«Увидеть его можно лишь во время светлой заутрени Христова дня: глаза у него горят калёными угольями, как у кошки, а сам он похож на огромного кота, величиной с дворовую собаку, — весь чёрный и лохматый». Сергей Максимов «Нечистая, неведомая и крестная сила»
После позорного изгнания оборотня из имения жизнь крестьян пошла на лад. Люди стали работать проворнее, быстрее, без опасения в любой момент подвергнуться избиению, издевательству и самосуду, вошедшему у Каркраса в привычку. Всё-таки жать пшеницу легче под присмотром дедушки Макара, напевая весёлые песни, нежели издавая страдальческие стоны под гнётом жестокого изверга, любившего наказывать ради забавы. Трудно описать, какая нечаянная радость овладела селом, едва известие о справедливом решении господина влетело в последнюю, покосившуюся хату, дремавшую на окраине. И в часы отдыха, и в часы работы люди то и дело вели разговор о случившемся, судачили на своих наречиях, смеялись и возносили благодарение Небесам. Настасья же, единственная, кто разговаривал мало, смиренно работала в сторонке от оживлённых крестьян. Девушка старалась не привлекать к себе внимание, стать невидимкой. Кто знает, может, если ты обладаешь искусной магией, и такое возможно? Анастасия понимала: за каждое произнесённое слово, обращённое к невольным, не ей, а им пан устроит хорошую трёпку. Их радость сменится мольбой о пощаде, стоит сделать неверный шаг. Властош выгнал взашей изверга, но кто сказал, что невольники ощутили при этом полную свободу? Нет, стало чуть легче, однако главный судья жил, процветал и царствовал. Сухо и безмолвно пленница продолжала следовать суровым правилам чародея. Ничего ведь по сути не поменялось! Да, чародей видел её воспоминания о матери, и теперь, возможно, понимал, почему Настасья так относится к шляхтичам; да, он в прошлую ночь постарался обращаться с ней мягко, помог раскрыть силу исцеления, разрешил проспать до утра в гостиной, даже, вот ведь забава, угостил пломбиром! Но это не поменяло её статуса здесь. Пленница осталась пленницей. И то было полбеды: Настя, уже готовая смириться со своей участью, после изгнания оборотня поднялась на третий этаж усадьбы и решительно постучалась в кабинет пана. Уповая на его милость, тихо просила она найти и освободить отца от колдовских чар, вернуть ему мельницу, хоть один раз увидеться с ним, но получила отказ. Анастасия Млинар. Властош Вишнецкий. Как разнились их судьбы и как страшны были их нравы и убеждения. Вчера они спасли друг другу жизни, вчера между ними впервые затеплилось чувство доверия, а сегодня, после того как виновным досталось по заслугам, всё снова пошло своим чередом. Пан доказал — жалеть он не умеет. Он относился к ней так же, как раньше — как к своей собственности, и Настасья уже не решалась с ним спорить. Отчего-то в сердце теплился огонёчек надежды, что спасти её волшебника сподвигло чувство, называемое состраданием, а не только выгодой. Впрочем, Настя не могла с уверенностью утверждать, что творилось в мыслях Вишнецкого, когда он бросился к ней на помощь. И вот когда она пришла просить его милости, когда получила отказ, она в окончательный раз убедилась — прошлую жизнь тёмный чародей ей не вернёт. Прошлая жизнь растаяла. Умерла. Погибла вместе с мельницей. — Не хочу, Настенька, а если я чего-то не хочу, значит, того никогда не сделаю, — ласково ответил ей Властош, со спокойствием, даже с некой лёгкой усталостью во взоре. — Не думай много о былом, иди работай. Пшеница сама себя не пожнёт. И Настасья, ни слова не сказав, вышла. Последним своим словом он перерезал нить надежды, за которую она держалась. Огонёк в сердце потух. Ближе к полудню, опасному времени, работники вереницей уходили по своим домам. Пускай Полудница и развеялась, сражённая волшебным светом, но как поговаривали люди, в любой момент могла вернуться, ибо значилась духом… Дядя Макар, шедший к хатам рядом с Анастасией, по-доброму подмигнул ей. Старосте села позволялось заговаривать с девочкой, но только на рабочие темы и недолго, хотя пан, даже если бы и узнал, не сделал бы своему воспитателю ничего дурного. Разве что, предупредил бы не переходить границы дозволенного. — Погляди-ка на свою работу, красавица, — дедушка остановил девочку, и они обернулись к выжатому на две трети пшеничному полю. — На нашу работу, дядюшка, — Настя печально улыбнулась. В мыслях ей представлялся отец, с которым они когда-то вместе работали на мельнице в Зеверцах, и в Полесовке, радовались полученной муке, ездили в Славенск продавать её… Но самые лучшие воспоминания были у Настасьи о жизни в Зеверцах — когда ещё не расцвела в ней магическая сила, когда всё было хорошо, когда была жива мама… «Счастливые дни детства и отрочества, а вот юность, — думала Настасья. — Возможно, дни до самой смерти отныне провести мне здесь, несвободной и в любой момент готовой отдать свою жизнь по воле чернокнижника». Дядя Макар, будто читающий мысли Насти, крепко обнял её, прижав к себе. Он ничего не мог сделать, утешить или поддержать вслух, но одно лишь его тёплое прикосновение заменило все несказанные слова. Настасья так и замерла в объятиях старика, молчаливо поглаживающего её по голове. Плакать она не могла. Слёз попросту не осталось. Взору её позади спины дедушки открывалось жнивье, в центре коего красовались снопы, аккуратно сложенные рядами. Под палящими лучами солнца пшеница давно уж высохла после вчерашнего ливня. Жница засмотрелась, и вдруг… ей показалось, словно пшеница сплошь сверкает золотыми блёстками на кончиках колосьев. «Что это?» Издали казалось, будто колосья пшеницы созданы из золота, раз так слепили глаза! Настасья отстранилась из объятий и сообщила о своём видении мудрому дяде Макару. — Да ты никак золото в зёрнах пшеницы видишь! Ну, значит, пан справится со своей работой быстрее. Ты ведь ему поможешь. — С какой работой? — А такой, девонька. Прежде чем на гумно снопы отнести да колотить, чтобы хлеб насущный получить, мы всё переносим в овин. Там Властош Ладович отбирает колосок по колоску, тратя свои магические силы на поиски золота. Пшеница-то ой, какая непростая! Золото её зерен ценится в три раза дороже обычного, вот, король Леош и пользуется: «Выплатишь дань в три бочки золота, пан Вишнецкий, — не трону ни тебя, ни таких, как ты, то бишь колдунов, нет — так разом всех славенских кудесников изничтожу!» Вот так вот. Золото в её зёрнах спасает им жизнь. — А почему другие колдуны не выращивают такую пшеницу? Почему этот за всех отдувается? Макар, слегка ошарашенный вопросом Насти, пожал плечами. Удивительно, об этом он никогда не задумывался. — Ну… Как тебе сказать, они-то тоже ему платят, чем могут, да