулся на тёплый, но скрипучий, точно старая дубовая дверь, голос. Настасья, вздрогнув, вскочила на ноги и осторожно обошла дерево поглядеть, кто же с ними говорит. Позади вяза, с другой его стороны на пеньке, сгорбившись, сидел низенький старичок с бородой до колен. На седую голову он нахлобучил причудливую широкополую шляпу, больше походящую на шапку гриба. Костлявые пальцы дедушки ловко управлялись со спицами, которыми он шустро вязал разноцветный носок. Так вот откуда раздавался этот знакомый всем рукодельникам звон! И вот кто одарил тёплым покровом заблудившихся в ночи детей. Настасья уставилась на незнакомца в причудливой шляпе, раскрыв рот, но всё же смогла поблагодарить. Старичок отложил вязание, встал с пня и весело подмигнул. — Да, не за что, красна девица! — странно светящиеся зелёные очи сверкнули, вокруг них разбежались смешные морщинки. — Разве я мог вам позволить простуду схватить? Не люблю, когда в моём лесу кто-то болеет! Лес должон, наоборот, излечивать от всякой хвори, это самое… А ты чего прячешься, малец? Подь сюды, ну, не боись, не боись, чай не кусаюсь! Данилка огляделся вокруг, понял, что зовут именно его, обошёл вяз и наконец тоже смог разглядеть их спасителя. Облачение старца, если не считать странной грибной шляпы, показалось путникам весьма богатым. Только, подозрительно всё это. Кто же в лесу решится бродить в таком одеянии один, без товарищей, оружия, да без коня? Ограбят ведь! Разбойники нынче прыткие стали, алчные и не знающие жалости. Может, у старика и нет при себе золота, зато одёжка уж больно хороша, не панская или княжеская, но купеческая — это точно. Старичок, подметив, что его пытаются рассмотреть получше, горделиво выпрямился во весь низенький свой рост и самодовольно упёр руки в бока. — Хорош, правда?.. — широко улыбнулся он. — Нам так положено! Подпоясанную белоснежную рубаху-косоворотку украшал алый орнамент, узоры с лесными символами окаймляли рукава и ворот; через плечо висела сумочка-кошель, в народе называемая калитой, а синие порты незнакомец заткнул в кожаные сапоги. Не лапти, а червлёные сафьяновые сапоги с загнутыми кверху носами. Купец, как пить дать, причём весьма зажиточный! Так размышляла Настасья, разглядывая старичка. Данилка же приметил сияющие травяные очи, лукаво глядящие из-под косматых бровей. У людей попросту не бывает таких ярких волшебных глаз! Даже у Властоша они были не такими зелёными. «Э-э, не-ет, это совсем не простой дедушка, — думал мальчонка. — Колдун! Лесовичок, настоящий лесовичок… Батюшки! Лесной Сударь! Он точно сошёл со страниц сказок Насти. И глаза изумрудные, как у пана, только — добрые». Данила понимал, в таком случае молчать никак нельзя. — Доброго утра тебе, почтенный господин! Прости, что не сразу признали тебя, мы первый раз встречаемся с самим Хозяином Леса! — Данилушка поклонился старцу в пояс, и ткнул локтём подругу, мол, кланяйся. Настасья опомнилась, последовала примеру братца. Старик вновь горделиво подбоченился. Судя по всему, ему нравилось подобное к себе обращение. — Давненько не видал я людей на южно-западной стороне Полесья, хех. Вы, небось, заблудились, коль свернули с главного тракта? — Да не шли мы по нему, дедушка, — вздохнула Настасья. На вопрос «Как же вы очутились в лесу?», она честно поведала всё, как было. Ей казалось, что дедушке можно верить: он добрый, по лицу видно, не выдаст. И, быть может, после они вместе поищут выход из вековечной чащобы. Слушая Настю, лесовик молчал. Он сел на пень и снова принялся мерно постукивать спицами, продолжив вязать пёстрый носок. Настасья же закончила свою историю такими словами: — И теперь я не доверяю ни одному волшебнику. Все они одинаковы! Все — как пан Вишнецкий! Злобные, властные, алчные… Данилка сжал руку подруги, мол, надеясь пресечь её резкую речь, но старец не обиделся, а лишь рассмеялся, ни на миг, не оторвавшись от своего вязания. — Ух, какие горячие слова, внученька! Нешто ты думала, будто всё должно быть как в сказке? Ежели волшебник, то обязательно — добрый кудесник? И ежели оказалось по-иному, то следует судить всех только по одному коварному пану? Ха-ха, ох и садовая твоя голова, у пня и то мозгов больше, — дедушка постучал по пню, а Настасье почудилось, будто бы — ей по темечку. Было не больно: обидно. Очень обидно, однако, спорить Настя не стала. Только нахмурившись, продолжала слушать речи диковинного старичка в грибной шляпе. — Эх, ну и чудная ты девка, ой чудна-ая, сама одарена чародейством, причём, ни хухры-мухры, искусным! — а подобных себе проклинаешь! Сама богиня Славушка Искусницей значилась, такие волшебники редкость, хе! Во, дожил, не видал такого тысяча шестьсот шестьдесят пять лет, хах!.. Глаза Насти распахнулись от изумления. Дедушка от одичалой жизни, верно, с ума сошёл, подумала она. Но — нет, он абсолютно точно назвал нынешний год по Новому Летоисчислению