И я был очень удивлён, узнав, что французские колдуньи из простонародья прибегали в подобных случаях совершенно к той же сноровке, какую пускала в ход хорошенькая полесская ведьма.
Куприн А. И. «Олеся»
— Не троньте меня! — тонко пискнула девица, с изумлением и ужасом таращась на незваного гостя. В милом перепуганном личике угадывались черты, схожие с беличьими: Властош понял сразу — оборотень. И не только по лицу. Он схватил её за шею, она тут же применила защиту: резко вцепилась в руку чародея, услышала, как тот зашипел от боли. Девичьи чёрные когти — именно когти, заместо привычных человеческих ногтей — глубоко, до крови впились в кожу. Пришлось отпустить, отойти на шаг. С толикой любопытства Властош оглядывал незнакомку, пока та судорожно хватала ртом воздух. Слегка удивлённая улыбка скривила губы Вишнецкого, когда он помимо когтей, заметил ушки с кисточками, озорно выглядывающие из копны ярко-рыжих волос и хвост! Настоящий пушистый хвост, нервно трепещущий позади необычной особы. Чародей вдруг понял, почему по полу везде разбросана ореховая скорлупа, и его понимание, на сей раз, прекрасно совпадало с логикой. — Так, ты у нас — оборотень? Или так сильно огрела меня метлой, что теперь мне это просто кажется? Девушка, потирая горло, кашлянула. — Звездой Единого осеняйте себя, коль кажется… — Да боже упаси. — Ваши очи вас не обманывают. Я взаправду оборотень, — ответила побледневшая девица-белка, едва взор её зацепился за оружие, висящее на поясе гостя. Интересно, насколько человек в чёрном опасен? — В-великодушно простите, ежели поцарапала немножко, но да будет вам известно — вы полезли рыться в чужих вещах! В сундуке моей хозяйки. Я служанка Мары, защищаю её дом, её вещи и её саму. Я — новая стражница терема, господин вор! Ну как новая, полгода уже верой и правдой Маре Васильевне служу… — Я — не вор, краса ненаглядная. Я — пан. Властош Ви… — Пан! Граф! Барон! — затрещала девчушка, нагло перебив шляхтича. — О, боги, какая разница?! Человека, который роется в чужих вещах, принято называть вором! Так говорит Мара… — Мара мне как сестра, бельчонок! — Беляночка. — Что? — Меня зовут Беляночка. — Подходит… Запомни, Беляночка, клад Мары — отчасти мой клад, — прошептал Властош, наклонившись над служанкой ведьмы так близко, что почти коснулся вздёрнутого носа, усыпанного рыжими веснушками. Девушка предупреждающе щёлкнула острыми передними зубами. Взамен обычных человеческих, Властош успел заметить длинные беличьи резцы. «А хвостатая, — думалось ему, — как бы то ни было, смелая! Довольно упрямая, да и за словом в карман не полезет. Такая точно не продаст за копейку. Даже за орехи, самое святое для белок лакомство! Мару многие знают, кого попало под своё крыло не пустит». Самоуверенно ухмыльнувшись, волшебник с осторожностью коснулся огненных кудрей. — Ты же не кусаешься, милая? Беляночка и не думала нападать, тем более кусаться, если только господин вор сам не сделает дурного. Она выставила перед собой древко метлы как защиту, вжалась в стену под пронзительным взором. — Ни в коем разе. Коль с добром пришли в дом, вам бояться нечего. А коль со злыми помыслами, тогда опасайтесь моих зубов и когтей! Властош насмешливо закивал. Хорошенькая, не несущая в себе угрозу девочка. Разве что оборотень настоящий, чувствует хорошо. Не много знал чародей настоящих оборотней, но некоторые всё же ему повстречались. Один — сокурсник в Институте, ворон-оборотень со звучным именем Каркрас. По причине отсутствия ума несколько раз он оставался на второй год, так и не закончил обучение магической премудрости, но зато «по дружбе» был взят надзирателем, пристально следящим за работой крестьян. Последние пятнадцать лет люди помещика не смели выпрямлять спины под ловкой рукой ворона, с наслаждением стегающей плёткой. Каркрас, стоит заметить, значился отнюдь не первым человеком, кто, не завершив обучения, пробился на такую «престижную» должность. Порой людям для такого достижения достаточно лишь иметь врождённую жестокость, умение прошибать лбом стены и толику притворства. Сочетая подобные качества, можно получить пусть и ограниченную, но всё же власть. И Каркрас, получив эту власть, долго целовал руки пана и радовался дарованным полномочиям, как бродячий пёс радуется брошенной кем-то подгнившей косточке. Второй настоящий оборотень, с которым однажды повстречался чародей, в разы отличался от Каркраса. В его сердце, добром и доверчивом, сложно было найти какую-то греховную трещинку. Кажется, тем оборотнем слыла девочка, умеющая перевоплощаться в сову. Она служила почтальонкой, принося в клюве письма, родом происходила с заморских островов, хотя имя носила древнеславенское. Пан не помнил, как её звали. И вот сейчас он, лицом к лицу увидал ещё одного оборотня. Волшебник вновь оценил белку с ушей до пят и, недолго думая, с ласковой настойчивостью потребовал принести ему то, за чем сюда приехал — блюдце с голубой каёмкой и спелое яблоко, по обыкновению, всегда лежавшее на нём. Белка поразила помещика до глубины души: отрицательно замотала ушастой головой, твёрдо сказала слово «Нет». — Знаешь, я так не люблю, когда мне отказывают… — угрожающе начал пан, приподнимая лицо девчонки за подбородок, но его вдруг прервал женский, хорошо поставленный голос: — А я так не люблю, когда без спросу роются в моих вещах! Хлопнула в сенях дверца. В мастерскую терема вошла знакомая черноволосая сударыня в венке, сплетённым из свежих цветов и листьев. Глаза, сверкающие благородным серебром под восходящими тёмными бровями глядели не зло, но пронзительно, строго. Сарафан, надетый поверх сорочки, сшитый из синего льна, испещрял белоснежный орнамент в виде растений и птиц. На ногах красовались кожаные добротные сапожки. Поперёк груди висела сума с бренчащими внутри склянками. В руке ведьма держала лукошко с опятами, удачно успевшими подвернуться ей в лесу. Одежда хозяйки терема сразу давала понять, что если она и выходила из простолюдинов, то уж точно не была нищенкой, выживающей на несколько гривен в месяц! Всё-таки, работа лекаря в Славении приносила хороший доход. Знахарям за помощь платили либо деньгами, либо продуктами, подносимыми малоимущими деревенскими жителями, что обращались к ведающим людям за помощью. — Мара! Родная!.. — воскликнул пан, широко улыбнувшись. — Наконец-то! Заждался! Сколько лет, сколько зим! — Ручонки убрал от моей прислуги, — пресёк радостные восклицания приказной тон. Маре доставляло удовольствие командовать чародеем, и, к слову, она числилась одной из немногих, кому Судьба подарила такую честь. Властош мгновенно повиновался. С усмешкой поднял