только основная доля откупа ложится на плечи Властоша Ладовича, как на главу Волховской Шляхты. У него же, единственного, есть злато из пшеницы. И, думается мне, другие волшебники не такие сильные в своём ремесле, как наш… Хотя, ежели учесть, что волшебную пшеницу выращивать его матушка пани Лада научила, это многое объясняет. О да-а, ведь наша покойная пани Искусницей слыла — прям как ты. Только, могущественнее стократ. Настасья задумалась, мысли её перескакивали от пшеницы на Ладу-Искусницу, а с неё — на короля Леоша и его жажду каждый год собирать своеобразную «дань» с Властоша. Выходит, был налог на магию у дворян-колдунов, поразительно… Она даже о таком и подумать не могла! Доселе никогда не размышлявшая о политике правителя Славении, Настасья полюбопытствовала: — Но, откуда у короля такие силы, что даже пан его боится? Дядя Макар же, решив, что стоять под палящим солнцем да ещё недалеко от пшеничного поля чревато риском вновь повстречаться с Полудницей, предложил Насте уйти поскорее с тропы и заглянуть к нему в дом, дабы продолжить разговор там. Так они и сделали. Зайдя в большую хату, старик расстелил скатерть на столе и, принялся готовить обед для себя и своей гостьи. Говорил, что почти никто из живущих не знает, откуда у короля Леоша такое могущество. Лишь упомянул, что Леош, по слухам, заключил сделку с нечистыми силами, однако Настасья не поверила. Именно Властош, по её мнению, походил на самого сильного колдуна в мире. — Не совсем правильно размышляешь, дитя, — хохотнул в бороду Макар. — У нас здесь все знают о самых сильных колдунах мира. О тех, кто чары творит мощнее пана, его деда или волховских чародеев. Это Искусники. И ты — одна из них. И даже не думай врать себе, что якобы не наделена даром Сварга, ихнего бога языческого, господи прости душу грешную, — Макар осенил чело и живот звёздным знамением. — Дар следует развивать, а не губить. Я слыхал, ты даже крапивы не чувствуешь, исцеляешь, теперь вот злато в пшенице увидела, не применяя магию. Даже наш пан так не может! Настя опустила голову на скрещенные руки. Да, дядюшка Макар прав: отрицать искусные способности глупо. Хочешь не хочешь, а тебя избрали для какой-то бездумной чужой игры. Смирись. — Нет, дядюшка, — горестно вздохнула Анастасия, прижавшись, хоть в хате и было жарко. — Не выйдет у нас с вашим паном дружбы. Мать мою убил такой же чародей-шляхтич как он, родом с Заходья. Мельницу спалил Вишнецкий, а затем в наказание за мой отказ обратил тятю в мышонка… Я бы смирилась со своей участью, если бы родичи были сейчас вместе. Но-о, — она усмехнулась над самой собой. — Но Властош никогда не расколдует моего батюшку, и мама никогда уже с облаков не вернётся… Дура я, что до сих пор верую в чудеса. Макар молчал долго, а затем, не найдя утешения на слова Настасьи, молвил: — Верить в чудеса — не дурость. Дурость — искренно верить в то, что их нет. Ты это, ешь давай, худющая, тебе сил нужно набираться… Извинившись, девочка больше ничего не говорила, чтобы не надоедать старому голове селения. И когда насытилась, Макар предложил ей вздремнуть на печи часок-другой перед продолжением работы. — Боюсь, пан не одобрит вашего доброго отношения ко мне, дядюшка, — с лёгкой грустью произнесла Анастасия. Макар рассмеялся. Майское солнце не могло греть так тепло, как его смех. — Ох, ну не переживай. Старому своему воспитателю он не сделает ничего плохого. Он дорожит мной, а я — им, уж не обессудь, дитя. Я и Пелагея заменили ему деда с бабкой. Ложись-ка давай. Ну не таращь на меня глазёнки, дурёха, ложись, давай шибко! Подремли чутка. Настя колебалась, но всё-таки забралась на горячую печь и попросила немного рассказать об упомянутых родственниках Властоша. «И чего я так им интересуюсь? Враг ведь он и есть враг», — невольно подумалось ей. В хате вновь раздался приглушённый голос хозяина: это дядя Макар принялся за рассказ. — Дед его, насколько я знаю, сейчас живёхонек. Такие, как этот человек, быстро не подыхают, — говорил крестьянин, сидя за столом да продолжая со звоном и чавканьем прихлёбывать ложкой капустные щи. — А бабку-то свою Властош не застал. Элизабет, жена Криоша, умерла в родах Лады, вот он и растил девочку один, а она стала Искусницей. Удивительно, что она при таком-то отце, выросла настоящим ангелом. А уж душа у неё и впрямь была сияющей. Бедная Ладушка, при таком отце жить… А потом, ох потом… — Макар откусил кусочек хлеба, затем вновь вернулся к щам, хотя ел уже медленно, задумчиво рассуждая, — потом её убили. Настасья вздрогнула. О тяжёлой судьбе пани Лады уже успели упомянуть многие люди. И как же у Настасьи с Властошем были похожи судьбы… Смутно Настасья уже понимала, зачем чародею нужна её магия, но теперь впервые возник вопрос: зачем тогда убили Ладу? Слишком много знала запретных вещей? Перешла кому-то дорогу? Или дело заключалось в её Искусной магии и этом чёртовом кулоне, который она подарила Светланье?! Если сие взаправду так, и те кровожадные люди живут и здравствуют до сих пор, то Настасье, юной Искуснице есть чего опасаться, вернее, кого… Но вот всё же, кого? Вероятно, кроме Властоша, есть люди и с более чёрными сердцами! — А как… Как это было? — едва слышно подала голос девчушка, глянув на занятого щами Макара. — Тогда ночью это случилось в нашем тереме, но не в этом поместье, а в доме Вишнецкого-старшего. Двадцать два года назад, я сам всё прекрасно помню. Я помню ту летнюю холодную ночь, помню крики дворовых, помню слёзы маленького паныча… Его вопль. Славенская земля помнит. Этот негодяй, чьё имя пытается узнать Властош уже четверть века, вонзил нашей Ладушке клинок в сердце и сбежал, поджав хвост. Даже Криош не смог его догнать и отомстить. Все думали, последняя Искусница в мире мертва, но — нет, Властош не ошибся, он нашел ещё одну, — Макар бросил ироничный взгляд на Настасью. Однако приметив, что на него глазеют с упрёком и явным несогласием, быстро переменил тему: — Ух и щи, вкуснотища! Удались на славу! Хорошо ж Палашка капусту нарубила, а в праздники ещё мяса позволено будет добавить, вот же ж царский пир устроим… Кхм, так вот о чём я, собственно? На чём я остановился? Ах да… а между тем, в Славении уже десять лет творится чертовщина, и я не про магов. Простой люд ведь тоже страдает. Узурпатор Леош взял да сменил уклад жизни! Поменять княжество на королевство — какой стыд! У нас были цари, были и князья, были и господари, прости господи, но никак не короли, наподобие заморщины илантийской. Славенией, начиная от князя Ладислава правила ветвь рода Радаславичей. Князь Мирослав и княгиня Ярина Радаславичи! Вот кто законные государи страны нашей! А это бесовское отродье, будь