Мира, да ещё добавил, что это его истинный возраст. Данилка же про себя подпрыгнул от радости. Значит, не ошибся, вот уж действительно Лесовик! Пастух всех лесных обитателей! Сударь Лесной! — Так вы дядюшка и впрямь Леший? — не удержался он от вопроса. — Окстись, милок, — загоготал старец. — Леших много на свете, каждый служит Хранителем, они наши внучата и племянники, внучатые племяники и племянчатые внучата, совсем зелёные, молодые, не сказать, что глуповатые, но… кхм, недалёкие. У меня, к слову, есть один племяш, в Северо-Восточном Полесье живёт, Хранитель, совсем юный Леший он, облезлый такой как мокрый веник, а приставучий как репей. Ежели встретите, привет ему передайте от дяди. Так вот, собственно, я о чём… Ах да, вот на меня глянь! Ну, какой я тебе Леший? Не-е, я коренной Боровик или Лесной Сударь, так меня в народе уважительно кличут за магию мою лесную. Я — дух каждого деревца в нашем Полесье, я — повелитель грибов, растений и ягод, защитник зверят. Я есть сам лес! Данилка слушал, так широко раскрыв рот, что, казалось, в него скоро залетят птицы и совьют там гнездо. А вот Настя в смущении потупила взгляд, только сейчас понимая, что старик — не сумасшедший, а взаправду лесной дух. Она его и просила ночью о помощи. Легенды и советы от матушки не подвели. — Так значит, вы — тоже?.. Этот самый… Ну, колдун?.. — Дя! — воскликнул тот, к слову, не без упрека. — Представь себе, милая, дя, колдун, что ни на есть, самый настоящий, да в разы посильнее вашего пана! И я не злой, ежели гости к моему лесу добры. Как говорят, он не добрый, он не злой, он великий дух лесной! Настасья опять вздохнула и нехотя признала свою вину. — Прости меня, почтенный дедушка, я ошиблась про всех чародеев, я была сердита, — она говорила быстро, стараясь не глядеть на Хозяина Леса. — Дя! Ошибалась, вот именно! Но на ошибках-то учатся! Тебе, внученька, надо научиться править собой как конём, ибо ярость в душе волшебника до добра не доводит. Как с вашим паном, всё может обернуться горящей мельницей, хм… Ты это… Семочки хошь? У меня их видимо-невидимо! Старец порылся в калите, достал оттуда горстку жареных семечек и протянул Настасье. С благодарностью та приняла дар, только в ответ нечем было угостить. Зато у Данилы, к счастью, нашёлся сухой пряник, купленный ещё на ярмарке в честь Медового Дня. Он не съел его вчера, оставил про запас, знал, что может пригодиться. Лесной Сударь покраснел от удовольствия, когда Данила вручил ему подарок. Чудом не сломав о пряник зубы, Лесной Сударь всё же, остался доволен. — Так и быть, покажу вам путь из леса, — произнёс он, доедая засохший пряник. Крошки сыпались и застревали в его курчавой белоснежной бороде. — А пана чародея вы не пужайтесь, я что-нибудь при… Тут он перестал говорить, обратившись в слух. Послышалось звонкое щебетанье. К старому Хозяину Леса прилетела синичка, села ему на плечо и тревожно зачирикала на ухо. Лесовик угостил её крошками пряника, а сам слушал, нахмурившись. — Ага, да ты что!.. Здеся уже говоришь? Ишь, какой прыткий! Ай-ай-ай… Ну и мы кой-чего тоже могём! И Настя, и Данилка понимали, о ком шла речь. Вдалеке уже слышался глухой стук копыт и ржание коня, коего, кажется, гнали во весь опор. Беглецы переглянулись, побледнели. «Ну вот мне и конец», — признала про себя Настя, затравленно озираясь в поисках спасения. Однако, старец на удивление оставался невозмутим. Синичка вспорхнула на ближайшую ветку, а он, подойдя к ребятам, снял свою огромную грибную шляпу. — Надевай, девонька, — скомандовал лесной волшебник. — Хлопчик твой не дотянется, ты ростом чутка выше вышла так что, следи в оба, чтоб тень от шляпы на его маковку попадала. Шапочка-то моя дивная, волшебная. Спрячьтесь за этим вязом и сидите тихо — ни звука! А я лиходеюшку отправлю к чёрту на рога. Пора напомнить, как всё плохое может вернуться, и так пнуть под одно мягкое место, что полетит до луны, как пробка с бутылки! Так что, ребятушки, глядите да веселитесь. Друзья так и сделали. Спрятавшись за стволом дерева, Настя прижала к себе Данилку, нахлобучила широкополую шляпу и оба… исчезли. Удивительно, взору их открывалось всё вокруг, но ни своих рук, ни ног они видеть не могли. Это было и страшно, и смешно одновременно — ощущать, что ты есть, но не видеть себя. Между тем, старик шустро спрятал одеяло в большом дупле ближнего дуба, вновь уселся на пень и, как ни в чём не бывало, продолжил вязать пёстрый носок, насвистывая под нос-картошку задорную песню. Конский топот и ржание слышались уже совсем близко. Деревья с неохотой пропустили быстро мелькнувшую тень. На тропинку вырвался всадник, восседавший на чёрном скакуне. Настя стиснула зубы. В душе клокотал гнев. Разумеется, в глушь лесную забрёл именно пан — уставший, слегка взлохмаченный, без шерстяного плаща, тот стал жертвой вчерашнего пожара в мельнице, — с лицом, испачканным