руки и дал Беляночке пройти к своей защитнице, однако, в последний момент не сдержался и дёрнул её за пушистый хвост, видимо, решившись убедиться, действительно ли он настоящий. Белка-оборотень ойкнула, выронила помело и бегом рванула к госпоже. Под искренний смех Властоша, встревоженно держась за пострадавший хвост, она кинулась в объятия к Маре. Травница, поглаживая перепуганную служанку по голове, с укором поглядела на Властоша. — Ах ты ж, чёртов колдун! — недовольно буркнула знахарка, потом повторила бранные слова, и, точно распробовав фразу, вошла во вкус: — Рогатый лиходей! Бес ты окаянный! Балахвост проклятый! Охальник! Как давно не навещал меня, а тут… Ба-атюшки, барин сюрприз решил устроить, собственной шляхетской персоной заявился. Мне бы стоило послать тебя к… Беляночка засмущавшись от яркой брани, хотела было зажать пушистые уши, но сдержалась. На Властоша в этот момент глядеть было забавно: от стольких ругательств, лицо его побагровело, и колдун стал напоминать сваренного в кипятке рака. — Ты!.. — Не перебивай меня, я не закончила! Ты Беляночку напугал до смерти! Я ж понимаю, что не просто так приехал. Он здесь что-то искал, милая? — Мара, приобнимая Беляночку за плечо, внимательно посмотрела ей в глаза. — Искал, госпожа, — покорно отвечала та. — А ты его метлой огрела? — Огрела, госпожа. — А он тебя душил? — Душил, госпожа! Мара нахмурилась. Губы её изогнулись в ироничной улыбке: — Отчего сам душил? Негоже угрожать самому без верных псов. Почему мы на сей раз без охраны? Где же твой верный Каркрас или достопочтенный Яков Миколыч? Хоть бы в карете приехал, ан — нет! Решил не выделяться, коня бедного измучил. Я прихожу, вижу, Даман несчастный к берёзе привязанный стоит, издыхает от жары, пить хочет… Ух, старый ты болван! Лиходей! Себя не жалеешь, животное пожалей! — Ну всё-всё, не горячись, — попробовал остановить чернокудрую травницу Властош. Он не мог двинуться с места, так и застыл в оцепенении. Давно не слышал её «красноречия». Отвык. Ей только волю дай… — Я тоже рад тебя видеть. Только чего ж ты меня «старым» окрестила, душа моя? Для своих тридцати пяти я отлично выгляжу. — Угу, вижу. — Мара надула губы, зацокала языком, качая головой. — Волосы поседели, а ведь когда-то были белее снега. Около лукавых глазёнок твоих морщинки вон собрались! — Тебе кажется, у тебя зрение уже не то. — Не перебивай, я не договорила! Второй раз предупреждаю! Отличное у меня зрение! Такое, что насквозь тебя вижу! Не-ет, Властош Ладович, вы именно старый чёрт! Познакомься, Беляночка, вот он, тот самый чёрт из Волховской Шляхты, про которого я рассказывала. Во всей красе явился! Она пригляделась, увидела на лице Властоша сажу, будто он недавно вышел из горящего здания. Протёрла глаза, но нет, ей не показалось. Если сердце травницы и кольнула игла беспокойства, то никто этого не заметил. Мара, на радость белки-оборотня, продолжала язвить: — Да ещё, глянь на него, глянь! Перепачканный какой-то, лохматый, хуже шишиги за печкой! Беляночка уткнулась в плечо хозяйки, и тело её сотрясла мелкая дрожь. Властош перевёл высокомерный взор на белку и скривился: служанка смеялась. Над кем смеялась? Над ним смеялась, над паном, негодная! Вишнецкий прикусил до крови губы. Желание свернуть девчонке шею не покидало думы. А Мара, бессовестная женщина, только и продолжала раззадоривать огневласую на хохот: — Вы, пан, в золе давеча решили поваляться? Это у вас, видимо, новая забава? Понимаю… совсем, видать, измучила работа в усадьбе: сидишь вечерами, потягиваешь вино, глазеешь на камин, философствуешь о вечном, да дворовых плетью стегаешь… Ах, это порой так утомительно! Понимаю… Властош слушал с каменным лицом, прожигая травницу и оборотня исподлобья. Руки он сложил на груди и стискивал кулаки до хруста. При упоминании возраста пана, на который, честно признаться, он и вправду не выглядел, Беляночка уже не посмеивалась, а хохотала во всё горло. Чёрт взъярился. Гнев, на удивление, обратился не на белочку, а на знахарку. — Уж вы бы помолчали, Мара Васильевна! — Отчего ж? — ведьма широко улыбнулась, на щеках запунцовел румянец, появились задорные ямочки. Она словно ждала этого момента, когда Властош вступит с ней в спор, повысит голос. Знание того, что можно довести до белого каления могущественного тёмного колдуна, поставить его на место и не пострадать за это, подбадривало травницу, воскрешало, придавало сил. По крайней мере, у неё были причины так себя вести с ним. — Поразительно! Не ожидал такого радушного приёма! Меня осмелилась ругать женщина, которая старше меня на… — Та-ак! — ведьма заглушила цифру возраста, прозвучавшую из уст пана. — Правда глаза колет, верно?.. Властошу удалось. Удалось вывести из себя травницу. Обменяв лукошко на метлу у Беляночки, Мара велела ей отойти в сторонку, а сама двинулась на незваного гостя. — Эй-эй, ты чего? — чародей попятился, не отрывая настороженного взгляда с помела наперевес в тонких, но сильных руках Мары. — Верни на место, ты что удумала?.. А ну положи! Мара, нет! НЕТ!.. Знахарка быстро нагнала его. В очередной раз споткнулась о стопку книг по врачеванию, лежащих на полу (благо, ноги не переломала, то ведь было не впервой, опыт имелся), и нежно, насколько это было возможно, хлестнула прутьями по темечку колдуна. Нежно, дабы не выбить из головы последние мозги. Мольбы она не слушала, извинений не принимала, действовала без пощады. Под оживлённые рукоплескания и ликующий смех Беляночки, Властош пытался скрыться от разъярённой ведьмы, вскрикивая и тщетно закрываясь локтями. Мара знала свой дом лучше Вишнецкого, потому без труда догоняла и продолжала бить. Удар! — Это — за то, что не предупредил о приезде! Спустя столько времени, когда я уже тебя почти похоронила, как ни в чём не бывало явился! Негодяй! Мерзавец! Ещё удар!.. — За все твои пакости и злодеяния! Неспроста приехал, знаю! Уж я-то знаю! — Успокойся, прошу! — Вишнецкий кричал, попытался вырвать из рук ведьмы метлу, но Мара ловко, подобно дикой кошке, извернулась, и древко помела огрело спину волшебника. — Это тебе за то, что чуть не сделал Беляночку заикой! — Прекрати, сумасшедшая! И наконец, загнав в угол зовущего на помощь Властоша, под хихиканье Беляночки Мара завершила возмездие — треснула колдуну по тому месту, откуда, говорят, у неспособных людей руки растут: — За упоминание моего возраста! На который, клянусь богами, я не выгляжу! Получай!.. … Властош тихо постанывал, сидя за столом в мастерской травницы и, потирая ноющие от боли бока. Он слышал, как Мара перебирает в соседней комнате-кухоньке грибы для ужина, возится с