оно неладно, вылезло да истребило их… — И что, никого из Радаславичей не осталось? — поинтересовалась Настасья, сладко зевая. Любопытно было слушать Макара, но усталость и сытость пересиливали и потихоньку клонили в сон. Старик, отложив пустую тарелку, налил себе чаю из самовара. Пригубил и едва слышно молвил, словно боялся чужих ушей: — Ну почему ж не осталось? Остался один. Княжич, говорят. Сын Мирослава и Ярины. Спасся юный Радаславич чудом, бежать помогли во время смуты, того рокового переворота ночью. Люди поговаривают, как убёг, так и не вернулся. Может, и нет его уж в живых, кто знает. Жалко наследника. Его престол по праву, а не лжеца-лиходея! — О нет. Нет-нет, он жив, — с улыбкой прошептала Искусница, уже полностью погрузившись в сон. Дремлющая Настасья вторила себе под нос: — Он жив, жив… — Дитятко, спишь? Макар так увлёкся собственными размышлениями и порицаниями, что и не заметил, как уснула Настасья. Минуло время, равное сгораемой лучине. Макар уж и сам собирался было прилечь на лавку, как вдруг входная дверь заскрипела. Настасья не шелохнулась, а хозяин дома настороженно приподнялся из-за стола. — Кого там ещё принесло? Вот я вам задам… ох, пане… Да, в хату нелёгкая принесла самого Вишнецкого. Дядя Макар поклонился господину, но тут же приложил палец к губам, мол тише, здесь отдыхают. Стоило Властошу увидеть мирно спящую на печи пленницу, лицо его переменилось. В зелёных глазах блеснул недобрый огонёк, рот скривился от злости. Едва сдерживал шляхтич потоки гнева, грозящего выплеснуться в любую секунду на сердобольного крестьянина. Макар озадачил колдуна ещё сильнее, когда расставил руки, не давая тому прохода и безмолвно одними губами что-то шептал. Тишина сохранилась только потому, что Властош начал активно жестикулировать, и если можно было перевести его жесты и мимику, то это бы примерно значило: «Я не слишком доволен тем, что моя невольница отдыхает у старосты села». Взмахи, жесты и переглядывания воспитателя с паном выглядели забавно со стороны, но дошли до такой степени, что Макар тихо показал Властошу, куда тому следует отправиться, и это были отнюдь не пределы хаты, скорее — окраины самой Славении. Той самой, плоской Славении, которая, по мнению невежд, покоилась на спине старой больной черепахи. — ДА Я!.. — Тише! Чтобы не разбудить Настасью, им всё же пришлось выйти на улицу. Дверь за ними неслышно затворилась, будто была живая и понимала, каково это — высыпаться при абсолютной тишине. Оказавшись на улице, Властош сурово выпрямился перед Макаром. — Если бы не моя милостивая любовь к вам, дядюшка, я бы скинул девку с печи собственноручно, а вас приказал пороть за ослушание! В рабочее время не спят. Пан сказал это негромко, без злобы, но твёрдо. — А теперь послушай меня, мальчик, — с язвительной усмешкой обратился Макар ко Властошу, да ещё ткнул пальцем в грудь. — Ежели бы я не был твоим воспитателем и не любил бы тебя, как собственного внука, я назвал бы тебя сволочью и хорошенько врезал, не смотря на твой титул, ты уж прости! Вишнецкий округлил глаза. Хотел что-то вымолвить, но смолчал. На дядьку-то рука не поднимется. — Прости нас, окаянных, пан, что не всегда под твою дудку пляшем, но девочка сон, думается мне, заслужила. Ей можно подремать часок на печи. Почти всё поле выжали. — Ну не всё, привирать мне не стоит, — протянул насмешливо чародей и, смягчившись, всё же снизошёл до похвалы: — Вы славно работаете, я доволен. И пшеница… Я, как раз, по этому поводу зашёл, — волшебник уже вернулся к реальности, обиды за резкие слова на Макара не держал и не напоминал, что его пленница сладко спит на тёплой печи в хате. — Вы уже можете относить снопы в овин, мне там предстоит большая работа. А пока я буду отбирать злато, как раз сожнёте пшеницу и сможете нормально зёрна выбить. И… мне сегодня нужен будет самый лучший петух, пирог Палаша уже испекла. На дворе первые числа Вересня. Пора и жертву принести нашему другу. — Да, знаю я всё это, пан, знаю. Каждый год одно и то же, я ж не новичок, всё сделаем. Давай-ка пока присядем, в ногах правды нет. Наставник и его воспитанник присели на низенькую деревянную лавку, стоящую под оконцами белоглиняной хаты… Солнце золотило крестьянские мазанки и избы, поля, кромку леса, обрамляющую их, проливало медовую тягучую краску на виднеющийся с севера белокаменный господский дом. Было жарко, однако воспитатель и его ученик сидели под сенью крыши. Её тень и листва молодой яблоньки заботливо оберегали их от палящих лучей. — Ты сколько ещё девчонку будешь продолжать мучить? — спросил дедушка, на пана он не смотрел. Ответ чародея обдал сырым холодом: — Сколько надо, столько и буду. Она меня не жалела. Ничего страшного, жизнь в работе и на воде с хлебом только на пользу ей пойдёт. Вчера я оказал ей невиданную честь, угостил пломбиром, позволил заночевать в гостиной перед камином! А она разве заслужила? Я, правда, гляжу, некоторые из крестьян к ней уж о-очень добры… — Ну-у, некоторые просто не дают девочке помереть с голоду или от отчаяния, — обронил дядя Макар. Властош едко усмехнулся, а старик вдруг сказал: — Девочка потеряла мать, потом отца, заколдованного по чей-то милости в мыша, а затем лишилась и единственного дома. После этого она должна испытывать к тебе хоть чуток уважения? Ответь мне, Власт. Пан развёл руками: — Мать её не я повесил. А старого мельника… Он сам виноват: наперекор мне пошёл. Просить прощения не собираюсь! У неё на картах было написано стать моей пленницей и, возможно, помочь мне. Нас Госпожа Судьба не зря свела. — Вряд ли Настасья тебе поможет. Она тебя ненавидит, — молвил Макар, вытирая пот с морщинистого лба. И следом выдал такое, отчего у Вишнецкого даже запершило в горле. — Отпусти ты девочку. Душа её свободолюбивая. Отпусти её. Расколдуй отца, и пусть заживут новой жизнью! — Исключено, — резко ответил пан и встал со скамьи. Пора было завершать бессмысленный разговор. — Вам ли не знать почему? Двоих я уже похоронил. — «Причём по собственной глупости, но сделанного не воротишь», — подумал Властош и добавил: — Давайте, уважаемый преподаватель, вы не будете со мной спорить про то. Вы меня знаете. Если уж решил добиться цели, значит оно так и будет. — Ну да, ну да, — прыснул дядя Макар, — упёртый, аки баран. — Козерог, — с долей раздражения молвил Властош и притронулся к висящему на шее амулету в виде серебряной головы козла. — Да, без разницы. Рога-то всё равно корявые!.. — Можете меня осуждать, да только я такой, как есть. Я пошёл в своего деда, или вы забыли? Властош немного помолчал, наблюдая за реакцией воспитателя, но лицо того оставалось невозмутимо-спокойным. Когда-то, давным-давно, дядя