в копоти. Властош надменно взирал на всех и вся, и по обыкновению старался держаться так горделиво, что можно было подумать, будто этот человек носит титул не пана, а самого князя! Остановившись напротив Лесного Сударя, мирно штопающего носок, он не соизволил спешиться с коня и поклониться, зато, пускай и с неохотой, но уважительно обратился на древне-славенском к дедушке: — Джень добры табе, поважный духу ласу! Старец поднял на всадника насмешливый взгляд. — Можешь перейти на восточный самый распространённый славенский, колдун, я не буду против. Язык заходский сейчас ни к селу ни к городу. Чародей всё-таки — можно представить, с каким сопротивлением в сердце, — преклонил голову. — Моё имя Властош Вишнецкий, — проговорил он, внимательно разглядывая старичка. — Я помещик и глава Волховской Шляхты, ордена славенских магов. У меня есть несколько вопросов, я бы хотел их тебе задать. Старик, приметив ясную улыбку пана, пожалуй, самую доброжелательную, какая только могла существовать в этом мире, решил действовать резко и сразу. — Погодь с вопросиками, любезный. Мне стоит напомнить, что ты заехал в Юго-Западное Полесье. В мои владения! Ежели подробнее, то говорю: ты — в Непроглядном, совершенно Негостеприимном Лесу, так что, с тебя девяносто девять монет. Рублей, по-вашему. В тот момент Настасье с Данилкой показалось, что пан едва удержался на коне. Властош, стараясь подобрать более-менее приличные слова, процедил: — Но, почтенный, это же… грабёж. Средь бела дня! — Ох, прости, запамятовал, не договорил. Девяносто девять рублей и девяносто девять копеек. — Но… — Ой, вот токмо не надобно мне этих «Доброго тебе здравия, почтенный дедушка», «Как поживаете?», «Не мучает ли вас хворобушка?», не-не-не, я на службе. Приехал, заплатил и — пожалуйста, оглядывай местные красоты да задавай вопросы! Всё расскажу, всё поведаю, косатик! Авось и добро какое тебе сделаю. Причиню такое добро, что вовек не забудешь! Данилка закрыл ладошкой рот, пытаясь подавить рвущийся наружу смех. Настя прижимала палец к губам, давая знак молчать. А ошарашенный до глубины души Властош, осведомился: — Что ж, в нашем мире добро, уважаемый, за наличный расчёт теперь делается? — А то, как же! Берём пример с вас! — последовал ответ. — В нынешнее время нельзя по-другому. С натянутой улыбкой, мысленно ругаясь, как маститый сапожник, Властош достал кошель и кинул в руки деду. Вороной конь пана издал беспокойное ржание, точно понимая, какой жулик повстречался на пути пану. Чародей с ним согласился бы, однако, он знал: лучше с духом не спорить, проявлять как можно больше уважения, иначе бед не оберёшься. С прищуром смотря на то, как старик переминает в костлявых пальцах кошелек, любовно вслушивается в звон монет, Властош наконец перешёл к вопросам. Отчего-то он потерял выдержку и резким тоном уточнил, зачем, собственно, Лесному Сударю понадобились пригодные только для человека деньги?.. Старец, занятый пересчитыванием рублей, оказался не лыком шит и тоже быстро ответил: — А это, милок, уже не твоё дворянское дело! — Но сразу смягчился и нарочито встревоженно закричал: — Ох, внучок, тут же ж сто монет! А у меня и сдачи неть… — Ничего, дедушка, оставь себе, такие мелочи, — улыбка Вишнецкиго вышла кривой, выдала напоказ его истинное отношение. Коренной Боровик приложил руку к сердцу: — Да я смотрю-ю, благородство из тебя так и прёт! Ой, так прямо и прёт! Что ж делается-то! Однако, как говорится, копейка рубль бережёт, а я — дух честный. Так что вот, на, возьми на сдачу, — он неуклюже подобрался к всаднику и протянул ему горстку жареных семечек. Прятавшиеся за стволом вяза Настасья с Данилкой едва сдерживали хохот. Их взоры устремились на синичку, которая начала заливисто щебетать. Птичка, похоже, смеялась. Властош, с раздражением убрав семечки в суму, тоже поднял на неё взгляд, и она тотчас умолкла. — Теперь, когда ты получил мои деньги, могу наконец я задать вопрос? — Могёшь, конечно, чё ж нет-то? — старик усмехнулся, пряча кошель в калиту. Властош шумно втянул воздух и спросил, не видел ли дух беглецов в собственных владениях. — Дети они… ну, как дети… русому мальчишке лет семь, а названая его сестрёнка уже на выданье, — говорил помещик, пристально следя за стариком, который преспокойно продолжил вязать носок и, казалось, пропускал все слова мимо ушей. Пан повысил голос: — Девчонку зовут Настасьей, волосы у неё как спелая пшеница, а глаза, точно васильки в поле. Она худая, на личико миленькая, но… недалёкая. Настя, сокрытая чарами шляпы, сжала от негодования кулаки. Лесной Сударь, всё так же невозмутимо орудуя спицами, протянул: — Не-е, этих двоих я не вида-ал, милок. Маг с настойчивостью продолжал: — Постарайся припомнить, быть может они пробегали мимо? Ты же повелитель леса, ты всё знаешь, всё видишь! Они точно бежали этой тропой, я уверен! Братец её Данила мог