приправами, что-то нарезает, переговаривается с Беляночкой, видимо, перемывая кое-кому косточки. Из горницы вместе с запахом варящегося картофельного супа то и дело доносился весёлый смех. — Так, вот эти опята, которые я набрала, засолишь, — услышал спустя какое-то время пан. — Белые я положу в суп. Надо нашего любезного гостя накормить. После ужина, на верхнем этаже ему постелешь, сама на лавке поспишь, дело к вечеру, я его не пущу одного ночью по лесу шататься… Первый попавшийся разбойник прирежет его не просто потому что он знатный чародей, но за то, что мордой во сто крат краше его вышел! Властош заинтересовано склонил голову набок, задумавшись: со стороны Мары прозвучало в его адрес оскорбление или всё же комплимент? Однако, она, правда, пыталась заботиться, даже предоставляла ночлег, после всего того, что сотворил с её жизнью волшебник. Вишнецкий постарался отвлечься от ненужных мыслей и застонал громче, старательно изображая несчастную жертву. — Ой, да не пищи ты так, не помрёшь! — донёсся из горницы голос. Не поддалась, леший её побери! —Не так уж и больно я тебя отделала, заслуженно. Поведаешь мне, какими судьбами тебя занесло в мои хоромы только после того, как отведаешь мой супчик. Я его с белыми грибами варю. Крышу снесёт так, что забудешь, как и звать-то тебя! Властош в сказанном ни капли не сомневался. Нервно поджал губы, представляя, какие интересные последствия будет иметь блюдо из грибов, которые человек варить никогда не умел, не умеет и вряд ли когда-нибудь научится. То ли дело, его дворовая кухарка и кормилица Палашка, вот она — повариха от Бога! Но, не Мара… — Отлупить мало было, отравить задумала, — прошептал задумчиво Вишнецкий, нервно постукивая пальцами по столешнице, и сразу услышал со стороны кухни переливчатый строгий голос с настойчиво-угрожающей просьбой повторить. — Я говорю, в предвкушении трапезы, душа моя! … Мара накрывала на стол. Властош пытался отвлечь её, решив первым делом попросить принести волшебное блюдце с голубой каёмочкой. Чего зря время терять? Чем быстрее он поймёт, куда делась его пропажа, тем лучше. Время утекало, как песок в часах. Настасья могла сейчас быть, где угодно! Может, уже за морем на пути к новой жизни! А может его солнечное чудо попало в чужие злые руки! Вишнецкий горько усмехнулся своим мыслям. О нет, его собственность от него никуда не денется, далеко не убежит. Боги не допустят! Ведь боги и затеяли всю эту бестолковую игру, ввязали Властоша сыграть против смерти поневоле. — Да чтоб она по лесу блуждала кругами, как я, выхода чтоб не находила, меня дожидалась… — тихо бормотал себе под нос Властош, как заклятие, и в ту секунду, в мастерскую из кухни с половником наперевес вошла Мара. Вишнецкий напрягся ещё больше, чем когда видел травницу с помелом в руках. Удар половником гораздо больнее, нежели метлой. — У меня есть вопрос, зачем тебе понадобилось блюдце, — Мара недоверчиво покосилась на помещика. Опять он что-то скрывает! Она-то знала: так просто из него ничего не вытянешь. Даже, под пытками. Даже, с угрозой отбить метлой все бока. Но, будем честны, что бы там ни произошло, против чародея и формально главы Волховской Шляхты ведьма не имела такой уж большой власти. Перебегать ему зайцем дорогу она не могла. Да в целом и не желала. Он искренне просит. Ему нужна помощь. А когда знахарка отказывала в помощи? Мара Васильевна решила пойти навстречу. Как, впрочем, всегда шла. Правда, строго заявила — пока не съест всю её еду, помощи можно не ждать. Властош тяжело вздохнул: уж лучше бы, она его пытала. Когда настало время ужина, и Мара накрыла на стол в горнице, Властош встрепенулся: напротив него уселась Беляночка. Оборотень поставила перед собой миску орехов — фирменную свою закуску к супу. — Служанка за одним столом с нами будет сидеть? — уточнил он, поражённый. — Не слишком ли много почестей? Беляночка, спохватившись, вопросительно посмотрела на госпожу и хотела было уже встать, но та остановила её за руку: — Не стоит. Сиди, милая, это твоё место. У меня тут все равны. Она свободная, Властош Ладович. — Во, даже как, — Вишнецкий не сдержал ухмылку. — Да вот так, — вступила с ним в бой Мара. — Или сам запамятовал, какого я рода? — Ты другая. Дочь знахаря. Люди такого сорта весьма ценны, но остальные… — Такие же ценные люди, Властош Ладович, — подала голосок белка. Хоть она и побаивалась пана, хоть и дрожал её хвост, но несправедливости её душа не переносила на дух. — Неужели вы считаете, что и закрепощённые крестьяне, и бедные должники, и всякого рода рабы — это не больше, чем просто рабочий скот? Так, говорят, считал ваш пресловутый дедушка — пан Криош. На последнем её слове Властош помрачнел. С его лица сошёл румянец, сделав кожу мертвенно-бледной, точно у утопленника. — До сих пор считает, — поправила Мара, тем самым подчеркнув, что вышеупомянутый человек ещё жив. Но, напоровшись на хмурый взгляд волшебника, жёстко заявила: — Давайте не будем упоминать это поганое имя в моём доме. Никогда. Пожалуйста. — Да, госпожа, простите меня… Властош тотчас зацепился за слова оборотня и разом скрыл режущую воспоминания боль за саркастичным смешком: — Что же ты, вольная девонька, Мару-то госпожой называешь, м? Беляночка смутилась. Знахарка ответила сама: — Это у неё привычка от прошлых хозяев осталась. Жестокие они были, пользовались её чудесными умениями, издевались, но она, хвала небесам, смогла сбежать. Идти ей было некуда, и по счастливой случайности, мы встретились. Верной помощницей и другом мне стала. Мара одарила Беляночку ласковым взглядом, и та смущённо склонила голову, пряча улыбку. Властоша передёрнуло. — Ладно! — выдохнула Мара, — Полно лясы нам точить, есть пора. Суп готов, чуете, какой аромат? — Сложно не учуять, — шляхтич едва удержался от ненужных слов. Грибной суп пах странно. «Надо просто собраться, — рассуждал чародей, — собраться, закрыть глаза и съесть. Лучше зажать при этом нос». Вишнецкий пошёл против языческой веры — осенил себя божием знамением Единого, горько вздохнул и отправил ложку варева в рот. Беляночка хитрила: дабы не обидеть госпожу, лишь делала вид, будто трапезничает. Такое бывало часто. Когда Мара варила разного рода супы или борщи и подавала блюда на пробу служанке, страдало иноземное экзотическое деревце, посаженное в горшочек рядом со столом. Беляночка никогда не слыла жадиной. Она кормила его до отвала, на убой, и Мара Васильевна постоянно удивлялась, почему дерево, сколько оно у них жило, трижды едва не зачахло. Из интереса Беляночка следила за паном. В супе Властош различил на вкус изысканные нотки несолёной, но