Макар слыл самым пылким и красноречивым мужчиной на всё поселение, однако к старости эмоции его поугасли, затухли, точно угольки от некогда пылающего костра, и сил теперь оставалось лишь на ведение хозяйства. Потому и спорить с Властошем он давно перестал, кажется, с того момента, как завершил его обучение математике, геометрии и некоторым экономическим знаниям. Он хорошо помнил, как мальчик грозился изничтожить дядьку, когда вырастет, ведь Макар по приказу Криоша сёк его розгами за каждую неправильно решённую задачу. Но когда вырос, то понял: дядюшка сие делал не по своей воле и уж тем паче — не со зла. Уничтожить следовало другого человека, но пан не смог то ли потому, что родственная связь не давала совершить такого преступления, то ли потому, что он был попросту слабее своего пресловутого деда. — Мне нужна ваша помощь, дядюшка, — произнёс, наконец, Властош, вернув наставника на землю из давних воспоминаний. Старик покорно закивал. Он догадывался, о чём просил господин. — Уж когда я тебе отказывал в проведении обряда? Мы, крестьянский люд, тоже немного колдуны да знающие, Господи, прости мя грешного. — Можете этим гордиться, — криво усмехнулся Вишнецкий. Макар, ничего не обронил колкого, встал и направился к сараю. Потребовалась всего минута, и он вернулся оттуда с небольшим топором, метёлочкой, похожей на ту, какой обычно кропили священной водой детей в храмах, нарекая их именами, да глиняной глубокой тарелкой, изящно расписанной лучшим художником на селе — Олешкой. — Пойдём, петуха сейчас разыщем покрупнее, — Макар вдруг вспомнил одну важную вещь: — Ах да, чуть не забыл! Вот голова моя пустая! Возможно, будет интересно. Твоя пленница в пшенице сегодня злато разглядела, не применяя никакую ворожбу. Вишнецкий словно сквозь дрёму услышал про пшеницу, а когда до него дошло, лицо его озарила ликующая улыбка. — Ну вот видите, уважаемый учитель, а вы говорите — отпустить! Не-ет, теперь я её уж никуда не отпущу. Мне безразличны её чувства. Она — Искусница, и она мне нужна! Я поймал настоящую Жар-птицу, птицу счастья. Остаётся только развить её способности. И сейчас она мне поможет с отбором пшеницы, а она, разумеется, мне поможет, иначе, — чародей так громко рассмеялся, что на глазах даже выступили слёзы: — Ха-ха, иначе мне придётся применить методы моего дедушки! А ведь и впрямь… — тут помещик задумался, — отчего я с ней так мягок? По-хорошему, к столбу её надо отправить, дабы знала своё место. Полсотни ударов розгами, пока спина кровью не окрасится, разом изгонят из её светленькой головки всю дурь. Макар молчаливо слушал, глядеть в этот миг на воспитанника он не хотел. — Что же не смотрите на меня, дядюшка? Жестоко? Может быть. Но меня так учили. Макар продолжал хмуриться, но в то самое мгновение заскрипела дверь хаты, заставив дедушку обернуться. На крыльце, озаряемая мягким солнцем, стояла босоногая худенькая Настасья. Разбуженная смехом колдуна, она многое успела услышать. — О, легка на помине! — выразительно воскликнул шляхтич, раскинув руки. Нет, издеваться он не прекратит. Следует смириться со своей судьбой. На красочные восклицания пана отреагировали некоторые любопытные люди. Тоже услышавшие хохот и нарочито громкий голос господина с интересом появлялись из своих домов, то выходя на крыльцо, то выглядывая из окон. — Хорошо спалось? — спросил помещик Настю. — У доброго дяди Макара, видать, лучше, чем у занозы Анфиски? Настя не ответила. Глянув исподлобья на дедушку, увидела, как тот едва заметно ей кивнул, мол, правильно молчишь. Волшебник оборвал смех и подошёл к Искуснице. — Значит, злато в пшенице просто так смогла разглядеть, верно?.. Не молчи. Отвечай, когда пан спрашивает. — Да, пан, — шёпотом произнесла Настя, опустив голову. — Прекрасно. Тогда, вместе в овине работать будем. Надеюсь, ты не станешь мне перечить, всё-таки я в любой момент могу сдержать своё обещание, помнишь? — Да, пан, — таким же ровным голосом ответила Настасья, не поднимая взора. Чародей усмехнулся. Взяв девушку за подбородок, поднял её голову и увидел чуть красные мокрые глаза, в которых можно было прочесть очень многое — от мольбы и до ненависти. — Память приносит нам боль, знаю, — проговорил колдун, пристально вглядываясь в лицо пленницы. Работа в поле нисколько не испортила её красоты. Да, вероятно усталость сделала изнурённым её милое личико, но это очень быстро исчезло. Искусникам помогают Высшие Силы, они их подпитывают, но только если человек того заслуживает. — Увы, такова жизнь, девочка моя! Ты уже выплакала свои воспоминания. Забудь. Слёз больше быть не должно. Перестань опираться на прошлое. Поверь мне, лучше забыть. Жить сегодняшним днём такой жизнью, какую подкинула тебе госпожа Судьба. Нам не всегда дано выбирать. Настасья молчала. Она могла бы как раньше возразить ему, сорвать голос на крик, пререкаться, но сейчас разум одержал победу. Девчушка начала понимать — любое её действие аукнется не только ей самой, но и её друзьям. Властоша же охватило трепещущее чувство торжества. Покорилась! Его! — Пойдёмте, — волшебник отпустил девочку. — Пора в овин. Скоро месяц Жнивень умрёт, а перед его смертью отмечают праздник сбора урожая. — По нашей вере — день пресвятой Ксены, — прошептал Макар, осеняя себя знамением. Властош отреагировал равнодушно: — Перед другом моим не нужно лоб об пол разбивать в молитвах, он примет другой дар. Надеюсь, ты не боишься вида крови, душа моя? — Нет, пан. Мне кажется, я уже ничего не боюсь. — Ну, это тебе только так кажется. За мной. Настасья покорно последовала за шляхтичем. За ними побрёл дядя Макар. В одной руке он нёс тарелку с метёлочкой, а в другой — топор. Они пришли к курятнику и взяли оттуда крупного красивого петуха, который умудрился несколько раз клюнуть пленницу и чародея. Пан, проходя мимо домов, извещал всех о рабочем времени и гнал в поле, требуя, чтобы люди складывали снопы в повозки и отвозили к овину. Люди кланялись и спешили в поле с серпами в руках, тревожась, как бы ненароком не разгневать господина. Большое бревенчатое строение, называемое овином, располагалось в дали от крестьянских дворов, около леса, и представляло собой просторный сарай, в коем сушили снопы. На гумне, то есть, в задней части овина выбивали зёрна из колосьев, а в западной части волшебник самолично перебирал пшеницу, отделяя золото от обычных зёрен. В этом непростом деле ему помогал относительно добрый друг — хранитель этого самого овина. Он считался духом и чаще всего представал тем, кто мог его видеть, необычным чёрным мохнатым чудиком. Многие крестьяне клялись, что он похож на кота, другие утверждали, будто давеча в полнолуние видели самого