умней поступить, выбрав безопасный путь. У мальчишки смекалка работает быстрее, чем у его несчастной подружки. — Видишь, Насть, меня похвалили, — едва слышно прошептал, не сдержавшись Данилка, но Настя тут же шикнула на него. При том случайно оступилась, разворошив под собой горстку прелых листьев. Даман насторожил уши, фыркнул, услыхав шорох, заржал; шляхтич вздрогнул, нахмурился. Старик же демонстративно громко чихнул: — АПЧХИ! Эх, ты ж, ёлочки-палочки, сосны-берёзки, простуда проклятая и до меня добралась, — он шмыгнул носом, — поддувают ветра отовсюду! Апчха-а-а! Вишнецкий, не сводя с него подозрительного взора, спешился. — Чаю горячего надобно тебе выпить… — молвил он холодно, скользя прищуренным взором по стволам и ветвям деревьев. — Чтобы не чихал… А где твоя грибная шляпа, дедушка? По поверьям, вы, Хозяева Леса, редко их снимаете. Она ведь и согревает в любую непогоду. Дети в ужасе оцепенели, когда Властош медленно направился в их сторону. Хитрый колдун точно чувствовал, где они находятся! Старец вскочил, отложив на пенёк вязание. — Посеял шляпу, милок, хорошая такая была… — и тут он затараторил: — Ты езжай на восток, чую твои беглецы решили тебя обмануть и побежали не в столицу, а в другой город! Здесь я бы их сразу заметил! — Ты так думаешь? — Властош остановился прямо напротив ребят у могучего вяза. Он не мог видеть их, но вполне мог натолкнуться. Волшебная шляпа делала их тела невидимыми, но никак не бесплотными. — Уверен! Меж бровей колдуна залегла глубокая складка. Он помрачнел, упёр одну руку в бок, другую в задумчивости положил на ствол дерева, рядом с головой Насти. Кровь отхлынула от её лица. Данилка, как ему казалось, прирос к земле. Оба невольно затаили дыхание, понимая, что любой звук сейчас обернётся для них несчастьем. — У меня странное ощущение, — прошептал себе под нос Вишнецкий, пытаясь понять, почему его сердце — сосуд, в котором у каждого волшебника хранилась магия, чувствует что-то неладное, — Очень странное… Властош побарабанил пальцами по коре и вдруг резко посмотрел прямо на Настасью, в абсолютно пустое место. Как завороженная, застывшая статуей девочка глядела в его изумрудные сверкающие глаза и не дышала. Один звук, один шорох, один неверный шаг мог её выдать. Она не могла отвести взора. Было в его строгом лице что-то притягательное. Удивительно непонятное, мягкое и ласковое, но при том — ледяное, жестокое, что-то по-настоящему сказочное, высокородное и пленительное… Молитвы разом повылетали из головы. Настя слышала, как бешено от страха и других неизведанных ей чувств забилось сердце, и боялась, что этот стук услышит стоящий почти вплотную к ней Властош. Наконец, пан отвёл глаза от пустого места, в которое почему-то слишком долго вглядывался. — Нет, они не могли далеко уйти! Они где-то здесь! — И, выхватив из-за пояса кинжал, со всей силой воткнул его в дерево. — Я же чувствую! Синичка, сидящая на ветке дерева, нервно защебетала. Лесной Сударь подбежал к шляхтичу. Про себя проклиная настырного колдуна, прислушался: крика не было, значит, никого не задело. Тем временем, Настя, зажимающая себе рот ладонями, не сводила перепуганного взора с лезвия, которое пан вонзил в каком-то дюйме от её уха. Она услышала, как пан назвал её «проклятой курвой» и вновь поклялся найти. —Ты мне деревья-то не порть, лиходей! Им больно же, окаянный!.. И не ругайся в моём Полесье такими мерзкими словами! Говорю тебе в который раз, на восток они убегли! Ты чего ж, думаешь, что всё будет так просто? Что, раз убегли, то сразу прямо так и найдутся? Нетушки, господин чародей, ты слишком привык к своей власти! В том-то беда! Думаешь, всё тебе должны подносить на блюдечке с голубой… — Точно! — Властош обронил это слово так громко, что синица от испуга упорхнула с ветки. Чародей вытащил кинжал из дерева и, наконец, отошёл, дав беглецам спокойно перевести дух. — А тыи впрямь премудрый, дедушка леший! И как же я мог забыть? Блюдце… С голубой каёмочкой… Мара! Вот, теперь искусная девчонка от меня никуда не денется! Ничего не объяснив Лесному Сударю, чародей вскочил на коня. Но, прежде чем отпустить незваного гостя с миром, старец преградил ему дорогу и запросил за помощь целый алтын, равнявшийся пятидесяти копейкам. Самообладание Властоша дало трещину. — А не пошёл бы ты к бесу уродливому, за тридевять земель, к горе лысой, неприветливой, старый ты хрыч! — в сердцах воскликнул он. — От беса слышу, — Лесной Сударь хмыкнул с улыбкой, но отступил. — И тебе не хворать, родимый! Пан пришпорил рысака и умчался прочь, загоревшийся какой-то идеей, ненароком поданной ему стариком. Дедушка почесал затылок, видимо, понимая, что сам того не заметив, подсказал коварному волшебнику нечто важное, но едва тот скрылся из виду, поднял руки и, прожигая зелёными звёздами-глазами тропинку, по которой ускакал маг, начал шептать заклинание на