благо, вскипячённой воды, кусочки полусырой картошки с морковкой, щедро всыпанного в кипяток острого перца и весьма необычный вкус боровиков. — Душа моя, — начал он, боязливо прожёвывая белую мякоть, — а ты сколько грибы варила по времени? Мара, преспокойно вкушая свой суп, пожала плечами: — Смешной ты! Что я, помню? Четверть часа, наверное, меньше горящей лучины. Ласточка моя, я что, считала? Надо оно мне! Властош испуганно на неё посмотрел. Беляночка улучила момент и незаметно, по привычке, вылила суп в горшочек земли, заново накормив несчастное деревце. Чародей хотел было попросить, чтобы не называла его таким прозвищем, которое он терпеть с юношеских лет не мог, но мысли о прозвище вдруг испарились. Побледневший Вишнецкий вскочил из-за стола. — Мара, прости, вынужден ненадолго тебя оставить. Деликатно извинившись, Властош резво вышел из терема во двор. Ведьма не поскупилась прокричать ему вдогонку колкие слова: — Подумаешь! Гурман какой нашёлся. Это обыкновенный деревенский суп, чай не твои рябчики в сухом вине. У меня всё по-простому, слышишь?! Ну, чего ты молчишь? Слышишь меня, Властош?! — Слышу! — долетел до трапезничающих слабый, неживой голос откуда-то с улицы. Мара покраснела, понюхала еду, заново оценила на вкус и опять ничего ужасного в ней не почуяла. — Да нормальные грибы… Или?.. — слегка растерявшись, она вопросительно глянула на Беляночку, ожидая, что скажет та. Неужели всё так плохо? — Вот, ты же съела, Беля. Тебе же понравилось? Оборотень, снедаемая совестью, всё же кивнула, не смея взглянуть на растение за своей спиной. Имело бы оно голос, бранило бы девчонку и её госпожу такими ругательствами, каких свет не видывал. — Э-э… Ну, неплохо, очень даже неплохо, но, поверьте, лекарства и лучший в мире травяной чай — вот истинное ваше призвание, Мара Васильевна, — тактично молвила служанка, накрыв ладонь расстроенной знахарки. Коготки оборотня случайно царапнули кожу и Мара вздрогнула. — Может, вам бросить готовку? Я боюсь, не по вашим она силам. У вас много других талантов. Лучше оставьте её мне! В конце концов, я ваша помощница теперь на века. Не только орехи да ягоды мне собирать, здесь бы ещё прибраться. Мара шумно вздохнула. Толку-то?.. Прибирайся — не прибирайся, всё равно беспорядок настигнет в самый неподходящий момент. Так же и с готовкой. Мучайся — не мучайся, всё один результат. Ведьма склонила голову, недовольно подпёрла щеку рукой, чёрные кудри упали на лицо. Вишнецкий вернулся в горницу, еле передвигая ноги. Глаз волшебника дёргался, лицо посерело. — Спасибо, Марушка, — пролепетал он, стеклянным взглядом пронизывая пустоту, — было очень вкусно… Незабываемо, просто. Мара горестно закатила глаза к потолку, встала, с осторожностью усадила Властоша на лавку, а сама пообещала что-то принести. — Ты ещё и десерт приготовила?! Радость моя, ты меня сегодня балуешь, я воздержусь… — Успокойся, я за лекарством! Знахарка отправилась за отваром мелиссы и мяты. — Выпей, сокол, легче станет, — сказала она, принеся горячую чашку, но видя бездействие со стороны гостя, сама напоила пана. В витражных окнах спрятались последние солнечные зайчики. Мара зажгла лучины в светцах и масляные лампы. Вишнецкий облегчённо выдохнул. Отвар подействовал, рези в желудке прекратились. Беляночка между тем взялась сызнова готовить ужин. Властош не желал рисковать и пробовать кушанье теперь уже с рук оборотня! Потому, ни слова не говоря, почувствовав прилив сил, встал, вежливо попросил Беляночку отойти и сам взялся за нож и доску. Обитатели терема невольно стали свидетелями умения пана владеть кулинарном мастерством. Дело спорилось в его ловких руках. Из-под ножа сыпалась картофельная стружка, летели в миску пласты сырых овощей, мешались в кружках восточные пряные специи для добавки. Властош забрал волосы в хвост. Засучил рукава. Скрипнул зубами, но пошёл в погреб за мясом. Под ошеломлённые девичьи взгляды начал с остервенением резать на куски солонину. Кого уж вместо неё представлял, догадаться было не так сложно, но вскоре все его бурчания себе под нос, как у старого, измученного жизнью деда, сменились на мелодичную народную песню. Мара следила за Властошем с улыбкой. Голос его запоминался, голос его мягко лился по терему, очаровывал, ласково душил, не давал продохнуть. Бархатистый тембр завораживал, а песня с уст Властоша на белореченском юго-восточном наречии навевала приятные воспоминания. Мара, облокотившись на дверной косяк, не сводила с чародея тёплого взора. Высокородный пан не замечал её, преспокойно напевал крестьянские белореченские мотивы известного стихотворения: Добры вечар, дзяучинонька! Про што ты поёшь? Про любовь ци Славению, Дзе ж, галубка, живёшь? Што ты плачешь, прыгожая? Хто вянок падабрау? Ци жаних не сподобился, Ци квяточек завяу?.. Беляночка в ужасе таращила на него большие тёмные глаза. Впервые видела она диво — помещика, который мало того, что сам готовил, так ещё и сдабривал это благое дело крестьянской песней, песней своих крепаков! Когда же Вишнецкий взял ухват и понёс ставить горшок в печь, белка-оборотень полюбопытствовала у хозяйки, мол, не бывает ли подобных странных последствий после отравления плохо сваренными грибами? Мара Васильевна звонко рассмеялась: — Не переживай, милая. Просто, барин чудит! Надо же как-то отвлекаться. Я слышала, многие дворяне даже не чародейского рода не только поют мужицкие песни, но, бывает, на них находит желание самим что-то поделать: поле пожать, корову подоить, окна помыть. Вот и в нашем случае, совесть взяла своё! Разве, не прекрасно? Властош всё отлично слышал. Прицокнув языком, откликнулся из горницы с присущим ему раздражением: — Нисколько я не чудю! Чужу… Леший вас подери, не пытаюсь чудить! Просто, хочется кушать. «Волка ноги кормят», как говорят северные и восточные славенцы! В моём случае это мясо, овощи и хорошо заточенный нож, далеко ходить не надо! Простите, Мара Васильевна, но травиться я пока не намерен, впереди ждут важные дела. Мара снесла обидные слова и колко ответила: — Ах, если бы увидел твой дед, чем ты тут занимаешься, холопские песни распеваешь, готовишь сам, то без сомнения взял бы мушкет да застрелился! Тогда бы Славения вздохнула полной грудью. — Ну, это вряд ли. — вновь раздалось из кухни. — Он не сдохнет из-за такой мелочи, он слишком живучий. Мара горестно усмехнулась, спровадила Беляночку стелить господину Вишнецкому постель, а сама зашла в горницу, встала рядом с занятым делом чародеем. — Ну теперь, рассказывай, кашевар, зачем тебе блюдечко понадобилось? — Хороший вопрос, а-а! — язвительный тон резанул по ушам. Властош, казалось, плакал, но