чёрта, но только пан знал, каково было это существо на самом деле. Овинник, или гуменник, разницы в названии почти не было никакой, если говорить честно, не числился ни злым, ни добрым духом. Довольно крупный человечек, покрытый чёрной шерстью; две руки да две ноги; большой рот и нос картошкой. Чудик умел и говорить, и лаять, подобно собаке, а громадные глаза его горели ярче, чем уголья в камине. Как и любые другие духи он обожал пакостить, но когда люди относились к нему по-доброму, то и он отвечал им тем же. Каждый год в августе либо в сентябре, по окончанию жатвы, Властош приносил ему жертву. Ведь только наевшись и подобрев, овинник мог дать согласие на участие в разборе волшебной пшеницы. Он помогал пану. Для этого дела перед овином стоял небольшой старенький стол, на котором по традиции зарубали петуха. Его же кровью, читая заговоры, кропили углы внутри рубленого здания. Овинник пил петушиную кровь, точно сладкий нектар и обожал закусывать пирогом с черникой. Почему — с черникой доселе никому не известно. Но зная, как сие кушанье готовила Палашка, удивляться было нечему. Лучшая её выпечка! Пирог с черникой она и сегодняшним утром выпекла, сдобрив его частичкой своей тёплой души. В ожидании пана, Пелагея стояла около стола, на который положила пирог. И завидев вдали господина, дядю Макара и Настю, весело помахала им рукой: — Наконец-то! Чёй-то вы так долго? Пирог уже готов. С пылу жару, вкусный! Властош сдержано кивнул и велел кормилице отправляться в усадьбу. Он жалел старую женщину и считал, что лучше ей языческого обряда не видеть. — Ой, как будто, мои поварята кур не зарубают! — поразилась Пелагея. — Петушка жалко, правда, красавец такой и молодой. Ну, коль Овинник хочет, так приятного ему аппетита… А мне нужно успеть допечь ржаные пироги, круто солью посыпанные. В наш-то праздник пресвятой Ксены положено хлеб с солью есть. Соль напоминает соленые её слезы, которые она выплакала, молясь перед Господом нашим Единым за мир и за души. Пресвятая молодица, благослови… — Ты можешь уже идти печь свои пироги? Видно было, как Властоша раздражают рассказы о святых и вере в Единого. Пелагею и Макара он всё же терпел. — Пойду, пойду, чёрт кудлатый. Но, вот вместо того, чтоб меня домой гнать, лучше бы девочку отпустил мне помогать. Вот ей уж твои обряды точно видеть будет неприятно! — Ничего, — холодность пана сменилась недоброй улыбкой, — не помрёт со страху. Тем более, она же у нас ничего не боится, — он насмешливо взглянул на Настасью, и та тотчас отвела глаза. Палашка вздохнула. Похлопав по плечу дядюшку Макара, пожелав удачи Властошу и Настасье, направилась прочь от большого тёмного строения. Между тем, колдун ладонью провёл по красочному оперению петуха, чарами успокаивая встревоженную птицу. — Тише-тише… Сейчас всё закончится, — приговаривал он. Макар положил усмиренного петуха на край столешницы. Властош засучил рукава, взял топор. — Смотри не урони, девчонка, а то ещё испугаешься, — безжалостно бросил колдун, приказав Насте держать глубокую миску около края стола. Настасья попыталась выровнять дыхание. Она глядела на чуть дёргающегося петуха, скованного крепкими пальцами дяди Макара, и думала: «А чем я отличаюсь от этой жертвы? Всё то же самое, разве что умирать я буду гораздо медленнее». С уст Властоша послышался шёпот. Он поглаживал петуха, неотрывно смотрел прямо на Настасью исподлобья, разливая при том заклятие на смешанном древне-славенском: Смерц, коси своей косой, Вядзьмарством, але мольбой. Цело жтвори забирай, Душу нежити отдай. Кончилось заклинание. Обессиленная птица последний раз глянула на солнечный свет. Чародей замахнулся так резко, что Настя вздрогнула. Нет! Сверкнуло лезвие топора. Поздно. Рассекло воздух и с приглушённым стуком голова петуха отлетела на землю. Настасья не смогла подавить перепуганный быстрый крик. Кровь попала на голубой сарафан, запачкала вышитую орнаментом сорочку. Девочка дрожала, с отвращением наблюдая, как кровь толчками вытекает из шеи птицы и заполняет до краёв миску. — Надо же!.. — сорвалась с губ чародея едкая желчь. — Как голову рубил Полуднице, ты ни слова не проронила, а как петушку несчастному… Никудышная девка. Крепче держи, перестань трястись! Хоть каплю драгоценную прольёшь — на месте петушка окажешься. Настасья сглотнула слёзы вместе с неприятным металлическим привкусом крови, будто сама испробовала её. Благо тошнота отступила, едва Властош взял из рук злосчастную миску и прошептал над ней во второй раз тот заговор. Затем, держа в одной руке миску, в другой — пирог с лежащей на нём метёлочкой, пошёл к овину. Макар приобнял Настасью. Девчушка закрыла глаза и молча уткнулась дедушке в плечо, силясь не заплакать. Властош положил пирог на порог, взял с него метёлочку и осторожно зашёл внутрь овина. — Ну здравствуй, друже. Не виделись с тобой с прошлого августа, с прошлогоднего Жнивня месяца, — сказал волшебник в пустоту и принялся обходить углы помещения, обмазывая их кровью петуха с помощью метёлочки. — Я тебе покушать принёс, мой хороший, — улыбаясь, говорил пан, рисуя буквы глаголицы — алфавита старо-славенского языка, на стенах. Где-то в котловине, где обычно растапливали тепло для сушки снопов, раздался шорох. Вишнецкий услышал, но не обернулся, старательно выводя кровью заговоры на глаголице. К черничному пирогу, положенному на порог, потянулась толстая мохнатая рука… Послышалось смачное чавканье. Обернувшись, колдун увидел того самого Овинника, который с наслаждением поглощал выпечку. Видимо, ему было очень вкусно, иначе объяснить, почему этот чёрный чудик принялся облизывать свои волосатые пальцы, оказалось бы немного затруднительно. Завидев, что на него глазеет чародей с лёгкой усмешкой, гуменник подмигнул в ответ. — Однако вку-усно, — протянул человечек. Огромные глаза его сверкнули жадным блеском, едва он заметил обмазанные кровью стены. Переваливаясь с ноги на ногу, подошёл и стал слизывать с брёвен кровь. — Мм, няма-няма, петуши-иная! Вку-усно! Ой, как вку-усно! — Поможешь мне, друже? — спросил Властош. — Отчего не помочь, коль накормил? Давайте сюда снопы, пущай твои работнички заносят пшеницу, а мы с тобой будем злато искать. Мм, как же вку-усно-о! Худо в помощи отказывать, когда так сытно кормят, ой вку-усно! — Ты не против, если с нами будет работать одна девочка? Она Искусница и видит злато без чар. — О-о, — чудик округлил золотые глаза. — Так, ты всё-таки отыскал Искусницу? Маг кивнул. — Только она, как бы тебе сказать помягче… Кхм, неуравновешенная. Гуменник хмыкнул. Неуклюжей косолапой походкой приблизился к колдуну и велел привести Искусницу на знакомство. Чудное существо добавило, что