древне-славенском: — Да каб ты блукав два дня колами, як у лабирынцэ, допомоги шукав, а яна вид табэ уцикала! Когда заклятие Лесовичка было завершено, он, довольный как сытый кот, повернулся к вязу и велел беглецам снять шляпу. На сей раз, опасность миновала. Настасья с Данилой, конечно, долго заикались от пережитого, но всё-таки поблагодарили лесного духа, а потом спросили, что же будет с паном. — Ой, да ничего страшного, — отвечал старец, — я ж не убивец. Он так, немного поблуждает в моём лесу. Ничего, зато усвоит для себя хороший урок! Впредь будет знать, как честных людей по лесам гонять, обзываться да деревья калечить! Времени, детушки, у вас не так много, но его хватит, чтобы сбежать в столицу за помощью к вашему другу — Любору, кажется… — Да-да, Любору! — закивала Настасья. — Он нам точно поможет. Но как нам выбраться? — Я говорил, что выведу. Ах да, голова моя дырявая, запамятовал, на, возьми, —дедушка вынул из сумы кошель со звенящими монетами, хитростью отобранными у пана. — Денежки-то ваши, которые этот лиходей бесчестно забрал, они вам нужнее, чем мне. Настасья, готовая было расплакаться, порывисто обняла доброго духа. Данилка тоже не остался в стороне. Хозяин Леса доковылял до дуба, вынул из его дупла (могло показаться, что внутри дерева находилась целая кладовая!) шерстяной алый клубок. — Бросьте его на землю. Куда он покатится, туда и ступайте, он вас быстро в Славенск приведёт. А когда в столицу прибежите, обратно киньте, мой клубочек вернётся ко мне, вещь то, ни хухры-мухры, ценная! Настасья с Данилкой поклонились старцу в пояс, бросили волшебный клубок на землю и, когда он сам собой покатился по тропинке, помчались за ним со всех ног. — Счастливого пути вам, друзья! Дороженька пусть скатертью белой стелется! Лесной Сударь дружелюбно махал им вслед, а синичка, севшая ему на плечо, заливисто пела лесную дорожную мелодию.***
Властош гнал скакуна на восток, откуда взошло утреннее солнце. Он помнил, где находилась нужная ему Берёзовая Роща, в которой проживала давняя приятельница, но не мог понять одного: прошло несколько часов, а они с Даманом не наткнулись ни на село, ни на речушку, ни даже на крошечное болотце. Ближе к обеденному времени Вишнецкий всё-таки остановился и спешился, дав коню передохнуть и пощипать травку. Пан вдумчиво огляделся, и ему в очередной раз, с той минуты как распрощался с Лесным Сударем, показалось, что он не впервые видит перед собой куст, заросший мхом валежник и малахитовую пихту, смотрящую на него свысока так, будто она насмехалась. — Слушай, Даманушка, мне кажется, или мы ходим по кругу? На вопрос хозяина конь оторвался от щипания травы и молчаливо поднял к нему морду. Вороной шумно фыркнул, и помещику показалось, что будь его рысак в обличии человека, во всю хохотал бы над ним! — Смешно тебе, значит? Ну-ну… И всё-таки странно. Снова эта пихта, те же деревья. Тот же, чёрт бы его побрал, валежник, — перечислял вслух волшебник, оглядывая лес. До слуха доносилось переливчатое пение птиц и жужжание насекомых. — Не-ет, — протянул Властош, погрузившись в размышления, — что-то здесь не так. Даман опять фыркнул и, энергично закивав головой, заржал. Властош присел на толстый корень дерева, выглядывающий из-под земли, и вытащил из сумы карты Оракула. «Вот сейчас и проверим, как ты мне помог, дедушка». Властош начал тасовать колоду. Но не успел даже разложить на траве карты, как многие из них сами собой вылетели из колоды и сразу показали их владельцу точный ответ. «Обман». «Хитрость». «Невидимка». Так гласили названия трёх выпавших карт. — Вы хотите сказать, что его пропавшая шляпа?.. И вновь Властош не успел договорить: вылетевшая позолоченная карта опередила его вопрос, коротко обозначив, что грибная шляпа дедушки вовсе не пропала, а кому-то помогла в нужный момент. Кому, стало известно по другим картам, которые следом вытащил маг. — Они что, были у меня прямо под носом?! — Властош выругался так громко, что с веток самых высоких деревьев в испуге упорхнули стаи птиц. Даман, мирно щиплющий траву, опять зафырчал. — Он меня переиграл! — Вишнецкий залился истерическим смехом, повернулся, раздосадовано поглядел в сторону тропинки. Возвращаться назад не было смысла: Лесовик, видимо, наложил заклятие, но вот к Маре, к своему спасению пан решил попасть прямо сегодня. Но прежде нужно кого-то найти. Того, кто сможет вывести из леса. Того, на кого заклятие лесного колдуна не действует. У чародея промелькнула мысль. — Как же я это не люблю! — с отвращением признался сам себе волшебник и, недолго думая, с неохотой залез на валежник. Едва удерживая равновесие, с печалью посмотрел на своего скакуна и прочёл в чёрных бусинках-глазах Дамана понимание, что же именно хозяин хочет сделать. Другого выхода нет. Надо поговорить на языке зверей, дабы найти выход из заколдованного круга, да и желудок скручивает