то было легко объяснить: он просто перешёл к резке репчатого лука. — Зачем вообще создали это блюдечко с голубой, мать ва… — Не ругайся, у домового уши уже поди завяли. Только я могу здесь браниться. Властош недовольно уставился на травницу. Подавил нехорошие слова, и сквозь зубы договорил: — … каёмочкой? Ты не догадывалась? Наверное, чтобы в него смотреть и видеть то, что оно показывает, как думаешь, я прав?! Мара смолчала. Хотелось врезать ему по голове древком метлы, но она сдержалась. Как обычно, она ему опять ни в чём не откажет. И опять будет корить себя за ненужную доброту. Мара сердито топнула сапожком по половице и фыркнула: — Вечно как рыба молчишь, проклятый ты… Ой! Властош перехватил руку ведьмы, резко притянул к себе. Оглянувшись по сторонам, боясь, что кто-то услышит, будь то служанка, будь то доможил, торопливо зашептал Маре в ухо: — Я её нашёл. Понимаешь меня? Нашёл! Вспомни мои неудачи, одиннадцать чёртовых лет назад – два промаха прямо у меня под носом! — Так она - Искусн… — Тише. Она самая. Ещё одна. Живая, Мара! Удивительно! Крестьянская девка. Мы с ней, мягко говоря, не поладили, и она от меня сбежала… — Какая молодец девочка! Властош исподлобья прожёг ведьму взглядом. — Правильно сделала, говорю, — пояснила Мара, — Да-да, не зыркай на меня так. От тебя только бежать и надо. И мне надо было это сделать с самой первой встречи с тобой. Удивительно, обычно девицы юные тебе на шею вешаются, а тут… — Ошибка природы! — воскликнул пан, а про себя добавил: «Северянка, они все упёртые, помешанные на свободе. И эта не отличается. Дикая кобылка, на которую хорошо бы накинуть хомут да приструнить». Мара была иного мнения. — Как раз, напротив, — произнесла она, — весьма умная девочка! Обхитрила старого злобного лиса. Властош вытянулся в струнку, вопросительно уставился на Мару. Изобразить на лице удивление не составило особого труда. Когда надо, Вишнецкий не скупился играть роли. — Душа моя, ты ведь знаешь, я умею ласково уговаривать. Неужто думаешь, будто я этой девочке хотел навредить?! Я отнёсся к ней по-доброму. Я попросил её помочь мне по-хорошему… Мара протёрла лицо, тихонько посмеялась: — О да, соглашусь, Властош Ладович! Вы умеете — нежно и по-доброму уговаривать. Ласково приставив нож к горлу, но не суть. Главное, умеете же! Властош отвернулся. Опять её саркастичное поведение хлестало по щекам, обличало во всех грехах… Впрочем, он отвлёкся. «Блюдце. Блюдце, болван! Время утекает. Плети историю, фантазируй как рифмоплёт столичный, но выясни, идиот, где девчонка!» — так и заголосил изнутри разум. Вишнецкий отстранился от знахарки, добавил в бурлящий горшочек заготовленную подливу из приправ. — Ты хочешь узнать правду о том, что произошло?.. — Было бы неплохо. Только, без лжи. Властош сдался, кивнул, попросил травницу присесть на лавку. И принялся плести свою историю так изящно, как умелая мастерица плетёт из простой нити тончайшее кружево. Настоящую историю несчастной Настасьи пан умудрился вывернуть наизнанку, а некоторые моменты вычеркнуть, будто их не было вовсе. Не превращал он мельника в мышонка, а кузнеца — в василёк. Котелок недовольно бурлил в печи, плевался кипятком, и по горнице разливался бесподобный аромат мясного супа. А Властош продолжал рассказывать страшную сказку, где он значился героем, а жертвами злой судьбы выступали все остальные персонажи. Жалость всё ярче и яснее проступала на лице целительницы. — Бедное дитя… О, Единый… Как же так она умудрилась не уследить за лампой и мельницу спалить, — с искренним сочувствием вздыхала Мара, мысленно пытаясь сложить мозаику из всего услышанного. Маг говорил ровно, почти шёпотом, будто опасаясь, что кто-то услышит, так, словно доверял только Маре. Он мог ей всецело доверять, страшнее всего было то, что она всецело ему верила. Властошу, судя по его словам, следовало помочь отыскать Настеньку, ибо он просил, буквально умолял упрямую девочку пройти обучение, стать его воспитанницей, ведь она, сиротка, никогда даже родителей не знала! Не дал ей Бог ни отца, ни матери. Мара не на шутку испугалась за Властоша, узнав, что он едва не погиб при пожаре на мельнице. Так вот откуда у него копоть на лице. Это всё объясняло. Пану немедля принесли умывальник и полотенце. И когда Мара с искренней заботой помогала ему мыть лицо, то заметила алеющую длинную царапину на скуле, под правым глазом. — Что это, Власт?.. Чародей про себя выругался за собственный промах. И как он мог забыть? В лиса умеет превращаться, а следы заметать так и не научился! Волшебник коснулся засиявшими пальцами, исцелил рану, оставленную серпом отца Настасьи. — Не тревожься, — он кисло ухмыльнулся. — Давняя царапина, совсем позабыл о ней. Тренировался в фехтовании с Яковом, шпагой задело. Чёрные брови Мары сошлись на переносице. В душу закралось сомнение. Куснуло её, пробуя отрезвить, но… Напрасно. Травница поверила колдуну. — Бедняжка нуждается в помощи. Похоже, эта девочка попала в историю… — задумчиво протянула она, представляя златовласую испуганную Настю, но Властош, который взялся подсолить суп, как-то рьяно отреагировал: — О-о! Попала, не то слово! Причём, по-крупному! Тут же он прикусил язык. Малейшая оплошность могла выдать кривду. И Мара Васильевна, услышав в словах помещика желчь, осведомилась: — Ты мне не лжёшь? Ты и впрямь обращался с ней так, как сказал? — Насколько это было возможно, дорогая. Хочешь верь, хочешь — нет, здесь я бессилен… Ох, чёрт… Просыпалась на стол соль из резной солонки. «Поссоримся» — промелькнуло в мыслях чародея, у коего случайно выскользнула из пальцев солонка. Травница, напротив, улыбнулась, собрала соль в горстку и, прочитав над ней заговор, перебросила через левое плечо. — Не поссоримся, не волнуйся. Не из-за чего нам уже ссориться. Разве что, я могла бы по-девчоночьи обидеться из-за того, что ты так спокойно ко мне заявился без приглашения спустя столько лет. Ведь ты так долго не приезжал и… — Мара, не надо, — Властош шагнул назад, пропала былая насмешливость в тембре. Голос шляхтича точно коркой льда покрылся. — Ты сама всё прекрасно знаешь. Не искушайся. Мара закивала, пряча искрящийся болью взгляд. — Знаешь, я рада, что время пришло. Важно, чтобы Настя добровольно согласилась принять участие в наш… В твоём деле. — Примет, примет… Куда она денется? Беседе суждено было оборваться: на кухню заглянула Беляночка. По её словам, опочивальня для пана Вишнецкого была готова. Суп в глиняном горшке ухватом вытащили из печи, поставили на стол. Беляночка облизнулась, в желудке её неприятно заныло от голода. Мара пообещала принести