само решит, как поступить с девчонкой, коли будет себя вести неподобающе. Когда невольники начали складывать снопы на решетины, гуменник спрятался, пан же пошёл за Настасьей. На улице он схватил её за локоть и сурово предупредил, склонившись над самым ухом: — Смотри, замухрышка, не испорть мне отношения с Овинником! Настя смолчала. Властош, сильно сжав локоть, потащил её за собой в овин. Зайдя туда, Настя увидела в углу помещения большой стол, три стульчика, а рядом три пустые бочки — судя по всему, для золота. Всё давно уже было приготовлено. — Так это, пан, и есть твоя нерадивая? — хохотнул хозяин овина, заставив Настасью вздрогнуть. Узрев чёрного мохнатого человечка, она почувствовала, как мурашки пробежали по телу. Как он был похож на тех бесов, которых так любили изображать на фресках в святых храмах! — Огради мя, Еди… Дух тотчас оскалил зубы, собакой залаял на девочку. Волшебник до боли сжал запястье, угрожающе прошипел Насте в ухо: — Заткнись со своими молитвами! Услышу хоть словцо из них — самолично тебе шею сверну! Настасья по-настоящему испугалась. И вовсе не угроз Вишнецкого, — о нет, убить Искусницу он бы не посмел! — но того странного мохнатого чудика, так похожего на беса и не терпящего молитв. — Ха-ха, смотри, она меня боится, боится! Чучело огородное какое-то! — Овинник, довольный таким раскладом событий, захлопал в ладоши, запрыгал, явно развлекаясь и насыщаясь страхом беззащитной девочки. … Они сели за стол, заваленный перевязанными снопами пшеницы. Вишнецкий устроился в центре, по бокам расселись Настасья и Овинник. Волшебник зажёг лучины, просто щёлкнув пальцами. Началась трудоёмкая работа. Властош отбирал поочерёдно каждый колос пшеницы, проводил над ним рукой, магией проверяя, где есть крупинки золота, а где обыкновенные зёрна. Если таковые имелись, колосок исчезал под горящими чарами, оставляя только золотые крупицы, а если состоял из обычных зёрен, то с ним и ничего не происходило. Силы колдун тратил на все колоски одинаково. Из десяти колосьев золото можно было найти только в двух-трёх, это уж — как повезёт. Овинник работал быстрее, уже на запах ощущая, где находится злато, а Настя… Что ж, надо признать, она очень увлеклась и молчаливо отбирала целыми жмутами, уже видя нужные колоски, без помощи всякой магии. Обыкновенные колосья она относила на гумно, где потом крестьяне выбивали из них зёрна для будущей муки. Пан поразился старательной работе пленницы, удивился спокойному выражению лица, не печальному, но и не весёлому. Овинник, когда Настасья понесла очередной не волшебный сноп в заднюю часть помещения, огорчённо прошептал на ухо магу, что уж больно тихо и скучно проходит их работа. — Радуйся, друже, — посоветовал тому волшебник, — лучше уж скучно, чем на нервах каждую минуту, срывая голос. Поверь, с ней по-другому не бывает. Овинник понятливо кивнул, недоверчиво покосившись на убирающую снопы Настасью, постучал по столу и плюнул через левое плечо. Выглядело сие весьма иронично. Прошло несколько часов. Судя по солнцу, готовившемуся укутаться в розовое пушистое одеяло облаков и отойти ко сну, было около семи-восьми вечера. Работы, конечно, убавилось, но ненамного. Около Властоша накопилась добротная горстка золотых крупиц — и крупных, размером с перстень, и совсем крохотных, будто пылинки. Овинник мог похвастаться пригоршней гораздо больше, а вот у Насти собрался почти целый бочонок — так, что злато едва умещалось на столе! Золото насыпали в одну из бочек, но, увы, сокровище заполнило её только наполовину. Настасья, наконец, отёрла со лба пот, размяла ноющие руки и слабым голосом выдала: — Я устала. Маг с гуменником переглянулись и истерически рассмеялись, приняв слова невольницы за неудачную шутку. Анастасия могла бы стукнуть кулаком по столешнице, в очередной раз показать свой характер, но сил на глупости у неё не осталось. Чары для поиска золота буквально выкручивали каждую жилу в теле. Настя со слезами посмотрела на волшебника и нелюдя. — Прошу вас… Отпустите меня отдохнуть… — тихо взмолилась она. Главное, не повышать голос, не перечить, стать покорной. Впрочем, и так уже стала. Проиграла, сдалась, девчонка! — В поле хоть воздух, а здесь духота… Властош закрыл лицо руками, шумно выдохнул. Да, он тоже хотел спать и есть, да, его силы тоже были на исходе, магия высасывала всё до последней капли, но он знал: работа — на первом месте, и пока золото не заполонит все три бочки, он не имеет права покидать овин. Разве что — на быстрый перекус. Времени и так, в обрез. — Думаешь, я не устал, дорогуша? — поинтересовался пан, исподлобья поглядев на Искусницу. — Думаешь, мне легко заниматься этим отбором? Сроки поджимают. Это большое чудо, что мой хороший друг Мирон Мстиславич поговорил с властями, и теперь советник должен приехать за златом на несколько дней позже. Но задерживать я его не могу. Будь моя воля, испепелил бы их всех разом, но я не в силах! Они могущественнее, погубят, к чертям, всю страну и даже не заметят, а тут — ты, уставшая, несчастная!.. — Прошу вас! — повторила она, голос всё же треснул, сорвался на восклицание. Настасья молитвенно сложила руки. — Хотя бы на одну лучину отпустите, сил боле нет!.. Хочется есть, пить… смилуйтесь. В глазах рябит уже от этого проклятого золота! Властош утомлённо глянул на Овинника. Тот кивнул, мол, лучше уж дать нерадивой отдохнуть, нежели терпеть дальше её нытье. Смутно и с недовольством он посмотрел на одну бочку, частично заполненную золотом. Голова Вишнецкого заходила кругом. Силы были на исходе, ломило всё тело. Развеять сон, ноющую усталость, прибавить энергии собственными чарами он не мог, но знал волшебник иной вариант. И решил пойти на уступки Настасье. Не без своей выгоды. — Ладно, ступай, — выдохнул шляхтич. — Но с одним условием. Посох с черепом мой принеси. Он на третьем этаже, в кабинете. Да смотри, замарашка, не трогай ничего кроме него. — Ага, — хихикнул нечистый. — А то ежели тронешь что-нибудь чужое — в жабу превратишься! Властош Ладович умеет на всё чары накладывать искуснее, чем ты золото находить в колосьях! Настасья пропустила оскорбление мимо ушей, быстро поблагодарила волшебника и стрелой вылетела из овина. Властош же едва удержался на стуле: он тратил силы, почти не прекращая колдовать четыре часа подряд. Разумеется, при таком раскладе ему было нехорошо. А вот Настасья приврала о своём состоянии, чувствовала себя вполне нормально, только кушать сильно хотела. Впрочем, она просто имела дар видеть золото, а не искать его! Столько тратить магии, как тратил её пан, не пришлось. — Да полно тебе, полно, колдун, справишься, — утешал гуменник Властоша, когда Настасья убежала. Девчонка уже не могла увидеть, как Овинник дружески поглаживал шерстяной лапой помещика по плечу. — Когда ты не справлялся?.. Пока ты работаешь так усердно, ты защищаешь всех чародеев нашей земли-матушки. Они гордятся тобой и знают, что однажды их рабство закончится. — Вряд ли оно закончится, если Настя в ближайшее время не осознает, что её помощь необходима. — Дурында неотёсанная, согласен! Мозгов нетушки, одна пустота в башке, — дух постучал по своей голове, и по сараю пронёсся звук, будто половником стукнули по пустой кастрюле. Послышался слабый смех: — Нет, дорогой друг, мозги у неё есть, просто думают лишь о своей беде! — А ты, пан, зачем её за посохом послал? — вдруг уточнил гуменник. — Девку из села мог бы любую. Вишнецкий странно улыбнулся. — Не-ет, — протянул он. — Посох должна мне принести только Настенька. Заодно, и проверю кое-что. Овинник пожал мохнатыми плечами, хмыкнул и больше они с Властошем не говорили, лишь продолжили заниматься работой.***