от пустоты. Следует немного перекусить. А одними семечками, дарованными добродушным старцем, понятное дело, не наешься. Властош выдохнул. Настроился. Прикрыл веки. Мысленно зашептал заклинание, и, ощутив изнутри жаркую, подобно пламени свечи, магию, резко спрыгнул с валежника. Не успел чародей коснуться земли, как из неё фонтаном забил сноп золотых искр. Мгновение. Вспышка. Искры. Чары. Вместо стройного беловолосого мужчины возник на поляне красивый чёрно-бурый лис с серебристым окрасом на конце пушистого хвоста. Теперь только по искрящимся огонькам-глазам и хитрому прищуру можно было узнать пана Властоша. Волшебник не слыл оборотнем от рождения, но научился этому искусству в юности, на занятиях в Институте. Умение оборачиваться в лиса и кречета, не стало для него постоянным, лишь в крайних случаях «ударялся он оземь»: магия превращения вытягивала много сил, пользоваться такой способностью часто могло привести к опустошению и жуткой усталости. Сейчас же настал именно тот крайний случай. Обернувшийся лисом, пан подбежал к коню и услышал в его ржании человеческую речь. Язык других зверей в подобном обличии колдуны понимали с лёгкостью. — Обхитрил он вас, господин, обхитрил, шельма проклятущая, — говорил вороной жеребец. Властош заливисто расхохотался — смех его в облике зверя послышался в виде привычного лисьего лая. — М-да уж, не подвело меня чутье. Ещё, и деньги мои наверняка им отдал, — насмешливо сказал лис. — Жди меня, Даман, я на охоту. Есть хочу, не могу! Заодно найду того, кто бы нас отсюда вывел. — Давайте, пан, а-то я без воды долго не протяну, на озерцо бы… Властош кивнул, в мыслях представляя родное поместье: по дому за время своего путешествия в две седмицы дворянин успел соскучиться. Но в усадьбу он должен вернуться только с девчонкой — той, которую искал годами. С Искусницей. Лис прошмыгнул по заросшей тропинке, прячась за высокой травой, юркнул в ближайший густой ельник. В хвойных лесах чаще всего водились тетерева, куропатки и рябчики, считая, что в случае опасности могут легко спрятаться на ветвях елей за острыми иглами. Это они, наивные так считали. Прошло около половины часа. Даман терпеливо ждал хозяина. Вскоре послышался лисий пронзительный лай, шумное хлопанье крыльев и предсмертный тоненький писк рябчика. Оборотень вышел на тропу. В острых зубах он нёс полуживую, ещё боровшуюся за свою жизнь птицу. Прижав её лапами к земле, одним резким движением лис перегрыз ей шею и принялся разрывать туловище, выдирая попутно пёстрые перья. Конь неотрывно следил за тем, как его хозяин от голода даже не брезгуя, торопливо поедает сырую добычу, которую, будь он в человеческом обличии и у себя в имении, незамедлительно приказал бы поджарить и подать к столу в сухом красном вине. Когда трапеза закончилась, Властош обратился к сороке, сидящей на ветке ели и осторожно наблюдавшей за оборотнем. Он приметил её ещё там, в хвойной чащобе. Он поймал её. Пригрозил. Поигрался. И… выпустил, «мягко» попросив о помощи. — С тобой будет тоже, что с тем рябчиком, милая, ежели не покажешь нам дорогу из ельника, — клацнул кровавыми зубами Вишнецкий. Лисьи острые глаза, казалось, насквозь прожгли встревоженную сороку. Птица, понимая, что перед нею не просто лис, но человек и чародей, порывисто закивала. — Хорошо, пане, хорошо! Но ежели колдовство Лесного Сударя, обманувшего вас, и на меня зайдёт? Что, ежели я вас вдруг не выведу из леса в эту вашу Берёзовую Рощу? — трещала она взволнованно. Лис сделал такое движение, что обернись он в человека, жест его можно было принять за пожимание плечами. — Тогда пеняй на себя, милая. Делай что хочешь, но к вечеру я должен прибыть в Берёзовую Рощу — она находится на востоке Полесья. Выхода сорока не видела, пришлось согласиться. Тогда лис резво подпрыгнул и в мгновение ока обернулся человеком. По губам Властоша стекала кровь, в нос лезли перья недавно ощипанного рябчика. Чародей чихнул и отряхнулся. Голод он хоть и утолил, но ощущал себя подавленным, словно не спал двое суток. На магию сейчас и рассчитывать было нельзя: последние силы отнимет. — Терпеть не могу превращаться, — он отряхнул с себя оставшиеся птичьи пёрышки, вынул их из волос и поднялся в седло на Дамана. Сорока подлетела к нему, присела на плечо, с интересом загляделась на изумрудный перстень чародея. — Э-э нет, щебетунья, это моё, — предупредив её, Властош спрятал кольцо в дорожную сумку. Сорока вспорхнула и полетела вперёд. Маг тотчас пришпорил коня и помчался за ней. Он надеялся, что она действительно выведет его из вековечного леса.***