волшебное блюдце после ужина. Трапезничали наскоро. Маре с Беляночкой пришлось признать, дескать супа вкуснее никто бы в Славении не сготовил. Однако, Властош со смешком опроверг сие заявление, сказав, что всё же найдется такой человек — его повариха Палашка. Его родная, добродушная кормилица… Скоро, очень скоро он вернётся домой, в усадьбу. И не с пустыми руками. Пока вкушали пищу, Беляночка, грызущая орех, подозрительно прожигала пана взглядом. Отчего-то ей не верилось в его историю. О да, что греха таить! — следует признаться: она многое успела подслушать за дверью, наскоро постелив постель гостю. Но подслушала во благо. Беляночка хотела дать знать Маре о своём сомнении по поводу слов пана, в которых правда от силы лишь была той, что мельница и впрямь сгорела. Но при самом пане девица-оборотень не решилась ничего говорить. Белку страшил перстень на его руке… Колдовской изумруд угрожающе светился. Сверкал так, словно совсем недавно был использован в действии! Уж в чём, в чём, а в волшебных изумрудах Беляночка разбиралась. Именно за способность находить в обычных, казалось бы, орехах драгоценные зелёные камни её в Илантии и держали в плену. Довольно долгое время илантийские купцы жили припеваючи за счёт необычной белочки. А она всё жаждала вернуться домой, в Славению… Кончилось время ужина. Беляночка отправилась убирать миски. Травница отвела чародея по скрипучей лестнице на второй этаж. Она принесла ему то, что он так просил — блюдо с голубой каёмкой да красное яблоко, лежащее на нём. — Держи. Смотри, где твоя пропажа, — ведьма положила блюдо с яблоком на дубовую столешницу. Не сдержалась, и с губ сорвалось насмешливое: — Раньше девицы бегали за тобой, ласточка моя, а теперь ты вынужден бегать за девицами. Не больно сейчас ты им интересен, видать! — Не называй меня «ласточкой»! — с растущим раздражением выпалил пан. — Имя мне матушка даровала — Властош! Терпеть не могу твою фамильярность. Хотя, знаю, ты неспроста… Побесить вздумала. Или… Ох, неужели ревнуешь? — Ни в коем разе! За эти годы я поумнела, — холодно обронила Мара, и так круто развернулась на каблуках, что пышные чёрные кудри больно хлестнули мага по щеке. — За неплохо сготовленный супчик благодарствую! Доброй вам ночи, господин Вишнецкий! Она вышла, плотно затворив за собой резную дверь. Властош, даже если бы и желал, чтобы она ненадолго осталась, вместе со всеми язвительными фразами, вместе с уколами и насмешками, сейчас уходу её был несказанно рад. Его подруге лучше не видеть опечаленное или перепуганное личико Настасьи и не слышать речей, которые та наверняка будет кому-то говорить про него, сетуя на свою несчастную судьбинушку. Вишнецкий уселся поудобнее, прикрыл глаза, покатил спелый плод по ободку блюда и вежливо попросил: — Покажи мне Анастасию, дочь Мелинара-мельника, — и отнял руку, полностью полагаясь на магию дивной вещицы. Яблоко само собой покатилось по краям большого блюда. Центр его засиял и мгновение спустя отобразил движущиеся картинки. Смотреть на такое чудо было и впрямь занятием увлекательным. Волшебник прищурился, наклонился чуть ближе и разглядел помещение, похожее на светёлку, точно такую же, в какой он сейчас находился. В комнате то там, то здесь красовалось на полках и столах множество различных деревянных изделий. Хозяин лавки сидел напротив двух, мирно ужинающих ребят за столиком и дрожащими руками вырезал очередную поделку. Старик не отрывался от работы, но в то же время внимательно слушал печальную историю, наперебой рассказываемую Настасьей и Данилкой. Трижды ремесленник успел занозить пальцы и один раз порезаться. Он нервничал. — Значит, Лисаветы нет больше на свете, ох как чуяло моё сердце… — тяжко вздыхал резчик, силясь не заплакать. — И Мелинара нет. Жизнь в мышиной шкурке подобна смерти, не могу поверить… Властош только хмыкнул. Затем увидел, как Анастасия встала из-за стола и подошла к мастеру. Изображение было размытое, но слышал голоса маг прекрасно. Хрупкие руки Насти обняли ремесленника, девочка опустилась и положила голову к нему на колени, сотрясаясь от рыданий всем телом. Протянула ему мешочек звенящих монет, тех самых, которые нагло заполучил от пана Лесной Сударь. «Я не ошибся. Полесский дух и впрямь им помог!» — заключил мысленно Властош. — Дядюшка Любор, что нам теперь делать? — тоненький голос принадлежал Данилке. «Имя лавочника знаю, уже хорошо, — подметил Властош. — Если мне не изменяет память, я видел его жалкую лавчонку в Славенске, как раз недалеко от того места, где во второй раз повстречался с этой замарашкой! Славенск, без сомнений. Несколько часов пути, ровно столько же, как и от её деревушки. Ах, Настя, Настенька, выбрала самый неверный вариант. Как же я сразу не догадался!» — Он нас найдёт?.. — спрашивала Настя. — Ну, разумеется, найду. Ты сомневаешься во мне, радость моя? — пан негромко посмеялся, и через секунду поджал губы, осознав, что произнёс слова вслух. Оглянулся на дверь — та оставалась закрытой. Важно, чтобы никакие любопытные уши, будь то беличьи с кисточками или обыкновенные человеческие, не подслушивали снаружи. — Нет, милые, не найдёт, мы успеем, — видимый в блюдце Любор погладил по золотым волосам Настасью и снял очки, протирая глаза, их нещадно щипали слёзы. — Завтра к полудню один мой друг отправится в плавание к дальним берегам западной Илантии. Он — купец, станет торговать с тамошними жителями, продавать и наши товары, мои — в том числе. Судно небольшое, сплавное, на реке Вятуни, что за столицей, он будет вас ждать. Он возьмёт вас на борт, ребята… По реке выйдете в открытое море. Денег вам на первое время хватит. В Илантии заживёте совсем по-другому… Вишнецкий хрустнул сжатым кулаком. Жаль, если резчик встанет на его пути… — Но нам тогда придётся расстаться, — с горечью сказал Данилка. Мастер распростёр руки, и ребёнок подбежал к нему, желая утонуть в объятиях. — Придётся, мой хороший, придётся. Но, даст Единый, свидимся, когда вы найдёте помощь. Твоя матушка, Данилушка, моя горлица, ненаглядная Лисавета была единственной, кого я сильно любил, но я, старый дурак, так ей и не признался… Вишнецкий закатил глаза к потолку, явно не желая выслушивать весь этот романтический бред, но отчего-то не прервал связь, решился дослушать до конца. Как оказалось, не зря. — Одна мудрая фея, — говорил дядюшка Любор, — родом из Илантии, предсказала мне, что я навек останусь одиноким. При слове «фея» маг насторожился. Истинных фей на этом свете было не так уж много, но одну он знал лично. — Как это, фея? С крылышками, как в западных легендах? — принялся сыпать вопросами удивлённый Данилка. Любор