На кухне, в поместье Настасья повстречала Данилку и Аннушку. Помня о былом, Настя начала расспрашивать о здоровье, и Анна кратко отвечала: — Боль в спине проходит, скоро вернусь в свою избу и за работу, за работу… Настасья, слушая её, отведывала простые, но притом разнообразные блюда, любезно поданные ей поварихой. Анастасия сама хотела рассказать о своём даре видеть золото в пшенице, но Палашка оказалась проворнее — ещё днем поведала об оном Анне. Данилка сидел около названой сестрицы. С набитым ртом чисто из ребяческого любопытства, мальчишка интересовался, как себя чувствует Настя, что она сейчас делала, и чем занят пан. Однако, Настя в ответ не проронила ни слова. Где-то в глубине души знала, что всё это выглядело глупо, но и проучить Данилку тоже страшно хотелось. Он первый решил с ней не заговаривать — обиделся! Так что же, можно продолжить его игру! — Вот, значит, как? Да?! Ты меня в упор не видишь! — восклицал мальчонка. Кухарка потрепала его по голове и с сожалением глянула на обоих. — Да, я обвинил тебя во лжи! — продолжал Данилушка, сложив на груди руки. — И что с того? Это же правда! Все годы нашей дружбы скрывала от меня историю про маму свою! Я теперь потерял тебя, моего лучшего друга?! Почему ты — такая вредина, Настя?! — Отстань от меня! — огрызнулась Настасья. Данилка обрадовался, но, разумеется, не её словам, а просто тому, что она наконец заговорила с ним! Радость оборвалась слезами, когда Настя добавила, дескать «Данилушка нюни распустил подобно малолетней девчонке». Не сдерживая чувств, мальчонка разрыдался сильнее и убежал восвояси из кухни, грубо оттолкнув по пути нескольких взрослых служанок. Аннушка смолчала. Палашка строго зыркнула на Настасью. — А сама, небось, нюни не распускаешь, — упрекнула её старушка и отобрала остатки пирожков с повидлом, заявив, что они предназначены не для неё, а для Данилки. Ещё раз метнув недовольный взгляд, Палаша вышла вон. Ну, вот, подумалось домовому, живущему за печкой, опять ссоры по пустякам… Настасья взвыла, закрыла лицо ладонями, всхлипнула. Почему всё так сложно? Люди жалеют того, кого не следовало бы, а к ней относятся, точно к вещи! Впрочем, тут она вспомнила и про милости колдуна, например, про вчерашнее угощение пломбиром и дозволение разговаривать с дядей Макаром. Или — то, как он явился к ней на помощь… Одна беда — ради собственной выгоды. «Хотя, он действительно работает из последних сил, ради интереса других людей. Дворян. Да, таких же как он, волшебников, но всё же по-своему беззащитных. И с этим сбором золота, он тоже умаялся…» Анна безмолвно гладила подругу по спине. А Настасья размышляла, сидя перед пустой тарелкой и с ужасом понимала, что, кажется, начинает Властоша… жалеть! Ох, чёрт, точно, его утраченные силы! Посох! Подумать только, она совсем позабыла про время! — Бежать надо, — обронила Настасья, ласково глянула на Анну и умчалась из кухонного флигеля в столовую, затем в коридор. Поднявшись по лестницам на третий этаж, Настя отыскала кабинет чародея. Он оказался заперт на ключ. Не предупредил коварный волшебник! Но посох забрать нужно по-любому, да только как кабинет открыть? Она стояла перед запертой дверью, положив руку на замочную скважину. Время отдыха стремительно истекало. Если она будет долго отсутствовать, пан устроит разнос на всё поместье! Мысли Настасьи отключились, на сердце налип неприятный страх. И одно только слово промелькнуло в тот момент в её голове. Всё, что могла она вспомнить. «Отвожич» В замочной скважине что-то заскрипело, щёлкнуло, и дверь сама медленно распахнулась перед Искусницей, впуская её. «Получилось. Я могу колдовать…» — подумалось Анастасии, и на сей раз своим способностям она не удивилась. Властош прав, они есть, но они не развиты. О, если бы можно было всё повернуть вспять! Не время для раздумий и нытья, шагай! Анастасия перешагнула порог кабинета. Зелёные обои успокаивали зрение, запах старинных книг и склянок с зельями дурманил, клонил в сон. Хотелось прилечь на софу, стоящую у стены и забыться, погрузиться в царство грёз, отрешиться хоть на одну ночь от пугающего реального мира. Настасья протёрла лицо. Оглядевшись, заметила в углу то, что просил принести чародей — посох с навершием из черепа. Из глазниц слабо, но жутко струился золотой свет. Настасья подошла, взяла древко и только собиралась поскорее выйти, как проходя мимо стола, нечаянно задела ящик рабочей столешницы. Шуфлядка выдвинулась, показывая содержимое. На дне её Настя увидела карты Оракула и красное перо, которым Мелинар подписал контракт. Рядом лежал этот самый договор. Дочь мельника встрепенулась. Усталость сняло как рукой. Побелев от дурацкой злости и отчаяния, она хотела было порвать договор, но вовремя себя остановила. Смысл?.. Бумага, во-первых, наверняка, магическая: её не разорвать и не сжечь. А во-вторых, даже если уничтожить бумажку, Властош теперь всё равно не отпустит пленницу. По щеке скатилась слеза. Сквозь мокрую пелену, в очи бросился какой-то блеск. Настя смахнула слёзы, наклонилась и взору её предстал кулон в виде крохотного солнышка. Он лежал рядом с проклятым пером… Кулон Лады, подаренный матери Насти! Кулон семьи Вишнецких. «Мой кулон» — прошептала про себя Настасья, заворожённо протягивая к нему руку. Только прикоснуться, чтобы почувствовать нежный сияющий взгляд, услышать мысленный материнский родной голос. В последний раз. Просто прикоснуться. Вряд ли Властош разрешит ей снова владеть кулоном или носить его на шее… Время! Время! Уходи, Настя! Дрожащие пальцы коснулись чародейского украшения, и тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Совесть и честность вопили, неведомые силы дрались за душу Насти. Искушение вгрызлось ей в думы. Не смей брать кулон — он не твой! Вишнецкий сделал последнее предупреждение! Шаги приближались. «Эта вещь принадлежит мне, а не вам, пан, кулон был подарен Светланье добровольно!» Соблазн триумфально отсалютовал бокалом за свою победу. Намертво зажав цепочку с солнышком в руке, а другой схватив посох колдуна, Настасья рванула к выходу, поспешно затворила дверь и опрометью бросилась прочь. … Ярмаш, скрывавшийся за углом, проводил её ядовитым взглядом…***