Полесье охватывало все волости южной Славении, той, что была очерчена границей Навжьего леса с северной стороны. Реки и озёра разрезали Полесье на части, и в то же время само Полесье заглатывало многие известные города, деревни, сёла, волочки, хутора, в том числе и Славенск — столицу, расположенную посреди бескрайнего зелёного полотна смешанных лесов, хранивших в себе ларец тайн, трудных загадок, увлекательных сказок, и порой, страшного колдовства. Разумеется, Полесье бескрайним назвать было бы неправильно: с одного края, где оно редело, на западе у моря жил заходский народ, шляхетский, высокородный, по большей части магическая знать; с восточного края — оно плавно перетекало в болота, равнины, боры да рощи, помеченные на карте множеством восточнославенских губерний и далее, ещё продолжительнее на восток заканчивалось совсем, уступая место цепи Кровяных Гор, которая как бы разделяла материк надвое. Если подумать, край был у всего! И у Славении, и соседствующих с ней стран. И кто знает, может он был даже у земли? Правда, с точностью утверждать сие невозможно, так как заморские учёные уже давно сделали научный вывод, что земля имеет форму шара, однако находились невежды, живущие в королевстве — бывшем княжестве, которые думали, более того, утверждали с пеной у рта именно так. Продолжали свято верить, что земля покоится на спине старой больной черепахи, и часто ссылались на славенских язычников-чародеев, дескать те вообще верили в то, что земля рождена была богом Сваргом из яйца на далёком несуществующем острове Буяне. Некоторые из колдунов-староверов, уже седые, обезумевшие старики умудрялись открывать свои тайные школы, в коих преподавали теорию о том, что даже не Сварг сотворил землю из яйца, а яйцо снесла огромная невидимая божественная курица. Нынешние волшебники умело обходили острую тему, касавшуюся сотворения мира и предпочитали воспринимать большинство летописей про богов, как красивые легенды. В точности ни один человек, будь он магом или простаком не мог бы с уверенностью заявить, что у земли всё-таки есть край, и в то же время она удивительно похожа на яйцо, снесённое гигантской божественной курицей… Дом доброй подруги, к которому держал путь настырный пан, располагался в восточной стороне, в самом сердце Берёзовой рощи. Властош гнал Дамана лесом, желая как можно скорее получить помощь от человека, знакомого ему с детства. Только у неё находилось то, что могло бы быстро отыскать сбежавшую девчонку. Стоило поторопиться. Властош спешил. Лесовик и беглецы лихо провели его. Его, хитрого лиса! Но время ещё можно было обогнать, ещё не потеряна надежда, она дышит, она живёт! Девчонка никуда не сбежит из Славенска, по крайней мере, если сейчас заглянуть к ведьме и посмотреть в её волшебное блюдце. Там можно узнать, где именно находится любая пропажа. Чародей весь день мчался стрелой на вороном коне, прижавшись к его шелковой гриве. Он не смел отставать от чёрно-белого пятнышка, летящего впереди. Ближе к вечеру, наконец, заехал в Берёзовую рощу. Сорока не подвела, указала верный путь. По тропинке, заросшей поганками, мухоморами и другими не особо пригодными в пищу грибами, Властош доехал до жилища травницы. Синий двухъярусный терем, искусно украшенный резным белоснежным кружевом, возвышался к небесам наравне с берёзами. Жилище ведуньи опоясывал совсем невысокий, по сравнению с теремом, частокол, словно сделанный не для защиты, а как бы для красоты или, как говорят, ради галочки. По крайней мере, пану всегда так казалось. Он усмехнулся, заметив возле калитки на одном из острых кольев человеческий череп. Видимо, тот служил предупреждением незваным гостям. — Муляж, — Властош улыбаясь, покачал головой. Спешился, привязал коня к берёзе и погладил по гриве. — Прости, что так измучил, Даман. Потерпи, найду только то, что мне надо, и воды принесу тебе. — Затем он снова глянул на устрашающую подделку. — Раньше, дорогуша, ты и подумать не могла насадить на кол якобы человечий череп. А тут — вон, чего делается! Искусственный череп, дожили! Видать, совсем непростые времена для тебя настали. Еще бы табличку повесила: «Не входить. Опасно для жизни, за забором живет злая ведьма». Мда, это не то, что настоящий череп на моём посохе. Во, дожили… Властош, старавшись не рассмеяться, постучал по калитке, встроенной в частокол. Из терема никто не вышел и не открыл. — Где ж тебя черти-то носят, — недовольно проворчал маг и отворил деревянную, испещрённую орнаментом в виде цветов, калитку. Поднявшись по ступеням на крыльцо, но всё ещё соблюдая правила приличия, постучался в дверь, решив дождаться ответа. Пять секунд — терпение лопнуло. — Ну, Мара Васильевна, дома вы или нет, а ждать на улице я не намерен! Войдя в дом и, миновав сени, волшебник прошёл в просторную мастерскую давней подруги. Сколько лет он здесь не был? Год? Два? Три? Всё ведь работа проклятущая, собственное поместье, заботы и… ещё кое-что, не дававшее ему навещать ведьму. Но об этом он подумает позже… Маг замер, осматриваясь. Втянул воздух. Сквозь духоту пробивалось знакомое душистое благоухание. Как у неё хорошо, как безопасно, уютно! Властош умиротворенно