покачал седой головой. — Не-ет, у синьориты той крыльев не было. А вот, волшебная палочка имелась. Самая, что ни на есть, настоящая! Феи — те же чародейки, только зовутся иначе. Это по-илантийски «феиро», что означает «колдунья». Поняли?.. Друзья кивнули, сделали вид, что поняли. — Так вот, — продолжал Любор, всматриваясь в тёмный потолок и вспоминая, как всё было, — в молодости я работал плотником на корабле и даже ещё не был знаком с Мелинаром, не построил ещё ему мельницу. Тогда я отправился за море, к известной сеньорите фее за помощью, чтобы она даровала любовное зелье, хотел я обворожить твою матушку, Даня. Я получил отказ. Фея сказала, что насильно нельзя заставить человека полюбить, и подобные действия относятся к тёмной магии. «Ну, в целом, да» — непринуждённо согласился Властош. — Я не помню, как звали ту прекрасную даму, но навсегда уяснил урок. Она в добром здравии, она мудра и поможет вам расколдовать отца, она может выступить против злых чар пана, ведь она самая добрая волшебница в мире. — Я бы так не обобщал, — Властош расхохотался так, что на глазах выступили слёзы. Он понял, о какой даме шла речь. «Господи, — думалось ему, — какая же сказочная каша варится в голове этого старика!.. Знаем, знаем мы госпожу Стеллу, великую светлую фею, а уж сестрёнка её — просто эталон добра! — продолжал смеяться волшебник. — Куда уж мне до неё? Сжигать хаты и обращать в мышат отцов неразумных девчонок — самое большое зло, какое я могу сотворить по сравнению с её сестрицей!» Будь его воля, он стал бы и дальше смотреть в блюдечко, но за дверью внезапно раздалось шуршание. Властош отреагировал мгновенно. Катящееся яблоко он отложил в сторону, из-за чего картинки на блюде тотчас погасли. Так и не дослушав россказни Любора, пан рванул к двери, распахнул её и успел втолкнуть в светлицу Беляночку, уже готовую умчаться во всю прыть. — Ага! Подслушивать, значит, интереснее, чем грызть орешки, верно?! Беляночка, прижатая магом к стене, съёжилась и тревожно замотала хвостом, ушки-кисточки на макушке задёргались. — Я просто… Мимо шла… — Ну, коне-ечно, — с издёвкой протянул пан, — мимо шла и случайно прилипла к двери! Много узнала? Беляночка выровняла дыхание, понимая, что не должна показывать страха перед этим человеком. Она выпрямилась и смело заявила: — Я так и знала, что вы Мару обманываете! Каждое слово ваше соткано из пропитанных ложью букв. Ваш перстень светится так, что любой оборотень вроде меня поймёт, что вы им пользовались во зло! Я с изумрудами хорошо знакома, поверьте, я их чую, нахожу, выгрызаю из обычных орехов. Ещё те камушки! Вы заколдовали отца той девочки, вы спалили им мельницу! Вы… Девушка-оборотень договорить не успела: чародей, крепко зажал ей рот, прислушался. С первого этажа доносился глухой топот сапожек, скрип деревянной половицы, бренчание кружек и плеск воды в кадке. Видимо, Мара мыла посуду. Ещё не хватало, чтобы она в комнату заглянула, тогда эта проклятая белка всё ей растреплет! — Слушай сюда, дорогуша, — прошипел Вишнецкий, ухватив беличье ухо. Беляночка взвизгнула от боли. Коготки девушки отчаянно царапали руки колдуна, но держал он цепко, словно в тисках. — Ты только пикни, я узнаю. С Марой меня никто не рассорит. Это мои дела, не стоит лесному грызуну в них вмешиваться! Хоть одно неверное слово супротив меня скажешь — пожалеешь. Она даже не вспомнит о тебе, не то, что могилку не найдёт. Я всё для этого сделаю, клянусь Сваргом! Ты меня плохо знаешь. На первый раз прощаю. Сохрани свою шкурку, она у тебя очень красивая и пушистая. Второй раз предупреждать не стану. Конечно, коль желаешь рискнуть — рискни. Но тогда… Хм, как это по-вашему? Ах да, так вот, тогда, я тебе обещаю, на орехи тебе достанется по полной! Поняла меня, бельчонок? Беляночка сглотнула ком в горле. Страх обрушился на неё удушающей волной. Она затрепетала в хватке мага и по-беличьи пискнула. — Ну вот и молодец, — Властош аккуратно убрал ладонь с губ огнекудрой, отпустил несчастное рыжее ухо. Беляночка посмотрела на мага с укором и в то же время огорчённо. — Вам ваша ложь ещё откликнется… Сами взвоете… Вишнецкий засмеялся. Подойдя к столу, взял блюдо с яблоком и передал служанке: — Без лишних слов Маре отнеси. Благодарность ей передай. А сама разбуди меня рано утром. И не забивай головку свою чужими проблемами. На, погрызи лучше орешек, — пан насмешливо протянул взятый из вазочки на столе фундук, но Беляночка молчаливо отвернулась и шустро выбежала из светлицы, махая пушистым рыжим хвостом. Властош понадеялся на её благоразумие.***
На рассвете он проснулся от жгучей боли, пронзившей руку. С кратким криком Властош вскочил и увидел на коже отметину, новые царапины и щёлкающего зубками зверька, сидящего прямо перед ним на пёстром разноцветном одеяле. — Ах ты, зараза хвостатая!.. — он попытался её поймать, но белка ловко юркнула под его руку, пробежалась по спине, разворошила седые волосы, вызвав с уст новые ругательства, и наконец, довольная, спрыгнула на пол. Едва коснулась поверхности, обернулась девушкой и заливисто рассмеялась: — Вы же сами просили вас разбудить! Я будила, но вы спали мёртвым сном. Пришлось действовать иначе. Где же ваше «спасибо»? — ПРИБЬЮ!.. Беляночка успела скрыться за дверью прежде, чем на то место, где она стояла, прилетела подушка. Мара встала гораздо раньше их обоих. Вышла на крыльцо, вдохнула студёный утренний воздух. Понимала — холод продержится самое малое до полудня. Она отыскала в своём сундуке подбитый мехом плащ для Властоша и его соболью шапку, которую он когда-то давно у неё забыл. Как забыл, так и не возвращался. Эта рогатывка — шапка с длинным пером на восточный манер, перенятый западными шляхтичами-чародеями, у султанов, вечно напоминала Маре Васильевне о несбывшихся мечтах и похороненных надеждах. Мара с грустью повертела в её руках. Между «рогов» собольей шапки с белым пером кречета, радужно переливался многоцветный дорогой камень. Так что, когда при выходе Вишнецкий надел её на голову и накинул подбитый мехом плащ, вопросы, к какому сословию он принадлежит, отпали бы даже у самого незнающего простака. Он — шляхтич. Выше него только его языческие боги. О государе-самозванце лучше промолчать. — Хоть согреешься. Поражаюсь, конец месяца Жнивня, но по утрам уже так холодает, — говорила Мара, выходя с дворянином под руку на улицу. — Значит, грядущая зима не пощадит нас, — отвечал он. Беляночка осталась в тереме. Славенского пана она проводила мрачным взглядом. На последней скрипучей ступени крыльца, Вишнецкий вдруг остановился и обратился к знахарке с просьбой беречь себя и никому