К овину она мчалась со всех ног. Надеялась, что прибежала вовремя, но едва распахнула дверь, её чуть было не опрокинул недовольный возглас: — Ты опоздала! Опоздала на целых десять минут, замарашка! Властош хотел было продолжить, но умолк, узрев посох в руке девчонки. Значит, магией дверь она открыла. Молодец. Но почему опоздала? Вишнецкий внимательно осмотрел Настасью с голову до пят, задержал взгляд на кармашке её сарафана. Колючее подозрение закралось в мысли, маг подавил улыбку. Сейчас он лишний раз порадовался, что не стал запирать ящик стола. Потом, он обязательно проверит, пропало из него что-нибудь или нет. — Почему так долго, душа моя? — только и спросил он. — Посох искала. — Что его искать? Он всегда в углу кабинета у сундука стоит. — Я… Не увидела… — На что только тебе Бог глазки даровал, — искренне вздохнул Властош, но тут же осёкся: при упоминании Бога, Овинника согнуло пополам. — Ох, прости-прости, друже! Не хотел. Вывела несносная девчонка. Ладно, давай-ка работай дальше, Анастасия. А за посох… — Властош собрался, настроился и резко выдохнул, казалось, такое страшное, такое невероятное для него слово: — Благодарю. Волшебник довольно быстро восполнил магические силы, вытянув энергию из глазниц черепа. Овиннику такой подпитки не требовалось. И они продолжили. Продолжили работать молча, без отдыха. Ближе к полуночи одна бочка была уже доверху заполнена золотом. Настасья не обращала внимания ни на чародея, ни на Овинника, занятие отбора волшебной пшеницы поглотило её настолько, что все тревожные мысли испарились, и пленница даже стала напевать себе под нос народную, мелодичную песню. В один момент песня оборвалась, Искусница затихла, сражённая словами колдуна. Наклонившись, пан отчётливо шептал ей на ухо: — Мне не нравится, что ты так притихла. — Не того ли вы от меня ждали, пан Вишнецкий? — Так-то оно так, но я чую, поверь мне на слово, чую: ты что-то от меня скрываешь. Признайся лучше сейчас, пока не поздно. Это твой шанс, милая. Настасья поджала губы. Страх сжигал внутренности изнутри, в мыслях возникали жуткие картины наказаний, следуемых за воровство у пана Вишнецкого. Совесть требовала от девчушки честности. Но Искусница не призналась. Ближе к рассвету работники уснули прямо за столом, положив головы на солому. Настасья не спала. Совесть — интересная штука, рано или поздно, через пять минут или через пять десятков лет она начнёт мучить за содеянное. И Настасье долго ждать не пришлось. Громко бьющееся от страха сердце сподвигло встать и попробовать по-быстрому вернуться в поместье, чтобы вернуть кулон на место и избежать расплаты за содеянное, да не тут-то было! — дверь заперли магией, и открыть её Искуснице на сей раз не удалось. Властош, этот хитрый до чертей лис, опять продумал всё до мелочей! Только сейчас Анастасия с ужасом поняла, какую бездумную и роковую совершила ошибку…***
Пан чародей уснул по примеру всех — к пяти часам утра. Зато, теперь заполнены златом были уже целых полторы бочки! Осталось набрать ровно столько же. Вишнецкий знал: сорвёт голос, вырвет несколько клоков поседевших волос, доведёт нервы до срыва, а глаз до дёрганья, но в любом случае, что бы ни произошло, — работу он выполнит до конца. Он всегда привык делать всё до конца, пробивать рогами стены и добиваться поставленных целей. Даже заснул помещик, нисколько не расслабившись. Все мысли были только о золоте, о пшенице и предстоящей встрече с королевским советником, этим напыщенным индюком, графом Вольцейховски! И ещё об Анастасии, посмевшей ему врать. Ранним утром, не прошло и часа, его разбудил настырный стук в дверь. Красочный сон Властоша, в котором ему какого-то лешего приснился пиратский корабль с разбойниками стрелявшими друг в друга из мушкетов; Марой, залечивающей пострадавшим раны; и Овинником, бегавшим туда-сюда по палубе со снопом волшебной пшеницы, развеялся. — Какой бред, при чём тут море… Где мы живём, а где море… — не открывая глаз, Вишнецкий сладко зевнул и слабо взмахнул рукой, чтобы дверь овина отворилась. Настасья и гуменник, спящие на своих местах, чуть приподняли головы, но усталость пересилила, и работники тут же вернулись обратно в личные сновидения. В овин вбежал запыхавшийся Данилка. — Властош Ладович, к вам гости! — громко возвестил мальчик, так что голосок его зазвенел пронзительным колокольчиком прямо в голове Властоша. Колдун нехотя заставил себя встать. Волосы во время часового сна спутались с соломой и колосьями пшеницы так, что любому человеку могло показаться, будто один из самых богатых помещиков Славении ночевал сегодня в хлеву. Почти. В овине. — Какого… — Властош подавил нехорошее слово, протёр глаза и шатающейся походкой подошёл к мальчику. — Какие гости, Данила? Лихслав должен приехать через несколько дней, не сегодня. Никто слова заклинания не знает. Кто ещё мой купол может открыть? «Разве что Яков, приказчик». — Не знаю, пан Властош, — пожал плечами Данилушка. — Да, только выглядит она чудно! Говорит, срочно. Она почту вам принесла! — Почту?.. Спросонья Властош соображал туго. Поглядел на мирно спящих работников и от бессилия махнул рукой. — Иду, хлопец. Пусть эта вестница, которая прилетела ко мне в шесть утра, ждёт в кабинете. И да, надеюсь у неё хорошие новости, иначе ей не жить. — П-почему? — Данилка встревоженно икнул. Властош взял посох, кое-как поправил одежду, отряхнулся, вытащил из длинных волос сено и прикрикнул: — Да, потому что я устал и не выспался! А в таком состоянии гневить меня не советую. Быстро ступай да любой девке, какую встретишь, передай, чтобы кофе мне поднесла, как приду. Не успеет — хорошенько ей достанется от меня! Ну, что ты стоишь?.. — Чародей отчего-то, видимо со злости, перешёл на южно-западный диалект. — Шибко, до кого розмовляю, хлопче! Данилка хоть и родился на севере, южную речь разобрал тотчас, ойкнул, оживился, и часто закивав, бросился прочь. Шляхтич, ещё раз окинув смутным взглядом Овинника с Настей, вздохнул и неспешно направился к усадьбе. Интересно, знакома ли ему эта отважная, которая знает слова для прохода через барьер? Что за птица?.. И какие же важные новости она принесла ему в письме?..