улыбался, оглядывая внутреннее убранство терема. В витражные оконца лился закатный солнечный свет, расцвечивая радужными полосками полки с книгами и зельями. На подоконниках просыпались от сна причудливые цветы. Вдоль одной из стен на полочках стояла утварь, наполненная пряностями, сухими листьями, засушенными лепестками полевых цветов. В облицованной узорной плиткой печке стоял чугунный горшок, там что-то варилось, вероятно — целебный отвар. Властош не удержался: взял прихватку, поднял крышку, понюхал. — Картошка? — спросил он, чуть удивившись, а после печально добавил: — Да ещё, по-видимому, без специй. Картошку в Славению завезли лет двести назад из Илантии, и удивительно, но она прижилась в народе. Все люди, будь то крестьяне, или помещики, охотно и быстро насыщались блюдами из земляных фруктов. Властош рискнул попробовать. Лучше бы он этого не делал. Поморщился и выплюнул: картошка оказалась сырой. В своём горшочке Мара обычно варила различные зелья, пригодные для врачевания, а тут неожиданно взялась готовить еду. И хоть она готовила её с детства, уже многие успели ей намеками через других или открыто заявить, дескать поварское дело не для неё. Но то — поварское, а вот её отвары мёртвого могли из могилы поднять! Что — Властош, что — Мара, а травологию знали хорошо оба; только если Мара пошла по пути лекаря, излечения болезней с помощью природных средств, то Властош преуспел в изготовлении ядов. Довольно разнообразных: от лёгких и сильных, чья капля могла быстро и безболезненно убить человека, до самых страшных, медленно и мучительно разрывающих органы. Это — смотря по тому, какую кару заслужил несчастный, осмелившийся перейти дорогу господину Вишнецкому. Волшебник закрыл крышку с кипящей бурдой и вновь осмотрелся. Мара, сколько он её знал, была человеком очень хозяйственным, но порой работа и помощь другим людям так сильно её загружали, что времени на уборку оставалось совсем мало. И главное, сколько бы она не убирала, чертов хаос образовывался сам собой, как сорняки, растущие на огороде, которые неумелый мужик не догадался вытащить с корнем. На полу валялись пучки сена, скорлупа орехов, (что было странно, орехи Мара никогда не любила), перья, разлившаяся чернильница и карандаши, гадальные карты, похожие на оракул самого Властоша, медицинские записи. На большом столе, перегораживающем мастерскую, в беспорядке лежали старинные книги по ботанике и астрологии, стояли свечи в канделябрах, ступка с пестиком, хаотично красовались склянки да банки то ли с маринованными огурцами, то ли с маринованными жабами, пан так и не понял. — Ах, — вздохнул он, наконец, с блаженной улыбкой, — как же я скучал по этому сра… кхм, беспорядку. И она ещё смеет утверждать, что это у меня в усадьбе вечный бардак! Не-ет уж, дорогуша, у меня дома есть кому прибирать. Хоть бы себе пару-тройку крестьян завела, это же не сложно, да и… не такие они дорогие, — Властоша понесло в размышления. — Хотя как сказать, в разных волостях помещики торгуются по-разному. Ну, если нет у тебя денег на невольных, ну так и скажи мне, попроси — я куплю! Или, на худой конец, кого-то из своих отдам… Нет, молчать будет! Задыхаться в пыли, давиться сырой картошкой, но — молчать. Ну, что за ведьма, что за… — его причитаниям суждено было прерваться: острый взгляд чародея пронзил красный угол комнаты, где стоял кованый сундучок. Скорее всего, то, что он искал, должно было находиться именно там! Магические вещицы следовало хорошо прятать и сундук с замком слыл отличным хранилищем. Правда для пана, знающего нужное заклинание, отпереть сундучок не составило труда. Внутри лежали червлёные сапоги, белоснежная скатерть, пяльцы, набор полотенец, вышитых рушников… Настоящее приданое! Хотя для Мары выходить замуж было поздно. — Да, где же оно?!.. — спрашивал себя колдун, нагло роясь в чужом сундучке. Глаза искрились как звёзды, длинные волосы частично закрывали обзор, но Властош даже не стал заправлять пряди за уши, настолько сильно он погрузился в поиски нужной вещицы. Не заметил волшебник, как со спины к нему медленно кто-то приблизился… Человек, стоящий сзади держал в руке метлу. Свист палки рассёк воздух. По темечку пана ударила тяжёлая связка прутьев. Подкравшаяся девушка, видно, не ожидала, что незваный гость не станет падать в обморок, а ловко развернётся, выбьет из хрупких рук древко и прижмёт хранительницу дома к стене, схватив за горло. Ярко-рыжая девушка в зелёном сарафане, опешила. Она была необычной: на макушке из растрепавшейся причёски выглядывали длинные ушки-кисточки! Лицо показалось пану весьма милым, даже красивым, если не считать того странного факта, что оно слегка напоминало беличью мордочку… Оборотень? — Ты явно не Мара, милая! — оскалившись, прошипел Властош и сильнее сжал горло несчастной. В глазах девушки, каких-то чёрных, точно нечеловеческих, отразился страх.