не доверять. — Своей служанке — тоже. Не стоит верить всему, что говорят оборотни. Чтобы они не говорили. Знаю я их! Весьма легкомысленные существа. Мара не восприняла его слова всерьёз и даже не задумалась над ними, и не потому, что была глупой, но оттого, что голова раскалывалась: целую ночь ведьма не могла уснуть. — Беляночка не такая, Властош, — молвила травница, сладко зевая. — Она работящая и правдивая, она — диво, рождённое на белом свете. С ней я не пропаду. Стоит ей обратиться полностью в белку, она находит орешки и выгрызает из них изумруды. Правда, не всегда удаётся. Таких чудесные орешки ещё не везде отыщешь. Большая редкость. Разве не чудо? Как пить дать, и твоё колечко её немногочисленные предки, так сказать, выгрызли. Так что, откупиться за свою жизнь перед королем мне есть чем, но мучить Беляночку ради своей выгоды, как её прошлые хозяева, я не желаю. Она одарена магическим даром, она приносит миру такие же несметные богатства, прямо как твоё поле пшеницы. Кажется, у вас в поместье сейчас начнётся покос, верно? — Верно, — согласился Властош. Они с ведьмой уже спустились и подходили к забору. — Я не забыл. Крестьяне должны уже вовсю косить, мне же предстоит самая трудная работа. Король и советник выжмут из меня все соки за моих товарищей. Впрочем, так — каждый год. Чему я удивляюсь? — Если мы пойдём против короля и перестанем ему служить, он уничтожит весь наш мир, — подавлено констатировала ведьма. — Пока люди просто опасаются чародеев, сторонятся, а были времена, когда беспощадно казнили всех без разбору. Ты ведь знаешь, ныне лучше делать вид, что верно служишь… — Я знаю, Мара. Я так и делаю. — Одно его слово и… — Одно моё слово, Мара! И оно таково: я найду выход из этого рабства. Впрочем, я уже его нашёл. Отсчёт начинается. Скоро всё закончится, потерпи, недолго осталось. Травница кивнула, подняла на него серебристые чистые глаза. — Когда мы ещё встретимся? Она смотрела на него так, словно ожидала услышать правдивый ответ, так, будто ждала чего-то особенного. И знала, что всё бесполезно. Холодные длинные пальцы крепко сжали складки мехового плаща. Властоша отпускать не хотелось. Чародей её не обнял, более того, сам освободил плащ из изящных женских рук. — Давай не будем про это, — его взор цеплялся за листья берёз, за Дамана, привязанного к дереву, за частокол, за лоскутки голубого неба, за всё, что угодно, кроме Мары. — Пшеница под моей надёжной охраной, а вот твоего грызуна могут сцапать, — сказал пан с холодом, продолжая смотреть вдаль. — Гляди за ней в оба. И часто не выпускай в город. Не то, до Его Величества быстро дойдёт. До канцлера, по крайней мере, уж точно. А из защиты у тебя только частокол с черепом-муляжом. В калитку любой войти может! Это ты так охраняешь собственный терем? — Я что-нибудь придумаю, — Мара вымученно улыбнулась и плотно сжала губы. Где-то в горле щекотали слёзы. Властош кивнул. Понимая, что пора ехать, вскочил на коня и, сухо попрощавшись с подругой, погнал Дамана со всей силой из рощи, в западном направлении, прямиком к столице. — Доброй дороги, — вслед ему прошептала Мара. — Возвращайся… Помрачневшая ведьма вернулась в синий терем. Ноги её сделались ватными, она едва взошла по ступеням кружевного крыльца. Беляночка ей подсобила, усадила поникшую травницу в кресло, подала ягодный чай. — Вы устали, госпожа, о силы небесные, этот человек вас утомил, — как бы невзначай произнесла белка. — Я, конечно, слабо его знаю, но мне кажется, что он… Договорить она побоялась. Мара, прикоснувшись к виску, вздохнула. Превозмогая головную боль, улыбнулась служанке: — Мы знакомы с Вишнецким с детства, и поверь мне, дорогая, иногда даже я не могу сказать, будто знаю его до кончиков пальцев. С каждым разом я вижу в нём что-то новое. В моей душе живёт вера в него. Характер у Власта, конечно, скверный, но если заглянуть в сердце… Для меня он ценнее любых изумрудов. — Мара перешла на едва уловимый шёпот. — Моя радость… и моя пытка… Беляночка поджала губы. Долго она ходила около знахарки по комнате взад-вперёд, но про ложь пана Вишнецкого сказать так и не решилась.***
Время близилось к полудню. Беглецы собрали в котомку вещи. Любор положил в суму Насти кошель с деньгами, завёрнутые в полотенце пирожки и свёрнутое в трубочку письмо к фее Стелле. В нём коротко рассказывалась история осиротевших друзей. Данилке на память он отдал дудочку, а Настасье — деревянный гребень чародейки, заявив, что когда-то сеньорита фея сама подарила ему эту необычную вещь. По словам Любора, гребень обладал волшебными свойствами, но старик, увы, не помнил какими. — Твоего отца, Настенька, клянусь, я буду искать: Мелинар — мой друг. А вы бегите, ищите помощи. Я знаю, у вас всё получится! Настя благодарно посмотрела на дядюшку. Спрятала гребень в карман постиранного за ночь Любором сарафана. Рубаху и порты Данилушки старый мастер тоже успел постирать, да и сами друзья поочерёдно вымылись в купели. Чистые и причёсанные, они теперь были готовы к дальнему путешествию. Как было принято у славенского народа, после молитвы Единому Творцу и его святым, друзья, чтящие суеверия, послушались старого мастера. — Присядем на дорожку, — посоветовал резчик, и вся троица уселась на лавку. Душу каждого истязала тревога. Они даже не решились позавтракать. Есть не хотелось. В желудках образовалась странная пустота, сулящая нехорошую слабость. — Надо идти, — вздохнула Настя, встала и потянулась к зеркальцу, чтобы просто по-девичьи глянуть на себя. И вдруг рука дёрнулась. Красивое зеркальце упало на пол, разбившись вдребезги. — Примета плохая, матушка мне всегда говорила, — пробормотал на удивление спокойный или старавшийся казаться спокойным Данилка. Любор побледнел, но приосанился и сказал, противореча сам себе: — Не мели чушь, всё будет хорошо. Нет, не будет, старый ты резчик! Ты же знаешь об этой примете, зачем так нагло лжёшь детям? — Насть, ничего страшного. Идёмте, давайте поспешим. А то кораблик без пассажиров уплывёт. Оно нам не надо. Пора! И резчик бодрой походкой направился к выходу, за ним последовали, держась за руки, Настя и Данила. Стоит только переступить порог и выйти за город, к реке, тогда всё образуется, начнётся абсолютно иная жизнь. Они найдут госпожу Стеллу, она расколдует отца Насти. Всё будет хорошо! Любор распахнул дверь. Прозвенели висящие над ней колокольчики. Друзья вскрикнули. Словно поражённые молнией, они отпрянули назад вместе с хозяином лавки. Тёмный высокий силуэт на фоне залитого солнцем города загораживал дверной проём. — Далеко собрались? Властош Вишнецкий улыбнулся с притворным сочувствием.